Опасные связи

Перед нами, засунув руки в карманы осеннего черного пальто, стоит Теодор Нотт. Колкие мурашки холодной волной пробегают вдоль позвоночника. Теодор улыбается, но смотрит не на меня, а на Дина. Улыбка его — острие ножа, а глаза практически пусты в своей непроницаемости, поэтому совершенно непонятно: о чем он думает, в каком настроении находится и зачем пришел сюда. Такого человека нужно обходить стороной, и я понимаю, почему Дин напуган его внезапным появлением, ведь даже мне сейчас не по себе. Но вот почему он смотрит на Нотта с какой-то пусть и не слишком ярко выраженной затравленностью — это для меня остается загадкой. — Добрый день, Гермиона, — вежливо здоровается Теодор. — Добрый, — настороженно произношу я. — Гермиона, я думаю, тебе нужно пройти в корпус. — В самом деле? — приподнимаю бровь. Желание уйти медленно тускнеет, покрывается пылью, теперь это дело принципа. Дин, судя по его лицу, тоже не жаждет остаться наедине с этим типом. — Да, — со спокойной улыбкой отвечает Нотт. — У меня к Дину есть разговор. И он не предназначен для лишних ушей, извини. Так что если позволишь… — он чуть склоняет голову. Задумчиво прикусываю губу. «Занятно. Так сказал — даже не придерешься». — Что ж… Хорошо, — соглашаюсь я и медленно прохожу мимо Нотта. — И да, Гермиона… Останавливаюсь. — Не попадайся на глаза Малфою. Он сегодня не в духе. Усмехаюсь чуть удивленно: — Какая трогательная забота с твоей стороны, — не сдержавшись, фыркаю. Он равнодушно пожимает плечами, а у меня внезапно проскальзывает мысль: «Не знаю, о чём у них сейчас пойдет разговор, но Дину я не завидую». * * * Тема того, что же Дину было от меня нужно, остается открытой. Но сейчас она не так важна, как Лаванда, которая, выпучив глаза, смотрит на меня. — Ну что? — теряя терпение, спрашиваю я. — Ты хочешь несколько дней пожить у меня? — недоверчиво повторяет мой вопрос. — Да. У тебя с этим какие-то проблемы? — Нет, — она задумчиво смотрит на меня. — Конечно, нет. Просто… — Что? — У тебя что-то случилось? Иногда, когда не надо, Лаванда может быть чертовски проницательной. Это раздражает. А поскольку посвящать ее в то, что произошло вчера между мной и Малфоем, я не собираюсь, мне приходится выкручиваться. «Впрочем, как всегда в последнее время», — устало думаю я. — Просто хочу сменить обстановку, — и в этом не вру. Лаванда заслуживает того, чтобы знать хотя бы этот маленький кусочек правды: она хорошая подруга и неплохой человек, и я ненавижу себя за то, что в остальном мне приходится недоговаривать. «Как бы я хотела поделиться с ней всем тем, что меня гложет! Но это невозможно». — Ну и ладно, — дует губы она. — Не хочешь говорить — и не нужно. Когда будешь готова, скажешь. «Боюсь, я никогда не смогу быть готовой обсуждать такие вещи с тобой. Но благодарна за понимание и тактичность». — Сама понимаешь, комната у меня только одна, не такие хоромы, как у тебя. Так что придется спать либо на полу, либо со мной! — Да это ерунда, — отмахиваюсь я. — Я не привередливая, сама знаешь. Настоящая проблема состоит в том, что необходимо улизнуть из дома без лишних объяснений. Потому что у меня на них просто не осталось никаких моральных сил. * * * — Я поживу несколько дней у Лаванды, — без предисловий начинаю за ужином, осторожно отпивая из фарфоровой чашки горячий чай. Ужин длится уже минут сорок. Все потому, что Люциус, как последователь здорового образа жизни (каким образом это сочетается с его любовью к дорогим сигарам и виски, понятия не имею), уверен: пищу, прежде чем проглотить, необходимо прожевать не менее сорока