Ашина перед ней потом извиняется. Разговор проходит для Наруто тяжёлым испытанием, потому что она задавалась вопросом: не слишком ли всё равно ему на судьбу клана? Но Ашина благодарит её. А затем просит её:
— Надеюсь, ты сможешь простить старика, Наруто.
Девушка изумляется. Молчит пару секунд, а затем со злой улыбкой отвечает:
— Я не могу.
Ичиго, пошедший за ней, поражённо и даже напугано выдыхает. Потому что глава клана — непререкаемый авторитет, и окончательное решение всех вопросов зависит и от него тоже. Пусть в клане Узумаки власть и была разделена между храмом и официальным наследником, если эти две стороны не могут сойтись в принятии решения, то никакого решения не будет.
Ашина смотрит на неё хмуро, высчитывая её последующие фразы.
— Наруто, — как добрый дедушка начинает он, — я действительно виноват и признаю это. Сейчас между нами произошло небольшое недопонимание, однако…
— «Небольшое недопонимание»? Вы называете так перекладывание чужих проблем на меня? — Наруто скрещивает руки на груди. Она уже решила идти до конца. Было много вопросов не только к ублюдку Таджиме, которого она оставила в самом ужасном состоянии, но живым, Мадаре, как предупреждение, но и к всем власть имущим в собственном клане. Например, как вообще так вышло, что клан принимал к себе всех подряд и даже без особой проверки?
— Перекладывание? Что ты имеешь ввиду?
— Разве это вам не понятно? — Наруто щурится и смотрит ему в глаза. Её радужка начинает приобретать светлый жёлтый оттенок сама по себе, чисто из-за злости. — Проблему со шпионом, которого она подобрала и оставила в самом сердце клана, должна была решать Кумихо, а не я. В конце концов, решение было принято Кумихо, вы лишь подписали это под её давлением, я знаю это. Это не я столкнулась с побитой девчонкой, не я решила, что в её жизни не хватает очередного подчинённого, и не я взяла её в отряд. Вы знаете об Инуясу? — кивок с его стороны. — Почему он так был предан Кумихо? Что вообще должно твориться в голове человека, чтобы так подставить действующее начальство? — она сделала остановку, пытаясь восстановить дыхание. — Вы… вы ведь подозревали, что Мисаки может доставить проблем, не так ли? Я видела несколько петиций с подписями почти половины старейшин об исключении её из отряда, но я не видела ни в одной из них вашу подпись. Почему вы так потворствовали Кумихо? Разве это правильно — поступать так и подвергать опасности людей, за которых вы в ответе?
— Кумихо… она была мне как дочь, — тихо выдохнул Ашина. — Её родители рано умерли, а из-за полученной силы её самооценка скакала в крайности. В начале недели она могла думать, что является сильнейшим воином на свете, а уже в конце — плакать и причитать, что ни на что не годна. Это было тяжело для окружения и для неё самой, однако…
— Кумихо обладала слишком ценной силой, и поэтому вы пытались справиться с её нестабильностью.
— Верно. Она выросла. Стала сильнее морально, более стабильной, но её виденье мира осталось таким же. И поэтому видя сирот, брошенных на обочину дороги жизни, она никогда не могла пройти мимо. Она притаскивала вас как котят с улицы: по несколько в год, всех таких мелких, голодных до любви и семьи. Ты была последней и самой жалкой: вся в шрамах и без единого кланового признака, но с чистой чакрой в теле. Кумихо жалела вас и ставила себя на ваше место. Она не смогла стать лучшим лидером, чем была, однако из-за этой её причуды несколько подпольных рынков было прикрыто, а ряды наших шиноби пополнились верными людьми. Ошибка произошла лишь с Мисаки.
— Вы называете это ошибкой, — как-то разочарованно вздохнула Наруто, — а я бы предпочла слово «халатность». Если честно, мне плевать, что тогда Мисаки считали безобидной — кто-то был обязан проверить всё, что с ней связано. Вернувшись после погони, я искала документы о ней, но всё, что я нашла, — это стандартные документы и краткое досье. Никто даже не пытался узнать что-то дальше, чем два месяца до инцидента. Это халатность! Халатность! Нельзя так просто подбирать обиженных судьбой детей и после не быть ответственной за последствия! — выпалила девушка.
Ашина молчал некоторое время. В какой-то момент на его лице чётче проявились морщины; свет, падающий из окна, очертил нос с небольшой горбинкой, белёсый, почти не видный шрам рядом с ухом. Мужчина казался старше своих лет, и его строгий взгляд человека, прожившего очень многое, прожигал пылкую и молодую, только начавшую свой путь Наруто.
— Ты сейчас действительно имела ввиду то, что сказала? — его голос казался сухим.
Наруто поджала губы.
— Да.
— Твоя жизнь закончилась бы смертью, не забери тебя Кумихо.
— Пускай. Я не готова спускать кому-либо с рук халатное отношение к ответственной работе. Меня коробит от этого. Кумихо была в ответе за благополучие Узушио, как и вы, как и я, как и жрицы до неё. Но почему-то именно Кумихо подвергла это благополучие опасности. И поэтому я разочарована. И поэтому я не могу простить вас, кто потворствовал этому и не попытался хотя бы ограничить всё это действо.
Наруто говорила это свободно — от самого сердца, и даже не пыталась слукавить где-то. Слова казались чистыми, такими, насколько это вообще было возможно.
