* * * * *
Вол’джин держал в руках обычный жреческий манускрипт, оформленный по всем традициям эльфов крови. Примечательным троллю показалась лишь необычайная поношенность всей книги — от украшений, до страниц. Тем временем Баталия не отводила взгляда от этой вещи; как она сказала — это самое ценное из всего, что она имеет. Вождь Чёрного Копья открыл манускрипт, но внутри оказались магические тексты на талассийском языке. Не похоже было на то, чтобы Баталия так дорожила подобным. Тролль поднял взгляд и увидел в лице эльфийки вызов и озорной блеск глаз — значит, с манускриптом всё действительно обстояло не так просто. Он взял пальцами одну из страниц и посмотрел на просвет, но увидел лишь текст, написанный с другой стороны. Взглянул на разворот под разными углами, но очень старая бумага никак от этого не менялась. И вдруг Вол’джина осенило: ведь Баталия, как и он, владела заклинаниями школы Света и Тьмы. Его руки окутало сначала золотое, а после приглушённо-лиловое свечение, эльфийка даже напряглась, подумав, что загадка манускрипта была раскрыта троллем, но это оказалось не тем, о чём она подумала. — Если бы кто-то в моих прежних краях узнал бы, что я всегда ношу в левой руке, то я бы сейчас здесь не сидела. Но я спокойно прошла с этим манускриптом всю жизнь, не боясь посторонних глаз. Тот, кто оставил его, доверил содержимое мне, и тогда, чтобы прочесть, мне тоже пришлось…показать книгу тому, кому я могла доверять. Теперь такая задача предстоит тебе. — Я доверяю каждому в своём племени, я могу показать им? — Вол’джин был в смятении и его любопытство стало больше, чем горделивая амбиция найти разгадку самостоятельно. — Ты можешь показать даже мне, — улыбнулась эльфийка. И вдруг тролль всё понял: прочитать можно лишь глазами другого. Жрецам это действительно под силу, и Вол’джин применил к Баталии Внутреннее зрение. Он начал листать книгу, пока в середине не нашёл первые слова, написанные по-особому — хаотично, словно второпях. «Баталия, моя дорогая сестра! Я была рада видеть тебя целой и невредимой! Уверена, тебе интересно, что со мной случилось. Если ты это видишь, значит, я не ошиблась — ты действительно очень умна и талантлива. Тебе надо сберечь себя, потому уничтожь эту книгу, когда дочитаешь…» — Автор просит тебя уничтожить книгу, а она оказалась аж в моих руках, как так? Ты же говоришь, что её содержимое было для тебя смертельно опасным, но кому ты тогда могла доверить такие сокровенные тайны? — Возле моего дома приблудился кот, я его досыта накормила и взяла на руки. Он смиренно просидел на моих коленях, пока я читала, и ни одной живой душе даже в голову не пришло, что содержится внутри. Меня проверяли множество раз, и «просили» посмотреть книгу — но каждый раз мимо. — Умно, но как ты поняла, что ты сможешь прочитать её при помощи Внутреннего зрения? — Именно сестра научила меня ему. К тому же, я иногда ощущала, как она смотрит на земли эльфов моими глазами. Я в такие моменты всегда оставляла свои дела и… отправлялась на прогулку. Хоть Вол’джин и слушал о том, как Баталия помогала их общим с син’дорай врагам, эти рассказы его очень увлекали. Он продолжил читать. «Саранатель и Кипранир разбудили меня среди ночи и сказали следовать за ними. После того, что произошло, я никому из отряда не доверяла, но мне ничего не оставалось, кроме как пойти. Они сказали, что ранен один из следопытов. Подгадали, ублюдки, такую ночь, что в небе ни звёзд, ни луны. Я попыталась применить заклинание, чтобы подсветить путь, но мне запретили. Мы долго шли, к самой границе с троллями, пока в один момент мою ногу не пронзила боль. Эти двое рассмеялись и сказали, как сейчас помню: «Когда дикари будут разделывать твою тушу, вспомни, как пошла против нас ради них». Меня охватила такая ярость, что я попыталась встать на ноги, но зубцы гигантского капкана мне этого не позволили. Я рухнула на землю и просто смотрела им вслед. Меня начал охватывать озноб, рана ужасно болела, залечивать её было бесполезно, бороться с ловушкой — тоже. Они хотели, чтобы со мной расправились тролли из Амани. Я приняла это как один из самых вероятных сценариев и просто расслабилась. Если они меня убьют, то эта смерть будет для меня более чем достойная. Уснуть так и не удалось. На рассвете они действительно меня нашли. Сначала меня увидел один из них, а потом вокруг меня их было столько, что за их плечами ничего не было видно. Тролли радовались, думая, что это очередной следопыт, попавшийся в их путы. Меня поволокли за руки, не снимая капкана. Если к той боли я могла привыкнуть, то ощущения, когда капкан бился об камни, были совсем новыми и невыносимыми. «Снимите капкан» — я попросила на их языке. Мне повезло, что они не согласились. Зул’джину успели доложить о том, что меня нашли. Меня бросили к его ногам, и тот рассмотрел, что на моей ноге была не их, а эльфийская ловушка. Вождь сообщил об этом. Я помню, как они все расхохотались, решив, что я попала в неё по неосторожности. Все кроме него. Он понял, но ещё долго не мог поверить в то, почему со мной так поступили. Моё спокойствие и умиротворение в тот момент, когда Амани обнаружили меня, видимо, заставило их думать, что я сама — ловушка эльфов. Но ты и сама понимаешь, что нет такого эльфа, кто был бы так же глуп, как и дерзок, чтобы задумать подобный обман. Первая ночь в плену была тяжёлой. Меня посадили в клетку и связали руки за спиной. Сама клетка была на улице и всю ночь я не могла сомкнуть глаз: на запах крови слетались насекомые, а я ничего не могла с этим поделать. К полудню я поняла, для чего мне создали такие условия: Зул’джин пришёл побеседовать со мной, а мой разум был ужасно помутнён от двух бессонных ночей. Лгать в таком состоянии было бы почти невозможно, но мне это и не было нужно — за мной была правда. Я знала, что он мне не поверит, и была готова к любому его