Неизлечимо

«Провожу, значит?..» — Чуя подозрительно поднимает глаза на Осаму, сощурив их. Что-то слишком подозрительно. Что-то слишком по доброму. Что-то обычные люди так не делают. Хотя скумбрия навряд ли обычный человек. Навряд ли он вообще человек. Гуманоид высоченный. — Молчание — знак согласия, — Дазай торопливо произносит это, зная, что если будет тянуть — Накахара может и отказаться. А этого нам не надо. Надо обойти систему. Обойти Накахару. — Да и пожалуйста, — Чуя пожимает плечами и чужой плащ, бережно накинутый на узкие плечи, сползает вниз, норовя коснуться мокрого крыльца. — Мне абсолютно без разницы, — сказал Чуя. Мне это принципиально важно, подумал Чуя. Мне главное, чтобы с тобой, подумал Чуя. — Вот и чудесно, — Осаму удерживает себя от желания потереть ручки и захихикать и молча шагает вперёд, входя в стену дождя, крепко держа над головой зонт. — Иди сюда, — Чуя делает вид, что не слышит. А что это Дазай ему приказывает? Сам иди, если надо. Нашелся тут император. Шатен тихо вздохнул, он знает эту позу, взгляд и мимику лица. Забыл сказать «пожалуйста» — всё, глубокая обида, ужасное оскорбление. Глупо, скажет Дазай. Смешно, подумает Дазай. Мило, скажет подсознание. — Чуя, пожалуйста, будь так любезен, иди под зонтик! — Накахара продолжает стоять на месте, надув губы — Не, ну ты ещё мне приказ отдай! От счастья хвостиком тебе завиляю! — Чуя складывает руки на груди, плащ дотрагивается кончиком лужицы. — Так, не выёживайся тут, — хмурит брови Осаму, едва удерживаясь, что бы не закатить глаза к серому низкому небу, — ну иди ты в конце концов, а! — все же прикрикнул Дазай. Чуя вздрогнул и психотерапевту на секунду показалось, что подросток сейчас расплачется, у него задрожала нижняя губа и словно увлажнились глаза. А не, показалось. — Вот сейчас возьму и на зло никуда не пойду! — топает ногой Чуя, попадает по луже и окатывает штаны Дазая грязью. Тот заметно мрачнеет. А вот Чуя резко начинает радоваться жизни. Мелкий говнюк. — Чуя, ты… — Ну В-т-вы идёшь или как? — Чуя выпрыгнул с крыльца в ливень и сверкнул голубыми глазами, в коих плясали демонятки. — Иду, куда я денусь? — проглатывает ругательства и возмущения Осаму. Чуя обнажает ровные зубы, задрав верхнюю губу в улыбке. Психотерапевт подходит к Чуе, поправляет ему плащ на худых плечах и ровно держит над его головой черный зонт. Тот широкий и удобный. Под ним легко и просто помещаются два человека. А тут всего полтора. Ыхы-ых. — Куда идти-то хоть знаешь? — в шутку решил поинтересоваться врач, чтобы развеять тишину. — Теоретически, — вполне серьезно ответил Чуя, чуть сморщив нос, — я раньше сюда только на машине, — Накахара кидает презрительный взгляд на чернеющий в дожде автомобиль и уверено сворачивает подальше. Он готов хоть какой крюк сделать, хоть с другой стороны Земного шара подойти к дому — лишь бы не приближаться к тому автомобилю. — Теоретически? — Дазай задумчиво барабанит пальцами по рукоятке зонта, — то есть заведёшь в какую-нибудь глушь, как Сусанин? — Вероятно, — Чуя не настроен разговаривать. Он настроен жалеть себя и порицать мать. И Дазая. И лужи. И этот дебильный плащ, съезжающий с плеч. А вот Дазаю хочется поболтать! Очень-очень. Срочно. Быстро. Тем более, ведь не каждую дождливую пятницу он имеет возможность выведать все самые страшные тайны и темные секреты Чуи Накахары — того человека, что не покидает разум Осаму уже неделю как. — Чуя, ты далеко отсюда живёшь? — беззаботно шлепая по лужам в своих непромокаемых ботинках Дазай раздражает. Своим существованием. — Не очень, — уклончиво