***
Самое ужасное для лечащего психотерапевта — если твой клиент впал в депрессию. В то время, как ты вкладывал в него свою душу и силы. Доносил до него истину. Тратил время от 17:00 до 18:00. И вы представляете, какой позор для самого врача, что он не смог помочь обратившемуся к нему человеку, а, получается, лишь ухудшил ситуацию? Пятно на всей его репутации. А если это только начинающий психотерапевт, что тогда? Но даже это не самое страшное. Если клиент сам записался и сам ходил, можно во всём его же и обвинить, и с новыми силами взяться за вытягивание его за уши из апатии. Но как смотреть в глаза родителей тех детей и подростков, кто нырнули туда с головой, прощально махнув лапкой на последок? Дазай пока не знает и знать не желает, но когда увидел у себя в кабинете Чую он содрогнулся и на полном серьёзе задумался над этим. Как говорится, ничего не предвещало ни беды, ни катастрофы, ни каких-либо других катаклизмов. Осаму отпустил предыдущего клиента пораньше и теперь, с плохо скрываемым нетерпением, ожидал Чую. Им предстояло о стольком поговорить. О прогулке с его друзьями, о той фразе, что бросил тогда подросток, перед тем, как испариться в темноте.»…— Знаешь, каждый раз, когда я с ними, мне кажется, что это глоток воздуха в этой жопе…»
Ну и конечно обговорить вечернее, если угодно, ночное сообщение, что Дазай получил в тот же день. Он всю неделю над ним думал. Чуя так ничего и не ответил на его вопрос и в сети перестал появляться. Стесняется что ли? Шатена грызло любопытство всё это время и он решил выжать ответы на свои вопросы любой ценой. Зря он что ли мучал свой мозг мыслями об этом за завтраком, обедом, перед сном и пока ехал на работу? Только, разве что, с родителями пока не обсуждал. В положенное время — пунктуальность Коё это нечто — в дверь постучались. Дазай, как хищник в засаде, выжидающий свою жертву, притаился, напрягаясь и быстро облизывая пересохшие губы. Ну же. — Входи! — кричит Осаму, поправляя карандашницу и двигая чашу с драже по ближе к креслу клиента. Эти конфетки Чуя просто обожал. Дверь открывается и оттуда вываливается что-то. Что-то, отдалённо напоминающее Чую Накахару. Почему так? Дазай сам не сразу понял в чём дело, просто почувствовал, что тот, кто стоит в дверном проёме и не решается зайти — вовсе не Чуя. Только его маленькая часть, искажённая до неузнаваемости. Иногда шатен проклинает в себе свою наблюдательность. Намётанным в институте взглядом он пару раз сканирует подростка, из-под пушистых ресниц, пытаясь догадаться, что именно не так. И заметил. Говорят, что психотерапевты, как псы — видят и чувствуют, что обычным людям и невдомёк. Так что и Осаму стал одним из сверхчувствительных. Мешки под глазами скошены к переносице, значит не от недосыпа, а от чего-то другого, чего — сейчас узнаем; волосы торчат во все стороны, казалось бы, что такого, но на самом деле это показывает, что человек постоянно запускает в них руки — признак нервозности; сами руки мерзко дрожат в воздухе, если ни за что не держатся; да и сама поза Чуи — напряжённо сведённые плечи и безвольно согнутые колени показывала на депрессивную усталость. Черт. — Спорю на косарь, мать даже не в курсе, — хмуро бурчит Дазай, растеряв первоначальный задор и мрачно кивает на кресло напротив, — проходи и садись, Чуя. Накахара сглатывает, облизывает обветренные губы и вороватой походкой подходит к столу. Садится на самый край кресла, поворачивая его так, что бы свет из окна не попадал ему на лицо — психологический трюк — так обычно делают женщины, в тени