Опасные связи

— Что ты здесь делаешь? — я невольно напрягаюсь, но не встаю с места, как сделала бы раньше. Не знаю, что меня удерживает в этот раз, но просто так я не сдамся и не покажу своей слабости. — Да, вот, решил проведать любимую сестренку, — недобро усмехается и скользит по мне нечитаемым взглядом. Сегодня он спокоен, и ничто не выдает в нем того сумасшедшего психа, преследовавшего меня ночью. Но мне без разницы, Малфой нарушил мой хрупкий покой, и злость накрывает пеленой глаза и разум. Поэтому резкие и грубые слова слетают с моих губ сами собой: — Проведал? Проваливай. Малфой приподнимает бровь, одаривая меня насмешливой улыбкой. Но я неплохо изучила его и знаю, что эта улыбка — ширма, за которой прячутся его настоящие чувства. — А с Крамом ты была любезнее, — роняет небрежно. Я уже даже не удивляюсь тому, откуда он знает о том, что мы общались. Наверняка видел нас. — Это тебя не касается, — резко отвечаю и указываю ему на дверь: — Уходи, Малфой. — Как же я могу уйти, — улыбается, но эта улыбка — словно оскал акулы. И она трещит, а сквозь эти трещины виднеется злость и острые зубы, которые он готов пустить в ход. Вздыхаю тяжело. От разговора, судя по всему, уйти мне не удастся. — Что тебе нужно? — спрашиваю устало. Все хорошее настроение, подаренное Крамом, исчезает мгновенно, словно его и не было вовсе. Улыбка сползает с лица Малфоя. Он подходит ко мне, хватает за руку: — Откуда телефон? Тем более такой дорогой… Крам ведь подарил? — Зачем спрашиваешь, если знаешь? — вырываю руку из его захвата. Его лицо искажается и с него разом слетает показная учтивость. Малфой склоняется ко мне и пальцами обхватывает мой подбородок. Морщусь — прикосновение обжигает болью, и дыхание застревает где-то в горле. — Что ты делаешь? — голос переходит в шепот. — Что ты сделала для него, чтобы получить такой подарок? — Ты спятил? — выдираюсь из его пальцев и все же встаю на ноги. Теперь мы — лицом к лицу, как два разъяренных противника, сверлим друг друга злыми взглядами. — Реально считаешь меня шлюхой? — А кем мне тебя считать? — оскаливается он. — За какие заслуги, Грейнджер, ты получила этот телефон? Я бы могла объяснить ему, но не буду. Ни к чему оправдываться перед человеком, который априори считает меня грязью под своими ботинками. — Не твое дело! — рявкаю. — Отвали! — Вот, значит, как ты заговорила, — мягко произносит Малфой и его оскал вновь превращается в улыбку, но это напрягает меня еще больше. По спине бегут мурашки: я слишком хорошо его изучила, чтобы понять — эта улыбка и бархатный тон — всего лишь прелюдия к тому, что произойдет. И я оказываюсь права. Он выхватывает телефон из моей руки и изо всей силы швыряет его об стену. Я ничего не успеваю сообразить, просто вижу, как новенький айфон разлетается на куски. Также, как разлетаются остатки моего хорошего настроения. — Какая же ты сволочь! — взрываюсь я. Вырываюсь из цепкой хватки его пальцев, подбегаю к месту, где лежит телефон и пытаюсь собрать его. Бесполезно. По экрану разошлась сетка трещин, камера разбита, да и вообще… Хватает меня за предплечье и поднимает, выдирает телефон из моих пальцев и кидает его прочь. — Чтобы я тебя с Крамом больше вместе не видел! — цедит. — Да пошел ты! — шиплю зло и выдираю руку из крепкого захвата. — Это все не твое дело! Когда ты уже повзрослеешь? Научись любить и ценить других людей, их личное пространство… Вместо ответа хватает меня за плечи. И несмотря на испорченный телефон, настроение и злость, которая сейчас, кажется, сожжет меня ко всем чертям изнутри, я невольно задерживаю дыхание. Потому что — это слишком. Все слишком для меня. Его ладони на моих плечах обжигают. Взгляд — испепеляет. Он притягивает меня к себе ближе, нетерпеливо стискивая. Мгновение — и внизу живота скручивается пружина, посылая волны жара по всему телу. Стискиваю зубы. «Это просто наваждение какое-то…», — думаю я и отталкиваю его. Отхожу на пару шагов назад, стремясь быть как можно дальше, сохранить рассудок ясным. И