Опасные связи

Ощущение того, что в виски стучат отбойным молотком, заставляет меня застонать и поморщиться. Открывать глаза страшно, но приходится, о чем я тут же жалею: яркий свет режет зрачки подобно лезвиям. Всхлипываю, стирая невольные слезы, и стараюсь абстрагироваться от головной боли. Впрочем, голоса братьев Уизли мне помогают в этом. — Как ты себя чувствуешь? — Все в порядке? — Да отцепитесь вы от нее! — звучит ленивый голос Малфоя. — Не видите, что ей врач нужен?.. — Я бы попросил тебя, хорек… — угрожающе произносит один из Уизли. — …разговаривать более вежливо, — продолжает другой резко. — Мы не те, кого можно запугать пафосным видом или внушительным банковским счетом. И сами много можем, если ты понимаешь, о чем мы тут толкуем… — Если кто-то из вас еще раз назовет меня хорьком… — Мальчики, хватит! — устало произношу я. — Хватить мериться…. Тем, чем обычно мальчишки меряются! После моих слов все сразу меняется. Угрожающие интонации сменяются на обеспокоенные, меня быстро поднимают, отряхивают от снега. И я, наконец, могу полностью разлепить глаза, благо головная боль утихает. — Что это было? — спрашивает Малфой. На его лице снова равнодушная маска, только подрагивающий голос выдает волнение. — Если бы я знала… — выдавливаю из себя. — Выглядело так, словно тебя пытались сбить, — выдыхают братья Уизли одновременно. Они больше не смотрят на Малфоя, как и он на них. Теперь все внимание приковано ко мне, от чего я немного неловко себя чувствую. А еще понимаю: тот чудесный покой, который тихонько просыпался в душе, снова утрачен. И от этого печаль снова накрывает меня. Видимо, что-то меняется у меня в лице, потому что Уизли хватают меня за руки: — Герми, тебе снова плохо? Позвать врача? — Герми, мы найдем того, кто пытался это сделать! Подожди немного!.. — Грейнджер, — тихо произносит Малфой, прерывая их причитания. — Я понимаю, ты тут наслаждаешься вниманием, — он бросает раздраженный взгляд на братьев Уизли. — Но тебе действительно стоит показаться врачу. — Нет, — отвечаю я. — Все в порядке. Просто отвези меня домой, — прошу внезапно даже для самой себя. Прежняя я скорее язык бы себе откусила, чем попросила о чём-то таком. Прежний Малфой скорее посмеялся и бросил бы меня здесь. Но этот — кивает и с готовностью говорит: — Поехали. * * * В кои-то веки я не чувствую страха, смущения или настороженности, когда мы едем. Возможно сказывается усталость, может — осознание того, что меня чуть не сбила машина. Или все сразу. Тем не менее я посматриваю на Малфоя. Тот сосредоточен на дороге, молчалив и спокоен. И через это спокойствие мне не пробиться, будь даже у меня в руках томагавки или мачете. И желание их использовать, конечно. Но… мне неожиданно становится любопытно. Осматриваю его внимательно. Ничего не изменилось: у Малфоя все то же надменное выражение лица, та же зимняя куртка с белым мехом. Волосы слегка влажные, скорее всего, от снега, ведь он не носит шапку. Все тот же Малфой. Не знаю, что я ожидала увидеть вблизи сейчас, когда мы наедине. Наверное, ждала, что он все-таки заговорит о наших отношениях. Или еще как-то себя проявит… Поцелует. От досады на себя прикусываю нижнюю губу. «Так, Гермиона, успокойся. Ни тебе, ни ему это не нужно. Он все делает правильно. И ты должна поступать правильно. В конце концов вы оба взрослые люди. Что было, то прошло. Просто нужно успокоить свое глупое сердце. Потому что ни к чему хорошему это не приведет». — Ты не увидела того, кто был в машине? — его голос звучит в тишине подобно выстрелу. Я вздрагиваю, пытаясь унять бешено колотящееся сердце, и тихо отвечаю: — Нет, я вообще ничего понять не успела. — Будь осторожнее, — помолчав, произносит Малфой. Я смотрю на его напряженный профиль, на брови, которые сошлись на переносице, и задаюсь вопросом: «Когда мы начали нормально разговаривать друг с другом?» — но лишь осторожно киваю, произнося: — Хорошо. Малфой искоса смотрит на меня, но молчит. А мое дурацкое сердце словно сошло с ума: лупит в грудь с такой силой, словно хочет вырваться и прыгнуть прямо ему в руки. Чувствую, как непослушный румянец выползает на щеки, и ослабляю шарф на шее. «Да что происходит? Почему я так реагирую?» На