не видно эмоций, чувствуешь себя защищённым. Дазай вздыхает, что на этот раз произошло? И переводит взгляд обратно на дверь — Озаки что-то не видать. — А где твоя мама? — любезно интересуется Осаму, что бы хоть как-то начать разговор. Чуя при её упоминании сузил лазурно-голубые глаза и поджал потрескавшиеся губы. Вопрос остался без ответа. Ну и пожалуйста. — Выглядишь неважно, — подмечает Дазай, мысленно раскидывая картами из рукава как только мог, — что-то случилось? — предполагался новый вопрос, но вышло как утверждение и Чуя не стал отрицать замечания. Снова молчим значит. Так и запишем. — М-м, хотел обговорить с тобой по поводу нашей прогулки в прошлую пятницу, — аккуратно подкрадывается, пробивая дорожку к доверчивому подростку, что зря строил стены, — ты… Ты сказал тогда одну вещь… — Забыли, — хриплым голосом перебивает Чуя, сжимая кулаки с выпирающими костяшками. А почему мы такие сердитые? Нет, тут другое слово — не сердитые, а скорее апатично пассивно агрессивные. — Почему? — вскидывает брови Осаму, — мне показалось, ты говорил тогда вполне искренне! Чуя отмалчивается, садясь поглубже в кресло и с отчаянием оглядываясь, словно смог бы найти что-то, на чём можно было бы заострить внимание и перевести тему. Зря стараешься. Чуя изначально не был настроен разговаривать. Он хотел захлебнуться в депрессии и ненависти ко всему живому, а не вести светскую беседу с бесящим до колик Дазаем. Слишком дохуя произошло за одну неделю для Чуи и слишком мало для Осаму, чтобы обсуждать такие древние происшествия, как прогулка целых семь дней назад. Как бы Чуя хотел вернуться в то время, быть тем беззаботным существом, коим он был тогда. — Что ж, ладно, следующий вопрос — что за сообщение ты написал мне в тот же день? Оу. Чуя успел и забыть про это. Абсолютно. Запоздалое смущение пихнуло в бок локтем, но Накахара проигнорировал. Он уже устал. Господи, как он устал. Хочется просто сдохнуть, а не тратить время на пустую болтовню. Его эмоции остались там — в начале этой недели, где-то между вторником и средой, а теперь Чуя всего лишь хочет сдохнуть. Это не так уж и сложно, думает Чуя. Это чертовски страшно, думает Чуя. — Э-эй, Земля вызывает Чую Накахару! — Осаму щелкает у парня перед носом длинными бледными пальцами, рыжие ресницы задрожали и подросток затравленно посмотрел на врача. — Чуя, расскажи мне, что случилось, — мягко говорит Дазай, улыбаясь. Накахара решает отмолчаться. Он уже привык отмалчиваться. — Чуя, я никому не расскажу, я не обсмею, я постараюсь помочь и я не стану тебя осуждать! — Дазай прощупывает почву, обещая всё сразу, что бы знать, на что именно давить сильнее. Но Чуя холоден к любому из пунктов Дазаевской клятвы, словно не ему и говорят. — Чуя, — увещевания Дазая это нечто, пока он не переходит к шантажу и угрозам, — Чуя, я могу и у твоей мамы спросить всё, что с тобой случилось за эту неделю! Накахара смотрит на него непозволительно долго, сузив голубые глаза, прикусив губу и словно что-то прикидывает и высчитывает в уме. «Сказать не сказать?». — …Да так, ничего такого, — со слышимым скрежетом желания молчать дальше говорит наконец Чуя, сведя рыжие брови в переносице. Закушеная губа кровоточила. — Да неужели, — поднял брови кареглазый, склоняя голову к плечу и задумчиво осматривая Чую. Сжатые кулаки, нахмуренные брови, подрагивающий мускул на лице под левым глазом, затравленный взгляд, нервно смотрящий куда угодно, но только не на Осаму. Так стоп. Костяшки на руках! Дазай осторожно перегибается через стол и смотрит на чужие кисти