произношу как можно более холоднее: — К твоему сведению, у меня сегодня день рождения. Это, — показываю на остатки телефона, — был подарок на день рождения. Лицо Малфоя мгновенно меняется, становясь растерянным. С него слетает вся хищность и злость. — Я не знал… — отходит он на пару шагов от меня. — Конечно, — язвительно улыбаюсь ему. — Ты даже не подумал об этом. Так вот, даже у грязнокровки есть день, когда она родилась! Малфой стоит, молчит, а затем тяжело вздыхает, прикрывая рукой лицо: — Черт… Мне почти нравится наблюдать за ним. Потому что раньше, я точно это знаю, он прятал все свои чувства за различными масками. Было то равнодушие или высокомерие — все одно, потому что ни первое, ни второе не было настоящим. Хочется спросить: «ну и что ты теперь будешь делать?» И злорадство вытесняет все остальные чувства и эмоции. Потому что настолько потерянным, потерявшим опору под ногами, я вижу Малфоя впервые. Он делает ко мне шаг, другой. Протягивает руку, от которой я отшатываюсь и качаю головой. — Проваливай из моей комнаты, Малфой. Чтобы я тебя здесь больше никогда не… — Прости меня. Дыхание перехватывает от неожиданности, а брови взлетают вверх. — Что ты сказал? — охрипшим голосом спрашиваю. — Прости, — угрюмо повторяет он и, прежде чем я успеваю что-то сообразить, притягивает меня к себе. Утыкается носом в шею, судорожно дышит, пуская по телу волны непослушных мурашек. Упираюсь руками ему в плечи, пытаясь оттолкнуть, но добиваюсь лишь обратного: его объятья становятся крепче. «Черт побери! И что теперь делать?..» Застываю соляной статуей. Никогда в жизни не было ещё такого момента, когда бы я ненавидела его сильнее. Ощущение бессилия обезоруживает меня, порабощает, заставляет чувствовать себя ничтожной. И в отместку мне хочется сделать ему как можно больнее, обидеть словом или каким-то делом. Но я ничего не могу придумать, единственной надеждой остаётся то, что он меня скоро отпустит. Вся эта ситуация кажется какой-то картонной, скомканной и нелепой. У меня даже удивляться толком не выходит от того, что Малфой в кои-то веки извинился. Я просто не верю в его искренность после всего того, что он мне сделал. "Не может Малфой по собственному желанию извиняться перед какой-то грязнокровкой", — проносится в голове мысль. — "Может я сплю? Или где-то шла, ударилась и вижу такой странный глюк?.." В любом случае его извинения уже ничего не изменят. — Я тебя по-хорошему прошу: отпусти меня. Отпусти пожалуйста и уходи отсюда, пока мы с тобой не натворили дел, — произношу как можно тише и спокойнее, стараясь унять бьющееся неверное сердце, которое лупит в грудную клетку с такой силой, что кажется будто сейчас выпрыгнет. Сейчас мне просто необходимо, чтобы он был как можно дальше от меня. Физически необходимо. Ведь сквозь призму бешенства, злобы, разочарования и боли во мне вспыхивают огоньки возбуждения. И сколько бы я не сопротивлялась, как бы не закапывала в своей памяти и сознании непокорные чувства, мысль о том, что я люблю его, все равно прорывается через все заслоны. Моему телу безразлично, что я обижена, зла и негодую. И самое страшное, что я почти смирилась с этим. Иногда мне хочется спросить Малфоя, как бы он чувствовал себя, будучи на моём месте? Ведь я уверена, он никогда не думал о таком. Что было бы если бы день за днём я испытывала его терпение и нервы на прочность: хамила, унижала, оскорбляла? Как бы он отнесся, если бы ситуация повернулась такой неожиданной стороной? Иногда мне хочется проснуться с утра и начать планомерно уничтожать его как личность, действуя так, как действует он на протяжении всех этих лет. Но я понимаю, что ни за что не сделаю этого. Просто потому, что я совершенно другой человек и никогда бы не позволила себе подобных замечаний. И ещё я бы никогда не стала удерживать человека вопреки его воле. Малфой тем временем утыкается носом мне в шею, вызывая целый табун мурашек. — Тебе не кажется, что мы слишком долго треплем друг другу нервы? — приглушенно спрашивает