решению. Вождь дал мне воды, но с такой брезгливой осторожностью и презрением, с которым мы с тобой смотрели бы на каких-нибудь насекомых. Я его прекрасно понимаю в тот момент: в моих венах кровь тех, кто убивал его предков и соратников. Я говорила всё так, как и было: как меня перевели на границы и приказали помогать следопытам, а после того, как узнали мою позицию и мнение об этом приказе, решили заставить меня залечивать раны пленных троллей из Амани во время допросов, чтобы им наносили в эти же места новые удары. Я рассказала Зул’джину, кто и где удерживал его воинов. Рассказала о тех, кто завёл меня в ловушку и бросил на потеху Амани. — А какова была твоя позиция? — спросил меня он. — Это не эльфийские земли. Эльфы пришли в эти леса и принялись убивать тех, кто жил здесь задолго до нас. Земли хватило бы всем, но син’дорайская гордыня и кровожадность не позволит им жить в мире с Амани. — Как только не заговоришь, когда захочешь жить, — он расхохотался, делая вид, что вывел меня на чистую воду. — Если ты убьёшь меня прямо сейчас, эта смерть будет для меня достойнее существования среди моего народа. — Если бы Зул’джин верил эльфам, тем более пленным, то он бы не дожил до этого дня. Он ушёл, и с тех пор я долго видела его лишь краем глаза из-за угла постройки, куда переставили мою клетку. В один день я проснулась от того, что лагерь наполнился громкими возгласами и смехом — в него возвращались тролли, а Зул’джин стоял ко мне спиной, встречая их. На руках у них были другие соплеменники, те самые, кого меня принуждали истязать. Я впервые за долгое время испытала большое счастье — им удалось убедиться в том, что я не лгу, более того, сам вождь поверил мне и решился отправить туда своих бойцов, а ещё, конечно же, я была рада, что они спасли своих. — Думаешь, изменой ты купишь мою милость? — Зул’джин вернулся к моей клетке. — Я рада, что вы не только никого не потеряли, но ещё и вернулись с пополнением. По ним, я думаю, видно, что им там приходилось нелегко. Намного хуже, чем мне здесь. Зул’джин изо всех сил пытался вывести меня на чистую воду, поймать на ошибке. Как-то раз, по пробуждению я обнаружила ключ возле своей клетки. Раньше его там не было. Он навязчиво блестел в лучах рассветного солнца, и я, разумеется, воспользовалась им — ненавижу заточение, даже аманийское. Я вышла, размялась, потому что моё тело, казалось, успело обратиться в камень, и легла на траву возле своей тюрьмы. Моё ослабленное от голода и жажды тело почти всё время требовало спать. И ты даже не представляешь, какой роскошью может быть сон на спине. Сон на свободе. Но долго отдыхать мне не дали. Надо мной стоял Зул’джин. Он очень плохо изобразил удивление и спросил, как мне удалось выбраться. Я ответила, что кто-то же положил для меня ключ. Тогда он поинтересовался, почему я не сбежала. Я ответила, что то, что я готова принять смерть от его топора вовсе не значит, что я желаю погибать от рук син’дорай, или подвергнуться их пыткам. Очевидно, что мне бы и не дали сбежать — это очередная проверка. Из тесной клетки меня переселили в заброшенную хижину в другой части их лагеря. И там я однажды услышала разговор Зул’джина и Малакрасса. Они говорили, что близится праздник, который бывает раз в столетие, когда один из племени, атал’амани, славя Хаккара, должен добровольно отдать всю свою кровь и задобрить этим лоа, как бы обменивая её на кровь будущих врагов, коих поможет повергнуть Хаккар. Они оба рассуждали, что добровольцев будет немало, только вот терять любого из бойцов в такие сложные времена не хочется, а оставаться без поддержки лоа — это совсем безумно. Я заколотила в стену, прервав их беседу, и Зул’джин, раздражённо вздыхая, пришёл выяснить, что я себе позволяю. Тогда я предложила принести в жертву меня, мол, они в любом случае рано или поздно меня убьют. Он опешил, но разрешил. Видимо, только тогда Зул’джин окончательно убедился, что я ни на толику не разделяю интересов эльфийских следопытов. Я слышала, как Зул’джин объявлял племени о том, что это буду я. Я ожидала каких-то споров или хотя бы обсуждений, но ответом на слова вождя была тишина. Ни осуждения, ни одобрения его решения. Все приняли это как данность. В день праздника меня отпустили к реке. Окунуться в неё с головой, умыть лицо, охладить разгорячённую кожу — я была так счастлива сделать это, что и погибать было уже не так жаль. Я не видела, но уверена, что купалась на глазах у всего племени: я часто оказывалась в ситуациях, которыми могла бы воспользоваться для побега, но вряд ли они представляли мне их без подстраховки. Я вновь надела обрывки своей следопытской брони и меня встретили двое метателей топоров. Они не говорили со мной и в тишине мы побрели к месту проведения обряда. На собравшихся были маски, а в руках жрецов и Малакрасса — короткие ритуальные ножи. Зул’джин повелел мне лечь на каменный алтарь, в котором были вырезаны тонкие каналы — для крови. Я послушалась, легла и расслабилась, глядя в глаза вождю, который пристально за мной наблюдал, и вдыхая до этого неведанные ароматы благовоний. Заиграла музыка. Жрецы принялись делать надрезы в разных частях моего тела. Было больно, но я старалась держаться достойно. Моя кровь уже окрасила в красный каменные каналы, а боль сменилась слабостью. Я закрыла глаза, а когда открыла вновь, увидела, что Зул’джин поднял руку вверх. Он сжал ладонями мои порезанные запястья и залечил на них раны, а после — все остальные. Я смутно помню, что было в этот момент, но он дал мне кубок и приказал пить. Это было моджо, но тогда я этого не понимала; просто пила, а силы наполняли меня вновь. — Ритуал нельзя прерывать, — Зул’джин обратился к племени, замершему в оцепенении, а после его приближённые вывели из хижины Саранателя и Кипранира. Во мне было мало сил, но я была счастлива вновь увидеть своих бывших соратников