мое счастье мы уже подъезжаем. Вот знакомые ворота, особняк… Ловлю себя на мысли о том, что готова выпрыгнуть из машины на ходу, лишь бы больше не находиться так близко к Малфою. Когда он рядом, я теряю над собой контроль. И это совсем не то поведение, которое хочется ему демонстрировать. Автомобиль плавно останавливается. И когда я уже собираюсь с облегчением выйти из этой удушающей атмосферы, Малфой поворачивается ко мне. И я, как кролик, загипнотизированный коварной змеей, смотрю на него, не отрываясь. Некстати вспоминается нежность его пальцев, страсть крепких поцелуев… и то, как жадно он обхватывал меня за талию, чтобы… «Та-а-ак! Надо выбираться отсюда!» — Грейнджер, — тихо произносит он. — Да, — шепчу я. — Я хотел сказать… Он шумно сглатывает, а когда опускает взгляд на мои губы, меня словно током прошибает. Внизу живота занимается жаркое алое марево, и я сжимаю бедра, потираясь ими друг о друга. — Что ты… хотел… сказать? — облизываю пересохшие губы. Он молчит, смотрит, словно гипнотизируя, а мне так хочется, чтобы он больше ничего не говорил! Хочется закрыть ему рот, впиваясь жадным поцелуем, хочется вцепиться в него, впиться, влиться… Черт побери, это просто сумасшествие какое-то. — Будь осторожна, — наконец отвечает он, склоняя ко мне голову. — Ты это уже говорил… — наклоняю голову в ответ. «Да, сейчас…» И в тот момент, когда я готова выпить с его губ жаркое дыхание, слышу: — Герми! Меня словно холодным душем окатывает. Морок спадает, и мы с Малфоем практически отпрыгиваем друг от друга. И, судя по его обескураженному виду, в его планах не было этого нашего сближения. Нервно оглядываюсь на маму, стоящую на крыльце. Надеюсь, что со стороны кажется, будто мы о чем-то секретничали друг с другом. — Я пойду, — быстро произношу, сглаживая возникшую неловкость. Малфой молча кивает, избегая смотреть на меня. Я выхожу, внимательно всматриваясь в лицо матери. Она раздраженно постукивает ногой, видимо, от нетерпения. И озвучивает свои мысли прежде, чем я успею надумать себе десяток предположений: — Я конечно рада, что ваши распри с Драко остались в прошлом, но не думала, что меня так плохо слышно! Что у тебя с телефоном, я не могу до тебя дозвониться!.. — Я… Он сломался. — Но Виктор же дарил тебе… — с недоумением произносит она, а затем спохватывается, когда я смотрю на нее колким взглядом: — Откуда ты знаешь? Она выглядит не слишком довольной, но признается: — Люциус сказал Каркарову, а тот намекнул Виктору. Ничего особенного. — Зачем это Люциусу? — Он просто заметил, что ты ходишь со старой моделью и подумал… — Новый быстро вышел из строя, — раздраженно произношу. Не говорить же, что Малфой разбил подарок Крама. — Так быстро? — недоумённо вздергивает она бровь, а я неопределенно пожимаю плечами. Видя мой не слишком довольный вид, мама с возмущением произносит: — Опять чем-то недовольна… Что не так на этот раз? А я тихо отвечаю, чувствуя лишь вселенскую усталость: — Ничего, мам. Что ты хотела? Разочарование от того, что приятный и неожиданный подарок Крама оказался всего лишь тактической наводкой моего отчима для нашего сближения, кислит на языке. Но я уже ничему не удивляюсь. — Хотела поговорить с тобой. Пройдем в дом… Здравствуй, Драко, — кивает она проходящему мимо Малфою. Тот молча кивает в ответ и широким шагом проходит в дом. «Почему мне кажется, что он торопится?..» — Что ж, пройдем, — киваю я, гоня странные мысли прочь. Ведь мне тоже есть о чем спросить ее. * * * Уже в кабинете ловлю себя на мысли, что не хочу ничего решать. Обсуждать или допытываться. Настолько меня утомили игры в кошки-мышки с человеком, который априори должен быть мне самым близким, но придерживается какой-то своей, известной лишь ей самой, позиции. Однако мама, похоже, считает по-другому. — Послушай, — присаживается на край небольшого кожаного диванчика и ждет, судя по всему, что я присяду рядом. Я послушно выполняю просьбу, а она продолжает: — Скоро у Драко и Виктора футбольный матч. Я хочу, чтобы ты повела себя тактично, поддержав и брата, и своего потенциального жениха. Последние слова буквально выбивают у меня почву из-под ног. Если в начале разговора мной владела ленивая апатия