он. — Не кажется, — отвечаю тихо и изо всех сил пинаю его под коленку. Малфой взвывает, хватается за нее, сгибаясь от неожиданности и отпуская меня. Я шарахаюсь от него в сторону, а потом открываю комнату и вылетаю в коридор. Жду, что Малфой вылетит за мной следом и снова схватит, и почему-то стою на месте, ожидая дальнейшей развязки ситуации. Дверь медленно открывается. Малфою вновь удается меня удивить: он спокойно выходит за мной, глядя серьезно и даже чуточку печально, и произносит: — Мне правда жаль, что так вышло. Я куплю тебе новый телефон. — Ничего мне не надо. Просто оставь меня в покое. Со своим телефоном я разберусь как-нибудь сама. Вместо этого он достает из кармана и протягивает мне свой айфон. Такой же марки, что и подаренный Крамом ранее, но чёрного цвета. Я понимаю, что спорить с ним или как-то доказывать свою правоту бесполезно, и поэтому также молча беру телефон, размахиваюсь и швыряю его в стену. Малфой не произносит ни единого слова, лишь поджимает губы. Затем вздыхает тяжело и тихо спрашивает: — Сколько ещё ты будешь надо мной издеваться? — Это я должна у тебя спросить, — тяжело роняю я ему в ответ. — Это я над тобой издеваюсь? Ты спятил? — мой голос дрожит вот переполняющий меня чувств. — Спятил? — хрипло переспрашивает Малфой, глядя на меня блестящими глазами. — Да, пожалуй, так оно и есть. Не могу поверить в то, что он никак не хочет отстать от меня. Ситуация настолько затянулось что попахивает абсурдом. Я раздражена и, кажется, накалена до предела. Малфой стоит напротив меня, его лицо напоминает сейчас застывшую восковую маску, на которую рукой умелого скульптора нанесены усталость ярость и обреченность. Эти чувства настолько чудно переплелись между собой, что я едва узнаю стоящего передо мной человека. Никогда не видела Малфоя таким. Он делает ко мне шаг, и от этого у меня перехватывает дыхание. Мгновение, когда жгучая ярость перетекает в такую же жгучую страсть, я упускаю. Казалось бы: вот мы — на расстоянии пары метров друг от друга, бросаем фразы-пустышки, переругиваемся и вот мы же: в плену рук, слившиеся в поцелуе, спаянные, натыкаемся на стены и сшибаем углы. Меня лихорадит и трясет. Каждое его голодное прикосновение — как ожог. В эту секунду становится не важным все: Крам, телефоны, обиды и предубеждения. Я забываю о ярости, которая грызла меня подобно злой псине, о том, что собиралась отказать ему вновь. И просто отдаюсь вспыхнувшим чувствам. Малфой целует меня с такой готовностью, словно давно ждал этого. Прижимает к себе настолько крепко, будто боится что снова сбегу. Я кусаю его губы, цепляюсь за шею непослушными руками, а в голове набатом звучит: "Да. Да! Ещё!" И пусть из меня в этот момент испаряются все мысли и тревоги, эмоции берут свое: в каждое движение я вплетаю неутоленную жажду и весь спектр эмоций, мучивший меня все это время. Малфой тоже не отстает: толкает меня к стене, скользит руками по ягодицам, подхватывая под ними и вынуждая обхватить его талию ногами. Его пальцы жадно обхватывают мягкие полушария, сжимают их, и Малфой стонет мне прямо в губы. Этот замученный стон отдается во мне подобно песне. Возможно, в глубине души, я ему отказывала и потому, что хотела помучить. Ведь если я варюсь в адском котле по его милости, то он просто обязан гореть рядом. Но теперь все запреты и рамки пали: в голове не осталось ничего, кроме вожделения, такого яркого и всепоглощающего, что кажется, оно сожжет меня дотла. Я не знаю, о чем думает Малфой, и думает ли он в такой момент вообще, но я вся словно превращаюсь в желе. Так происходило каждый раз, когда он касался меня, так происходит и сейчас. Он отрывается от меня, смотрит пристально, словно пытаясь запомнить или видя меня впервые. Глаза у него совсем черные, в них плещется желание. Его объятья крепки, и мне не вырваться из них. Он приподнимает меня над полом, будто легкую пушинку, и несет в комнату. Когда я падаю на постель, а Малфой склоняется надо мной, внутри у меня что-то сладко сжимается, и мне