раз. «Чудовищный педантизм, от которого зубы сводит». Мы сидим за длинным столом. Люциус во главе, мы с мамой с правого бока от него, а Малфой — напротив нас. Стараюсь не поднимать на него взгляд, но слышу резкий стук чашки о блюдце напротив. — Когда собираешься? — спрашивает мама. — Сегодня, — ловким движением наливаю себе еще чаю. — С чем связана подобная поспешность? — хмурится Люциус. — Уже вечер, ты могла бы переночевать дома и поехать завтра. Еле слышно перевожу дыхание. Мама не против — уже хорошо, но Люциус взялся задавать лишние вопросы, и это меня напрягает. «Не могу же я заявить, что боюсь оставаться под одной крышей с его сыном?.. Нет, чисто теоретически, конечно, могу, но тогда придется объяснять, почему...» Воображение сразу же рисует карикатурную сцену, где я, трагично всхлипнув, с надрывом высказываю Люциусу, что он вырастил и воспитал похотливого извращенца! И вот тут… тут у меня не хватает фантазии представить, что же будет дальше. Потому что Люциус, давший Малфою пощечину сыну всего лишь за дурацкую выходку, устроенную тем в университете… «Что он с ним сделает за обжимания со сводной сестрой? Выгонит из дома? Нет, если бы это произошло, мне было бы совсем не жаль Малфоя. Он получил бы по заслугам. Но рассказать о таком Люциусу… Нет, я не могу». — Просто мы с Лавандой уже договорились на сегодня, — спокойно встречаю его холодный взгляд. Правда в том, что я ему не доверяю. Это не то, что наши отношения с Малфоем, в которых любой шаг навстречу уже заранее обречен на провал, ведь я не знаю, к чему приведет каждый из них: к неожиданному взрыву мины прямо под моими ногами или к спокойной прогулке, во время которой я смогу твердо отстаивать собственные позиции. Это так… Словно мы с Люциусом не установили эмоциональную связь отчима с падчерицей. Мы не сблизились, несмотря на все старания моей мамы. И мы, несмотря на несколько лет проживания в одном доме, все еще насторожённо приглядываемся друг к другу. «Кто знает, как он отреагирует, если я скажу ему правду? Может он подумает, что я хочу оболгать его сына? Понятия не имею…» Отпиваю чай из чашки и улыбаюсь Люциусу, а затем осторожно перевожу взгляд на Малфоя. Он не смотрит на меня, вяло ковыряется ложкой в пирожном, медленно превращая его в кашу, а я злобно думаю: «Этот сучонок все предусмотрел». Тем не менее, после разговора с Лавандой я чувствую себя увереннее. Она смогла придать мне сил своей жизнерадостностью и доверием, немного согрела мне сердце искренним дружеским участием. — Мне не очень нравится, что ты будешь ночевать у этой девчонки… — вздыхает Люциус. — Но раз мама не против, я прислушаюсь к ней. Дежурно улыбаюсь ему, а он продолжает: — И я рад видеть, что вы с Драко, похоже, решили все свои разногласия. Удивленно смотрю на него, а мама добавляет с улыбкой: — Да, я тоже заметила. Вы сегодня очень тихие и покладистые, что не может не радовать. Если бы мне нечего было скрывать, я бы расхохоталась. И мой смех не был бы веселым, он был бы хриплым карканьем уставшей души, от которого содрогнулись бы стены. «Может быть, тогда вся дежурная вежливость слетит с нас? И мы станем хоть немного свободнее? А я точно вздохну спокойней... Ведь порой кажется, что скоро ложь проест в душе черную дыру, через которую, я уверена, хлынет наружу вся грязь, что успела скопиться во мне за все то время, что я знаю семью Малфоев». Но я молчу, опустив глаза и в который раз проклиная себя за трусость. Лишь краем глаза вижу, как нервно постукивает напротив фарфоровая ложка по блюдцу. — Я хочу, чтобы ваше перемирие продлилось как можно