Опасные связи

Быть больше, чем я есть. В одно мгновение вычеркнуть из души, из сердца и памяти все больное, горькое, душное. Все то, что отравляло мою жизнь на протяжении последних нескольких лет. Перевоплотиться в того свободного человека, каким бы мне хотелось стать – вот моя работа на сегодня. И неважно, что всего несколько часов назад я умирала от боли и разочарования. Здесь это никого не волнует, потому что всем людям, работающим на площадке, нужно чтобы я хорошо сделала свою работу. И мне тоже становятся в какой-то момент неважны все внутренние метания, которые мучили ранее. Как там говорила Скарлетт О’Хара? Я подумаю над этим завтра. Съемки рекламы проходят на улице. Я прохожу из павильона туда, в натурально-искусственную зиму, и встаю перед камерами. Оглядываюсь. Зима вокруг действительно натуральная, настоящая. Мы находимся в заснеженном парке. Сквозь деревья пробиваются лучики холодного солнца, падая на снег, кажущийся хрустальным – так он сегодня сияет и искрит. Я прохожусь по аллее, снег хрустит под подошвами белоснежных сапожек. На мне – теплая меховая шубка в тон снегу, такой же капюшон, накинутый на голову. Шапки по-прежнему нет, и ледяной ветерок щекочет щеки, уши и нос. Везде суетятся люди. И вот в том, с какой аккуратностью устанавливают камеры, есть та самая искусственность, про которую я упоминала ранее. Но даже она не портит той снежной сказки, что меня окружает. Вижу, как ко мне спешит Локхарт. Он запыхавшийся, весь погруженный в работу, светится от удовольствия. Улыбается мне и спрашивает: - Все в порядке? С улыбкой киваю, а он, судя по всему, удовлетворенный тем, что увидел, произносит: - Отлично. Съемки через 15 минут. Твои действия таковы: идешь по аллее, камера за тобой. Не оглядываешься, спина прямая, походка легкая. Затем ускоряешься, почти бежишь, и когда я дам тебе знак – оборачиваешься и вытягиваешь руку вверх. Затем произносишь: «Очарование зимы. Найди свою эйфорию.» Ничего сложного. Справишься? Киваю головой, сосредоточенно повторяя про себя его слова. Не хочу запутаться и запороть все съемки. - Не беспокойся, - улыбается он, и в этот момент его улыбка кажется мне более мягкой, чем все те, которыми Локхарт награждал меня ранее: - Если что-то не получится, я тебе подскажу. - Я не волнуюсь, - уверяю я его легко. - Все так говорят прежде чем оказываются перед включенной камерой, - ухмыляется художник. Пожимаю плечами. Вот и проверим. Уверена, хуже, чем было сегодня, уже не будет. *** Съемки проходят легко. Локхарт удивленно смеется и хлопает, когда я с первого дубля отыгрываю свою небольшую сценку. Я вижу, что он обрадован и восхищен. Улыбаюсь ему в ответ, но на душе становится пасмурно: сейчас вся сказка закончится, и я снова, как несчастная Золушка окажусь у своей разбитой тыквы. Впрочем, тут же одергиваю себя. Не время нервничать и страдать. Пусть тетя Белла и внушала мне спокойствие перед съемками, лишь я сама могу себя по-настоящему успокоить. А так как с этого момента я фактически предоставлена самой себе и дома как такового у меня нет, то следует привыкнуть к самостоятельности и подыскать себе квартиру. С такими мыслями я приезжаю на виллу к тете Белле. Той нет дома, поэтому особняк встречает меня полумраком. Ежусь и прохожу вперед, хлопнув в ладони. От этого свет загорается и напряжение покидает меня. Присаживаюсь на диван и снимаю с себя одежду. Только сейчас понимаю, насколько я устала. Все произошедшее сегодня высосало из меня все силы, эмоции, желания… Я даже плакать не могу. Хотя очень хочется. Откидываюсь на спинку дивана, невидящим взором глядя перед собой. Что у меня осталось? Ни компьютера, ни данных, ни семьи… Хотя последней, наверное, у меня никогда не было. Сейчас я как никогда остро ощущаю свое одиночество. Оно обступило меня со всех сторон, давит железной и яро звенящей тишиной так, что ушам