при таких условиях. — Узнаёшь ребят? — Не верю, что эти живодёры добровольно пошли на жертвоприношение во славу Хаккара. — А мы заставим их захотеть. — Если я подчиню разум одного из них, это будет считаться за добрую волю? — я сидела на земле возле Зул’джина, и меня переполняла радость, удивление, что я вообще жива, и эйфория от выпитого моджо, да настолько, что я решила вмешаться в ход такого важного ритуала. — Может, пока жрецы будут надрезать им руки и ноги, Саранатель и Кипранир вырежут сами себе сердце? — Малакрасс так и сделает, — он присел передо мной и положил руку на плечо, — а ты отдыхай, Атал’Амани, — так у них назывались те самые добровольцы, и после этого дня если кто в племени обращался ко мне, то именно так. Моего прежнего имени никто так и не узнал, да и к чёрту его. В итоге Зул’джин смог мне поверить. Моя магия служила ему в боях, мне удалось унести множество жизней своих прежних «союзников», я бывала не раз ранена ими, но вождь понимал, что то, что видел он, не видели его соплеменники, потому он приказал изготовить для меня нити с бусами, которые я могла носить на местах ранений. После удачной охоты, я проводила руками, испачканными в крови эльфов, по волосам, делая их красными, как у Амани, и я так же, как и они, украшала себя костями поверженных врагов, и мне даже разрешили нанести на лицо краску, добавляя по элементу за каждое сражение бок о бок с ними. Я выбрала зелёную, и со временем знаков стало так много, что моя кожа едва ли отличалась от кожи троллей. Видела бы ты меня сейчас, возможно, не узнала бы». Вол’джин оторвался от чтения и обратил задумчивый взгляд на сидевшую напротив Баталию. — Что с ней было, когда пленили Зул’джина? На ней, наверное, Амани выместили гнев и начали считать предательницей. Эльфийка знала, что ответить, но колебалась. Она собиралась поведать Вол’джину то, за что её могли бы бросить в тюрьму на многие века, окажись он не тем, кому можно доверить подобную информацию. — В день, когда его пленили, весть разнеслась молниеносно, в том числе и до моей деревни Лёгкий Ветерок. И стоило мне об этом услышать, как Атал’Амани в очередной раз использовала на мне Внутреннее зрение. Я вышла из дома и побрела в сторону Рассветного Дозора, пока не почувствовала, что она больше не смотрит моими глазами. Мне и самой стало интересно, что она пыталась высмотреть, и я выбирала те же цели, что и она, пока не увидела за спинами эльфов его, вождя Амани. Он был прикован к земле, а из его пустой глазницы по лицу рекой лилась кровь. Я слышала от Атал’Амани про то, как пытали троллей, но до этого я никогда ничего подобного не видела. Так или иначе, в тот же день до нас дошла новая весть — Зул’джин отрезал себе руку, за которую его приковали, и сбежал, когда за ним пришла подмога. Очевидно, что она сделала немалый вклад, чтобы он спасся. — И ты тоже. Это довольно серьёзное признание, — Вол’джин был ошеломлён услышанным. — Не скажу, что я жалею о содеянном. Война войной, но зачем издеваться над пленниками? Эльфам нравилось унижать и калечить поверженных троллей, а потом уже от Амани сбегали син’дораи без глаз и ушей, и череда жестокости не прекращалась. Потом следопыты дополнили уничтожение врагов поиском тех, кто им сочувствует, среди своих. И я молчала, пока меня не привели к вратам Зул’Амана. Одно дело не задумываться над войной, живя в деревне Лёгкий Ветерок, и совсем другое — самостоятельно исцелять тех, кто убил мою Атал’Амани. — Убил? Что с ней в итоге произошло? — Вол’джин проникся рассказом Баталии и ему стало жаль слышать о таком исходе этой храброй эльфийки. — Одним ужасным утром объявили, что Джустин Антиль нашли мёртвой, что предательницу убили свои же, тролли из племени Амани. А меня как её сестру привели в Рассветный Дозор, чтобы я это лично увидела. На ней не было ни украшений, ни рисунков на коже, она была бледна, по всему телу была россыпь гематом, а в грудь был вонзён тролльский кинжал. Мне, конечно, было не так значимо, кто её убил, но я точно знала, что это сделали не Амани. На полу я заметила бусины и кости с отверстиями. Видимо, это уже сами следопыты разорвали нити на ней, а убирать всё они поленились. Зато я их все собрала. Собирала до самой ночи, а потом за ней пришли тролли. С ними был и вождь. Он приказал своей группе не трогать меня. Зул’джин поднял её одной рукой и собрался уходить, а я остановила его и насыпала в ладонь те самые бусы. Вождь поблагодарил меня и велел как можно скорее уходить. В тот день Рассветный Дозор был стёрт с лица Азерот. — И ты, когда вернулась в Лёгкий Ветерок, сказала, что просто смогла спрятаться? — Так и было. Им ничего не осталось, как сделать вид, что мне поверили. Но внимание ко мне стало ещё более пристальным, — Баталия погрустнела и замолчала. Она задумалась, а после, словно вернувшись в реальность, принялась что-то искать в поясной сумке. — Я сохранила себе несколько, — она протянула Вол’джину нить с нанизанными на неё бусинами. Он взял её в руки и вспомнил: он подобные уже видел. — Жаль, что ты не показала мне раньше. После падения Зул’джина наш передовой лекарь Златилен получила в качестве награды Петлю Проклятых Костей. Это было сильнейшее исцеляющее ожерелье, выполненное из каких-то костей, а между ними были точно такие же бусы, из них же был сделан дополнительный ряд. Если бы я знал всю эту историю, то отдал бы тебе. — Жаль лишь потому, что оно досталось эльфийке, а не кому-нибудь из племени Чёрного Копья. Да и не такое уж оно и сильнейшее, если не уберегло вождя Амани от толпы… — Баталия задумалась, каким бы словом заменить то, что ей на самом деле хотелось сказать, — ...