Mr. Evans

Я привык к потерям. Сначала погиб мой отец. Потом умерла мать. Ее похоронили вместе с ним и семья, которой у меня никогда и не было, воссоединилась где-то на небесах. Но я никогда не думал, нет, я боялся даже мимолетной мысли о том, что моя /Т.И./ может оставить меня. Язык не поворачивается сказать «умерла». Ушла и оставила меня одного, навсегда. Помню момент, когда все неизменное и постоянное вдруг стремительно менялось и мое отсутствие в жизни /Т.И./ из-за операций и заданий, образовало пропасть в наших отношениях. Я перестал оберегать ее. Перестал защищать. Перестал беспокоиться о ее безопасности и мои враги, зная мое слабое, уязвимое место, воспользовались им. Я позволил им отнять мою /Т.И./ Поздно вечером. Я всегда возвращался домой поздно вечером, но она неустанно ждала меня и никогда не ложилась спать, а если сон настигал ее, /Т.И./ сонная и заспанная бежала на шум поворачивающегося ключа в замке и блестящими глазенками смотрела на дверь. Радостно хлопала в ладоши и прыгала на месте как маленькая девочка при виде меня. Моё сердце сжималось от любви, и я никогда не находил нужных слов, чтобы рассказать о своих чувствах, просто в молчаливом спокойствие и с мечтательной улыбкой на губах обнимал /Т.И./. Моя жизнь вращалась вокруг хрупкого создания. Но в тот вечер, она меня не встретила, а отсутствие света в окнах поселило во мне тревогу и опасения. Тишина в квартире оглушила. Моё сердце, ранее трепещущее при виде /Т.И./, перестало биться, когда я не увидел ее. Я долго не мог привыкнуть к сумеркам, часто моргал, разглядывая спящую /Т.И./ в полумраке. Но невозможно увидеть того, чего нет. Я прислушивался к малейшему шороху. Шаги эхом отдавались в моей груди и сердце билось лишь в такт моих движений. Я сжимал букет цветов, и он казался мне таким глупым и неуместным, но мне так хотелось подарить ей прекрасные розовые розы. И я подарил их. Букет бесшумно упал на пол и светлые лепестки окрасились в алый цвет крови, сочившейся из глубокой раны. /Т.И./ лежала на полу, как букет роз, в лужи крови. Она прижимала рану ладонью, но красные струйки настырно сочились через пальцы. /Т.И./ смотрела на меня, склонив голову на бок и...улыбалась. До скончания своих дней буду помнить ее улыбку. Спокойную, благодарственную. Моя девочка медленно умирала, и я ничего не мог сделать. Вся моя жизнь разрушилась и превратилась в прах, оставив мне лишь боль и жалкие жгучие слёзы, не желающие облегчить мою утрату. « — Стив, — она тянет ко мне ослабшую ладонь и прежде, чем рука падает, я успеваю поймать ее, крепко сжимая, — все хорошо, — улыбка /Т.И./ как лезвие ножа ранит мое сердце». Я глядел в ее блестящие глаза и мир переставал существовать. Ни злобы, ни упрека во взгляде, лишь бесконечная любовь. « — Тяжело быть девушкой Капитана Америки. — У тебя отлично получается, — /Т.И./ стирает костяшками пальцев скупые слезы.» Ненавижу себя. Не способный защитить ее, сберечь жизнь, я не смог даже заплакать. Лихорадочная боль выжгла меня изнутри и отчаянно стремясь поглотить последние минуты ее жизни, впитать в себя, я покрывал поцелуями холодную ладошку моей девочки, согревая своим дыханием. « — Ты в этом не виноват, — я опускаю глаза в пол, — слышишь? — что есть сил, кончиками пальцев, в порыве последней ярости, /Т.И./ хватает меня за лицо, заставляя сфокусироваться на ее бледном, но прекрасном личике». И я смотрел в эти все еще полные решительности глаза. Она запоминала каждую черточку моего лица, хаотично бегаю зрачками туда-сюда. Я смиренно...плакал. « — Ты не виноват, Стив. Твоя жизнь полна опасностей, и я знала, что будет непросто, но я, — она кашляет от нехватки воздуха и спешно облизывает губы, пересыхающие слишком быстро, — ни о чем не жалею, — отчаянно и дико целую ее пальчики, оттягивая минуты... — последние минуты своей жизни я проведу в твоих руках. — /Т.И./...» Лишенный способности говорить, я наблюдал за секундным исчезновением жизни из хрупкого тельца моей девочки. Она кашляла все чаще, жадно вздыхая воздух ртом. Кровь ленивыми капельками стекала по бокам, мгновенно впитываясь в ткань футболки. Окровавленная ладонь /Т.И./ неподвижно лежала на ране. « — Тяжело быть девушкой Капитана Америки... — с дрожащей улыбкой на губах она повторяет свою фразу, вкладывая в слова оставшиеся силы. Ладонь ее соскальзывает с моего лица, но я прижимаю ее к щеке, не желая прощаться. — Ты соответствуешь». /Т.И./ в последний раз улыбнулась, и улыбка застыла на ее холодных губах, навсегда. Я не успел попрощаться. Не смог. Не сказал ни слова о своей любви и сейчас тяжесть гроба была ничтожна и несравнима с умирающим от боли сердцем в груди.