больно… И страшно. Так страшно мне никогда не было. Наверное это и значит столкнуться с самим собой в одиночестве. Взглянуть себе в глаза и понять, что ты всегда был одинок, просто не ощущал этого, влекомый знакомствами и друзьями. А теперь – очки сняты, глаза открыты – и им больно смотреть на то, что они видят. Но я сильная. Я справлюсь с этим. Справлюсь с собой, своим одиночеством, самостоятельностью, о которой так мечтала и которая свалилась мне на голову как снег, и со страхами. Глубоко вдыхаю, закрываю глаза и выдыхаю. И так несколько раз, пока не чувствую, что леденящий страх, сковывающий меня, сходит на нет. Открыв глаза, я чувствую себя увереннее. Прохожу на кухню, оглядываю ее. Здесь все кажется мне таким чужеродным. Не привычным. Не моим. Хотя и в доме Люциуса ничего никогда не принадлежало мне. Несмотря ни на что, нахожу чай и завариваю его. Чай пахнет мятой и немного клубникой. Глядя на дымящуюся кружку, я тихо улыбаюсь. В звенящей тишине этого дома, которая меня поначалу так напугала, я, наконец, могу собраться с мыслями. Вспоминаю наш разговор с тетей Беллой и скандал с Люциусом, прокручиваю их в голове и нащупываю тоненькую ниточку, тяну за нее… «Люциус напуган тем, что скрывается в тех документах… Я ни разу не видела его таким. Но кто его так мог напугать? Определенно, он знает этого человека. Назову его «мистер Х»… Но кто Люциусу о нем рассказал? Он изначально знал, какую информацию содержат документы и про кого они? Или ему кто-то подсказал? Может мама могла знать? Но она говорила, что отец не слишком ей доверял… Может ли кто-то кроме них знать содержание документов и личность, которая в них упомянута?» Улыбаюсь и делаю глоток чая. Я все-таки навещу завтра мистера Снейпа и попробую задать ему верный вопрос. *** Резкий звонок отрывает меня от приятного чаепития, заставив вздрогнуть. Мгновение – и томная задумчивая расслабленность спадает с меня. Я резко отодвигаю стул, покрепче хватаюсь за кружку с кипятком. В голове мелькает дурацкая мысль о том, что это прихвостни мистера Х пожаловали, и что смогу хоть кого-нибудь из них ошпарить… Потому что мне некого звать в гости. Мягкими крадущимися шагами подхожу к панели, в которой встроен монитор, показывающий то, что видят внешние камеры. Глядя на того, кто смотрит на меня оттуда, испытываю желание вылить кипяток прямо на монитор. Вместо этого тыкаю в кнопку и открываю ему дверь. Встаю в коридоре, и когда он заходит, спрашиваю: - Как ты меня нашел, Малфой? Он отряхивается от снега, подходит ко мне. В руках – шикарный букет красных роз, от вида которого у меня глаза лезут на лоб. - Т-ты перегрелся что ли? – выдавливаю из себя. Никогда бы не подумала, что Малфой способен на подобные жесты. На его лице мелькает улыбка: - Странный вопрос, учитывая, что я только что с улицы… Тетя Белла сказала мне, где ты. Это тебе, - протягивает мне букет. Вместо того, чтобы взять его, скрещиваю руки на груди и тихо спрашиваю: - Ты зачем пришел? Малфой вздыхает, опускает голову и прячет глаза. Я заворожена этим зрелищем – впервые вижу его таким неуверенным, мечущимся… И понимаю, что мне нравится наблюдать за этим. А он наконец вскидывает на меня взгляд и произносит: - Я пришел помириться. Я был… не прав, - выдавливает из себя слова, а я понимаю, насколько тяжело дались ему слова извинения. Осторожно беру букет из его рук, лицо Малфоя сразу же озаряется яркой улыбкой, а сердце-предатель пропускает удар для того, чтобы через мгновение забиться с утроенной силой. Ненавижу его и себя. И Малфоя тоже, и эту улыбку его, от которой все внутренности превращаются в невнятное желе… Потому что сейчас он такой красивый!.. Я еще никогда не видела его таким. При всем лоске, высокомерии и богатстве Малфой никогда не выглядел лучше. Наверное все дело в его открытом взгляде, которым он смотрит на меня. «Черт побери, мне нужно