и нежелание что-либо выяснять, то сейчас внутри все горит огнем от гнева. «Как она смеет говорить так, словно это уже решенный вопрос?!» — Прости, я тебя не поняла, — вкрадчиво произношу. — Какого такого потенциального жениха? — Твоего, — мама кажется искренне сбитой с толку. Я смотрю на нее и молчу. Пожалуй, слишком долго, поскольку она явно начинает нервничать. — С чего ты решила, что я хочу видеть его своим женихом? — медленно спрашиваю я. — Разве я что-то говорила об этом?.. — Я думала, что это уже решенный вопрос… Я смотрю на нее, и у меня в голове не укладывается, что эти слова вылетают из ее рта. И не могу понять, чего в ней больше: наглости или наивности? Неужели она так плохо меня знает, что надеется на то, что я позволю Люциусу управлять своей жизнью, дергать меня за ниточки, подобно марионетке?.. — С кем решенный? — спрашиваю я, усилием воли подавляя в себе зарождающуюся истерику. «Никто не увидит моих чувств. Тем более — она». Она теряется, хлопает глазами, молчит, видимо, понимая, что совершила тактическую ошибку. И теперь наверняка просчитывает шаги отступления. «Интересно, как ты теперь скажешь об этом Люциусу», — с неожиданным злорадством думаю я. И прежде чем она успевает ответить, собравшись с мыслями, бью прямо, на отмашь, зная, что так или иначе попаду в цель: — Ты ведь была знакома с Люциусом задолго до встречи на работе, верно? Она вздрагивает и смотрит на меня широко раскрытыми глазами. Признаюсь, ранее я думала преподнести эту информацию мягче, зайти не так резко, а подготовить почву для разговора. Но теперь отчетливо понимаю: моя-то родная мать даже не задумывается о моих чувствах. Таким образом не вижу ни единой причины думать или переживать о ее скрытых тревогах. — Не понимаю, почему тебя это волнует, — нервным движением поправляет она прическу. — Откуда ты вообще об этом узнала? — интересуется ледяным тоном, подтверждая догадки о том, что выудить из нее нужную информацию будет очень непросто. Но если она думает, что может запугать меня подобным поведением, то глубоко заблуждается. Я уже не та наивная Гермиона, которая верила в ее непогрешимость. — Птичка на хвосте принесла, — с улыбкой отвечаю. Не хочу втягивать в эту грязь тетю Беллу, которая еще может оказаться мне полезной. В конце концов, людей, которые в курсе её прошлого, не так уж и много, так что при желании мама сама догадается, кто на блюдечке с голубой каемочкой преподнес мне все ее тайны. Она молчит, и в этом молчании улавливается напряжение и злость. Видимо мама не ожидала такого поворота разговора. Но мне плевать, я произношу: — Интересно даже не это, а твоя реакция. Почему ты мне солгала? — А зачем было говорить? — пожимает плечами, холодно глядя на меня. И я понимаю — она собралась, закрылась от меня, больше выбить почву из-под ее ног не удастся. — Все это было делом давно минувших дней… Не тем, что нужно знать девочке, недавно потерявшей отца. И эта ее фраза — как удар ножа в сердце. Боль настолько острая, что пару мгновений я просто сижу, задыхаясь, чувствуя, как острое тонкое лезвие лжи скользит по самому нежному и живому… На глаза наворачиваются слезы. И пусть, возможно, мама снова лжет мне, но сейчас я не против. Потому что сказанное ею дает надежду на то, что хотя бы тогда она по-настоящему думала и заботилась обо мне. И в то же время я чувствую обиду. «Она не имеет права. Не может так говорить после всего, что я думала о ней, какой её считала… Не имеет права выставлять все так, словно я ошибаюсь в собственных суждениях… Чертова жизнь. Что мы, молодое поколение, вообще знаем о своих родителях? О их мыслях, заботах? Почему в ней так много разных граней, о которые я с завидным постоянством наношу себе раны? Почему многие ее слова и поступки кажутся мне несправедливыми, а затем она умудряется все перевернуть с ног на голову? Столько вопросов… И не единого ответа». — Я тебя поняла, — хрипло произношу, поднимаясь. Прежде я могла бы обнять маму, но после всех тайн и странностей, что внушили к ней недоверие, мне… страшно сближаться с ней. Кажется, если раскрою объятья, она воспользуется этим, воткнет мне нож прямо в сердце. И это так грустно. Потому что даже сейчас, когда мама