противников. Если его составные части и были напитаны целебной энергией моей сестры-жрицы, то для Зул’джина, вероятно, ожерелье имело другой смысл. А может, я ошибаюсь. Больше всего на свете я мечтаю о том, чтобы я смогла задать свои вопросы хотя бы кому-нибудь из них лично. Только вот все их тайны давно погребены, а я даже не знаю где. Вол’джин, всю осознанную жизнь справлявший культ Бвонсамди, лоа Смерти, задумался над словами эльфийки — ведь её мечты не такие уж и несбыточные, как думают все, кто никогда до этого не общался с духами. У него появилась идея, гениальность которой граничила с кощунством. — Твою жажду узнать о сестре то, что она не смогла рассказать тебе при жизни, я понимаю. Помнишь, я спрашивал, будешь ли ты так же смела, если когда-нибудь твой глас услышат духи или сами лоа? Ты тогда согласилась. Так вот, говорить, пусть даже столь уверенно, намного легче чем подтвердить свои слова на деле, и тем более непросто будет заслужить их внимание. В племени Чёрного Копья всегда были жрецы, бравшие на себя честь и ответственность говорить с теми, кто находится в ином мире. Таким жрецом с юных лет являюсь я. Теперь же я должен не только следить за соблюдением всех чествований и обрядов в честь лоа, но и защищать племя с копьём в руках как вождь. С одной стороны, мне грех на это сетовать, ведь великий Бвонсамди, — Вол’джин произнёс имя лоа Смерти почти шёпотом, — милостиво принимает в качестве даров убитых мною врагов Орды. Ты можешь попробовать принести в жертву кого-нибудь из них, и, возможно, лоа тебя заметят и будут благоволить как одной из нас.* * * * *
Баталия шагала среди троллей Чёрного Копья явно в подавленном настроении и выглядела изрядно потрёпанной. Зато её товарищи не могли унять хохот: они громко потешались над произошедшей битвой. Вол’джин, так же возвращавшийся в Сен’джин, но с севера, со стороны Оргриммара, встретил своих бойцов, шедших с запада, откуда-то из Степей. Вождь окинул взглядом связанную ночную эльфийку-друидку на плече у Хай’зана. Он поднял её волосы, чтобы убедиться, что она всё ещё жива, а затем перевёл взгляд на Баталию. — Это её ты выбрала в качестве подношения Лоа Смерти? — уточнил Вол’джин, совсем не ожидая услышать новую волну смеха от своих соплеменников. — Эльфийка может никого не убивать, она уже потешила духов сама. И нас вместе с ними, — не дал ей ответить Бом’бей. — Замолчи, — шикнула на него Баталия, ощущая, как щёки начали багроветь. — Что у вас стряслось? — Вол’джин подозрительно прищурился. — Короче, побывали мы на заставе Расщеплённого Дерева, — заговорил Дуан’дан, — идём, гружённые ясеневыми вязанками, и она рядом налегке. Видит — обходными путями мимо нас медленно и осторожно пробирается дренейская шаманка. Говорит, что поймает и принесёт её в жертву, — тролль с удовлетворением посмотрел на красную от стыда и злобы Баталию, а затем перевёл взгляд обратно на Вол’джина, ожидая его реакции. — Эльфийка зашла со спины и притаилась в зарослях, готовясь применить контроль над разумом дренейки. Шаманка тотчас спешилась и поставила тотем Заземления. Баталия этого не поняла — ведь взять её под контроль у неё не получилось, оглушить сразу после этого — тоже, — все, кроме Баталии и Вол’джина, уже вытирали слёзы от смеха, — она смотрела на нас в растерянности, пока мы, стараясь не засмеяться, складывали дрова. Приготовились вытаскивать её из передряги, а та в свою очередь не заставила себя ждать. Баталия побежала на дренейку, чтобы подчинить её Метальным криком, догнала, но новый тотем, теперь уже Трепета, не дал ей этого сделать. Она разозлилась не на шутку, успела схватить шаманку за грудки, как её шандарахнуло тотемом Конденсации. Дренейка обратилась в волка и принялась бежать. Мы так расхохотались, что уже не были способны кого-то догонять. И вот, мы катались по полу от смеха, как услышали рык — из ниоткуда появилась друидка и давай бить и царапать нашу эльфийку. А она не могла ни оглушить, ни обратить её в бегство снова, и тем более не удалось взять её разум под контроль. И вдруг мы осознали, что друидка была не одна — мы были около логова ночных эльфов и со всех сторон нас начали атаковать. Было трудно, но мы спасли Баталию и заодно нашли ей подопытного кролика, ну, то есть, подношение для лоа. — Я никогда до этого не билась ни с шаманом, ни с друидом, — процедила сквозь зубы Баталия, — я до сих пор не понимаю, что у вас за истерика по поводу произошедшего. Лучше бы объяснили, что эти размалёванные деревяшки делают, а не мусолили мою неудачу! — Что тебе объяснять — ты ещё не поняла, что хотела подчинить разум зверя? Разум. Зверя! Пойди примени своё подчинение разума на ящера! На свою Головокуску. У неё-то вели-и-икий разум, — Дуан’дан продолжал позорить Баталию, которая только и думала о том, чтобы тот замолчал или же она сама провалилась под землю. Она скрестила руки на груди и смотрела на него исподлобья. Раздалась новая волна хохота. — Обязательно попробую. Если даже твой разум как-то раз подчинила Парата, то у моей Головокуски он тем более найдётся, и я его подчиню. На устах Вол’джина мелькнула улыбка, но он быстро скрыл её. Он встал между Дуан’даном и Баталией и положил руки на их плечи. — Дуан’дан, ты так любишь пересказывать потешные истории, расскажи Баталии, как ты лишился своего указательного пальца. Тролль опешил от такой просьбы вождя и не решался её исполнить. Теперь уже на него обратились насмешливые взгляды, выжидавшие, когда Дуан’дан заговорит. — Ну, как-то раз мы были в Ун’горо, что-то там добывали. И мы с приятелем оказались в относительной близости с Вулканом Огненного Венца. От вулкана далековато, но аж отттуда дотёк небольшой лавовый ручеёк. Мы были навеселе и между нами завязался спор, — он сделал паузу, потому что рассказывать дальше совсем не хотелось. — Что за спор? — к нему повернулась заметно повеселевшая Баталия. — Какая на ощупь лава в этом ручейке… Я доказывал, что она твёрдая и не особо горячая. Бар’кан говорил, что жидкая. Не буду упоминать все детали, мы поставили на кон ящик «Жабьего яда». Надо было ткнуть в