собраться…» - поворачиваюсь к нему спиной, слышу шаги. Прячу лицо в розах, прикрываю глаза, собираясь с мыслями. Мы проходим на кухню, где я ставлю букет в вазу. Затем сажусь за стол и делаю Малфою приглашающий знак рукой. Он садится, а я произношу: - Тебе не стоило извиняться. Сейчас я понимаю, что тоже была не права. В твоих словах было зерно рациональности: я хотела твоей поддержки и помощи, но не желала играть в команде. За это я прошу прощения. Малфой молчит. Лишь прищуривает серые глаза, пристально глядя на меня. Наверняка чувствует, что все не так просто, за несколько лет он неплохо меня изучил. Перевожу дух и быстрым нервным тоном продолжаю: - Только это все не имеет значения. - Что? – его тон холодеет. - Неважно, встали ли мы с тобой по разные стороны баррикад или играем в одной команде… - я делаю шумный вздох, собираясь с силами, и заканчиваю: - только в этом все равно нет смысла. Теперь я не часть твоей семьи. Люциус… он не позволит нам… Если он узнает, что ты и я… Что мы… - мой голос прерывается, а к глазам подкатывают слезы. Отвожу взгляд. Не могу смотреть на него. Но упорно продолжаю, прочистив горло: - Тебе… не нужно помогать мне. Люциус не позволит, понимаешь? Не нужно связываться с этой историей… Ты же видишь, что она мутная. Даже твой отец боится, а я… я не хочу жить, зная, что навредила тебе… Если вдруг из-за меня что-то случится… - отворачиваюсь, перевожу дыхание и вытираю бегущие по щекам слезы. Что-то я расчувствовалась. Но мне нужно было сказать ему это. Нужно было поставить точку в наших отношениях. Потому что я знаю, что у нас нет будущего. - Грейнджер… - доносится до меня. Мотаю головой, не желая больше ничего говорить и злясь на себя за это невольное проявление эмоций. Но меня тут же хватают крепкие руки, разворачивают, и я утыкаюсь носом ему в грудь. Вдыхаю запах его древесного одеколона и немного успокаиваюсь. «Всего пару минут… Можно представить, что я не говорила ему ничего… И что мы все еще… вместе? Да, что мы вместе». - Я не откажусь от тебя, - слышится сверху его сиплый голос. Поднимаю голову, натыкаясь на его серьезный взгляд. Отхожу на шаг назад, Малфой, к его чести, не стремится удержать меня. - Ты не понимаешь… - Нет, это ты живешь в каких-то своих фантазиях! – резко обрубает он. – Я тебя… Мне… не все равно. Ты… мне дорога. И я хочу быть… рядом, - произносит он, отводя взгляд, я вижу, как розовеют его щеки. Но Малфой вновь вскидывается и упрямо продолжает: - Я много ошибок совершил в своей жизни и не хочу совершать еще одну. И я больше не тот мальчик, который боялся мнения своего влиятельного отца. Позволь мне решать самому. Я не отпущу тебя. Сказав это, он притягивает меня к себе и впивается голодным поцелуем в мои губы. Легкие, невесомые, но тем не менее – сильные крылья расправляются у меня за спиной, когда я встречаю его дыхание и прижимаюсь к Малфою всем телом. Оказывается, я скучала. Очень скучала по нему. Сколько прошло с того момента, как мы расстались, оставшись каждый при своем? Всего несколько часов, а кажется – будто вечность. Всему виной, похоже, мои траурные мысли, да происходящее с нами. И сейчас, когда я целую его, когда с жадностью зарываюсь пальцами в его волосы и изо всей силы прижимаюсь к Малфою, кажется, что вся обида на него растворяется в чувствах к нему. Малфой стонет мне в рот, прижимая к себе так, что чудится, будто он сломает мне ребра. Проходится пальцами по талии, гладит спину. И в этом жесте столько невысказанной чувственности, жадности и нежности, что я захлебываюсь и тону в них вместе с ним. - Я так скучал… - хрипло шепчет он мне, покрывая лицо короткими отрывистыми поцелуями. – Не хочу жить далеко от тебя. Это невыносимо. Возвращайся… - Нет, - глубоко вздыхаю и вырываюсь из его объятий. Малфой смотрит на меня затуманенным взглядом, вновь тянется, а я, несмотря на то, что