дала мне понять, что ей было не все равно, я не могу преступить через себя. Открываю дверь и ухожу. А она даже не пытается остановить меня. К счастью или нет... пока не могу определиться. * * * Полная боли и сомнений, я поднимаюсь в свою комнату. Сейчас не хочется думать о том, что миссию свою я провалила. Потому что, если отставить в сторону все сомнения и чувства, то можно понять, что мама так и не рассказала мне ничего толком. А я, поддавшись эмоциям, лишь помогла ей. В том, что она что-то скрывает от меня, о чем-то пытается умолчать, теперь нет сомнений. В том, что она действует, исходя из каких-то своих личных мотивов, я теперь тоже уверена. И это очень грустно на самом деле. Такие открытия лишают сил. Поднимаясь по лестнице, я едва переставляю ноги. Кидаю взгляд на настенные часы — у меня еще остается немного времени до ужина, чтобы отдохнуть. И когда со вздохом облегчения, минуя лестницу, выхожу в коридор, натыкаюсь взглядом на Малфоя, который выходит из ванной. Мне хочется спросить, какого хрена он забыл в этом крыле, если живет в противоположном? Хочется сказать, что рядом с его комнатой тоже есть ванная… Но я молчу, практически заталкиваю слова, чуть не сорвавшиеся с языка, обратно в глотку. Потому что меня это не должно волновать. А если и волнует, то это сугубо мои личные проблемы, которые я не могу вываливать на других. И на Малфоя в том числе. На него — особенно. Именно поэтому ускоряю нетвердый шаг и прохожу мимо. Кожей ощущаю на себе взгляд, от которого, кажется, останутся ожоги. И когда уже почти равняюсь с Малфоем, его спокойный голос заставляет меня почти подпрыгнуть на месте: — Ты только сейчас возвращаешься в комнату, — не вопрос, а констатация факта. — Как видишь, — пожимаю плечами, стараясь казаться спокойной. — Что делала? — спрашивает он, а я поворачиваюсь к нему и тихо отвечаю: — Ничего особенного. С матерью разговаривала. Почему ты спрашиваешь? Кажется, он будто ждал моего вопроса, так как с готовностью поворачивается и произносит: — Я не могу поинтересоваться? — Раньше тебе было не слишком интересно, — пожимаю я плечами. Возможно, мне не слишком-то удается напускное безразличие, а может дело еще в чем, но Малфой почему-то выглядит разозленным. Я отчетливо вижу, как перекатывается желвак на его щеке, а серые глаза темнеют. Но прежде чем успеваю взять слова назад или просто молча пройти в комнату, он спрашивает совершенно другое, то, что в очередной раз выбивает почву из-под моих ног: — Неужели тебе все равно? — О чем ты? — голос позорно дает «петуха», несмотря на то, что я пытаюсь справиться со своими чувствами. Но выходит откровенно скверно. — Ты знаешь, о чем я, — он выглядит напряженным. — Неужели то, что произошло между нами, ничего не значит для тебя?.. — Ты обещал!.. — выдыхаю шепотом, теряя контроль над собой. — Ты обещал, что это не повторится! — Но я не давал обещаний не говорить об этом! — Малфой делает навстречу мне пару шагов, а я отшатываюсь. Его глаза лихорадочно горят, и кажется, что отпечаток его взгляда останется на моей коже навечно. — К тому же в машине… — шепчет он. — Я не дурак, я видел… Ты не против повторить… Выставляю руку, удерживая его на безопасном расстоянии. — Это было ошибкой, — говорю ему. — Все было ошибкой, — с нажимом повторяю и вижу, как он сжимает зубы в бессильной ярости. — Чушь! Ты на меня так реагируешь… Думаешь, я ничего не чувствую?.. — Какая разница? У этих отношений нет будущего, — произношу устало. Его лицо разрезает холодная ухмылка, тогда как взглядом можно забивать гвозди: — А я и не говорил про будущее. И эти слова — как пощечина для меня. Отшатываюсь от него, рукой невольно трогая щеку. Я думала, если пресечь все его порывы и поползновения в мою сторону, он больше не сможет сделать мне больно. И ошибалась. — Именно из-за этого ты начал встречаться с точной моей копией, да? — горькая усмешка растягивает губы. — Чтобы показать мне и всем остальным, как тебе все равно. Что для тебя это ничего не значит. Ты совсем идиот? Думаешь, никто ничего не заметил? Да только слепой не увидел, что она как две капли похожа на меня?.. Сублимируешь? — ядовито выплевываю, только сейчас замечая, что вновь почти