отвечает парень, украдкой оборачиваясь через плечо — машина отъехала от поворота и поползла по кромке тротуара, догоняя идущих. Вот же не спокойная женщина. Как её остановить то. Они проходят ещё метров 10 в тишине, Накахара идёт, свернув шею на авто, а Дазай с интересом ждёт разрешения происходящего: их догонят и потребуют Чую обратно или же будут преследовать всю дорогу? Похоже было предпочтено первое. — Скумбрия, — Дазай чисто интуитивно понял, что это к нему. А чё не килька в томате? Не окунь? — бегать умеешь? — Чуя, я старш… — Плевать. Бегаешь, говорю, хорошо? — Да, — почти обиженно произносит Дазай. — Сложите, пожалуйста, зонтик, — тотчас говорит Чуя. Не, ну раз психотерапевт по своей воле вызвался сопровождать Чую — пусть ощутит всю сложность его жизни. Осаму безропотно сложил зонт и убрал в лёгкую сумку через плечо. Тотчас на их сухие головы, плечи и руки обрушился дождь, впитываясь в ткань и громко барабаня по макушкам. — На счёт три бежим вон туда, — Чуя ненавязчиво махнул рукой в сторону двух домов, между которыми был двор с детской площадкой, но без подъезда для автомобилей. Со стороны нельзя было догадаться, что они придумывают дьявольски-хитроумный-план, чтобы сбежать от матери Чуи. — Раз! — Два! — подхватывает Дазай, крепко хватаясь руками за сумку, почему бы и не пробежаться. Пробежки по утрам полезны для здоровья. Правда сейчас вечер. И дождь. Но, Господи, кого это волнует? — Три! — одновременно кричат парни и срываются с места, шлепая по лужам и стремительно удаляясь от шоссе. Тут уж машина скинула с себя маску а-ля-я-просто-еду-мимо и ускорилась до максимум позволенной скорости, с рычанием приближаясь к фигурам, скачущим между луж. — Твою ж… — Чуя поскальзывается в луже и его за локоть ловит Осаму, спасая от падения, таща за собой. Воображение четко рисует им, что они агенты секретной миссии ФБР, связанные со спасением мира, а та машина, в коей сидит Озаки — злодеи, которые хотят помешать спасению мира. Да. Идеальный сюжет с идеальным оформлением. Чуя не выдерживает, быстро оборачивается через плечо и сложив руки пистолетиком, стреляет, сощурив глаза. Он уверен, матушка этот жест увидела. И поняла. Схах, месть сладка. — От нас зависит жизнь землян, торопись! — Дазай хватает его за шкирку, их крупно заносит на резком повороте во двор, из-за дождя плохо видно, что за этим долбаным двориком с одинокой ржавой каруселью — новые дома или снова дорога? Чуя судя по всему знает. Но молчит. Партизан херов. Машина с визгом тормозов останавливается, фары молча светят в спины убегающих парней, держащихся друг за друга, чтобы не упасть в лужах. Коё плотно сжимает побелевшие губы. Вот что с ним прикажете делать? Оказывается, за двором было ещё штук пять таких же двориков, при чём Чуя не останавливался, словно автомобиль гнался за ними следом, прямо по мокрому песку детской площадки и низеньким обшарпанным скамеечкам. — Ч-чуя, куда мы? — пропыхтел Осаму, не выдерживая такого марафона и начиная тормозить, сбавляя бешеный бег на трусцу, а потом и вовсе тяжело пошел шагом. Стар он уже для таких пробежек. Ой стар. — Сюда, — Накахара кивает головой в сторону торгового центра, — здесь можно пройти насквозь, согреться и т-Вы купиш-ш-ля-те мне шоколадку. — Интересный план, — саркастически замечает Дазай, — особенно последний пункт! — Да! — автоматические двери разъезжаются перед входящими и Дазай, охая и ахая, держится за бок, плетясь следом за подростком. Тот словно и не устал вовсе. Вундеркинд какой-то, тьфу ты. — Ты сам виноват, Скумбрия, — Чуя забывается, рассматривая витрину, — предложил проводить — отвечаешь за все последствия! Я же маленький. Мне же всего 17 годиков. А ты старый и несёшь ответственность. — Дазай фыркнул, засовывая руки к карманы и встряхивая головой. Не то что бы он про-отив… Но как бы нет.       