взгляд прикипает к его распухшим от поцелуев красных губам, все-таки нахожу в себе силы и отшатываюсь. Внутри тянет от жадного томления, я так хочу поддаться ему… Но – нет. Я не могу позволить любовной слабости одолеть меня. Не могу вернуться туда, откуда начала. Иначе это будет значить, что я проиграла. Что отец проиграл. И что все было зря. - Я не вернусь, - прикрываю пальцами губы, пытаясь запомнить прикосновение губ Малфоя. – Не уговаривай меня. И как бы я не стояла на своем, мне сложно устоять. Перед его безмолвно просящим взглядом, перед поцелуями, перед тем, как он снова придвигается ко мне, желая быть ближе. И эта близость для меня подобна разряду тока, который прошивает мое тело: все во мне замирает, послушное этой близости, послушное ему. И внимает. - Но послушай, - горячо шепчет Малфой. – Отец был не прав. И я ему это докажу. Ты… вы оба погорячились. И я помогу тебе в твоем деле. Почему ты не хочешь вернуться? Ох… Как все было просто, когда мы ненавидели друг друга! Тогда я могла кидаться острыми взглядами, остроумными ранящими фразами и не чувствовать себя так, словно каждое слово неминуемо приближает мою смерть. Мне было проще противостоять Малфою, не зная, каким он может быть нежным, страстным и неистовым в проявлении своих чувств. Проще было думать про него, как про ледяную статую, которой неведомы эмоции, которую не могут мучить демоны страсти. - Живя там, я чувствовала себя в клетке, - озвучиваю ему еще одну причину. – Я хочу быть свободной, Малфой. Его взгляд меняется, темнеет. Не успеваю я пикнуть, как Малфой вновь притягивает меня к себе, сжимает в коконе своих рук, тяжело дышит. А затем произносит хрипло: - Ты не сможешь быть свободной. У тебя есть я, - он вновь прижимается к моим губам в коротком поцелуе и вздыхает: - Будь по-твоему, живи отдельно. Но не думай, что я смирюсь с этим. Сказав это, он отпускает меня, порывисто разворачивается и уходит. Оставив меня с пылающими щеками и губами зачарованно смотреть ему вслед, чувствуя, как бешено бьется сердце. *** Квартира находится быстро. Когда я выбираю первую попавшуюся студию в центре города, то в голове мелькает мысль о том, что главным в этом деле оказался мой уход из особняка Малфоев. Не то, чтобы мне было совсем все равно… Нет, конечно. Но когда перед глазами начали мелькать сотни объявлений о сдаче квартир, стало немного не по себе. А уж когда тетя Белла принесла карту, на которой лежал гонорар за съемки, я поняла, что промедление будет подобно смерти. Главными критериями оказались близость к университету, небольшая, но уютная обстановка и чистота. Тетя Белла помогла мне оформить сделку и – вуаля! – я стою в студии, которая на ближайшие несколько месяцев будет принадлежать мне. Еще одним плюсом является отсутствие хозяев, которые уезжают на несколько месяцев отдыхать в теплые страны. Поэтому я не опасаюсь, что они заявятся ко мне без предупреждения. Медленно оглядываюсь, ставя сумку на пол. В груди вспыхивает чувство радости, и оно такое мощное, что меня на мгновение ослепляет! Я вздыхаю полной грудью и улыбаюсь, чувствуя на щеках влагу. «Как же я давно об этом мечтала…» Открываю глаза и вновь осматриваю окружающую меня обстановку. Студия оформлена в теплых бежевых тонах. Небольшой диван кофейного цвета расположен в центре комнаты, рядом с ним – мягкие пуфики. Ноги утопают в мягком темном ковре. Не таком пушистом, как у Малфоев, но тоже хорошем. По углам расставлены четыре торшера, которые горят тихим приглушенным светом. На окнах – кофейного оттенка занавески с бахромой, Платяной шкаф у дальней стены в цвет остальной обстановке квартиры. Круглая арка вместо двери приглашает зайти на территорию кухни, где сияет чистотой бежевая длинная столешница. На стенах картины, все строго, лаконично, но тем не менее – человечно, квартира не выглядит стерильной, необжитой. И мне это