вплотную придвинулась к Малфою. «Это наваждение какое-то…» — Не искушай меня, — шепчет он прямо в губы. — И не собиралась! — нервно огрызаюсь, вновь отодвигаясь. Малфой вздергивает бровь, и в этот момент выглядит настолько высокомерным, что хочется дать ему по морде, стерев это самодовольное выражение. «Наверняка думает, что я ревную… А я не ревную! Было бы к кому! К швабре какой-то!..» — И вообще! — шиплю разъяренной кошкой. — Ты в курсе, что наши родители учились в одной школе и у них был роман?.. Его лицо меняется. Вытягивается в недоумении, брови ползут наверх. И, была бы это другая ситуация, я бы посмеялась над этим забавным выражением. Да только мне самой не до смеха. Уверена, что он тоже не знал, что Люциус не счел нужным посвящать единственного сына в подобное прошлое. «А если бы даже Малфой знал, то что бы было? Неважно, наверное. Я этого никогда не узнаю». — Я не знал, — озвучивает он мои мысли растерянно. Впрочем, быстро берет себя в руки и прищуривается: — Откуда такая информация? — Сорока на хвосте принесла! — язвительно произношу. — Неважно откуда. Источник серьезный. Приподнимает бровь и невыразительно произносит: — Это твоя мама, да? — Что?.. — быстро моргаю. — Это твоя мама, — говорит уже более уверенным тоном. — Скорее всего ты узнала об этом недавно. Наверное сейчас она тебе и сказала?.. — Поражаюсь логичности твоих мыслей, — даже не стараюсь убрать из голоса сарказм. — Это была тетя Белла, идиот. — Вот оно что… — тянет Малфой. По хитрой улыбке в уголках его губ понимаю, что повелась на банальную провокацию. Он мог назвать хоть Каркарова — главной целью было вызвать во мне негодование и возмущение. Сработало. Теперь я злюсь не только на Малфоя, но и на себя за свою легковерность. — Как у вас зашел разговор о родителях? — спрашивает он. Неопределенно пожимаю плечами, не желая продолжать бессмысленный разговор. Я все равно не могу рассказать всей правды. Не потому что Малфой гавнюк и у нас непонятные отношения. Здесь это даже роли большой не играет. А потому, что, скорее всего, эта информация опасна. Не просто же так я нашла в биографии отца большое количество несостыковок, не просто так письмо это получила… Уверена, отец во что-то ввязался или что-то узнал, иначе зачем вся эта кутерьма с кодами и шифрами... Меня ждут еще какие-то открытия, не уверена, что приятные. И Малфою в этой истории не место. Я смотрю на него и понимаю, что он просто так не отступится, даже если я сейчас промолчу. Вон с каким упрямым выражением смотрит на меня. Нужно что-то сказать, но что — непонятно. Я уже жалею, что просветила его на счет отношений наших родителей. Не знал бы, крепче спал. А тут мой длинный язык… — Ты не хочешь говорить, — произносит Малфой. А я в который раз удивляюсь, когда он успел так хорошо меня изучить. — Не хочу, — со вздохом киваю я, ожидая дальнейших нападок. Но Малфой в который раз удивляет меня, наклоняется ближе и шепчет: — А представь себе, если бы мы были родными братом и сестрой?.. Слова застревают в горле, когда я думаю о том, что это могло бы быть на самом деле. Натужно выталкиваю из себя слова: — Что за бред… Малфой… Тебе заняться нечем?.. Он подходит ближе, склоняет голову ко мне, шепчет: — Представляешь, какой бы это был скандал? Мы могли бы стать вторыми Ланнистерами… — Инцест — дело семейное? — нервно усмехаюсь я, а он молча кивает. На губах — лукавая улыбка, в потемневших глазах — тьма, через которую не угадывается ни единой мысли, ни единого чувства. Лишь желание, которое перекидывается на меня подобно мгновенно вспыхнувшей искре. — Малфой… Мы не станем Ланнистерами, — упираюсь руками в его грудь и замираю. Под пальцами перекатываются мышцы, и мне хочется прижаться к нему, вдохнуть его запах… Забыть о всех запретах и обещаниях, обо всем, чему нам обоим следует следовать. — Ты меня соблазняешь? — спрашиваю его и, судя по вспыхнувшим глазам понимаю, что попала прямо в точку. — Как ты догадалась… — хмыкает он. Наклоняется, цепляет легким укусом нижнюю губу, от чего мурашки ползут по коже и низ живота наливается томительной тяжестью. — Нет. Нет, нет… — шепчу, отталкивая его. — Мы не можем. Нас может кто-то увидеть… — Никто ничего не