Голова Чуи полностью намокла от дождя, капли скатывались по волосам, капая на шею и спину, что и так были сырыми. Дождевая вода неожиданно скользнула за шиворот, между тёплыми лопатками, прочерчивая ледяную дорожку. Подростка передёрнуло.       Дазай краем глаза косится на потемневшие от воды рыжие волосы, так он ещё больше похож на девочку, которые мельтешат у него на уровне горизонта, и рассматривает торговый центр изнутри. Множество магазинчиков с одеждой и ювелирные безделушки, в далеке приветливая вывеска кафешки кофейного цвета, напротив вход в большой гипермаркет «Санлайт». Из него доносятся монотонный писк касс и разговоры, шум кондиционеров, плач детей. Всё по стандарту. Привычное местечко.       Накахара засунул руки в карман худи, насвистывая какой-то известный опенинг, Дазай точно его слышал, вспомнить бы где, подросток тем же уверенным шагом сворачивает в гипермаркет, останавливаясь у охранника и нетерпеливо смотря на Осаму, тот никуда не торопился, прогуливающимся шагом медленно приближаясь к изнывающему на одном месте клиенту. — А можно по-быстрее плавниками перебирать?! — кричит Чуя, перекатываясь с пятки на носок, охранник в синем пиджаке недоверчиво покосился на рыжика, поправляя рацию на поясе. — Не кричи, Чуя, это плохо действует на психику окружающих, — поучительно замечает Дазай, даже не собираясь ускорять привычный шаг, — и разговаривай со мной вежливей! — А то что? — тотчас встаёт в стойку «ты быканул?» Чуя, складывая руки на груди и вскидывая подбородок на немного растерявшегося Осаму. В смысле «а то что?», он даже не отрицает, что на него действуют исключительно угрозы? — А то разговаривать с тобой не буду! — Накахара фыркает, — …и шоколадку не куплю! — последнее действует сильнее любых других угроз, Чуя вытягивается в струнку по стойке смирно и вежливо молчит. Хотя ему точно есть, что сказать. Матом. Возможно итальянским. Они, как цивилизованные люди, заходят в магазин. Осаму не собирался сегодня ходить за продуктам или что-то типа того, ибо в холодильнике его уже ждали мороженые котлеты с макаронами, но в конечном итоге, какая разница? Он бы мог сидеть дома и деградировать в соцсетях, а так он гуляет с Чуей. По магазинам. Ну а что? Чуя не пытается строить из себя взрослого. В любом случае на данный момент. Он носится между полками, водя кончиками пальцев по выставленным товарам, и Дазай с замиранием сердца ждёт, что рыжий что-нибудь уронит или разобьет. Нервы то уже не стальные. — Сюда, — Чуя, раскинув руки самолётиком, заворачивает вправо, к отделу, приятно названному «Конфеты и печенье». Шатен, как верная собачка, шёл за ним, на всякий случай поправляя все случайно выдвинутые Чуей товары. — Я хочу вот эту! — подросток резко тормозит напротив стенда с шоколадом и указывает пальцем на яркую обёртку. Дазай чисто на автомате переводит взгляд на цену, и благодарит богов, что Накахара если и туповат, то не настолько. Осаму берёт одну и двигается в сторону касс, как вдруг его останавливают возмущенный голосом: — А чё, одну всего? — схах, а Дазай уже понадеялся, что Чуя о нём вспомнит. Об Осаму. О том, что тот бедненький себе ничего не взял. Ага. Размечтался. — А тебе сколько надо? — Столько, — в руки врача падает ещё штук шесть таких же шоколадин. — А у тебя ничего не слипнется? — сощурился