Кровь стекает незаметно, по рукам — брусничным соком, По косе — багряной лентой, алой ниткой на платок.
Холодный ветер задувает под разорванную куртку, заставляя ежиться, сильнее в неё кутаясь. Холодный металл неприятно морозит и без того окоченевшие ладони. Снег стелется по тропинке, что ведет к дому леди Беневиенто, скрывая под собой гололёд. Еще несколько метров, и виднеется небольшой двухэтажный домик, стоящий рядом с водопадом, и Итан мысленно прокручивает недавний разговор c лордом. — Почему ты не хочешь пойти на фабрику прямо сейчас? — Он негодует и мечется по комнате, словно запертый в клетке тигр. — Миранда сейчас занята приготовлением к церемонии, ей, блять, абсолютно насрать, что ты тут собираешься вырезать её детей. Она и пальцем не пошевелила, чтоб спасти любимую сучку-дочурку! Он останавливается напротив сидящего на стуле Итана, сверлит его взглядом, а затем продолжает свою тираду. — Ты ранен, так еще и с одним пистолетом, да с винтовкой без патронов! — Он выжидающе смотрит на Уинтерса и, не дождавшись никакой реакции, раздражёно шипит — Черт, Уинтерс, не будь таким упрямым! Итан вздыхает, сильнее кутается в куртку, ёрзая на неудобной табуретке. — Гейзенберг, Миранда не глупа. Может, ей и плевать на то, что я собираюсь убить её детей, но она будет готова к тому, что без боя я ей Розу не отдам. Она следит за мной. Не постоянно, конечно, но следит. — Он тяжело вздыхает и взъерошивает свои спутанные, в некоторых местах запачканные липкой ликанией и кровью волосы. — Карл, — он говорит это мягко, будто пробуя на вкус звучание. — Яблочко от яблоньки недалеко падает. Она не отдаст мне Розу, раз уж знает, кто я. Итан внимательно смотрит на Гейзенберга. Тот смотрит исподлобья, с лёгкой обидой, будто ребёнок, у которого забрали леденец. На улице темно, и помещение освещает лишь закопченная керосинка, чей тусклый свет освещает малую часть комнаты. Жёлтый свет мягко ложится на лицо и волосы лорда, отражается тёмных стёклах его очков, спущенных на кончик носа. Предыдущие пару часов криков вымотали их окончательно. Как бы Итан не хотел прекратить спор, Гейзенберг всё никак не унимался. Хоть Итан и клятвенно пообещал довериться новоиспечённому союзнику (естественно, не без сопротивлений, но лорд весьма убедительно доказал обратное), какое-то беспокойство ужом на сковородке извивалось в подкорке сознания. — Карл, прошу тебя. Тяжёлый вздох и долгожданное. — Чёрт с тобой, Уинтерс. Будь по-твоему. Он ступает тихо, крепче сжимает в руках новенький дробовик, подаренный Гейзенбергом, и толкает тяжёлые дубовые двери.***
— Ты никогда отсюда не выберешься! Энджи вырывается из рук Итана, пытаясь схватить его пальцы отросшими щупальцами. Мерзкие, склизкие отростки обвиваются вокруг покалеченного запястья, острыми концами впиваясь в разорванную плоть, проделывая глубокие раны и доставляя тупую, отчего-то смутную и как будто фантомную боль. Несколько ударов ножницами и противный визг куклы затихает, а параллельно с этим мир в глазах плывёт. Итан оглядывается. Действительно, окружение сменилось: дом стал более мрачным, куклы успокоились, перестав сверлить Итана тяжёлыми взглядом, а перед ним с пробитой головой лежала леди Беневиенто. Отшатнувшись от нее, блондин оглядел себя. Оружие, как и аптечки с колбами, были на месте. Что ж, Гейзенберг не врал, сравнивая Донну с чокнутым мозгоправом. Вывалившись на улицу, Уинтерс вздохнул полной грудью. Со смертью хозяйки исчез и тот приторно-горький запах цветов, заполнявший всю округу, оставляя после себя шлейф неприятной гнили. Во всяком случае, это было лучше дурманящего запаха цветов. Голова неимоверно болит и кружится, ноги подкашиваются, а руки из последних сил прижимают к груди колбу. В голове вместо мозгов — мешанина из галлюцинаций и душераздирающих призрачных криков монстра-ребенка. Нужно немедленно выбираться из этой чертовой дыры. На