нравится. Беру сумку и прохожу вглубь комнаты. Оглядываюсь назад, на запертую дверь и несмело улыбаюсь. «Ну что, Гермиона… Вот она, твоя новая жизнь, о которой ты так мечтала…» *** - Ты можешь объяснить мне, что происходит? – спрашиваю я у Лаванды. Следующий день наступает быстро, я, впечатленная всем происходящим, даже не замечаю его. Только когда подруга приходит, мне удается поймать убегающее время за хвост и притормозить вместе с ним, осознавая: все окружающее – не сон и не сказка. Между нами стоят две чашки чая, сахарница и конфеты. Привет из новой жизни, мистического «вчера», которое настолько быстро перетекло в «сегодня», что я и не заметила. - По-моему, это тебе мне нужно многое рассказать, - Лаванда деловито отпивает чай и с интересом осматривается. Час назад я чуть не оглохла от ее крика, когда по телефону (слава гонорару, которого хватило и на него) вкратце обрисовала ей сложившуюся ситуацию. А сейчас вот она уже осваивается потихоньку, что не может не радовать. Уши будут целее. - Ну так что? – пытается дожать Лаванда меня. Вяло пожимаю плечами. Не очень хочется вдаваться в подробности, но так она же не отстанет! - Наши пути с Люциусом и мамой разошлись, - проговариваю вслух общую фразу, которую до этого времени держала в голове. Лаванда прищуривается, как заправский сыщик. Весь ее недоверчивый вид так и кричит: «что-то тут нечисто!» - Но из-за чего? – наконец спрашивает она. – И разве мама не вступилась за тебя? - Нет, - я вздыхаю и утыкаюсь взглядом в чашку. – Я и не ждала от нее, если честно. Мы очень отдалились друг от друга. Что, конечно, не может не ранить меня… - внезапно признаюсь я, прикусывая нижнюю губу. Лаванда смотрит на меня с сочувствием, а я ощущаю внезапный прилив раздражения. - Вот только не надо меня жалеть! Я вполне довольна тем, что имею. Она тяжело вздыхает: - Знаешь, Герми… Я думала, что мы с тобой друзья… - Ты о чем? - Я тебе рассказала многое из того, о чем не говорила никому, - произносит она тихо, и я слышу в ее голосе обиду. – Но ты постоянно что-то недоговариваешь, скрываешь что-то… Это угнетает. Опускаю взгляд вниз, буравлю взглядом красивую столешницу. Между нами повисает тишина. Она не напряженная, а скорее вдумчивая, даже немного печальная. Я поднимаю взгляд на подругу и несколько секунд наблюдаю за тем, как Лаванда помешивает ложкой чай в бокале. Она не упрекает меня, не нападает, просто говорит ту горькую очевидную правду, от которой мне как всегда становится не по себе. Лаванда во всем права. Я грустно улыбаюсь и со вздохом отвечаю: - Ну что ж, хорошо. Если ты хочешь узнать, то тебе придется долго слушать и не перебивать меня. Справишься? Лаванда серьезно кивает головой, а я не удерживаюсь от улыбки. Последующий час трачу на то, чтобы рассказать ей об отце, о странных загадках, оставленных им после смерти, о матери, которая не поддержала меня, о Люциусе, которые непонятно чего боится, но все же психанул и отпустил меня в дальнее плавание. По мере рассказанного ее голубые глаза раскрываются все шире и шире. Лаванда даже не пытается прервать меня, а это значит, что показатель ее шокированности зашкаливает. Не обхожу стороной я и таинственные шифры, братьев Уизли, Блейза, Панси и даже свою новую профессию, благодаря которой я смогла снять эту квартиру. Единственное, о чем умалчиваю – о коротком романе с Малфоем, который затронул не только мое тело, но и сердце. Кажется, расскажи я Лаванде о нем, то нарушится интимность, то хрупкое чувство, которое все же витает между нами, которое я вчера пыталась уничтожить. Не могу и не хочу делиться этим. Оно… слишком личное. Наконец замолкаю, выдохшись. Поразительно, как важно нам всем иногда выговариваться. Найти подходящего человека, который умеет слушать и не умеет болтать, и просто вывалить на него все. Сейчас я чувствую себя так, словно у меня камень с души