Дазай, с сомнением окидывая взглядом сладости. — Пока ещё не слипалось, — беззаботно отвечает Чуя, по его виду ясно, он бы пошутил. Да не будет. — Пошли, ладно уж, — Нельзя быть таким мягкотелым, думает Дазай. Вот бы выполнять все его просьбы, не думает Дазай. Это опасно для его и Чуиного здоровья. Когда парни уже подходили к кассам, сзади вдруг раздался удивлённо-радостный голос: — Чуя-кун?! — Накахара резко оборачивается, отрываясь от разговора-спора-пререкания с шатеном. — Ацуши! — рыжий разом забыл про Дазая, выронил из рук печенье, что взял сам шатен и бросился с объятиями на неизвестного психотерапевту парня. Осаму придирчиво и ревниво смотрит на из неоткуда вынырнувшего беловолосого, разглядывая его с дистанции в пару метров. Ацуши. Знаем такого. Угу. Растрёпанная прическа, одна из прядей седых волос длиннее остальных, но у Чуи то также, только на спине. На Накаджиме, фамилию Дазай узнал позже, бежевый свитер на белую рубашку и кофейные брюки с широкими штанинами. Милый, сказал бы Дазай, не знай он, какой беспредел они с Чуей, нет, не так, он творил с маленьким, невинным Чуей. — Как ты тут оказался?! — Ацуши отлипает от друга и заглядывает в голубые глаза, — я был уверен, что тебя твоя мама и на шаг от себя не отпускает! — в руках Накаджимы корзинка с продуктами и телефон, тот легко обнимал Чую за талию, постукивая корзиной по его ногам. — А я сбежал, — довольно и хвастливо сообщает Чуя, но одобрения от Ацуши не получил. Вот точно не скажешь, что этот самый что ни на есть пассив в бежевом свитере старше Чуи и так бессовестно целовался с подростком в его же комнате, пока рядом была матушка хозяина. М-да. — Тигруш, я тут посмо… — из-за угла, к Ацуши, выходит тёмный парень высокого роста и в черном плаще, держа в руках какую-то упаковку. Маленькую. Как сигаретную. Брюнет поднимает глаза и видит перед собой Чую. Тот видит в свою очередь этого парня. Дазая он настораживает. — Аку! — радостно пищит Чуя, кидаясь теперь на шею этому юноше. «Аку» с заминкой, быстро спрятал за спину упаковку. В душу Осаму прокрались подозрения. — Чуя-кун, — констатирует факт Акутагава, приподняв отсутствующие брови вверх, — давно не виделись. Рад встрече. Осаму хмурится, уж больно этот «Аку» вежливый, возможно, даже механический. А вот за спиной, по какой-то необъяснимой причине, прячет нечто не соответствующее его поведению. — Не ожидал вас здесь увидеть! — Накахара чуть ли не мечется между этими двумя, рассматривая каждого, будто не видел лет сто. Осаму, между тем, складывает в голове картинку и пазлики, понимая, что Акутагава скорее всего даже его ровесник, Ацуши на первом курсе и что Чуя их самый лучший дружок. Хочется жутко пошутить, ведь все три парня натуральные геи. И, тот самый, скромный Дазай, что единственный из компании ещё не совершал каминг аутов. Может, он натурал вообще. Может, это и к лучшему. — Да вот, выбрались с Рю раз в год за покупками вдвоём! — счастливо поясняет Накаджима, искренне улыбаясь Чуе. — С кем это ты? — Акутагава настороженно смотрит на Дазая и тот как то сразу понимает, что свой авторитет в глазах неизвестного угрюмого юноши он уронил с треском. Как? Если они впервые в жизни встретились. — А, этот, — наигранно безразлично переспрашивает Чуя, кидая на Осаму томный взгляд, — это мой личный психотерапевт! Мы с ним вместе от матери убежали! — Накахара ловит испуганный взгляд Ацуши. — Как, вместе?! Как у тебя получилось? — Накаджима с любопытством смотрит на Дазая. Чуе не дают ответить на заданный вопрос. — Это тот самый «жираф», который «лечит» тебя от