рук внимательнее. Кожа потрескавшаяся от холода и его глупости, что не носит перчатки, руки бледно-снежные и только каждая фаланга ярко красная, словно ягоды рябины и тогда психотерапевт понимает, что снова не так с этим ребёнком. Кожа на костяшках сбита в кровь, кровавые коросты украшают их в плохом смысле слова, но никто бы не обратил внимания раньше, как раз благодаря тому, что это выглядит исключительно, как отмороженные участки кожи. Он с кем-то дерётся? Его кто-то избивает? Бьёт стены? На этот раз что с ним творится? Дазай задумчиво рассматривает сбитые в кровь чужие кисти и в голову приходит идея, не совсем соответствующая гуманному способу обычных врачей, но ведь Дазай не обычный какой-то там врач, он же сам Осаму-мне-закон-не-писан-Дазай. Так что вперёд и с песней, гимном СССР. Шатен поднимается из-за стола и, провожаемый угрюмым, настороженным взглядом, подходит к Чуе, что сжался в кресле, пытаясь слиться с серой мягкой обивкой. Накахаре максимально не нравится то, что задумал этот неуравновешенный, хотя он ещё пока даже не в курсе, что именно, но чует его сердце, что скоро на нём явно испытают какой-нибудь психологический приём, запрещённый в 34 странах мира. — Чуй, ты только… Только не волнуйся, — улыбается Дазай, как-то слишком сколото и Накахара, конечно же, начинает волноваться ещё сильнее, что этот уродец удумал? Дазай между тем уже вплотную подошёл к своему рыжему клиенту и склонился к нему, зная, что, возможно, этот своеобразный приём ему ничего не даст и он зря сотрясёт воздух и без того напряжённые нервы Накахары. Но не суть. Следом, когда Осаму убеждается, что Чуя не сводит с него сощуренных глазах, врач вздыхает и резко, так, что руку свело, внезапно замахнулся на Чую, сжав руку в кулак и даже начал опускать замах вниз с прежней маниакальной скоростью. Реакция Чуи подтвердила самые страшные предположения Осаму. Подросток молниеносно сжался в комок, прикрывая не голову, а живот и рёбра, пряча голову и крепко сжимая зубы, так, что на бледном лице выступили желваки. Дазай конечно же не собирался его бить. Он просто проверил, каковым будет рефлекс Чуи на угрожающую опасность. Он закрыл не голову, как делают любые, кого раньше не разу не избивали, а именно рёбра, потому что в большинстве случаев бьют именно туда. Накахара тотчас свёл челюсть, что бы не издать и звука, а обычно, когда на тебя кто-то замахивается и тем более бьёт, ты кричишь, взывая либо на помощь, либо для собственной мотивации. А вот когда тебя уже не первый раз подвергают одностороннему насилию, ты успеваешь запомнить, что лучше и звука не издать, не писка, не стона, в противном случае тебе же будет хуже. Осаму, проделав эти не сложные умственные заключения, разогнулся обратно, со вздохом понимая, что у Чуи снова возникли проблемы. Интересно, какие именно? Кто и за что решил его избить? Накахара не кажется тем, кто не в состоянии дать сдачи. Значит их было много. Черт. — Прости, Чуя, — сокрушённо говорит Осаму, хотя раскаяния в его голосе гораздо меньше, чем должно быть, психотерапевт встречается с чужими глазами, в которых до сих пор плещется прежний испуг, который медленно перетекает в гнев и ненависть. — Что это, чёрт возьми, сейчас было?! — Чуя выпутывается из клубочка в коий запаковался и смотрит на Осаму с прежней яростью. — Прости, — повторил шатен, поджимая губы и, неожиданно, поддаваясь неизвестному порыву, быстро обнял Чую, сжав чужие рёбра. Накахара ойкнул, но вырываться не стал. Когда Дазай отстранился и приземлился на своё законное место, в его