упал. Лаванда молчит. Ее молчание ошарашенное, даже немного подавленное, потому что она не смотрит на меня, уводит взгляд в сторону. Я напрягаюсь – не в ее правилах молчать. - Ты… что-нибудь скажешь мне? – после долгого молчания спрашиваю. - Ну, подруга, - тихо произносит она, и я выдыхаю с облегчением – наконец-то заговорила. – Как ты могла столько времени все держать в себе – ума не приложу. Я бы лопнула на твоем месте, - не сдерживает смешка, а затем серьезнеет: - Маманя, конечно, у тебя… Я в шоке. Прости. - Да ничего, - пожимаю плечами. – Я уже привыкла. - И шифр этот… - бормочет она. – Слушай, а может батя твой решил так над тобой поприкалываться? Ну потому что я такое видела только в шпионских фильмах… - совсем тихо произносит она, натыкаясь на мой укоризненный взгляд, а затем говорит: - Прости. Просто это кажется нереальным каким-то… Вздыхаю и со смешком отвечаю: - Да мне самой так иногда кажется. Но отцу я верю. Он не мог так надо мной пошутить. Это что-то серьезное. И я узнаю, что. - Будь осторожна, пожалуйста, - просит Лаванда. Ее глаза серьезны, в них плещется тревога, и я испытываю благодарность подруге за это чувство. Уже давно никто не беспокоился обо мне вот так, просто. За чувствами других людей всегда скрывалось какое-то потайное дно. Лаванда же – как открытая книга, которую приятно читать и перечитывать. Улыбаюсь ей: - Конечно. Братья Уизли помогут мне. - Да уж, теперь я волнуюсь еще сильнее… - ворчит она, а я тихо смеюсь: - Ну перестань. Не такие уж они и плохие! - Нет, но они всегда, сколько я их помню, находились в эпицентре неприятностей, - хмыкает она. Я ухмыляюсь ей в ответ, прекрасно зная, что она любит этих сорванцов ничуть не меньше меня. Лаванда тем временем отпивает чай из чашки и бормочет: - Хорошо. Я всего ожидала от Люциуса Малфоя и не удивлена его поведению. Но Драко… - она поднимает на меня внимательный взгляд синих глаз: - Он тебя защищал, ты же понимаешь? - Понимаю, - сконфуженно признаюсь и хватаю свою чашку. То, с какой легкостью Лаванда перескочила с обсуждения братьев Уизли на Малфоя меня не пугает, она всегда такая. Но то, что она делает акцент на его отношении ко мне, напрягает. - Ты же понимаешь, что это не просто так? - В смысле? – спрашиваю я, совсем сбитая с толку. Лаванда прищуривается: - Возможно ему что-то от тебя надо… «О…. Все, что ему было нужно, он от меня уже получил…» - с невеселой усмешкой думаю, а ей отвечаю: - Пока что он никак не проявил себя. Посмотрим, что Малфой предпримет дальше. - Будь с ним настороже, - тычет в меня конфетой Лаванда. Я не удерживаюсь от улыбки, а подруга отвечает мне тем же. - Ты же знаешь, я всегда настороже, - и это правда. Точнее, полуправда: с Малфоем я каждый раз совершаю оплошность. Он подобно искусному шпиону пробрался в мое естество и украл сердце, которое теперь сбивается с ритма, стоит мне его увидеть. - Ты лучше расскажи мне… - перевожу разговор с опасной темы на другую, однако не менее серьезную: - Это правда, что ты любишь Джинни? Лаванда молчит, кусает губы, прежде, чем ответить. Затем устало смотрит на меня: - Если бы я не была в этом уверена, то не писала бы тебе смс. - И что ты собираешься делать? Она разводит руками: - Не знаю. Помешать ей как-то… Хотя еще не придумала, как. - Может, не стоит этого делать? - Ты что? – вскидывается она. – Я не могу оставаться в стороне! Она мне все это время такое писала… - Лаванда захлопывает рот и виновато смотрит на меня. Так, словно это интересы Джинни я защищала перед ней, а не наоборот. - Значит все это время вы общались, - я не спрашиваю, а утверждаю. - Да, - отвечает она тихо. – В итоге именно Джинни начала говорить о наших отношениях. Сначала она винила меня во всем, что произошло. Говорила, что у нее из-за меня поехала крыша… Что раньше все было проще, что она никогда не смотрела на девушек… и не мечтала о