ориентации, Чуя-кун? — у Акутагавы в глазах холодное презрение и тихая ненависть. Бывает. — Я — Дазай Осаму, приятно познакомиться, — все же собирает свою вежливость в кулак Дазай, и протягивает узкую ладонь сначала Рюноскэ. Тот сухо пожал кончик пальца врача и сунул руку в карман, словно она была заражена. Когда шатен, внутренне изрыгая ругательства на светлую голову и тотчас одёргивая себя, ведь так нельзя, в конце концов, протянул руку и Ацуши, тот жутко переволновался и чуть не уронил корзинку на пол, освобождая кисть для пожатия. — Да, тот самый инквизитор против гомосексуализма, — спокойно отвечает Чуя. — Но мы сегодня просто так, гуляем, — ласкает слух это «мы». — Чуя-кун, зайдём в кафе? — жизнерадостно интересуется Ацуши, — мы с Рю как раз хотели перекусить! — Рю между тем незаметно убирал пачку обратно на полку. Ну, не при детях же! (Будем откровенны, на ребенка больше похож Ацуши, чем Накахара). — С превеличайшим удовольствием, — Чуя на секунду задумывается, скользя взглядом по лицу Дазая. — Вот он, например, не против! — Осаму моргнул, не успевая за ходом мысли подростка. Та-ак, опять за него всё решили. Он может привыкнуть. Накаджима счастливо улыбнулся и направился к кассам, повиснув на руке Акутагавы, что и так тащил несколько полных корзин для продуктов, оттягивающих его руки. А вот тележку взять слабо, да? Дазай разрывался между желанием умиляться этими двумя или же придерживаться антипатии к Ацуши — как, ну как забыть, что он делал с Накахарой? Хотя, вроде, Осаму не должно быть до этого дела. — Чё стоим, поезд уходит! — рыжий тянет Дазая за рукав к кассам, — и можно, в конце концов, обращаться к В-те-вам на «ты»?! — Только когда мы вне кабинета, — устало соглашается шатен, понимая, что по другому от него не отвянут, Чуя довольно кивает и направляется за своими голубыми друзьями.       Акутагава с Ацуши вываливают на кассу такое большое количество продуктов, будто собираются отсиживаться в бункере несколько лет. Столетнюю войну переживать. Осаму, у коего зрение было лучше, чем у Чуи, говоря другим языком, который был наблюдательнее Чуи, прекрасно знал, что эти двое, стоящие перед ними, намеренно забыли взять одну вещь.Ту самую, что так поспешно спрятал от Чуиных глаз Акутагава. Схах, несчастные люди. Даже как-то жалко, что ли. Помешали ведь.       Дазай стоял позади со скромными шоколадками и печеньками в руках, прикидывая, насколько сотен лет затянется попытка пробить всё это количество накупленного. Чуя, на правах самого маленького в компании, во всех смыслах, нетерпеливо перекатывался с пятки на носок, заложив руки за спину и вытянув губы вперёд, насвистывая прежний опенинг. Да где ж я его слышал-то, блять?!       Когда Акутагава расплатился своей кредитной карточкой, под вой Ацуши, что он слишком много тратится, Дазай со вздохом облегчения положил свои шоколадки перед кассиром, краем уха слушая и краем глаза смотря на тех троих.       В кафе было полутемно и уютно. Стены были покрыты выпуклыми плюшевым стаканчиками кофе, на каждый из которых Чуе обязательно надо было нажать ладонью. Акутагава скептически осмотрел все заведение и выбрал дальний угол, где не было посетителей. Дазай с мрачным удовлетворением поставил Рюноскэ диагноз: социопатия и социофобия. И то и другое. Да. Если бы не Ацуши, так резко меняющий окружение брюнета, никто не может гарантировать, что «Рю» не стал бы киллером или насильником. Или же не замкнулся в себе на бесконечность лет. — Что будешь? — Ацуши кладёт подбородок на плечо Акутагавы, заглядывая в меню. — Кофе, — сухо, по