глазах плескалось мрачное удовлетворение, и этот блеск в глазах Чуе очень не понравился. — Кто тебя избивает, Чуя? Взгляд подростка дёрнулся и остекленел. Спина выпрямилась и руки сжались на коленях в кулаки, явно не для того, что бы помочь хозяину и слова сказать. — …С какого перепугу т-Вы это взяли? — отчаянно хватаясь за соломинку спрашивает Чуя, сглатывая комок в горле. — Сопротивление бесполезно, — пожимает плечами врач, поправляя ровно стоящую карандашницу и Чуя думает, что это жест его безумно бесит, — если я сейчас попрошу тебя снять твою худи, мы там увидим не опровержимые доказательства и два смещённых ребра, — что же, зря он Чую обнимал? Конечно не зря! Дазай успел мельком прощупать чужое худенькое тельце, что бы быть уверенным в своей гипотезе и в том, что у парня как минимум 6 гематом, а может и больше. Осаму мысленно выстрелил в Чую в упор из пальцев-пистолета, ибо действительно, сопротивление бесполезно. — Какого чёрта…? — Чуя смотрит со смешанным ужасом и удивлением и Дазай с трудом заставляет себя не выпятить грудь, гордясь собой. Всё, Накахара, ты выдал себя с головой. — Я просто ванга, — скромно отвечает врач, и его длинные пальцы снова поправляют карандашницу. Чуя её ненавидит, — так за что тебя так? — не, ну надо же узнать в конце то концов, м? — Так ты же ванга, сам догадаешься, — возражает Чуя, закидывая руки за голову и ногу на ногу, псевдо-расслабленно устраиваясь в кресле. Вот с-собачонок, подловил на слове. Тьфу. — Ну Чу-уя, я истратил свой лимит на сегодня, — ноет Дазай, складывая губы трубочкой. Подросток скептически поднимает рыжую бровь закрывает сапфировые глаза, насвистывая какую-то простую мелодию. Пусть мучается, — и мы с тобой, вообще-то договаривались, что на «ты» ко мне обращаешься только вне кабинета. А здесь, будь так добр, ко мне на «Вы»! Чуя фыркает, не открывая глаз и невольно дотрагивается пальцами до рёбер, проводя по ним и морщась — и вправду смещение. Везение по жизни сопутствует ему всегда и везде, только успевай от больницы до дома и обратно. Но матушка то не в курсе. — Чу-уй, а твоя мама знает? — Дазай определённо ванга. Заискивающим голосом он произносит это с таким лицом, что хочется его прибить — знает же, говнюк, а всё равно спрашивает. У-убить мало. — Только попробуйте, — незамедлительно откликается Чуя, с перепугу переходя на «Вы», хотя не собирался. Осаму улыбается совсем не приятно и Накахара понимает — девиз Дазая явно звучит, как: «Попытка не пытка». — А-а, наверное ещё пока нет, — продолжает ломать комедию Осаму, хотя декорации за спиной с треском рушатся и падают, а грим потекшей краской слезает с лица, — может… Может мне стоит ей рассказать? — на самом деле, по хорошему и по правильному, Дазаю реально стоит рассказать всё Озаки. Но нельзя забывать, что это Осаму-я-не-как-все-Дазай, коему и закон и конституция фиолетовы одинаково. — Не надо, — цедит сквозь зубы Чуя, наполняя комнату натуральным ядом, — я, уф, ладно, так уж и быть, расскажу, только матери не надо! — губы Дазая растягиваются в усмешке и он облизывает их, готовясь к захватывающей и интересной истории. Чего пока не происходит. — Только пообещай, что ничего не расскажешь ей, и никому вообще! — Чуя серьёзно смотрит на психотерапевта. — Обещаю, — не задумываясь отвечает шатен, но встретившись с подозрительными глазами, сказал с более осмысленным выражением лица, — честное слово! Если я вру, то спать мне с Арнольдом! Губы Чуи дрогнули, но не больше. По его взгляду читалось: «Ты, вот, реально дебил или да?» и «Я бы такую