неё пальцем. Я думал, даже если обожгусь, то быстро регенерируюсь. Ткнул, теперь без пальца, ещё и спор проиграл. — Это даже к лучшему — что спор проиграл. А то выпил бы ещё — остался бы без рук, без ног. Некоторым лучше вообще не пить. — Я с тех пор и не пью, — Дуан’дан совсем приуныл. — Покажи, — Баталия заметила перемены в его настроении и решила поговорить. Тролль протянул ей правую руку с двумя пальцами. — Как же ты теперь управляешься со всеми делами? — Неудобно, конечно же, но я привык. Да и наши все друг другу помогают. Тем более я Бар’кана заставляю заглаживать вину за своё подстрекательство. — Если тебе понадобится помощь, ты можешь обращаться и ко мне. — Спасибо. Вол’джин с удивлением посмотрел на Баталию: ещё пять минут назад она была готова убить Дуан’дана, а теперь проявляет к нему сочувствие. Эту лёгкость и доброту к товарищу вождь племени Чёрного Копья считал важными чертами в менталитете его народа, и ему было отрадно увидеть их проявление у Баталии. — Этим вечером приходи ко мне, покажу, как правильно чествовать лоа и говорить с духами. Будь в соответствующем настрое, а всё остальное увидишь на моём примере.* * * * *
Сумерки укрыли деревню Сен’джин незаметно для Баталии. Она неспешно брела в сторону дома вождя и наблюдала за тем, как тонкие струйки дыма просачивались через закрытые ставни и щели между досками. Войдя внутрь, эльфийка увидела Вол’джина, неподвижно сидящего спиной ко входу. Он не обернулся и не ответил, когда Баталия его поприветствовала, словно находясь в трансе. Перед ним уже обессилевшая, но всё ещё живая, лежала та самая пойманная друидка. Жрица подошла к Вол’джину и вывела его из медитации, коснувшись его плеча. — Присаживайся передо мной, — велел он и взял в руки кривой ритуальный кинжал. Эльфийка послушно села и замерла в ожидании, думая, что тролль сейчас сам убьёт ночную эльфийку, но вместо этого он протянул нож ей. — Бери. Когда я закончу говорить, лиши её жизни. Баталия растерянно кивнула и Вол’джин начал свою песнь, в которой трудно было разобрать хоть одно слово. Она завороженно слушала его голос и вдыхала аромат десятков разных благовоний, смешавшихся в единую симфонию. — О, Бвонсамди, великий Лоа Смерти, Проводник в иной мир и Звено между живыми и усопшими, прими дар этой жрицы, — договорив, Вол’джин строго посмотрел на Баталию и кивнул ей, повелевая вонзить клинок в сердце связанной друидки. Жрица замахнулась и почти ударила, но остановилась, как только кончик кинжала оставил порез на коже. Ночная эльфийка зашипела, но из-за повязки между её челюстями почти ничего не было слышно. — Ты не решаешься убить ту, которая хотела убить троллей из нашего племени? — Я... Я решаюсь. Просто руки не слушаются, они ослабли и дрожат. Тролль взял её руки в свои и позволил повторить. Жрица вновь замахнулась, и, когда нож был уже совсем близко, Вол’джин довёл начатое ей до конца. — Хорошо. Выпей это, — вождь протянул эльфийке огромную чашу с мутной благоухающей жидкостью, — можешь не всё сразу. Баталия сделала глоток и сначала не ощутила никакого эффекта, однако через несколько секунд она почувствовала приятное тепло в солнечном сплетении, а всё перед ней начало причудливо перемещаться. Вол’джин забрал чашу и отпил сам, но в разы больше, чем Баталия. — Иногда я сутками жду ответа Лоа. Мы будем ждать. А пока я покажу тебе, с чем сегодня вернулся в Сен’джин, — Вол’джин потянулся за небольшим деревянным ящиком и протянул Баталии. Руками, уже не дрожащими от слабости, она открыла его и увидела знакомые бусины и кости на шнурке. — Это то самое? — на глазах эльфийки проступили слёзы. — Конечно же то. Я выменял его у Златилен на Проклятый ведьминский клинок Ваба. Она быстро согласилась. Кто бы от такой вещицы вообще отказался бы? — Спасибо большое, — ей хотелось обнять тролля в знак благодарности, но Баталия постеснялась. К тому же ей было не совсем удобно это делать, пока между ними лежала друидка. — Оно тебе пригодится. И вдруг они оба услышали смех где-то над собой. Тролль спокойно поднял голову наверх, а вот эльфийка изрядно испугалась. В облаках дыма виднелись призрачные очертания тролля с горящими глазами, парившего над ними. — Вол’джин, я сначала думал, что ты её отправил мне в подарок, — Бвонсамди смотрел прямо на Баталию. — Ты бы видел — идёт шаманка, а её охраняет с десяток невидимых невооружённому взгляду друидов. И она на них — "для Бвонсамди" — говорит. Сотни лет меня так не веселили. Ладно, другую эльфийку так другую. — Бвонсамди, могу ли я просить тебя об услуге? — Ты всегда таким был — сначала меня порадуешь, потом для себя просишь. Все бы были такими, я был бы не Лоа Смерти, а Лоа Счастья. Что ты хочешь? — Есть одна душа, которая ушла в очень страшных муках. Не только телесных, но и духовных. Мы с жрицей хотим говорить с ней, чтобы та смогла обрести покой. Имя ей Атал’Амани. — Я про такую слыхал. Она мне много ушастых подарила когда-то давно. И она так не дрожала, как ты, — лоа говорил о Баталии. — Жаль девочку, не хочу, чтобы она страдала. Я помогу и вам, и ей. Вол’джин поклонился Бвонсамди и Баталия повторила за ним, а сам лоа исчез. Они сидели почти неподвижно и молча, ожидая явления духа. Время тянулось очень медленно, казалось, что прошло уже больше часа, но ничего не происходило. Эльфийка смотрела на тролля, но тот был спокоен и безмятежен, показывая, что всё происходит так, как надо. — Как понять, что она… придёт? – Баталия не удержалась и шёпотом задала волновавший её вопрос. — Ты это ни с чем не перепутаешь. И Вол’джин действительно не соврал. В один момент что-то в атмосфере, царившей в доме вождя, переменилось, Баталия почувствовала невыносимую тяжесть, отчаяние и боль. Она поняла, чьё присутствие заставляет это ощущать. — Атал’амани, сестра, это ты? — Баталия? Алисон? Я ничего не вижу. — Это Баталия. Я тебя тоже пока не вижу. Но