Господин Надежда

      — Хаджиме, вставай.       — …       — Ха-джи-ме-е!       И снова ноль эмоций. Только после основательного пинка под зад Хината болезненно застонал и открыл глаза, потирая побитое место.       — Отстань, я спать хочу…       — Все ясно, ты просто не хочешь общаться с таким му…       — Понял, встаю, — машинально проговорил ещё не проснувшийся Хаджиме, протер глаза и посмотрел на ухмыляющуюся мордочку напротив. — Ты специально это, да?       — Я? Специально? Нет, как ты вообще такое мог подумать! — с чересчур наигранным удивлением произнес Нагито, драматично всплескивая руками. Хината смерил его убийственным взглядом и махнул рукой. Мол, ну его.       — Зачем в такую рань поднимать…       — Между прочим, уже час дня. — после этой фразы Хаджиме подавился собственными слюнями. Он судорожно взял телефон и посмотрел на циферки, изображающие время. Действительно, тринадцать часов и одиннадцать минут.       — Теперь понятно, почему у меня болит голова… А из-за твоего удара ещё и задница!       — Это подготовка к будущему.       — Что?       — Что?       Хаджиме смотрел с сонным непониманием, а Нагито с невероятно хитрым выражением лица. Казалось, ещё немного — и он рассмеется на весь дом. Так или иначе, Хината не понял смысл этой фразы и просто встал, потягиваясь.       — Завтрак уже есть на столе.       — Спасибо, мам. — усмехнулся Хината и вышел из комнаты, даже не переодеваясь.       — Тогда уж пап. Нет, папочка.       — Изволь, я не буду подпитывать твои фетиши.       — Ну и не нужно, — картинно закатил глаза Нагито, но после его лицо вновь приняло нормальное выражение.       Зайдя на кухню, Хаджиме увидел неприглядного вида салат из магазина и слегка скривился.       — Ты так и собираешься есть эту дрянь?       — Ну… Да?       — Хватит питаться полуживыми листьями салата. — Хаджиме выхватил телефон из рук Комаэды, нашёл доставку из магазина и залип в экране минуты на три, выбирая более или менее свежие продукты из магазина. — А это недоразумение можешь выкинуть.       — Ты меня обижаешь!       — Это ты меня обижаешь тем, что не питаешься нормально. — парировал Хаджиме и поднял голову на Комаэду, который начинал скукоживаться на своём месте. — Нагито, тебе сколько лет? Двадцать? А у меня ощущение, что ты пятилетний ребёнок, который не хочет есть кашу. У тебя денег выше крыши, а ты питаешься полусгнившими остатками из дешевых кафе. Я ещё понял бы, если бы ты питался фастфудом, но ты же даже не знал, что такое существует! Теперь за твое питание отвечаю я.       — Хината-кун, не нужно…       — Нужно. — взгляд Хинаты сделался железным. Нагито окончательно съёжился в стыде перед ним. — Ты худой, как спичка. Я, конечно, не смогу готовить на уровне Терутеру, но домашнюю пищу состряпать смогу.       Комаэда понял, что Хаджиме ему уже не переубедить, и лишь вздохнул, подпирая голову собственными коленками.       — Телефон хоть отдай…       — Как ингредиенты приедут, так и отдам. А то ты ещё будешь на меня сетовать, что я слишком много заказал, или вообще заказ отменишь. Бе-бе-бе! — строя различные смешные выражения лица, Хината изображал Комаэду и размахивал руками, вызывая хихиканье у другой стороны.       Пока Хаджиме готовился — наливал воду в кастрюли, включал плиту и очищал ее от грязи, доставал соль, перец — в дом успели позвонить. Комаэда сам вызвался забрать пакеты и отдать деньги, и он удивился тому, насколько тяжёлый был пакет со всем тем, что накупил Хаджиме. По цене вышло дороговато, и пусть для Нагито эта сумма была незначительной, он чувствовал стыд за то, что такое большое количество денег потратит на самого себя. Волоча пакет здоровой рукой, он с громким выдохом поставил его на стол и отдышался. Хаджиме уже был тут как тут: он сразу же начал разбирать пакеты, а Нагито лишь наблюдал за тем, что он делает.       — Зачем так много?..       — Как зачем? Чтобы нам еды хватало не на один день, а хотя бы на два-три.       — Но это же очень дорого стоит!       — Нагито, ты такой скупердяй!Ты и так слишком бережёшь свои деньги, позволь себе хоть раз раскошелиться!       — Да мне все равно на то, как много у меня денег… — абсолютный стыдливо отвёл взгляд, сжимая свою железную руку. — Я просто не хочу тратить все своё состояние на себя, это же не…       — Нагито.       Комаэда замолчал и посмотрел в глаза Хаджиме. Тот прожигал взглядом, и Нагито не мог точно определить, какую эмоцию он выражает.       — Ты не будешь эгоистом, если позволишь себе жить нормально. Ты не будешь эгоистом, если кому-то откажешь в обеспечении. Тебя не возненавидят все, если ты будешь тратить на себя много денег. Пойми, что ты у себя… Один единственный. Ты должен научиться тратить деньги не на других, а на себя. Ты должен научиться смотреть в зеркало и видеть то, что ты по настоящему красивый и хороший человек. Ты должен полюбить себя, Нагито. — Хината подошел к нему и положил руку на плечо. На его губах появилась едва заметная улыбка. — И если ты сейчас не можешь этого сделать без моей помощи, то я заставлю тебя полюбить себя. Я заставлю тебя набрать вес и причёсываться, ходить по магазинам и выбирать модную одежду, которая тебе понравится. Заставлю сытно есть, а не голодать на диетах из салата. Потому что я вижу, что тебе это нужно. И если ты сам не можешь себя полюбить, то осознай, что другие тебя любят. И это не из-за денег.       Хаджиме убрал руку с плеча поникшего Нагито, который не мог понять, почему ему всё это говорят. Уже около столешницы Хината обернулся и спросил:       — Будешь мне помогать готовить?       Шатен улыбался так, будто этого разговора между ними не было. Нагито же чувствовал себя виноватым, но в какой-то мере свободным и больше не одиноким. Он утёр бесполезную соленую воду с глаз и кивнул, быстро подходя к Хаджиме.

***

      Казалось бы, как быстро люди могут перейти с ненависти на дружбу. Совсем недавно Комаэда злорадствовал над Хаджиме и мечтал морально уничтожить, подмять его под себя, а сейчас они вместе готовят карри и смеются, обмазывая друг друга соусом. Совсем недавно он терпеть не мог и обвинял во лжи в Симуляции Хаджиме, а теперь он даже не задумывается о том, что Хината не обладает талантами. Раньше Нагито считал, что Хината — всего лишь пыль у его ног, но теперь ему хотелось обнимать его, общаться с ним, читать вместе и обсуждать прочитанные книги, смотреть сериалы, глупо шутить и хихикать, так же готовить, как и сейчас. Даже спать вместе.       Казалось, раньше Хаджиме ненавидел Нагито. Не любил его поведение и видел, что всё у них взаимно с ненавистью, а теперь он осознаёт, что его больше не ненавидят. Что им дорожат. И, возможно, чуть больше, чем Хаджиме ожидал… Если раньше Хината думал, что его спокойной жизни пришел конец, то теперь он думает, что такая жизнь ему гораздо более по душе, чем жить рядом с совершенно левыми людьми и продавать своё тело за жалкие копейки.       Откровенно говоря, вспоминая то, как он записывался на работу, Хаджиме хочется блевать от своей тупости.       — Стой! Ты не так делаешь. Нагито, блин, ты мне сейчас кухню сожжешь!       Спеша выключить рис, Хината дал лёгкий подзатыльник Комаэде.       — Я ж тебе говорю, выключай!       — Да я выключаю, а оно не выключается! — возмутился Нагито, потирая голову. Хината закатил глаза.       — Ладно. Пока надо добавить мясо в соус. Займись этим, а я воду с риса солью.       Через дуршлаг Хаджиме слил лишнюю воду. Рис получился на славу: нигде не слипся, каждая частичка лежала отдельно от другой. Ну просто загляденье, а не рис! Пока Нагито старательно крошил кусочки мяса в аппетитное карри, Хаджиме набрал немного риса на ложку и подошел ближе. Нагито недоуменно покосился на него.       — Открой рот.       — Зачем?       — Попробуешь немного.       — Хината-кун, я смогу поесть и за…       Хаджиме беспрекословно сунул ложку в рот болтающему не по делу Комаэде, заставив поперхнуться рисом и чуть не упасть назад. Едва Комаэда прожевал рис, юноша спросил:       — Ну как? Вкусно?       — Да, но… — Нагито чуть задумался, убрал кусочек риса с губы и щелкнул пальцами, — Немного недосолено.       — Досолить всегда можно. — самодовольно кивнул Хаджиме и похлопал руками, чтобы очистить их от ненужной грязи, — Главное, что не пересолено. Да и сам карри тоже должен быть в меру соленым.       Комаэда ничего не сказал, лишь достал уже старые и отчасти запылившиеся тарелки. Хината взглянул на них с немым ужасом.       — Что-то мне подсказывает, что им требуется срочная мойка. — вздохнул юноша и взял из рук Комаэды посуду. Она противно скрипела в руках, когда случалось проводить по ней пальцам, так что Хината поспешил смыть с долголетний слой… Чего-то непонятного. Когда они уже были вымыты, то блестели и сияли, будто новенькие. Наконец Хаджиме разложил карри с рисом по тарелкам, сделал по-настоящему вкусный чай, а не крашеную воду из пакетиков. Пахло всё это божественно, и даже у Нагито, который не так уж и часто испытывал сильный голод, потекли слюнки.       — Приятного аппетита!       — Приятного.       Абсолютный с минуту рассматривал еду, стыдясь брать вилку в руки. Ему казалось, что он должен отказаться, но Хаджиме его опередил.       — Нагито, прекрати пялиться на рис так, будто там лежит мёртвый голубь, и ешь уже.       Комаэда хихикнул, но эти слова возымели действие; он взял вилку в руку и повертел ее, а после неуверенно попробовал. Ему скулы свело от того, насколько вкусным было карри.       — Тф уферн, чво вты не афсолюфный феф? — произнес Нагито с набитым ртом, а в ответ ему рассмеялись.       — Ешь уже давай.       Комаэда был поражён. То, что он обычно растягивал на несколько дней, сейчас находилось в его желудке. Нагито очень давно так не наедался и сейчас чувствовал себя набитым изнутри. Чувство сытости, как оказалось, довольно приятно…       — Где ты так научился готовить?..       — Моя мама учила меня. Говорила, что настоящий мужчина должен научиться готовить так, чтобы девушка осталась с ним навсегда как минимум из-за готовки. Мне её мысль не понравилась, и я сказал, что буду готовить и есть для себя. И есть тоже буду сам.       — И что она?       — Она рассмеялась и сказала, что это тоже неплохой вариант, — Хината улыбнулся уголками губ. Эти воспоминания приносили тепло. А Нагито представил резервника с ложкой-поварёшкой: презабавное зрелище!       — У тебя такая хорошая мама…       — Да… Я давно её не навещал. Но мы поссорились, я много чего наговорил ей в последний раз, она мне тоже… Не думаю, что она сейчас будет меня рада видеть.       — А о чем вы спорили, если не секрет?       — На самом деле, тема максимально тупая. Она хотела, чтобы я поженился на какой-то девушке, которую я в жизни видел три раза, и то в детстве. Мол, надо жизнь строить, деток рожать… А я не хотел прожить всю жизнь с тем, на кого мне плевать с высокой колокольни, — Хаджиме вздохнул, но после его лицо оживилось. — Ладно, чего это мы обо мне! А как у тебя обстоят дела с родителями?       Нагито замолчал. Воцарилось секундное молчание, что растягивалось на очень долгое время, а после абсолютный сжато и нервно улыбнулся.       — Они погибли, Хаджиме.       Черт. Точно.       — Твою мать… — Хаджиме едва сдержал себя от сильного хлопка по лицу, — Прости, я абсолютно забыл об этом… Я такой идиот…       — Ничего. Это… Нормально? — Комаэда подбадривающе похлопал здоровой рукой по плечу Хаджиме, а после медленно опустил руку. — Если хочешь, я могу тебе рассказать чуть подробнее… Но я не думаю, что тебе будет интересно слушать…       — Нагито, мне интересно, если это не будет рушить границы твоих принципов. Правда. Если тебе не больно говорить об этом, то я хочу знать о тебе больше.       