возможность не просрал!». — Ну всё-всё, серьёзно тебе говорю, никому не скажу, обещаю! — Дазай проводит пальцами по губам, закрывая их на ключик и ключик кидая куда-то за голову Чуи. Тот даже проследил за его полётом, что бы убедиться, что он далеко. — Ну… Как сказать… — Чуя замялся, рассматривая теперь исключительно свои берцы в синих бахилах. — Говори прямо, — подсказывает Дазай, подперев щёку рукой и запуская в рот пару драже — наигранно расслабленная поза помогает клиенту сохранять спокойствие. Ну, то есть Осаму так думает, а на деле… — Да для тебя это всё шутки, чёрт побери, — вскидывается Чуя, совсем не так поняв развязный взгляд Осаму, — а у меня может серьёзные проблемы! — как он любит тянуть резину. — Всё-всё, извини, — шатен поднимает руки, сдаваясь в руки так не любимого им закона. — Не, ну ты лучше ещё этих дебильных конфет пожуй! — Дазай, как собачка, быстро и послушно отбрасывает взятые им драже в сторону, жеманно улыбнувшись, но получив в ответ такой взгляд, что спина прилипла к спинке кресла на веки вечные или до 18:00. — Всё, больше не буду! — примирительно говорит Осаму, но Чуя растерял к нему былое доверие. — М-м, так вот, о чём я? — а мне почём знать?! — О том, что у тебя какие-то серьёзные проблемы, — подсказчик шикарный. — А, да, — Накахара смутился и на бледных щеках выступил бледный румянец, а руки задрожали, — это… Короче, из-за школы. Лицо Дазая разом становится серьезным. Когда дела связаны со школой — это всегда большие скандалы, истерики, срывы и много-много нервов. — Они… В смысле одноклассники… Они… Короче-они-узнали-что-я-гей! — скороговоркой тараторит Чуя и Дазай ничего не понял. Тупоголовый пельмень. — Прости, что? — Осаму моргает пару раз. — Мои одноклассники узнали, что я гей. Оу. Вот это поворот. — И… И они решили, что тебя надо вылечить путем насилия? — Дазай сжимает кулаки до побеления, ибо его всегда бесит, когда кто-то обижает тех, кто меньше и слабее. Всех, кто слабее, скажет Дазай. Таких, как Чуя, думает Дазай. Чую, думает Дазай. — Типа того, — кривится подросток, снова надавливая пальцем на пострадавшее ребро и прикусывая губу, — или им просто не нравится, как я общаюсь с Тачихарой. Теперь ещё какой-то Тачихара. А что их так много-то? Почему нельзя свести количество его знакомых до минимума? Дазай одёргивает себя, когда понимает, что начинает ревновать Чую ко всему подряд. А Чуя ему вообще, чисто теоретически, никто. — А как ты общаешься с Тачихарой?.. — Да просто пару раз обнялись! Ничего такого! — вдруг взрывается Чуя, подавшись вперёд, — ну дал я ему булочку куснуть, чёрт возьми, им то какая в жопу разница?! Мы с ним даже не друзья! Просто знакомы ещё с началки! — Осаму даже не морщится от громкого голоса подростка и парочки не цензурных выражений, сам-то он не намного лучше, когда бесится. А бесится Чуя основательно. — Тише, тише, спокойней, — старший призывает к себе мировое спокойствие и умиротворение, — так вот из-за этого они, собственно, тебя и…? — И бьют, — заканчивает за него Накахара, полностью мрачнея, — да, именно. В первый раз они ещё и. Ещё и… — Чуя прикрывает глаза и закусывает нижнюю губу, не решаясь сказать. Дазай протягивает ладонь и накрывает его кулачок, не сильно сжимая. Мол, всё в порядке, не волнуйся. — Ещё и предложили в первый раз, что бы я им отсо… Совершил действия, э, девушки, с низким статусом в обществе. — Ого, — это вырвалось помимо воли Осаму. Он был поражён умением Чуи иногда находить такие сложнопроизносимые синонимы, при этом сохраняя вид раздолбая, умеющего лишь