приходится задержать дыхание, чтобы успокоить бешено бьющееся сердце. Тяжесть желанного тела отдается во мне в сто крат. Мгновенно оплетаю его ногами, прижимаюсь и прерывисто вздыхаю, чувствуя, как напряженный член упирается мне в живот. Нетерпеливо расстегиваю его рубашку, прохожусь ладонями по груди, запоминая тепло и нежность кожи. «Это в первый и последний раз. Да. Я больше не позволю себе такой слабости», — проносится в голове, и я тянусь к нему. На секунду замечаю, как в его взгляде мелькает замешательство, но Малфой прикрывает глаза и впивается в мои губы голодным поцелуем. Это не удивительно, ведь он привык к моим отказам. Привык силой брать запрещенное, срывать поцелуи-укусы с моих губ. А сейчас я (не впервые конечно, но можно ли считать тот раз, когда я была пьяна?) сама даю ему то, о чем он грезил так долго. Наши языки сплетаются, тихий стон вырывается из меня, а Малфой почти рычит мне в губы. Сдирает с меня одежду, срывает кофту, отрывается от меня и оглядывает открывшуюся перед ним картину таким жадным взглядом, что я закусываю нижнюю губу, чтобы не застонать от пронзившего меня желания. Зарывается лицом в ложбинку грудей, расстегивает лифчик и шумно, по-звериному, втягивает в себя мой запах. — Вкусная, — сообщает хрипло, исподлобья глядя на меня. А затем медленно проходится языком по соску, вырывая из меня тихий стон. Дрожащими руками провожу по его предплечьям, где вены опоясывают руки. Трогаю его, не в силах остановиться. Я так долго запрещала себе, так долго думала… Слишком много думала, а надо было всего лишь взять то, что мне предлагали — и успокоиться. Быстро расстегиваю его джинсы. Я не могу больше ждать. Все равно, что будет потом. Малфой целует меня, стягивая остатки белья. И через мгновение я оказываюсь обнаженной. Никогда еще я не была настолько беспомощной и беззащитной перед ним. Прикусываю губу, глядя ему в глаза. Мне это важно сейчас, кажется, будто таким образом мы находимся на одной волне, чувствуем друг друга не только физически, но и эмоционально. Так я обретаю необходимое мне сейчас равновесие. И он понимает меня, смотрит, не отрываясь, диким взглядом. И входит в меня так медленно и глубоко, что у меня дыхание поперек горла встает и — не вдохнуть-не выдохнуть. Обнимаю его за плечи и прячу лицо у него на груди. Щеки расчерчивают непрошенные слезы, он стирает их и снова впивается в губы голодным поцелуем. Но его глаза… Я успеваю заметить их выражение перед этим. Крепче сжимаю его в объятьях. Потому что нежность, которую я вижу в нем, режет меня без ножа. А еще сейчас, я уверена, все мои чувства написаны на моем лице. И даже в такую минуту я не хочу лишний раз признаваться, даже молчаливо, ему в любви. Но Малфою этого, кажется, и не надо — он отрывается от меня, прерывисто, загнанно дышит; на лбу выступают капельки пота. Я уверена: ему стоит больших сил не сорваться и начать быстро, нетерпеливо трахать меня. Прикусывает губу и, входя в меня еще глубже, задушено стонет. Тянущее голодное ощущение внизу усиливалось, но теперь чувство приятной наполненности вместе с небольшим дискомфортом отдается во мне эхом. И хочется сжать бедра, двинуться, насаживаясь еще глубже и чувствуя, как сочно хлюпает мое возбуждение. Но я молчу, застываю, стараясь не двигаться. Провоцируя. Мне нравится эта игра. Потому что из нее я выхожу победительницей, глядя на то, как медленно Малфой теряет самообладание. — Черт побери, я знал, представлял, как будет хорошо, но ты такая узкая… — он прикрывает глаза и вновь делает толчок. И снова. И снова. Впиваюсь ногтями ему в плечи и кусаю его в шею, душа в себе стоны. Я уверена, никто из его подружек себе такого не позволял, Малфой, скорее всего, в этом плане чистюля: никаких укусов, засосов и царапин. Но я — не остальные, мне наплевать, и он не делает никаких замечаний по этому поводу. Потому что сам находится во власти эйфории: тяжело дыша, увеличивает темп движений, постепенно ускоряется… И я слышу, как хлюпает между ногами, чувствую, как