факту. Чуя нажал на очередной выпуклый стакан и тот оказался не плюшевым, а щитком электроэнергии. Накахара матернулся, проклиная его. — Какой? — незамедлительно следует вопрос от Накаджимы, всё-таки разговорить Рюноскэ — задача непосильного труда. — Такой же чёрный, как моя мрачная, прогнившая душа! — Акутагава смотрит на своего парня и не улыбается. Накаджима же заливисто смеётся и тотчас просит у бариста двойной латте со сливками и молоком. И кучей-кучей сахара. Взгляд Рюноскэ теплеет градусов на шестнадцать, стоит ему посмотреть на смеющегося беловолосого. Милый ребёнок. С первого курса гуманитарного. Ацуши тоже заказывает кофе, руководствуясь тем, что ему давно пора взбодриться. Дазай, что деликатно не напоминал о своём существовании, вопросительно посмотрел на Чую. Тот сидел за столом, сняв мокрые кроссовки и поджав ноги под себя, задумчиво рассматривая меню. — Что ты будешь, Чуя? — спрашивает Осаму, поправляя плащ на плечах подростка. — Спинно-мозговую жидкость. Твою, — на всякий случай добавляет Накахара. Ацуши, слушающий их разговор, осуждающе-ласково проворчал: «Ну Чу-уя», тот показал тигрёнку фак. Наверное… Это нормально, да?       Всё было ничего, пока эти трое амбалов, пользуясь совершеннолетием, не заказали себе алкоголь. Знают же с-собаки сутулые, что Чуе нельзя. Эта прекрасная идея поиздеваться над младшеньким пришла в голову, как ни странно, Дазая. Он довольно быстро ввел в курс дела двух других и они втроём, едва сдерживая дружеский, или какой там, злорадный смех, попросили принести им спиртного. Осаму, постоянно напоминая себе, что он не на работе, а значит ему можно, попросил виски со льдом, Акутагава портвейн, да такой, что шатен задумался над тем, что у Рюноскэ не такие уж и плохие вкусы, а Ацуши, нервно удостоверив подозрительного баристу паспортом, тихо попросил ликёр с шоколадом. Чуя, как оса, вился рядом с ними, злопыхая и ругаясь. — У-у, пи… пингвины контуженные, на зло-о же, — тянет он, сощурив голубые глаза. Дазай хихикает кашляет, конечно кашляет, в кулак. Ацуши улыбается, пряча глаза, а Акутагава просто кивает, согласно прикрывая глаза. — Ты не представляешь, как приятно издеваться над тобою, Чуя-кун, — спокойно замечает Рюноскэ, пригубив портвейна из бокала и задумчиво посмотрел на Ацуши. Тот вместе с Дазаем кашлял. Подавился, что ли? Таким образом, за столиком сидели четверо — трое из них пили алкоголь на правах совершеннолетних шпал, а Чуя в гордом одиночестве ел шоколадки, запивая апельсиновым соком. Да они издеваются, блять! Разговор развязался сам собой, Осаму все-таки, заставил, подружился с Ацуши, почти выкинув из головы неприятный факт о нём. Оказалось, что, Акутагава учится на том же факультете в том же институте, что год назад закончил Осаму. Как тесен мир! И да, Дазай правильно подумал, что они с Рю ровесники. Тот был всего на год младше. Ацуши учился в том же в институте, что выпустил такого блестящего ученика, как Дазай Осаму, на другом факультете и на первом курсе. Как говорится, вся жизнь впереди. Пока парни болтали, пальцы Чуи незаметно подбирались к виски Дазая, он же раньше не пробовал спиртного. Надо же когда-то попробовать, да? Никто не заметит, думает Чуя. Все слишком увлечены беседой, думает Чуя. Сантиметр за сантиметром тонкая кисть ползёт по столу, огибая салфетки и солонку, пока Накахара параллельно смеётся, собираясь рассказать какую-то историю. Какую, если не секрет? Акутагава скептически сложил руки на груди, сверля глазами чужую ладонь. Вот что за неудержимый ребенок? Ещё чуть-чуть… Чуточку… Чуя аж