чувствую. Расскажи мне, как ты погибла? Всем нам сказали, что тебя убили Амани. В твоём сердце был их клинок. Тяжёлая энергетика буквально заполонила дом Вол’джина и стала настолько удушающей, что даже он это почувствовал. — Ты должна успокаивать души, а не бередить их раны, — прошептал ей на ухо тролль. — Я ненавижу себя за то, что позволила загнать себя в ловушку, — по мере того, как Атал’Амани отвечала, очертания её духа начинали проявляться. – Я ненавижу себя за то, что оставила Зул’джина в тяжелое для него время, и что из-за меня погибли двое его воинов. Мне сказали, что Воланатэль, палач, который лишил Зул’джина глаза, был замечен возле Зул’Амана. Я взяла с собой двух товарищей. Мы собирались принести вождю его голову, но это оказалось засадой. Зун’бея и Таку убили сразу, а меня пытали очень долго. Но все эти пытки были ничто по сравнению с осознанием того, что ещё этим вечером я спокойно лежала с Зул’джином и говорила с ним о мести, а теперь для меня всё было кончено. Это следопыты меня убили, но я не знала, что они сделали это оружием моих товарищей. Наверное, мой вождь меня презирает за такую глупость. Сестра, как у него дела? Как дела у Амани? Баталия задумалась, как преподнести правду так, чтобы не причинить Атал’Амани ещё большую боль. Она вспомнила про Петлю Проклятых Костей и вытянула открытую шкатулку вперёд. — Он не презирал тебя, он носил это до самой смерти. Это ведь твои бусы. Когда ты пропала, Зул’джин пришёл тебе на помощь, но слишком поздно. Он бережно нёс твоё тело на руках, а его воины сожгли Рассветный Дозор дотла. От деревни не осталось буквально ничего. Я лично видела, как это происходило. Атал’Амани потянулась к ним призрачной рукой. Вол’джин и Баталия могли рассмотреть почти все детали её облика. Её глаза были полны печали и на устах появилась грустная улыбка. — Он… погиб? Я бы без роптаний провела вечность в тюрьме, в которую заточили мою душу, если бы мне позволили вновь услышать или увидеть его. Но, скорее всего, это невозможно, и его осудят за те же грехи, что и меня. — А у Амани есть надежда на возрождение, многим удалось бежать с поля боя, инсценировав свои смерти. Ты не знала, но Алисон приехала после твоей смерти и познакомилась с Малакрасом. Их убили, но они «таинственно исчезли», когда подвернулся случай. Я верю сестре, она придумает что-то, чтобы племя процветало. — Так жрица, сражавшаяся вместе с Малакрасом, ещё одна твоя сестра? – удивился Вол’джин. — Да, — кивнула Баталия. – И я сама не пролила ни капли аманийской крови, даже когда заставили биться вместе с Верисой под угрозой смерти. Вол’джин поручился за меня и теперь я живу среди троллей Чёрного Копья. Я готовлюсь стать жрицей Лоа Смерти. — Я верю, что Амани будут жить и процветать. А мои муки прекратятся. Когда станешь жрицей Бвонсамди, замолви за меня словечко, чтобы позволили нашим с Зул’джином душам упокоиться. И чтобы Бвонсамди помог упокоить ещё живых наших врагов. — Всё так и будет, — прошептала Баталия, видя, как образ её сестры растворяется в клубах дыма. Она уже не сдерживала слёзы и наконец дала волю эмоциям. Вол’джин сел рядом и приобнял эльфийку. Он и сам ощутил этот контраст между гнетущим чувством отчаяния, которое источала Атал’Амани, когда явилась, и тем, с каким они закончили разговор. Баталия была так измотана морально, что чувствовала усталость уже физически. Мягко гладившие её по спине руки и успокаивавшие тихие напевы на плохо знакомом тролльском наречии заставили обессилившую эльфийку уснуть.* * * * *
Вол’джин вспоминал, как до недавних пор с трудом осознавал антропологическое родство троллей и эльфов — это были настолько разные народы, что длинные уши и острые клыки казались скорее совпадением, чем напоминанием о временах, чьих современников, даже самых долгоживущих, уже давно нет. Теперь же он смотрел на Баталию, деловито отчитывавшуюся о пленниках, которых лично отобрала для жертвоприношений, и понимал, что конкретно эту эльфийку никто бы не отличил от женщины-тролля, будь она похожа на неё внешне. Прошло почти два месяца, как эльфийка, которая не чувствовала себя своей среди других эльфов, теперь увлечённо работала и отдыхала. — Ближайший праздник будет ровно через месяц. Можно будет принести в жертву пятерых, но не ударит ли их содержание по казне племени? — Не ударит, — Вол’джин вышел из раздумий, — нам не доведётся держать их у себя месяц. Как ты думаешь, пять жертв достаточно, чтобы лоа были благосклонны к новому члену нашего племени? — Кто-то из женщин племени на сносях? — К сожалению, я подобных вестей не слышал. Но племя могло бы пополниться не только прямыми потомками его членов, а кем-то извне, — намёк вождя был настолько прозрачным, что он почти прямо высказывал своё намерение. — Думаю, хватит, — замялась Баталия. – Я читала, что в древности в среднем приносили в жертву одного гуманоида по очень большим праздникам, а в отсутствие войн и успешных битв было достаточно и животных. К рождению ребёнка часто убивали мурлока и его тоже было достаточно, чтобы ребёнок рос здоровым и весёлым. А тут аж пять людей, среди них один офицер... Пять — это даже много. — Не скажи. С таким кандидатом лоа действительно нужно будет умилостивить, — Вол’джин ухмылялся и неотрывно наблюдал за недоумением собеседницы. — Пять так пять, новых наловим, — Баталия улыбнулась в ответ, пытаясь скрыть своё смущение. — Я рад видеть тебя в таком боевом настрое. Подержи-ка. Можешь даже попробовать. Вол’джин отдал жрице свою курительную трубку и направился к выходу из дома. Баталия обернулась, а затем, когда тролль ушёл, украдкой затянулась. Она вдохнула сразу много и закашлялась, но после второй затяжки ей начало нравиться дурманящее воздействие на разум сладковатого дыма. Всё – от напитков до странного табака у троллей – имело подобное свойство – заставляло отвлекаться от суетливых