кладбище Итана поджидал неприятный сюрприз: нечто огромное с топором, мало похожее на привычного зомби, а скорее на пародию от Netflix. Оно сидело на земле и увлечённо жевало что-то похожее на лошадь, отрывая от неё куски плоти. — Твою мать… — Итан чертыхается и пытается его обойти. Одно неаккуратное движение, и сухая ветка под его весом звонко ломается, и тут же чудовище замирает, прекращая терзать бедное животное, и резко поворачивается к Уинтерсу. — Блять! Перескакивая узловатые корни, он бежит к выходу. Громкий рёв гиганта оглушает его, едва ли не разрывая его барабанные перепонки. Нужно выманить гиганта на более широкое пространство, иначе Итан рискует быть раздавленным и сожранным. Выбежав на широкую поляну, он бросает пару мин к ногам монстра и делает пару выстрелов. Гигант ожидаемо подрывается, вопит от боли и с еще большей яростью бросается на охотника. На удивление, борьба длится немного. К счастью, гигант оказывается таким же тупым, как и монстры из подземелий Димитреску, снова наступая на одни и те же***
Отдаленный гул мягко обволакивает его, успокаивая накатывающее волнение. По ощущениям, он лежит на чём-то холодном Всё бы ничего, если бы не боль, возраставшая с каждой секундой. Роза От резкого вскакивания его останавливает неимоверная тошнота и боль, пульсирующая в теле, а особенно в затылке, да такая, будто его весь день пиздили арматурой скинхеды. Открыть глаза получалось из рук вон плохо, не говоря уже о том, чтобы сказать хоть что-нибудь, но Уинтерс, упертая сволочь, всё-таки смог разлепить свинцовые очи, о чём во мгновение пожалел. Яркий холодный свет бьет в глаза, заставляя их болеть ещё сильнее. С трудом повернув голову, он натыкается на седую макушку, склонившуюся над его телом. — Гейзенберг. — Его голос звучит отвратительно хрипло, почти осипше, как после тяжелой ангины, заставляя прокашляться, но невыносимая боль в горле только ухудшает положение. Лорд реагирует: отрывается от чего-то, судя по всему, важного, смотрит на Итана. — Не долго же ты спал. Думал, успею закончить. — Протирает руки, берёт что-то похожее на маленький фонарик и светит ему в глаза. Охотник шипит, пытаясь сщурить глаза, но лорд не дает — аккуратно держит веки пальцами, не давая закрыть глаза. Руки без перчаток тёплые, почти горячие, касаются нежно-нежно, словно боясь причинить боль. — Реакция есть, уже хорошо. Отравление сходит. Как самочувствие? Как? Как будто он прошлый вечер выкурил вагон травки, и весь этот кошмар лишь плод его бурного, прокуренного вдрызг воображения. — Хуёво. — Оно и понятно, ты ведь не хило так траванулся в доме спятившей куклы, — Он притягивает кружку воды и даёт немного выпить. Вода такая, какая и нужно — не холодна, чтоб не раздраконить болевшее горло, и не противно-тёплая. — Ко всему тебя еще и лихорадит. Конечно, в такой-то мороз и в осенней куртке. — Иронично слышать это от того, кто ходит в плаще. Магнетто тихо смеется, забирая кружку у блондина, задорно подмигивая. — Язвишь — значит, приходишь в норму. Итан поднимается на локтях, осматривая своё тело. Зашитые раны немного кровят и болят, но, в целом, выглядят неплохо. Карл возвращается с чистой тряпкой, бинтами и марлей, пропитанной в каких-то медикаментах. Он нежно стирает кровь со швов смоченной в чистой воде тряпкой, а, закончив, перевязывает раны. Завершив обработку, он рассматривает небольшой светлый шрам на плече, едва касаясь, очерчивает его кончиками пальцев. Напрягшись, Итан внимательно наблюдает за его движениями, будто ожидая удара или упрёка, но ничего такого не происходит. Наоборот, Карлу будто нравится смотреть на светлые полосы шрамов на его теле, нравится касаться их, вызывая табун мурашек. — Карл. Он зовёт его осторожно, боясь спугнуть, он перехватывает и отводит от шрама его руку. Гейзенберг вздрагивает и всё же убирает. — А, да… — он отходит в другой конец комнаты и что-то ищет и, найдя нужное, протягивает Итану одежду. — Справишься? — Да. — Чудно. Как закончишь, жди меня здесь и не пытайся сунуть свой чудесный нос туда, куда не нужно. Кинув это, он скрывается за железной дверью, оставляя Итана одного.***