узнает, — шепчет в ответ; я уверена, таким голосом змей соблазнял Еву, подталкивая совершить первый грех. Его руки обхватывают мою талию, прижимают к нему… Он горячий, тяжело дышит и смотрит на меня глазами-омутами, в которых я тону, тону… из которых не могу выбраться. И не хочу. Впечатанная в него, я тихо пищу, когда он подхватывает меня на руки и вносит в комнату. Дверь за нами захлопывается, и тогда я понимаю, что снова совершила ошибку. Снова осталась с ним наедине, снова готова позволить ему… Выдираюсь из его объятий и отпрыгиваю на пару шагов назад, ожидая, что Малфой рванет за мной. Но он лишь хитро улыбается и закрывает комнату на ключ. А я осознаю, что оказалась в ловушке. Дальнейшее — словно сон, перечеркивающий все обещания, данные ранее. Малфой снова оказывается от меня на расстоянии вытянутой руки, затем — ближе, ближе и ближе… Обнимает, целует в шею и прижимается горячим телом. А у меня внутри — торнадо, мешанина из миллиона оттенков чувств и эмоций. Я чувствую, как он задирает кофту и пробирается под нее, проходя по нежной коже подрагивающими пальцами. Смотрю в его затуманенные глаза и сама тянусь к нему. Потому что не меньше хочу его, чем он меня. Потому что остальное будет потом. Я подумаю об этом завтра, как говорила Скарлетт О’Хара. Мы впиваемся друг в друга, сплетаемся, падаем на постель. И теперь я сверху: быстрыми движениями стягиваю с него рубашку, прохожусь по белой коже пальцами, впитывая ее горячую нежность. В пах мне упирается член, стоящий колом. Со стоном потираюсь о него, а Малфой приглушенно стонет, закатывая глаза. Наклоняюсь и впиваюсь губами в его беззащитное горло. Мне нравится, когда он такой открытый в желаниях, которые терзают его. Такой Малфой действительно кажется беззащитным. И я могу ударить в эпицентр этого живого и хрупкого, но не буду. Мне хочется любить эту открытость. Переворачивается резко, и я оказываюсь под ним. Кое-как справляюсь с ремнем на джинсах, помогаю ему выпутаться из них, Малфой практически сдирает с меня последнюю одежду и ложится: эпицентр одного безумия к другому. Входит практически сразу, без подготовки, но она и не нужна: я вся мокрая, впиваюсь ногтями ему в плечи, насаживаясь глубже и больше, почти до боли. Так, как мне, нам обоим сейчас нужно. Малфой на какое-то время замирает, глядя на меня. И я тоже пристально оглядываю его красные, зацелованные губы, лоб, по которому скатываются капли пота, влажные волосы, и глаза, оттенок которых сейчас напоминает пасмурное небо. Он сейчас такой красивый. Просто нереальный, похожий на ангела, который упал с неба. Малфой делает медленный осторожный толчок, и я благодарна ему за такую заботу обо мне. Вот только она сейчас мне не нужна, поэтому я хватаю его за бедра и толкаюсь навстречу. Закусываю губу, стон срывается с губ, а Малфой наклоняется ко мне и впивается голодным поцелуем. Обнимает меня настолько крепко, что кажется будто я сейчас сломаюсь. И двигается, двигается, двигается, вызывая во мне сладостную волну за волной, каждая из которых заставляет меня выгибаться и шептать опухшими от поцелуев губами: «еще…» Малфой двигается быстрее, толчки становятся рваными и резкими, я замечаю, что по его лицу катится пот, а на виске судорожно бьется жилка. Он смотрит на меня такими глазами… Словно на свете нет никого, кроме меня. Словно лишь я одна существую для него. И осознание этого подталкивает меня к самому краю. Я бьюсь в его объятьях словно бабочка, попавшая в силки. И чувствую, как он крупно вздрагивает, а затем падает на меня и прикусывает мою шею в пылу оргазма. Белое семя извергается мне на живот, и я слышу его шепот: — Ты моя, Грейнджер, только моя… * * * Открываю глаза. Передо мной — Малфой. Он спит, а мне хочется коснуться его, пока все… так. Пока я могу на мгновение сделать вид, что все происходящее сейчас — нормально. Пока я делаю вид, что со всем согласна. Пока я потакаю своим желаниям. Мне снова хочется его коснуться. Легонько поцеловать нежные губы, которые сейчас не искривлены в язвительной усмешке; провести кончиками пальцев по ангельскому лицу, на котором сейчас нет никаких масок. Попробовать легкую нежность наощупь, ее искренность и прозрачность. Что я и