бытовых мыслей и делало настроение чуть лучше. Вдруг раздался оглушительный удар в гонг где-то совсем близко. За ним ещё один, и ещё. Эльфийке стало любопытно, кто и по какому поводу решил собрать жителей Сен’джина. Вол’джин не заставил себя долго ждать и вернулся, застав эльфийку с его трубкой в зубах. — Там вождь всех на собрание зазывает, а ты тут куришь сидишь, пойдём, — он схватил её за запястье и повёл за собой. Выйдя на порог, Баталия ахнула – вокруг дома Вол’джина полукругом собралось всё племя, а её коллеги-жрецы стояли в причудливых деревянных масках. — А про кого мне толкать речи, ну, для кого жертвы, кто пополнит племя? — она растерянно шепнула на ухо вождя, заставив того изо всех сил сдерживать смех. — Не беспокойся, я сам проведу ритуал, — он успокаивающе похлопал её по плечу и тоже надел огромную маску. – Братья и сёстры, народ, благословлённый лоа, сегодня, если духи не воспротивятся, наше племя пополнится! Оно пополнится женщиной, не похожей на нас на первый взгляд, но единой с нами по духу, если с ней заговорить. Я считаю достойной Баталию Антиль из Лесов Вечной Песни, жрицу, лечившую нас и сокрушившую все вражеские тотемы на нашем пути, пройти инициацию и стать одной из нас. Великие лоа, прошу, примите жертвы, принесённые в вашу честь, и благословите наше пополнение – новую знахарку и ритуалистку Чёрного Копья! Жрецы в масках без единого слова выволокли связанных людей в центр и занесли над ними ножи. Баталия ошарашено посмотрела на вождя племени и не знала, как ей правильно действовать: она боялась, что молчание расценят как нежелание, а поступи она как-то неверно – оскорбит традиции племени. Эльфийка решила сделать так, как ей уже приходилось делать – поучаствовать в жертвоприношении, пусть даже косвенно – она сильно ударила посохом одного из бездыханных людей, что было встречено довольными возгласами троллей. В один миг, так же, словно не сговариваясь, двое жрецов подошли к Баталии и схватили её за обе руки, подняли их вверх и обвязали заранее приготовленными верёвками. Остальные в это время так же затихли: кто-то смотрел наверх, кто-то – по сторонам, ожидая гнева лоа, но его не последовало – погода была прекрасной, а на ясном небе приветливо сверкала россыпь бесчисленных звёзд. Лоа были явно не против. Вол’джин, выждав некоторое время, подошёл к связанной Баталии и поднёс к её губам чашу с уже знакомым ей моджо. Она с трудом отпила его, ощутив сильнейший вкус и помутнение рассудка, а потом с ужасом поняла, что ей придётся выпить всё. Отставив пустую чашу в сторону, Вол’джин присел перед Баталией и с силой потянул на себя её длинное эльфийское платье. Юбка податливо разорвалась, а следом за ней были сорваны и рукава. Эльфийка ахнула и инстинктивно затрепыхалась, но привязанные к арке руки не позволяли ей как-либо препятствовать действиям вождя. Тролль окунул руки в кровь убитых людей и начал расписывать ноги и руки жрицы изображениями костей, а финальным мазком провёл горизонтальную линию на её шее. — Больше Баталии нет. Встречайте жрицу Баталджи, — Вол’джин закрыл и её лицо маской, которую эльфийка видела ещё утром, но восприняла за новый элемент декора в доме вождя. – Её долг – служить духам наших предков и лоа, быть связующим звеном между живыми и усопшими. Наблюдавшие за инициацией тролли забили о землю своим оружием и громко воскликнули ей приветствия. Когда обряд был завершён, верёвку обрубили, и Баталджи устало присела на землю прямо там же. День выдался для неё тяжёлым и морально, и физически. Тролли расходились и теперь она могла расслабиться и перевести дыхание. Из дома Вол’джин вынес красно-коричневое платье и протянул его жрице. — Добро пожаловать, Баталджи из племени Чёрного Копья. Новый посох тебе тоже соображу, у нас вот эти все золотые фениксы не в моде.* * * * *
После того, как Бвонсамди обрёл новую служительницу, обитатели Сен’джина со временем доверились ей и осознали, что дорогие им души теперь не будут ни в чём нуждаться и тосковать. Оборона своих территорий и соплеменников чередовалась с яркими праздниками, и, казалось, племя Чёрного Копья так будет жить всегда, если бы ко власти не пришёл Гаррош. Не было ни единого тролля, кто не усмотрел бы в новом вожде Орды угрозу для былых порядков не только устоявшегося объединения рас под красным знаменем, но и для самих себя. Самого же Вол’джина многие не видели месяцами, а когда он являлся на родные земли, радость народа быстро сменялась тревогой от предречённых кровопролитных войн. Баталджи, представляя себя на месте Атал’амани, мечтала сопровождать своего вождя даже в самых опасных сражениях, но вместо этого ей было наказано не останавливать службу обитателям загробного мира. Ей было ужасно тоскливо и страшно оставаться на Островах Эха, пугала неизвестность и тревога за самого Вол’джина, о судьбе которого доносились самые ужасающие и противоречивые домыслы, но она не переставала каждый день облачаться в ритуальные одежды и исполнять то, что ей вверили – пустяковое по сложности, затратное по времени дело, но очень ценное для Чёрного Копья. В один день все слухи свелись к одному — Вол’джин мёртв, на него совершили покушение кор’кроны Гарроша - и теперь никто не воспрепятствует военной экспансии Орды. Баталджи тоже это слышала, но она отказывалась верить в его гибель – душа тролля непременно связалась бы с ней, будь это правдой. Она оставалась спокойной и пыталась передать это спокойствие и другим. Эльфийка точно знала – они вновь проведут совместный ритуал, ещё раз раскурят одну на двоих трубку лёжа в гамаке, обсудят, с чем каждый из них столкнулся за это время, но самое главное – она знала, кто станет следующим вождём Орды. Баталджи ждала этого дня, ждала поражения Гарроша и разделяла каждое намерение, которое преследовал Вол’джин и его союзники. Тролль был сам не свой, в последний раз всё