течет по ногам смазка, и двигаюсь сама, желая продлить удовольствие. Малфой еле слышно грязно ругается, хватает меня за бедра, насаживая на себя; кровать ритмично бьется о стенку, и если бы дома были родители, сомневаюсь, что они бы порадовались такой форме дружбы, возникшей между нами. Закидывает мои ноги себе на плечи, смотрит тяжелым, тягучим, словно патока, взглядом, и шепчет: — Вот так я мечтал тебя трахнуть… Закрываю ему рот рукой, сжимая пальцами губы, и тихо произношу в ответ: — Просто заткнись и закончи то, что начал, раз я тебе позволила… Он молча кивает и тянется поцеловать меня. Завтра, скорее всего, на моих бедрах останутся синяки от его пальцев, а Малфой наденет водолазку, прикрывающую горло. И наша тайна останется между нами, это я точно знаю. Потому что он ни за что, никогда и никому не признается в своей маленькой слабости. Просто побоится. А сейчас я шепчу ему в губы: — Первый и последний раз, Малфой. И он послушно, словно завороженный, вторит мне: — Первый и последний. * * * Случившееся похоже на огненную вспышку желания, которая высосала из меня все силы. Опустошенная, освобожденная от навязчивых чувств и желаний, я лежу на кровати, наблюдая за тем, как Малфой одевается. Он стоит ко мне спиной. Его движения спокойные и размеренные; похоже, он тоже ещё не пришёл в себя после произошедшего. А может быть просто боится посмотреть мне в глаза? Не знаю, но за себя понимаю, что не хочу сейчас смотреть ему в лицо. Потому что опасаюсь увидеть там ухмылку и слова вроде: "Я же говорил, что ты будешь моей". Это вполне в духе Малфоя. Но он молчит, лишь медленно собирается: натягивает брюки и рубашку. Я замечаю, что несколько пуговиц на ней оторвано, а на шее алеет засос. Всё, как и предполагала. До сих пор не могу поверить в то, что это произошло. Тело всё ещё помнит его ласковые прикосновения, оно наполнено томной негой и расслабленно. В голове пустота, нет ни одной мысли, волнения или тревоги. Полный штиль. "Наверное только ради этого стоило давно переспать с ним, снять стресс", — с невеселой усмешкой думаю я. — "Хотя чего уж греха таить, Малфой действительно хорош в постели". Наконец он оглядывается. Вопреки моему ожиданиям его лицо сосредоточенно и чуть нахмурено. — Я так понимаю у тебя до меня кто-то был, — тихо роняет он, а его взгляд скользит по моей обнаженной груди. Вздергиваю бровь, даже не пытаясь прикрыться: — С твоей стороны было наивностью думать по-другому. Малфой невесело усмехается: — Я понял, — он издает шумный вздох и спрашивает: — Кто это был? Чувствую, как во мне поднимается волна раздражения: и приспичило же ему испортить такой чудесный момент! — Не думаю, что тебя это касается Малфой, — выходит резче, чем мне бы хотелось, но я продолжаю: — Я же не прошу от тебя отчёта, с кем ты спал. Боюсь, тебе пальцев на руках не хватит, чтобы перечислить. Он вдруг резко наклоняется ко мне, так что я подавляю желание отползти назад. Все же прикрываю грудь влажной простыней, потому что от того тёмного взгляда, который он бросает на меня, горячая волна проходится по позвоночнику. И от этого я злюсь ещё сильнее. — Теперь меня ещё больше касается то, что происходит с тобой или происходило ранее, — с нажимом произносит он. — В первый и последний раз, помнишь? — спрашиваю я. Мой голос дрожит, как бы я не старалась скрыть свою нервозность. Малфой прикрывает глаза, усталая усмешка появляется на его губах, а затем смотрит на меня. И на лице появляется маска безразличия. Но уже поздно, ему меня не обмануть. — Да помню я, помню, — равнодушно произносит он. — Тебе не о чем беспокоиться. Всё, что произошло здесь, — Малфой снова окидывает меня горящим взглядом, — остаётся между нами. — Хорошо, — киваю я. Малфой кивает мне в ответ и быстрым шагом выходит из комнаты. А я остаюсь одна, предоставленная своим мыслям. * * * Когда за Малфоем закрывается дверь, я с облегчением выдыхаю. Не то чтобы я рада, что он ушел, но… так действительно будет лучше для всех. Раскидываю руки в разные