делаю. Ведь, в конце концов, я тоже могу быть на мгновение счастлива? И как только я касаюсь пальцем его нижней губы, Малфой открывает глаза. Вначале я хочу отдернуть руку, да и сердце сбивается с прежнего ритма, ведь я думаю, что… Что я думаю? Что он рассмеется мне в лицо, и весь спектр масок встанет на свои места. Да, я по-прежнему ему не доверяю. Секс ничего не изменил между нами. Но Малфой молчит, смотрит мне в глаза так, словно пытается в душу проникнуть. Тем не менее его взгляд непроницаем, и я не могу понять, о чем думает он. А потом Малфой открывает рот, и мой палец натыкается на его язык. Задерживаю дыхание от чувственности прикосновения. По коже бегут колкие мурашки, когда язык, оказавшийся длиннее, чем я предполагала, скользит между моими пальцами. Провоцируя. Обещая. И через секунду я вновь оказываюсь на спине. Он целует меня внизу, вылизывает мягкие влажные складочки, зарывается в них носом, тяжело дышит, явно возбуждаясь, а затем бросает на меня почерневший взгляд исподлобья, от чего сердце пытается пробить грудную клетку. Его руки накрывают мои груди, жадно сжимают, теребят соски. А мне кажется, что еще ближе, чем сейчас, мы больше не будем. И я хватаю его за белокурые пряди, толкаюсь вперед, навстречу его наглому языку, и по взгляду понимаю, что за подобную вольность буду вскоре наказана. Ухмыляюсь и шепчу: — Может я действительно хочу, чтобы ты меня наказал? Малфой в ответ тихо, измученно стонет, и проникает в меня пальцем. Прикрываю глаза, насаживаясь на него. Закидываю голову назад и думаю о том, что точно навсегда запомню эти мгновения. С ним. Запишу и сохраню в своем дневнике памяти то, как мне было хорошо с ним. И не буду больше его ни в чем упрекать. Потому что это и моя ответственность тоже. «Пора уже становиться взрослой, Гермиона…» * * * После того, как он уходит, я еще недолго валяюсь в постели. Мысли, как надоедливые осы, не спешат покидать мою многострадальную голову. Зачем все это Малфою? Как далеко зайдет эта связь? А в том, что это повторится, я не сомневаюсь. Наверное из-за его напора мои внутренние бастионы пали. Да и правы были девчонки в университете… Он хорош в постели. Воспоминание о первом разе вспыхивает внезапно яркой вспышкой и тут же гаснет. Я тихо усмехаюсь. На самом деле об этом даже вспоминать смысла нет. Тот парень был на пару месяцев старше меня, мы выпускались из школы, и на выпускной все и случилось. Мне не понравилось. Я вообще тогда не поняла, что в этом всем может быть хорошего. Он выпил, очевидно для храбрости, и от него несло спиртным так сильно, что даже целовать не хотелось. Ну а потом он задрал подол моего платья и сделал это. Так себе первый раз, если честно. Но я любила его. Точнее думала, что любила. Потягиваюсь на постели и медленно сажусь, ощущая, как между ног саднит. Теперь я и не представляю, как могла так думать. На самом деле кажется, что все то прошлое, бывшее до Малфоя, теперь мертво. Когда я думаю об этом, вспоминаю, ничего не дрожит в груди. Не трепещет сердце пойманной птицей, ладошки не потеют. И низ живота не скручивает жаркой судорогой. Я вообще, кажется, до Малфоя была холодной, как ледышка. И теперь вот вдруг проснулась. Не самое подходящее время, если честно. Тогда, когда я пытаюсь разобраться в смерти отца, понять, что стоит за всем происходящем, параллельно еще — заработать, выбиться в люди, съехать и не сойти с ума… Тут нет места чувствам. Но разве жизнь когда-нибудь спрашивает человека перед тем, как сделать головокружительный кульбит?.. Встаю, забираю волосы в хвост и быстрыми движениями собираюсь в ванную. Он не сказал ни единого слова, когда уходил. Только глаза, с жадным, темным вниманием осматривающие меня, показали, что Малфой не против повторить. И когда он снова склонился ко мне, забыв об одежде в руках, я положила руку ему на грудь. И не дала себя поцеловать. Потому что — хватит. Поигрались и все. Потому что слишком долго находиться вместе, слишком сильно прикипать к нему… Я не смогу. Я не настолько сильна, чтобы тащить на себе еще и груз отношений с ним. * * * Когда я возвращаюсь из ванной, чувство странного дежа вю отказывается покидать меня. Потому что где-то я это уже видела: тетю Беллу, замершую в моей спальне, ее красивое лицо, руки, сцепленные в замок… — Присядь, — произносит она отрывисто. И я сажусь, не задавая ни единого вопроса. Потому что по ее взгляду понимаю — разговор будет серьезным. Вот только о чем? О фотосессии? Или вдруг… о Малфое? «Неужели она что-то заметила?..» — думаю я, мгновенно покрываясь холодным потом. Тетя Белла молчит, не спеша подтверждать мои мысли. Но когда говорит — я мысленно выдыхаю. — Знаешь… Тебе повезло, что то письмо принесла я. Я напрягаюсь, потому что понимаю, о каком письме она говорит. — Почему? — произношу осторожно. Тетя Белла вздыхает, и я впервые вижу, что на ее лице лежит отпечаток усталости. Нет, она выглядит также хорошо, как и раньше, просто… В какой-то момент мне становятся заметны ее морщины, складки около рта, и взгляд, которым она смотрит на меня… Он серьезный. Такой, как если бы она собиралась с мыслями. — Я никогда не жаловалась на отсутствие памяти, — начинает она, — поэтому я запомнила те фразы. Но обращение твоего отца забыла. И лишь сейчас вспомнила, что несколько лет назад он нашел меня. Замираю, переваривая полученную информацию. — Вы общались с ним плотно? — Нет, — она вздыхает с рассеянной улыбкой, — но в школе мы были друзьями. И время от времени пересекались в университете, где он работал. Я состояла в Совете Попечителей там… Не спрашивай, — отмахивается она, глядя на мое вытягивающееся лицо. — Это было чем-то из ряда тех обязательных дел, которые я, как медийная личность, должна была выполнять. Раз в год перечисляла деньги на благотворительность в различные приюты, а в тот год директор университета… — она скривилась, а потом произнесла: — Слизнорт, кажется. Ужасный мудак, к слову будет сказано… Но в общем, он пришел ко мне, присел на уши, и я согласилась войти в Совет. Там, кстати, состоял и Люциус. У меня нет возможности и, пожалуй, сил, удерживать нормальное выражение лица, когда она говорит такие вещи. Но я хотя бы просто молчу. И мысленно проворачиваю в своей голове все мысли, возникшие в голове после ее слов. «Тетя Белла, Люциус и мой отец учились в одном месте, а позже, уже гораздо позже, пересекались, возможно даже не один раз, в университете, который через некоторое время сгорел… Там же училась и Панси со своей компанией. И был еще парень, который пропал без вести… Как же его звали… Не помню. Ясно только одно. Слишком много знакомых мне людей приходится на один квадратный метр того злосчастного учебного заведения. Это не может быть случайностью». Я смотрю на нее, а тетя Белла изучает меня, напряженно смотрит, ожидая, судя по всему, более яркой реакции. — Ты сказала, что мой отец пришел к тебе. — Да, — она улыбнулась. — Мы встретились на рождественском балу, он был в учительском составе, а я состояла в Совете. К тому моменту мы пару-тройку раз пересекались с ним, разговаривали… Ну знаешь, как это бывает? По старой памяти, вспоминая общих знакомых… — Знаю, — с нетерпением произношу, нахмурившись. — И что он сказал тебе? — Он передал мне бумажку. На ней было написано четыре цифры. И сказал, что через несколько лет ко мне придет человек и скажет кодовую фразу, по которой я пойму, что обращаются ко мне. — Он сказал, что это будет за фраза? — спрашиваю я. Паззл в голове начинает потихоньку складываться. — Нет. Также он не сказал и то, что это будет за человек. Я сначала подумала, что он шутит, разозлилась… Но твой отец выглядел взволнованным. И я не смогла ему отказать… — отвечает тетя Белла и после непродолжительного молчания говорит: — Ты же понимаешь, к чему я клоню? Я поднимаю на нее взгляд. И тихо произношу: — «Нелюбимый — красный»… Это же вы? В ответ тетя Белла дает мне сложенную в четверть записку: — Да, — тихо произносит она, а я с замиранием сердца беру бумажку в руки. Один из кусочков тайны, что для меня приготовил отец перед смертью. - Дорогие читатели, тут вопрос на миллион))) Вам было бы интересно, если бы я создала из этого фанфика роман? Ну то есть буквально заменила имена, убрала некоторые моменты в фанфике, которые явно указывают на фэндом "Гарри Поттер" и эта работа стала бы современным любовным романом? Расскажите пожалуйста, было бы интересно или нет)