них, - щеки Лаванды заливаются бледным румянцем, но она продолжает: - Она мне писала, а я не отвечала. Боялась, что окончательно влюблюсь в нее. А в последнем письме она сказала, что ты была права тогда… О чем ты ей говорила? - Посоветовала ей разобраться со своей жизнью, а уж потом лезть к тебе, - отвечаю я. - Я не знала об этом… - шепчет она. - Ты и не должна была, - я невесело хмыкаю и складываю руки на груди. – Помнится мне, Джинни тогда позволяла себе слишком многое. Играла с тобой и засматривалась на Поттера. Я думаю, он ей был нужен как прикрытие. И, конечно, я и это ей тогда высказала. Но что она тебе еще сказала? - Когда мы увиделись в универе, то она просто поставила меня перед фактом: мол, так и так, не могу больше жить в таком напряжении, притворяться. Сказала, что любит, - последнее слово Лаванда произносит сдавленно, - но никогда не поставит мою жизнь и репутацию под угрозу… Киваю. Все-таки Джинни что-то для себя, но поняла. - … и никому не расскажет о нас, - заканчивает Лаванда тихо. - Тогда что тебя тревожит? - Как ты не понимаешь! – подавленно шепчет подруга. – Она ведь разрушит свою жизнь… - Или освободится от навязанных догм семьи, - пожимаю я плечами. - Для нее это будет означать полную свободу. - И позор! - Это как посмотреть, - хмыкаю я. – Как по мне, так лучше один раз опозориться, а потом жить, как душа пожелает. Лаванда съеживается, печально смотрит на меня и выдавливает: - Я ей так и не сказала, что ее чувства взаимны. Качаю головой, вздыхаю и отвечаю: - Признаваться или нет – твое дело, но ты не можешь решать за нее, что лучше, а что нет. - Я так злюсь на нее! – Лаванда ставит локти на столик, зарывается руками в белокурые волосы и опускает голову вниз, почти касаясь лбом гладкой поверхности. - Я в отчаянии, - бормочет она. – Я запуталась… - А по-моему, все очень прозрачно, - я с сожалением смотрю на ее светлую макушку. – Ты завидуешь ей. Лаванда резко поднимает голову, неверящим взглядом глядя на меня. - В чужих историях всегда легче разобраться, - со смешком объясняю я, а затем продолжаю: - Завидуешь, потому что понимаешь, что у тебя возможно никогда не хватит смелости признаться в этом даже своим родителям. Лаванда, прости за эти слова, но ты готова всю жизнь прожить в кандалах, лишь бы на тебя не смотрели косо. Это душевная трусость. И она вредит только тебе, никому больше. А вот Джинни сможет сделать это, я верю в нее. - Да-а-а… - обиженно тянет подруга. – Не думала я, что ты встанешь на ее сторону. - Я ни на чьей стороне, - качаю головой. – Я объективно смотрю на ситуацию. Ты так не сможешь, ты находишься внутри нее. - И что теперь делать? – в отчаянии спрашивает она. – Джинни сказала мне, что через неделю, на фуршете после футбольного матча, она всем объявит об этом! - Что делать… - ворчу я. – Ничего. Смотреть, наслаждаться, завидовать, учиться. И не мешать, Лаванда. Не мешать ей. *** Проходит несколько дней. И я понимаю, что так мне легче, проще – жить одной. Никто не мешает, не указывает, как жить. Даже дышать становится свободнее, когда я встаю поутру и прохожу на кухню, наливаю себе чашку горячего какао. Конечно, одиночество – такое себе… Оно горчит на языке, сжимает где-то в груди, когда я смотрю на неживое пасмурное небо и думаю о том, как там мама. Она ни разу не позвонила мне. От этого одиночество становится плотным, осязает на кожу липкой пленкой, так что в душе я провожу в два раза больше времени, оттирая себя мочалкой. Нет, я не жалуюсь, в конце концов, я этого хотела. И окружающие, вроде бы, поддержали меня. Братья Уизли так точно, Лаванда тоже не удивилась после моего рассказа. Малфой больше не заходит, но я точно знаю, что он еще вернется. Не может не вернуться. Наряду с одиночеством я чувствую себя так… словно я повзрослела. В этой квартире нет служанок, которые накрывали мне на стол, мне никто не