Хоть Карла не было относительно недолго, Итан уже успел заскучать и чуть ли не уснуть на старом, трухлявом кресле. Конечно, за это время Итана не раз подмывало пойти разведать обстановку, но всё же его состояние оставляло желать лучшего, да и не очень хотелось потом выслушивать недовольные бурчания Карла. Ну что ж, вспомнил лучик, вот и солнце. — Как себя чувствуешь? — В целом неплохо, но могло быть и лучше. — Уинтерс поднимается с кресла, подходя к оборотню. — Где ты был? — Спускал солдат на нижние уровни фабрики. Нехорошо получилось бы, если один из бронесолдат оторвал бы тебе твою симпатичную башку. Уинтерс на это лишь закатывает глаза и сильнее закутывается в плед. Хоть на фабрике и горячо, как в печке, озноб бьет его не по-детски. — Пошли, нужно обсудить план. Уинтерс уже хотел двинуться к выходу, как тяжелые руки опускаются на плечи и тормозят его. — Всенепременно, как только ты начнёшь нормально соображать. А сейчас ты идешь отсыпаться. — Послушай, я вполне способен… — Ты дрожишь как осиновый лист, хоть тут и жарко, как в пекле. Да и видок у тебя не ахти. — Видя неуверенность блондина, Карл продолжает. — Отдохнёшь пару часов, ничего не случится. Да уж, с Магнетто спорить — себе дороже, поэтому блондин выдыхает тихое «веди» и Гейзенберг уводит его в темноту коридора, пряча в мягком полумраке самодовольную ухмылку. На фабрике Гейзенбнрга до ужаса темно. Складывается такое впечатление, что Гейзенберг и не оборотень вовсе, а какой-то крот. Управляющий металом, дымящий как паровоз, и до ужаса харизматичный крот. Мало того, что тут темно, как в жопе негра, так еще и черт ногу сломит. По полу разбросаны всякие железки: гайки, винтики, шестерёнки, куски метала, покореженные его силой, и прочий мусор, но, надо отдать должное, на фабрике было тепло. Даже так, в обычной рубашке, брюках и лёгких берцах было очень тепло, даже несмотря на его озноб, и лишь иногда, редкие и слабые порывы ветерка пробирались под рубашку и плед, вызывая табун мурашек. Спустя пару минут петляний по темным коридорам фабрики они выходят к лифту. Лифт не внушал доверия: проржавевшие решётки раскрываются с гадким скрипом, а сам лифт опасно просаживался под их весом, грозясь непременно обрушиться вниз, но к огромному счастью блондина этого не произошло. Лифт, несмотря на всю ту ржавчину, которая его покрывала, двинулся мягко, опуская своего хозяина и его гостя вниз. Ехали они в тишине, что немного радовало Итана: голова болела, а горло неприятно саднило, и единственное, чего хотелось — это просто поспать. От мыслей его отвлёк остановившийся лифт. Итан поморщился от неприятного скрежета и побрёл дальше за Карлом. Идти оказалось не далеко. Пройдя через пару коридоров, они наконец остановились у двери. Войдя в помещение, Карл бросает плащ и шляпу на стул, стоявший возле стола, заваленного всякими чертежами и прочими бумажками — Добро пожаловать в мои комнаты! А теперь пиздуй спать, иначе я за себя не ручаюсь. Итан переводит взгляд на кровать, стоявшую в самом конце огромной комнаты, и облегчённо взыхает. Кровать оказывается просто громадной, а при более близком изучении ещё и невероятно мягкой. Итан снимает рубашку и сапоги, забирается под тёплое пуховое одеяло. Гейзенберг наблюдает за ним с другого конца комнаты, попутно собирая какие-то чертежи. — Согласись, намного приятнее спать здесь, чем в той разъёбанной лачуге. В ответ Итан лишь сонно мычит, медленно проваливаясь в забвение, и последнее, что он осознаёт — это мягкое поглаживание по щеке и тихое «schlaf, Schatz».Слева — ряска и трясина, справа — дягиль и осока, У хозяина болота голос ласков — нрав жесток.