дольше, — говорит Люциус. — На следующей неделе к нам приедет погостить один очень важный человек, и мне нужно, чтобы вы оба вели себя достойно. Особенно ты, Драко, — он обращает тяжелый взгляд на Малфоя, а тот, не поднимая глаз, бормочет: — Я понял тебя, отец. — Я не услышал тебя, — повышает голос Люциус. Мама успокаивающим жестом кладет руку ему на предплечье, однако он, будто не заметив этого, продолжает сверлить Малфоя взглядом. А тот, уставившись на отца, цедит: — Я. Понял. Тебя, — швыряет на стол салфетку, ранее лежавшую на коленях, и поднимается. — Простите, я, пожалуй, к себе пойду. Очень устал. Доброго всем вечера. Коротко кивнув Люциусу, Малфой уходит. За столом воцаряется тишина. * * * Думаю о том, что замки необходимо поменять как можно скорее, потому что, открывая дверь, вижу в своей комнате Малфоя. Он сидит на стуле, закинув ногу на ногу, и смотрит прямо на меня. Я пячусь назад, но Малфой быстрым прыжком оказывается рядом. Дверь за спиной громко хлопает, и я оказываюсь в ловушке в своей собственной комнате. И в его власти. Снова. — Я закричу, — предупреждаю я, а Малфой ухмыляется: — Да не собираюсь я тебя насиловать, успокойся. — А что тогда? И вообще, как ты сюда попал? Мой голос понижается до шепота, я нервно облизываю губы и вижу, как взгляд Малфоя прикипает к ним. Осторожно обхожу его, а Малфой пристально следит за мной. Напряжение между нами искрит и, кажется, даже переливается всеми цветами радуги. «Как бы снова чего не вышло…» Малфой хмыкает, а затем вдруг спокойно говорит: — Ключи от твоей комнаты я взял в кабинете у отца, пока вы ужинали. — Что тебе нужно? — спрашиваю я. — Сматываешься? — тихо интересуется Малфой. И, черт побери, лучше бы он кричал! Потому что слышать крик мне привычнее, чем его ненормально спокойный голос, который проходит, кажется, по всей сети нервных окончаний и заставляет вздрагивать, как от удара. — С чего ты взял? — спрашиваю я, безуспешно стараясь скрыть волнение. В его глазах сквозит пренебрежение, на губах змеится усмешка. — Ну как же, — вкрадчиво говорит он. — После нашего с тобой… общения… — После нашего с тобой общения я окончательно убедилась в том, что ты болен, Малфой. Наверное, я всё-таки где-то головой ударилась, раз после вчерашнего позволяю себе с ним так разговаривать. Я все еще боюсь его, и произнесенная фраза кажется провокацией… Но, на самом деле, просто не могу не высказать ему этого. После того как со вчерашнего вечера я силой удерживаю в себе то, что стало нашей общей тайной, то, что грызет меня изнутри… Я не в силах больше молчать. «В конце концов, рано или поздно мне придется перестать бояться его. Пройдет этот страх сейчас, когда Малфой находится в моей спальне вопреки всем моим желаниям, или после того как я вернусь от Лаванды, разницы нет. Малфой здесь. Поздно бояться его». — С чего ты взяла, что я болен? — холодно спрашивает он, и вот это уже показатель того, что между нами что-то изменилось. Прежний Малфой никогда не нуждался в моих ответах, он в принципе очень редко спрашивал меня о чем-либо. Все изменилось тогда, когда он прикоснулся ко мне. — Потому что… — я глубоко вздыхаю, пытаясь обуздать волнение. — Разве ты не знаешь? Мы родственники! А с родственниками не принято делать того, что ты делал со мной! Малфой презрительно фыркает: — О, ради бога, Грейнджер! Не будь такой ханжой. Ты мне не сестра. Никогда не была и не будешь ею. И родственники мы лишь потому, что наши родители вдруг решили пожениться. Спорим, для тебя это было такой же неожиданностью, как и для меня? Он криво улыбается, а я борюсь с желанием