стороны и разглядываю белоснежный потолок. Вспоминаю вкус его губ, сладость поцелуев и крепость объятий. То, как он смотрел на меня… Астория была права. Таких взглядов, обращенных в ее сторону, я никогда не видела. Опускаю руку на грудь, туда, где бьется сердце. Оно болит. Словно острая игла вонзается в него, когда я думаю, что Малфой может быть таким ласковым еще с кем-то. Но нет. Мне нельзя позволять себе думать об этом. И эта слабость… Ее минуты останутся между нами, повиснут грязной потасканной веревкой, которая со временем завяжется во много узлов молчания. Тихо улыбаюсь. Да, все будет именно так. Это странно, но кажется, что из всех подарков, полученных мною сегодня, близость с Малфоем — самое ценное сокровище, что я могла получить. И пусть эти мгновения никогда не повторятся, я до конца жизни буду прокручивать их в своей памяти. Я стараюсь не думать, что позже у Малфоя появится девушка, невеста… С которой он будет проводить время, а еще — любить, обнимать и целовать. Панси я в расчет не беру, и так все понятно: между ними нет ничего серьезного. Сглатываю комок в горле и сажусь на постели. Не хочу больше думать о нем. Я практически уверена, что Малфой больше не вспомнит обо мне, что он успокоил свое желание и тщеславие. А большего ему и не нужно. Встаю, заворачиваясь в простынь, и подхожу к зеркалу, разглядывая себя. Тело отзывается легкой ломотой, между ног саднит, но я чувствую себя так, словно объелась сметаны. «Чертова кошка», — усмехаюсь своему отражению. Хотя на самом деле оно немного меня шокирует: каштановые волосы взлохмачены, губы, до сих пор горящие от поцелуев, опухли, а на запястье виднеются синяки от пальцев. Тихо вздыхаю и качаю головой. Раньше у меня были горячие ночи с моим парнем, но такой вымотанной я себя еще не чувствовала. Разглядываю разбросанное по постели белье. Щеки горят непослушным румянцем, когда я вспоминаю, как от нетерпения дрожали пальцы Малфоя, когда он сдирал с меня его. Поднимаю его, затем снимаю с себя простынь, закатываю в нее белье — все улики постирать самой, не оставляя ничего горничным. Ни единой зацепки. Но сначала в душ. Ведь следы Малфоя все еще горят на мне, и боюсь, что каждый, кто увидит меня, поймет, чем я и с кем занималась. Все это, конечно, мои глупые страхи. Но все же нужно перестраховаться. Поэтому я достаю из комода длинное полотенце, заворачиваюсь в него и, прихватив с собой белье, шагаю к окну, ведь в комнате не должно остаться даже запаха. И лишь потом, с чистой душой иду в ванную. * * * После всех необходимых процедур возвращаюсь в комнату. И застываю на пороге. Мельком оглядываю все уголки в надежде, что ничего не напоминает о сексе с Малфоем. Кроме того, остается надеяться, что у меня не слишком испуганное выражение лица, которое лучше всяких слов расскажет ей все то, что она хочет знать. Потому что я могу провести любого, но не тетю Беллу. Она сидит на постели, как всегда до безумия элегантная в своем черном костюме. Волосы собраны в замысловатую прическу, из которой выбивается пара локонов, нога закинута на ногу, выражение лица задумчивое. Тетя Белла держит в руках небольшой конверт. Поворачивает голову на звук, спокойно смотрит на меня, а затем расплывается в улыбке: — А я-то думаю, где ты! — А я тут… — неловко улыбаюсь ей, прохожу вглубь комнаты, суетливо разматываю полотенце на голове и начинаю сушить волосы. Краем глаза улавливаю цепкий взгляд, которым она проходится по мне. Затем на ее полных губах возникает улыбка: — Вижу, что ночь ты провела хорошо. Нервно усмехаюсь от осознания, что тетя Белла видит меня насквозь: — Не так хорошо, как хотелось бы. Мне не хочется говорить ей всю правду, но и лгать я точно ей не хочу. Она приподнимает аккуратную бровь: — В смысле? — вкрадчиво спрашивает, судя по всему желая подробностей. Устало вздыхаю, улыбаюсь ей: — Не бери в голову. Все в порядке, просто… — кусаю губу. — Просто Малфой сломал Блейзу нос, — произношу тихо и тут же жалею об этом, потому что глаза тети Беллы