Ашина посмотрел на неё снова строго — как смотрел учитель на ученика, а затем произнёс:
— Я вас услышал. Пусть вы и не простили меня, но у вас светлый ум. Надеюсь, что конфликтов между нами больше не случится.
— Я тоже на это надеюсь.
Негромко хлопнула дверь. Когда Наруто вышла из кабинета, Ашина тихо пробормотал:
— Дай она другой ответ, и я был бы разочарован, Куми.
***
Когда Инуясу официально разжаловали до обычного бойца, тот не опустил покорно голову, а открыл рот и попытался возмутиться. Благо они находились в помещении лишь в троём: Наруто, Инуясу и Ичиго. Остальные уже ушли, подавленные и с серыми лицами из-за случившегося. Впрочем мужчина не успел ничего сказать — Наруто каким-то быстрым движением преодолевает расстояние между ними, оставляя за собой шлейф из искр и мелких огоньков в форме бабочек, и хватает его за лицо, не позволяя даже пикнуть.
— Кажется, ты слишком забылся. После твоего провала я не готова держать тебя также близко к себе, как раньше, и ты обязан меня понимать.
Нара на это злобно и напугано сверкнул глазами.
— Госпожа Наруто, — подал голос Ичиго, стоящий чуть в стороне, — разве не лучше было бы вообще отнять у него право быть воином Узушио и отправить обратно с позором в клан Нара?
— Верно, — кивнула после недолгого молчания девушка. — Но у меня есть идея получше. Заодно убью второго зайца вместе с первым.
Сердце Инуясу пропускает удар.
Ичиго закрывает глаза и отворачивается.
Наруто неотрывно смотрит на продукт своей силы.
На следующем собрании клана за спиной Наруто стоят двое: Ичиго и мужчина с полностью искорёженным лицом. У него видны зубы с одной стороны, выжжены брови и часть волос, а целой кожи на лице совсем не видно. А Верховная Жрица почему-то улыбается нежно-нежно, и всем присутствующим совсем не хочется повторять судьбу этого бедолаги. Этим днём Наруто Узумаки наконец-то слушают все.
***
Риша — старшая дочь нынешнего дайме — была девушкой весьма интересной. По крайней мере так посчитала Наруто, и потому приветливо улыбнулась ей при первой встрече. Риша, принцесса двадцати восьми лет, бойкая, охочая до власти, но имеющая чувство долга и ответственности, была девушкой амбициозной. Отец, в отличии от младшего брата и мачехи, её любил, как мог бы любить свою дочь человек, ответственный за страну. Впервые они встретились незадолго до инцидента с Мисаки — где-то за пару месяцев — и теперь, на второй встрече, их разговор шёл о власти.
В какой-то момент Риша задорно стрельнула глазами из-под пышных ресниц и сказала:
— Поддержи меня как Верховная Жрица Узушио.
Наруто замирает где-то на секунду, смеряет её взглядом. У Риши был план. Серьёзно, план был даже рабочим, да и её кандидатуру Узумаки одобрила бы куда с большим удовольствием, нежели её младшего брата, который, при первой же встрече, даже не поздоровался с ней, поприветствовав только Ашину.
Но оставался вопрос.
— Что с этого получит Узушио? И что с этого получу я?
И Риша улыбается, совсем как ребёнок, и, нарушив все писаные нормы этикета, опираясь на низенький традиционный столик, приближается к ней и шепчет на ухо.
Наруто в удивлении приподнимает брови, а затем смеётся. Впрочем, смех обрывается, и она уже с серьёзным настроем говорит:
— Раз так, предлагаю обсудить то, что ты собираешься сделать, когда достигнешь желаемой высоты.
***
Наруто смотрит на море.
Оно серое, и линия горизонта почти невидима из-за такого же серого неба. И пляж, полюбившийся ей своим уединением, также выглядел серым, с бледными жёлтыми пролесками песка и белыми крапинками ракушек. Окружение словно выражало её состояние: всё ещё не оправившаяся после инцидента с Мисаки, Наруто чувствовала каждый шаг своего стремительного спуска в воображаемую бездну озлобленности, страха и жестокости.
Потому что, будь она такой же, как раньше, подчинённые (
кроме Ичиго, который, кажется, не боялся ничего) не ходили бы при ней на цыпочках, стараясь не спровоцировать. Потому что… останься Наруто прежней: с добрым сердцем, милосердной и сопереживающей, — осталась бы она месте Верховной Жрицы?
Был бы у неё ещё один шанс?
Был ли у неё вообще выбор: остаться такой же или крепко взяться за ситуацию и пресечь всё на корню?
Она выдыхает сырой осенний воздух и рассеянно думает, что на свой двадцатый день рождения ей хотелось бы немного отдыха. Потому что за последний год она уже порядком забегалась: сначала её неудачное начало в качестве Верховной Жрицы, потом Мисаки, после — беготня с искусственным исправлением её репутации, к которой она подключила всех, кого могла, и помощь дочери Дайме, которая, как и обещала, отдала клану Узумаки половину побережья.
Впрочем, приближающаяся важная ей дата совсем не означала изменения в жизни.
Аяка писала с просьбой о помощи.
«Я уже чувствую проблемы», — Наруто нахмурилась и, отвернувшись от бесцветно-серой водной глади, неспешно пошла в сторону высоких крыш зданий.