перепроверяя, анализируя отчёты преданных ему военачальников, глядя на затёртые до дыр тактические карты, готовясь на следующий день пойти войной на Оргриммар. — Хотя бы сейчас возьми меня с тобой, я буду лечить тебя или того, кого ты скажешь, если вас поранят, — Баталджи, обнявшая Вол’джина со спины, вывела его из тягостных раздумий. — Ты говорила, что тебе противны кровопролития, но каждый раз ты просишься идти со мной. Я оберегал тебя от ужасов войны, но теперь и твоя помощь будет не лишней. Только вообрази, Баталджи, те тролли, чьи песни до нас сейчас доносятся, далеко не все останутся в живых. Уже завтра многие из них расстанутся с жизнями. Я не раз рисковал собой, и завтра я сделаю это в очередной раз, но мне невыносимо больно осознать, что я вернусь с победой в опустевшее селение. Эльфийка никогда не видела Вол’джина таким. Он производил впечатление полной готовности к бою, но от неё не скрылось в какой нерешительности пребывал глава племени. — Сейчас мы рискуем собой ради праведного дела – чтобы остановить Гарроша и не позволить ему безнаказанно проливать нашу кровь. Для меня и любого из нашего племени будет честью погибнуть ради спасения племени и всего Азерота. — Ты этого наслушалась у фанатиков Гарроша? – засмеялся Вол’джин и откинулся на колени эльфийки. – Зачем ради этого погибать? Я хочу, чтобы все остались живы. Тебе не нужно будет покидать шатёр и выносить раненных под обстрелами, твоя задача – излечить их и вернуть в строй. Ты очень сообразительная, я верю, ты и в этот раз обеспечишь мне надёжный тыл, — Вол’джин потянулся рукой к лицу жрицы и нежно провёл по нему пальцами. – Ты видела смерть и убивала сама, но всё равно приготовься к тому, что увиденное завтра может навсегда тебя изменить.* * * * *
— Победа, — констатировала Тай’таси, хлопнув Баталджи по плечу. Та была увлечена извлечением осколков из тела Дуан’дана, но услышанное заставило её застыть, и слёзы выступили на её глазах. Вол’джин сумел сделать немыслимое – объединил под своей эгидой Орду и Альянс и остановил на ходу военную машину Гарроша. – На собрании избрали вождём Орды Вол’джина. Когда глава Чёрного Копья зашёл проведать своих лекарей и раненных бойцов, Баталджи ринулась поздравлять тролля. Он заключил её в объятия, но совсем не разделял её радости. — Я подготовлю праздник в честь твоей победы! — Нам больше некогда праздновать. Теперь придётся трудиться в сотни раз больше. Ты большая молодец, ты многих спасла, но и погибших очень много. Ты не узнаешь Оргриммар, когда войдёшь в город. — Его сильно разрушили? — Аллея Силы вся усеяна мёртвыми телами. И наших, и их. И каждого нужно будет достойно проводить в иной мир, независимо от того, были ли они участниками восстания или погибли, защищая Гарроша. Попробуй, если сможешь, поддержать их близких. Обрати внимание, на пути у наших союзников из Альянса оказалась лейб-гвардия Гарроша. Они были полностью разбиты в Ясеневом лесу. Завтра будет много дел, я буду должен встретиться с лидерами азеротских народов, а также решить вопрос об освобождении военнопленных, взятых во время экспансии Гарроша. — Я справлюсь! – бойко ответила жрица. Вол’джин смотрел на неё глазами, полными боли. Он вновь обнял её, так крепко, что она едва ли могла шелохнуться. Она обвила его разгорячённую спину руками и гладила. – И ты справишься со своей новой должностью. — Справимся, наверное… Наутро они прибыли в Оргриммар. Тролль отправился в крепость Громмаш для собрания глав фракций, а эльфийка осталась на Аллее Силы. Прошли почти сутки после решающих сражений восстания Вол’джина, но удушающий запах крови и смерти ещё не исчез. Пока одни воины Орды и Альянса в едином порыве срывали флаги Адского Крика, другие, потерявшие во время восстания своих близких, суетливо вглядывались в лица лежавших на носилках трупов. Баталджи подошла к месту, куда принесли убитых в Ясеневом лесу. Их расположили у самой крепости Громмаш. Имена лейб-гвардии Гарроша были у всех на слуху во время его правления и почти каждого она узнала, но среди них оказалось и тело её знакомой, другой эльфийки крови. При жизни она твердила, что бессмертна и непобедима, но теперь лежала недвижимо, всё с той же пафосной гримасой, но навеки сомкнутыми глазами, из которых исходили засохшие дорожки слёз. «Я тебя на дух не переносила, но, зная тебя, оставить следы от слёз на твоём лице, когда ты сама уже не сможешь их утереть, было бы слишком подло с моей стороны». Баталджи потёрла холодную кожу под глазами эльфийки и собралась уже пойти, как заметила невысокую фигуру, бледную, словно мел, так же бродившую среди тел. Осознание пришло моментально: это её дочь. Руки эльфийки похолодели от осознания, какая боль ожидает эту светлую девочку. Первой мыслью было сделать что угодно, лишь бы не дать ей увидеть столь ужасающую картину, но жрица понимала: она не имеет права даже во благо скрыть эту трагедию. Баталджи отошла от тела эльфийки, но не могла отвести взгляд от девочки, приближавшейся к ней. Жрице хотелось уйти, закрыть глаза, спрятаться и не видеть их встречу, но она решила для себя что потеряет всякое уважение в собственных глазах, если смалодушничает. Она её нашла. Эльфийка наблюдала за ней издалека, но на недостаточном расстоянии, чтобы не слышать крики и слёзы. Баталджи сжала зубы и вонзила ногти в свою руку, лишь бы сдержать эмоции, но и сама заплакала. Она села на колени и спрятала лицо руками. «Я должна поддержать её, отвлечь разговором, успокоить, а вместо этого я плачу так же горько, как и она. Я слишком слаба для этого. Вол’джин зря возложил на меня это задание» — теперь Баталия поняла, в чём истинная сложность её службы. Она так и не решилась подойти к девочке. Когда Вол’джин закончил собрание, Баталджи пригласили войти в крепость Громмаш. Она не представляла, как предстанет перед вождём в таком виде, но выбора не было.