взмок от напряжения. Быстро схватит бокал, опрокинет в рот и будет счастлив, да? Или как этот алкоголь работает? Он серьезно думает, что его никто не видит? — думает Дазай. Дам по руке, если продолжит, думает Дазай. Вот упёртый самодур, думает Дазай. — Я ещё в тот день… — Ацуши прерывает громкий, звонкий хлопок, обиженный вскрик и падение Чуи со стула. Накахара поднялся даже раньше, чем раздалось: «Чуя-кун, ты в порядке?». Рыжий сверкнул глазами на довольного до чёртиков Осаму, тот изображал строгость и серьезность. — Ты ещё ребенок! — Дазай грозит Чуе пальцем, — тебе нельзя! — Накахара не затягивает со сдачей, и Акутагава с Ацуши наблюдали, как Осаму очень болезненно получил в печень кулаком. — Бить людей легко и просто, детям маленького роста, — хрипит шатен, за что получает ещё и по затылку. От клиента. Психотерапевт. Типа, што? Что? А вы не оборзели, мистер Накахара? — Захлопнис-с-те-сь! — Чуя от негодования забыл, как обращаться к Дазаю, шипя, как контуженная змея. — Чуя-Чуя, и вот тебе даже не стыдно, да? — Осаму качает головой, — пей свой сок из апельсинки и веди себя хорошо, договорились? Сейчас Чуя ненавидит ту, об колено долбанную, разницу в полгода, что отделила его от возможности попасть на первый курс универа и быть уже восемнадцатилетним. Ы-ы-ы. Акутагава скептически наблюдал за этим спектаклем, что-то пробурчал про бесплатный цирк с двумя клоунами, от чего чуть не получил вилкой в глаз. Вилка, если что, была с чужого столика, где миловались какие-то подружки. Да и плевать. Будем говорить откровенно, Накахара хоть и самый младший из всех, но если бы не рост, это бы не чувствовалось абсолютно. Подросток эрудированный, энергичный и общительный, сам по себе не глупый, короче, чудо, и все это качества не позволяют допустить мысли, что он тут сок апельсиновый пьёт во время попойки друзей и Дазая. Дазай же ему не друг, да?.. Вот только рост все портит. Рост, вес и лицо. Если верить матушке, у него смазливое девчачье лицо и Озаки считает, что именно из-за своего лица Накахара «заболел» гомосекусализмом. Мол, какая же девушка с таким женским личиком целоваться будет. Мать верна в своих словах. Чуя конечно же нет. Чую никто не слушает. Чуя перестал говорить. Все трое других парня понимают, что Чуя ещё совсем молодой огурчик в планах бессонных ночей из-за горящих дедлайнов, пустых холодильников днями, но полных ночью, по подработки. Попытка дотянуть от зарплаты до зарплаты. Все они знают, что Чуя ни разу ещё не курил под окнами своей аудитории, даже не целовался и не писал конспекты по два часа без остановки. Не спорил с ректором матом. Был не просвещен в институтских взрослых проблемах. Но Ацуши и Акутагава, а теперь и Дазай, в курсе, что зато Накахара уже совсем пожилой овощ в плане общения с родителями в плохом смысле слова. Единственный из всей команды геев, кто имеет настолько натянутые отношения. Ацуши вообще жил в детдоме, пока не познакомился в универе с Рюноскэ и спустя месяцы уговором не переехал к Акутагаве. Указанный выше вообще своих родителей видел только три раза в жизни и старается никогда не говорить на какие темы. Зачем? Ведь рядом есть светлое солнышко, заменяющее ему и мать, и отца. Не то что у Чуи. Дазай давно уехал от родителей в другой город и созванивается по видеосвязи раз в два дня. Он любит своих пожилых отца и мать и приезжает на каникулы и в отпуск. Скучает по ним и не боится их. Не то что Чуя. Родители Акутагавы знают, что тот встречается и спит с парнем и им нормально. Им всё равно, если говорить точнее. Ну спит и спит. Ну встречается