вмазать по его красивому лицу. — И что, тебя это совсем не волнует? — отрывисто спрашиваю я. — А тебя? — Не переводи с больной головы на здоровую! Это ты все начал, я тебя и пальцем не тронула!.. У меня возникает ощущение, что все мои доводы звучат как-то жалко, по-детски, и я умолкаю. — Да брось, — раздражается Малфой. — Для меня это ничего не значит. Неужели ты думаешь, что я когда-нибудь захочу тебя? Тебя?! Ты вообще давно на себя в зеркало смотрела?.. Ты… — Тогда зачем ты здесь? — спрашиваю я. Наступает тишина, настолько звонкая, что от нее можно оглохнуть. Малфой стоит, хлопает глазами, и выражение его лица становится таким беспомощным, что я сама невольно отвечаю на свой же вопрос. «Он не знает...» Мне бы надо задыхаться от обиды и гнева, заливаться жарким румянцем по шею, да только вот я устала. И сил на такие яркие эмоции у меня не осталось. Я устала от Малфоя, от того, что он постоянно маячит где-то рядом и не просто не дает мне спокойно дышать, он мне весь кислород перекрывает. Наши нездоровые отношения крепкой удавкой стиснули мою шею и душат, душат, душат… «Сил нет». — Что ты себе позволяешь… — наконец выдыхает Малфой. И это сказано с таким удивлением, будто он сомневался, что я вообще могу задавать вот такие простые в своей честности вопросы. — А что? — вызывающе интересуюсь я. — Зачем ты пришел сюда? Он молчит. И я вижу: маска высокомерия трескается, исчезает, обнажая передо мной… кого? Растерявшегося, запутавшегося мальчишку? Мне все равно. Я не хочу думать еще и об этом. Мне бы в себе самой разобраться. В тишине и покое. Да только вот присутствие сводного брата в моей комнате этому совсем не способствует. — Зачем ты вчера сделал это, Малфой? Тоска накрывает меня тяжелой глухой волной, я в бессилии сажусь на кровать. Чувствую, что сейчас мне нечего бояться. В этот момент мы оба безоружны, и в словесных баталия нет смысла. — Ты все испортил, — глухо произношу в гнетущей тишине. Малфой молчит, а потом, наконец, отвечает: — Нечего было портить. И я смотрю в его лицо, внезапно ставшее открытым и серьезным, так, словно впервые вижу. В этот момент Малфой выглядит несколько старше, чем обычно. Мне не видно с моего места, но у его глаз наверняка уже пролегли тонкие морщинки. Мы смотрим друг на друга, и мне становится вдруг так жаль его и себя! Совсем недолго. Всего лишь какое-то мгновение. * * * К сожалению или к счастью, нашу полную лирики минутку прерывает робкий стук в дверь. Вскидываюсь мгновенно, загнанно пялюсь на Малфоя, который поворачивается на звук, и думаю: «Какой еще полуночник забрел ко мне в комнату?» И прежде чем успеваю сообразить, что из всех возможных вариантов здесь могут быть лишь два, из-за двери раздается голос мамы: — Гермиона, дорогая, я принесла тебе воды. Я захожу? Меня мгновенно прошибает по спине холодным потом. Малфой смотрит на меня дикими глазами, растопырив руки, резко дергается из стороны в сторону и быстро осматривает комнату в поисках места, где можно спрятаться. — Мам, подожди! — кричу я испуганно. — Я… Я не одета, стой! — Ой, детка, что я там не видела, — смеется она из-за двери. — Нет, мам, ну пожалуйста, не входи! «Надеюсь, ей там не очень сильно слышно, сколько отчаяния в моем голосе!» Может быть, позже я посмеюсь над комичностью ситуации, в которой великий и несравненный Малфой мечется по моей комнате с выпученными глазами, растеряв весь свой лоск и пафос, но сейчас мне вовсе не до смеха! Потому что на часах одиннадцатый час, и мне нужно собираться к Лаванде, которая уже ждет меня дома. В это время мы все обычно сидим по своим комнатам (ну, где шляется Малфой, неизвестно). И думаю, Люциус не обрадуется, если узнает, что его сын навещает его же падчерицу. «Кто знает, какие мысли у него могут появиться в связи с этим?» Судя по перекошенному от паники лицу Малфоя, он думает о том же. Секунд десять мы бегаем по комнате в поисках убежища для него, а затем мой взгляд падает на длинный шкаф, стоящий в дальнем углу комнаты, рядом с моим компьютерным столом. Без лишних слов я толкаю Малфоя, тот, проследив за моим взглядом, поворачивает голову, делает страшные глаза и шипит: — Я туда не полезу! — Полезешь! — Там неудобно! — Ну, простите, отдельного люкса у меня нет! — Я туда не помещусь! — Поместишься! Лезь, я сказала! — злобно пихаю я его в грудь. — Нет! — Либо в шкаф, либо под кровать! Выбирай! У меня нет времени на твои капризы! Злобно зашипев, Малфой приоткрывает дверь шкафа и с брезгливостью, написанной на холеном лице, залезает внутрь. Я осторожно закрываю за ним дверцу и еле слышно выдыхаю, вытирая выступивший на лбу пот. «Ну и несносный же он тип… Сам виноват!» — думаю, невольно усмехаясь, и иду открывать дверь. * * * Мама медленно заходит в мою комнату и, мягко глядя на меня, ставит на прикроватный столик поднос. — Проходи, — натянуто улыбаюсь. — Я тут печенье вам с Лавандой приготовила, вдруг на ночь глядя проголодаетесь, — она присаживается рядом и гладит меня по голове. Прикрываю глаза, ловлю эту нежную ласку и смеюсь: — Ну, мам! Там будет что поесть! — Откуда я знаю? — вздыхает и хмурится она. И от взгляда ее карих глаз ощущаю, как в груди приливает тепло. Как будто та мама, с которой я жила совершенно обычной жизнью, вдруг снова, на пару минут, вернулась ко мне. Не светская холеная леди, которой она стала позже под влиянием Люциуса, а та самая милая мама, менее нарочито-спокойная, чем сейчас. Но мне некогда любоваться ее потеплевшими глазами и тонуть в воспоминаниях. Потому что в шкафу сидит Малфой и наверняка, навострив уши, слушает, о чем мы говорим. — Ты уверена, что хочешь поехать именно сейчас? Водитель Люциуса отвезет тебя, но… — Все нормально, мам, — прерываю ее. — Послушай, — наклоняется ко мне, — ты решила уехать к Лаванде из-за нашей с тобой… нашего последнего разговора? Пару мгновений я сижу и хлопаю глазами, пытаясь понять, о чем мама говорит. А потом до меня доходит, и я осторожно смотрю на нее. С момента нашей ссоры произошло столько всего, что из головы напрочь выветрились мысли об университете и связанных с ним загадках. А уж разговор об отце я бы предпочла вообще забыть. — Нет, мам, все нормально, я не злюсь, — произношу тихо и осторожно, а глазами кошусь на дверцу шкафчика. Кажется, что еще мгновение и оттуда, как черт из табакерки, вылезет Малфой и рассмеется ядовито и зло: «А я все слышал!» Но нет. Дверь по-прежнему остается на месте. — Я так волновалась, что ты обижаешься на меня, — вздыхает она. Перевожу взгляд на нее и улыбаюсь. — Давай лучше поговорим об этом завтра? Или когда вернусь домой. Я очень устала сегодня, — встаю с постели и поднимаю ее за локоть, тяну за собой. Она смотрит на меня снизу вверх, и я чувствую, как угрызения совести жрут меня изнутри. «Мама такая хорошая. Она желает мне добра и хочет поговорить. Дать информацию, которая мне нужна! Ну почему это происходит тогда, когда рядом находится Малфой?! Почему все так не вовремя?!» Ощущаю внезапный прилив злости, она резким оглушающим потоком проходится по мозгам, и я делаю поистине титаническое усилие, чтобы сбросить ее с себя и повторить пусть и немного нервно, но доброжелательно и терпеливо: — Мы поговорим об этом