стирает одежду, никто не убирает полы и не моет посуду. Смешно сказать, насколько я была несамостоятельной, привыкшей, что все делается за меня. И вдруг, внезапно, я остаюсь совершенно одна. Мне нужно следить не только за всем этим, но и за тем, что купить в магазине, да так, чтобы деньги на карте не кончились раньше времени. Радует лишь то, что вчера я получила от тети Беллы смс о том, что Локхарт хочет снять меня для одного журнала. Поэтому в скором времени мой банковский счет вновь пополнится. И несмотря на то, что иногда я плачу в подушку, чувство спокойствия укрепилось в моей душе. Эта жизнь – то, что я хотела. Другой не нужно. *** Сижу, просматриваю новостные сводки на своем новом ноутбуке. Он – тоже привилегия, данная, в конечном счете, тетей Беллой. Если бы не она и та съёмка… Сидела бы я до сих пор в комнате особняка Малфоев, запертая и несчастная. А так – сижу, попиваю крепкий кофе, собираясь в университет и думаю о том, что же мне делать. «Как вытащить информацию из Люциуса?» - проносится в голове, пока я быстро проматываю новостную ленту. Взгляд цепляется за яркое пятно, я кручу колесико мышки, возвращая промотанную новость обратно. «Кандидат в мэры Том Марволо Риддл собирается финансировать футбольный матч»? На фотографии вижу молодого красивого мужчину в черном смокинге. Он под ручку с дамой стоит на каком-то приеме, улыбаясь на камеру. Черные волосы уложены волосок к волоску, глаза с густыми ресницами смотрят холодно и цепко. На полных губах – ленивая усмешка. Да уж, он может даже Люциусу дать фору по надменности. Но меня привлекает не сколько он, сколько третий человек, который примостился рядом. Люциус Малфой, без мамы, улыбается напряженно с этой фотографии, а у меня закрадывается мысль о том, что он совсем не рад соседству с будущим мэром, Томом Марволо Риддлом. Задумчиво хмыкаю и откладываю газету. Пару минут пристально смотрю на нее, а затем вздыхаю и начинаю собираться в универ. Как бы не были интересны такие новости, на пары мне явиться нужно. Уже на выходе из квартиры застываю на пороге. Вот так: в теплом пуховике, в шарфе и шапке, подняв ногу, собираясь сунуть ее в сапог. Потому что в голову мне приходит сумасшедшая идея, от которой на лице появляется кривая ухмылка. «Как там говорил Северус Снейп? Он может рассказать мне лишь о своих предположениях? Но ведь он не похож на человека, который делает предположения на пустом месте… Черт побери, тогда мне действительно стоило собраться и задать нужные вопросы. Как говорится – если получаешь глупые ответы, значит задаешь глупые вопросы… Но время утекло, того момента уже не вернешь. Однако что мне мешает вновь прийти к Снейпу за ответами?» Нервно смеюсь своим мыслям. Если бы Лаванда была здесь, то сказала бы, что я сошла с ума, если решила вновь сунуть голову в пасть льву. Но у меня нет выбора. Возможно, мне придает смелости та самостоятельность, которую я приобрела, когда стала жить одна. И в самом деле – решения принимаются легче, на нервы никто не капает. И, несмотря на общую картину всего происходящего и мрачную атмосферу, царящую в квартире, я ощущаю то спокойствие, которое мне было нужно. И уверенность в себе и своих действиях. Резким движением засовываю ноги в сапоги, застегиваю на себе куртку и предвкушающе ухмыляюсь. «Что ж, пришло время вновь навестить мистера Снейпа». ----------------------------------------------------------------------------------------- Дорогие читатели! Сегодня у меня юбилей, мне исполняется 30 лет) Буду рада поздравлениям, а еще буду просто счастлива, если вы присоединитесь ко мне на сайте https://litnet.com/ru/viktoriya-kozhuhova-u358700 Там я выкладываю и "Опасные связи" и другие свои романы) Кому хочется прочесть остальное мое творчество, прошу))) Нам с музом будет очень приятно, если вы поставите лайк, прокомментируете и добавите в библиотеку)