и встречается, им то что? Вот бы так с Чуей. Родители Ацуши лишь с неба могут его проклинать или же нет. Накаджима уж точно не встретит неодобрение со стороны домашних. Ведь их нет. Иногда Чуе хочется, что бы у него тоже так было. Родители Дазая не спрашивали его ориентацию, он ни с кем не встречается, ни с кем не спит и всем троим нормально. И Дазаю, и его матушке с отцом. Зачем говорить об этом, когда у семьи есть много других приятных тем для разговора? Вот бы и Чуе так! А родители Чуи — похожи на геноцидов, что истребляют если не физически, то морально точно. Медленно подтачивают ножку, стержень, на коем балансирует слабая психика Накахары. Ему последние месяцы кажется, что он ходит по долбаному лезвию. Шаг в сторону – и он упадёт в пропасть без дна, утонет и захлебнётся в встречной неприязни родителей.       Время в кафе протекает так быстро, что когда Ацуши вспомнил, что им с Рю завтра ехать в другой город на сессию последнего, было около 8. Тотчас начались суматошные сборы пакетов, которые расползлись по полу всей кафешки. Чуя, который успел сгрызть все шоколадки и половину печенья, на пару с Дазаем, чуть не плача, прощался с друзьями. Это такая редкая возможность — встретить людей, которым на тебя не наплевать, которые тебя жалеют, любят и поддерживают. Это обидно, что они видятся так редко. До слёз. Чуя крепко обнимает Ацуши, прижимаясь щекой к ворсистому свитеру. Ацуши хороший. Добрый. Солнышко в темноте. Потом подросток подходит к Акутагаве, он помнит, что Рюноскэ не любит объятия, и что даже Накаджиме редко перепадают скупые тисканья. Накахара с печалью в голубых глазах протягивает лапку для рукопожатия, Акутагава сжимает ладошку и неожиданно притягивает рыжика к себе, обнимая за хрупкие плечи. Они увидятся ещё не скоро. Чуе хочется плакать.       Когда Осаму с Чуей выходят на свежий воздух, дождь всё ещё идёт, а небо такое темное, что после яркой кафешки глаза долго привыкают к мраку. У Накахары поджатые губы и блестящие глаза. — Знаешь, каждый раз, когда я с ними, мне кажется, что это глоток воздуха в этой жопе, — тихо произносит Чуя, Осаму удивлённо переводит на него глаза. Накахара не любит открываться чужим людям. Значит ли это, что скумбрия перестал быть чужим? Дазай не знает, что ответить, поэтому молчит, закусив щёку изнутри. Жалко Чую, думает Дазай. Хочу помочь ему, говорит подсознание. — Всё будет хорошо, — говорит Дазай. Чуя не верит. Он перестал верить людям. Даже Ацуши. Даже Акутагаве. Даже себе. Он усмехается, горько и резко. Так происходит каждый раз — после встречи с друзьями, с теми, о ком он скучал, Чуя прощается и резко становится выжатым лимоном. Унылой тряпкой. Глаза потухли, улыбка увяла и плечи ссутулились. Его никак не сравнить с тем Чуей, что две минуты назад шутил над Акутагавой, когда Дазай и Ацуши сгибались от смеха и уже рыдали от шуток младшего, а Рюноскэ не мог заставить себя сохранять каменное лицо. Вот это же не тот Чуя. Где наш? Где свой? Или везде, блять, враги? Да, везде враги, скажет Чуя. Акутагава и Ацуши свои, думает Чуя.

Дазай свой, думает Чуя.

— Пока, дальше я сам, — хрипло говорит Чуя, протягивая сложенный плащ и выходя из-под козырька крыльца в темноту, дождь, одиночество и отчаяние. Неправильно сложил эту мантию Снейповскую, но Накахара вообще не умеет. Чего не сделаешь ради этого придурка. — Пока… — запоздало говорит Осаму, провожая глазами худую фигурку Чуи, исчезающую в темноте, под упорными тяжелыми ударами капель дождя. «Нельзя было его одного отпускать» — думает Дазай, когда уже потерял Чую во мраке.