Было непонятно, почему Хаджиме настолько великодушный. Было непонятно, почему он тратит свое время на такого, как Нагито. Нагито искренне не понимал, чем заслуживает этого человека. Может ли быть такое, что это его удача сработала? Вполне. Но от этой мысли возрождалась иная: за любую удачу однажды придётся платить, и поэтому Нагито просто надеялся на одно.       Что Хината не был дуновением ветра удачи, а пришел в его жизнь самостоятельно, на своих двух. И что уходить он не собирается.       Нагито шумно вздохнул. В груди уже скапливалась слизь, давившая на легкие. Хаджиме не должен это слушать. Не должен знать, не должен…       Но он хочет. Он, пусть что-то уже и знает, хочет выслушать ещё раз, и для Нагито это совершенно непонятно, но он подчиняется, и слова льются из его рта беспрерывным потоком.       Комаэда всегда излагал сухие факты, чтобы не вызвать сострадания у собеседника и чтобы не вовлечь себя в воспоминания, от которых по ночам болит голова и из-за которых приходится иногда принимать успокоительные. Он рассказывал так много, что сам удивлялся тому, как много и долго может рассказывать: в его рассказе описывалась последовательность каждой удачи и неудачи, каждая трагедия, каждый счастливый момент. Он рассказывал не только о родителях, он говорил о своей жизни. И его слушали. Смотрели на него и кивали, что-то спрашивали, им интересовались. Сколько бы юноша ни задавал себе один и тот же вопрос, — почему? — он не мог найти в этой туманно-ясно, трудной и простой одновременно личности, ответа. Казалось, ответа и не существовало. Он просто слушал из-за того, что так надо. Так правильно. Хината внёс новое правило, новый закон, и теперь Нагито уже не мог ослушаться. Он рассказывал, пока все истории не иссякли, горло не иссохло, а слова уже меняли в себе буквы и казались неразберимой кашицей. Хаджиме молчал. Нагито начинал думать, что он сделал что-то не так, но едва открыл рот, как его обняли.       Эти объятия не были похожи на предыдущие. Хаджиме обнимал смело, не робея, и клал голову на плечо, не отпуская. От него веяло атмосферой извинения. За что он извиняется подобным жестом? За то, что попросил рассказать? Миленький, Нагито и не держал на тебя обиды, тем более за такую вещь.       Он вновь молчал, но это не напрягало. Нагито почувствовал, как завязывается на сердце тугой комок. Нет, нет, нет, только не сейчас! Почему вдруг…       Стало настолько больно?       Комаэда сжал в ручонках футболку. Слабый. Мерзкий. Ничтожный нытик, который не способен справиться со своими призраками прошлого. Коря себя, он сжимал сильнее футболку, почти рвал ее, впиваясь ногтями в кожу Хаджиме. Но тот даже не шипел, он гладил по спине, по волосам, по худым плечам. Он не сказал ничего, когда Комаэда расплакался ему в плечо. Он молчал, когда тот обвинял себя во всех бедах. Включая смерть родителей. Он желал себе смерти и рыдал навзрыд, как не рыдал очень давно. Ему было больно. Ему так не хватало этих утешительных объятий. Ему не хватало возможности отпустить себя. Осознание того, что запреты самому себе в эмоциях давили всю жизнь на глотку, прерывая воздух, убивало и щипало глаза. Он чувствовал, что если отпустит сейчас, то пожалеет, и истерика накрывала его с головой, заставляя хрипеть мольбы не уходить. Его слова становились всё непонятнее, движения — менее резкими. И вскоре он просто остался так сидеть: на полу, почти на коленях Хаджиме, в его объятиях. Растекшийся, как кисель, и весь мокрый от слез. Когда Хаджиме хотел подняться с ним, Нагито схватил юношу за штанину и утёр одной рукой слезы. Хината остался, и его взяли за руку, сжимая так крепко, как только могла до болезненного костлявая рука.       — Хаджиме…       Хриплый голос казался тихим после криков, но он раздавался совсем рядом, близко. Нагито нашёл в себе силы поднять голову. Он боится. Очень боится делать то, что сейчас собирается, но…       — Ты не против, если я отведу тебя в одно место?