потом. Ты ведь расскажешь мне все, что хотела, правда? Она тяжело вздыхает и смотрит на меня таким решительным взглядом, что нехорошее предчувствие сжимает сердце. — Просто хочу, чтобы ты знала… Я вспомнила точно, — произносит, а я стою, не в силах понять, что она хочет до меня донести. — Вспомнила что? — заторможено спрашиваю. Мысль о Малфое, сидящем в шкафу буквально в паре метров от меня, как-то тускнеет и уходит на второй план. — Твой отец действительно работал в том университете, — говорит мама. Я чувствую, как от этих слов, произнесенных ею, у меня перехватывает дыхание. «Это… Это правда!.. Я была права!» — Мам… — полузадушено шепчу, не глядя на нее. — Давай потом поговорим. Я не злюсь, успокойся. Она как-то странно всхлипывает, что-то бормочет, но мне сейчас все равно. Ее образ мутнеет перед моими глазами, я отворачиваюсь, а когда слышу стук закрывшейся двери за спиной, тру глаза. Они мокрые. «Ничего она не забывала. Я же вижу, что она снова врет… По глазам вижу». Тихо присаживаюсь на кровать и закрываю глаза. Мне больно. Родители всегда что-то недоговаривали. Мы часто переезжали, и я часто меняла школы. Совсем не успевала завести друзей, отчего мне всегда и везде было не по себе. Очень одиноко. Это я сейчас понимаю, а тогда была слишком маленькая и глупая. В нашей семье было не принято говорить о том, где отец работает и куда внезапно пропадает. Это я уяснила еще лет в тринадцать, когда спросила у мамы, а она с вежливой улыбкой объяснила: «Наш папа — торговый представитель». Он мог пойти разговаривать по телефону в другую комнату, а затем исчезнуть на три дня. И вернуться, как ни в чем ни бывало. И мама встречала его с улыбкой. Несмотря на то, что папа по официальной версии работал в компании, которая производила пиво, я почему-то была уверена в том, что торговые представители так не работают. Я не понимала: почему он так ведет себя, почему мама так спокойно к этому относится, почему, несмотря на постоянную работу отца, мы постоянно переезжаем. Много маленьких почему, которые я, будучи маленькой, больше не озвучивала. А потом, повзрослев, начала чего-то бояться. Непонятные, неоформленные ясно мысли роились в голове, подобно осам, и жалили, жалили меня! Так что все вопросы, задаваемые по поводу работы отца, в нашей прошлой семье успешно замалчивались. Иногда я думаю, что родители многого бы добились на политическом поприще. Так ловко они увиливали от конкретных ответов на конкретные вопросы. Наверное, из-за этого я и стала такой внимательной. А свое голодное любопытство подпитывала знаниями, полученными из прочитанных книг и от людей, с которыми позже стала учиться и общаться. На самом деле я не так уж и удивлена тому, что отец работал в университете. Нелепей было бы подозревать, что он мог оказаться, например, каким-нибудь агентом МИ-6 (в моей семье не может быть все так по-киношному). Помню, как один раз, зайдя к нему в кабинет за книгой, я нашла там фото университета. Здание, запечатленное на нем, казалось очень красивым. Я взяла в руки снимок, чтобы рассмотреть его получше, но тут в комнату зашел отец и вежливо выпроводил меня, отобрав фотографию. Отцовское доброе округлое лицо я запомнила отчего-то очень хорошо, так же, как и уставшие темные глаза с кругами под глазами. Он улыбался. Это был последний раз, когда я видела его живым. Размыкаю отяжелевшие веки. Перед глазами все еще плавает пелена, полупрозрачная белесая муть. Воспоминания душат меня непролитыми слезами, тоска по отцу сжимает сердце стальными клещами. Не вздохнуть, не выдохнуть. «Я так скучаю по тебе, пап».