становятся круглыми словно блюдца. — Что? Как? Почему? — сыпятся из нее вопросы. Вздыхаю еще раз. Все-таки непросто открываться кому-то. — Бра…брату, — мне тяжело называть его так, но приходится, — не понравилось, как Блейз вел себя со мной. — О-о-о… — тянет тетя Белла и многозначительно улыбается: — Знаешь, что это означает? — Что? — Он все-таки принял тебя в свою семью. Сдерживаю смешок, готовый сорваться с губ. «Ты даже себе не представляешь… Еще как принял». — Это все ерунда… Как там у нас со съемками? — перевожу тему разговора с более безопасное русло. — Все в порядке, — отвечает тетя Белла и встает с кровати. — Вообще-то я как раз из-за этого и задержалась, — она обнимает меня крепко и шепчет: — Прости меня. С днем рождения, Герми. Улыбаюсь, сжимая ее в объятьях. Внутри, около сердца, что-то больное и острое медленно растворяется в теплом чувстве, которое как мягкий пушистый шарик, проскользнуло внутрь и поселилось в солнечном сплетении. Слезы застывают в глазах, и я поспешно прикрываю их, чтобы тетя Белла ничего не заметила. «Я так рада, что ты у меня появилась». Она отстраняется от меня и тихо смеется, все же замечая капли слез на моих щеках. Осторожно стирает их и произносит мягко: — Ну что ты расклеилась! Я даже еще подарок тебе не вручила, а у тебя уже глаза на мокром месте! — Прости, — хмыкаю и тру глаза. — Это все просто очень приятно, — отхожу на пару шагов назад и, вплетая в тон деловые нотки, произношу: — Так, все, сопли я подобрала и теперь жду подарок. — Вот так-то лучше! — смеется тетя Белла и произносит: — Для начала вести с полей: мы с Локхартом такую площадку для съемок забабахали — ты ошалеешь! Тебе, конечно, самой придется хорошо потрудиться… — Я к этому готова, — произношу твердо. — Никогда не пасовала перед трудностями. — Моя девочка, — с гордостью произносит тетя Белла и достает из кармана бумажник. Вытаскивает оттуда золотую карту и протягивает мне: — Возьми. Я не сильна в подарках, но думаю, что ты сама сможешь понять, что тебе нужно. На ней есть определенная сумма, которой должно хватить надолго. — Что вы, я не возьму! — отшатываюсь от нее. — Это же ваши деньги!.. — Это подарок, — с нажимом говорит тетя Белла. — Если не хочешь тратить на что-то, оставь до черного дня. Поверь, он у каждого бывает. А я хочу, чтобы в непредвиденных обстоятельствах ты не паниковала и была защищена. Мне так будет спокойнее. «Опять все решают за меня», — проносится в голове. Впрочем, мое возмущение какое-то вялое, наверное потому, что я искренне верю в желание тети Беллы помочь мне. И хотя я точно знаю, что не буду тратить деньги, которые лежат на карте, все равно принимаю ее, чтобы не обидеть эту замечательную женщину. — Спасибо, — тихо произношу. — Вы даже не представляете, как много это значит для меня. Она улыбается, машет рукой небрежно, но я вижу, что тетя Белла смущена. — А что за конверт? — киваю я на бумажку в ее руке, а она спохватывается: — Ах да! Почтальон принес, адресовано тебе. Я не вскрывала, не переживай. Просто перехватила его, и вот… — она протягивает конверт мне, а я бездумно беру его, осматриваю. — Кто бы это мог быть… — бормочу с недоумением. На конверте лишь адрес, написанный незнакомым почерком. Вскрываю его, прохожусь взглядом по строчкам, которые гласят: «Нелюбимый — красный. Золотое кольцо на мизинце как символ власти и цифр посередине. Черная химия души». — Что за хрень… — шепчу я, покрываясь мурашками с головы до ног. Написанное плывет перед глазами, воздуха отчаянно не хватает, от чего я открываю рот, словно выброшенная на берет рыба. — Да, — задумчиво соглашается со мной тетя Белла, глядя на записку напряженным взглядом. — Что за шарады такие… Бред какой-то… Перевожу взгляд с нее на записку и обратно. Не знаю, что за бред написан там, но в одном я уверена точно: записка написана почерком, который я никогда не забуду. Почерком моего отца, который умер несколько лет назад. ___________ Итак, дорогие читатели! Кто мне скажет, что в записке имеется в виду?)