материться. Хвалю. Увидев выражение Чуиного лица, Дазай понял, что его безобидное на первый взгляд «Ого», приняли, как восхищение вовсе не подбором синонимического ряда, а тем, что с Чуей собирались и частично смогли сделать. — Нет-нет, я в том смысле, что удивлён, что ты такие слова вообще знаешь, — отшучивается шатен, боясь, как бы Чуя реально не убил его. Накахара явно не верит. Дазай поджимает губы и кабинет проваливается в тишину. Неприятную, давящую на нерву тишину. Психотерапевт рассматривает Чую и его больное воображение зачем-то рисует ему картину, что бы было, если бы тогда Накахару всё-таки заставили «совершить действия девушки, с низким статусом в обществе». К горлу подкатывает ком, а внизу живота, что уже совсем странно, затягивается давящий узел. Что за чертовщина? Дазай уже жалеет, что пообещал ничего не говорить Коё. Надо хоть руководство школы предупредить. Оповестить, что у них там с учеником творится. Избиение, возможно, попытка изнасилования. Знать наверняка, конечно, нельзя, но всё же. Вдруг Чуя об этом просто умалчивает? Кто же его знает? И проверить это уже точно никак нельзя. Только спросить на прямую и положиться на честность ответа. Всё равно что на угад выбирать один вариант ответа на вопрос из 200 и быть уверенным, что он правильный. Вот такая же гарантия истины. — И они… эм… Они ничего кроме… — Дазай выдохнул и заставил себя успокоиться и уже серьёзно посмотрел на Чую, тот хранил торжественное молчание по поводу косноязычья Осаму, — так, они только били и больше ничего? Упс. Мужчина, Вы как-то не правильно строите вопросы, не находите? Мне вот лично кажется, что как-то странно. — Да, насиловать они меня пока только собираются, — вот хер поймёшь, либо у Чуи юмор такой пришибленный, либо он ни хуя не шутит. — Ясно, — исчерпывающе ответил психотерапевт, подняв тёмные брови, — надеюсь, дальше планирования дело у них не дойдёт. — А я то как надеюсь, — ядовито ответил Чуя, позволяя себе сожрать практически всё драже из конфетницы. Стрессовая ситуация, честно говоря. — Сильно бьют? — тупо спросил Дазай, Накахара крайне выразительно посмотрел на него. Из взглядов Накахары вообще можно составить целую музейную экспозицию с соответствующими подписями: «Ты дебил?», «Ты меня заколебал», а вот тут, чуть правее знаменитый «Умри, тварь!». Пройдите, пожалуйста, сюда, здесь у нас уникальная коллекция серии взглядов из «Я хочу…»: «Я хочу убить себя», «Я хочу убить тебя» и «Я хочу есть», «Я хочу то, что у тебя в этой конфетнице» и так далее и тому подобное. Дазаю лишь интересно, увидит ли он когда-нибудь взгляд: «Я хочу тебя»? Наверное нет, так как его одаривают исключительно презрительно-убийственными глазками. А жаль. — Сильно, — соизволил ответить Чуя, закатывая рукав и демонстрируя тёмно-сине-жёлтые синяки и гематомы. Осаму содрогнулся, это должно быть чертовски больно. — А… А кровь была? — что ещё интересного спросите? — Была, — невозмутимо ответил Чуя, склонив голову в бок и рассматривая очень красивый ботинок в не менее привлекательной бахиле. Поняв, что такими вопросами он лишь расшатает себе психику окончательно, Дазай решил больше не экспериментировать с односложными ответами Чуи и стал сосредоточено осмысливать полученную информацию. Переваривать. Получалось вполне не плохо. Хотя и грустно, так как в избиение хорошего мало. Чуя не очень терпеливо ждал, пока бывший студент сможет доварить и дожарить всё, что ему было нужно, пока сам подросток быстро избавлялся от драже в чаше, от нечего делать снова рассматривая кабинет. Ску-ко-тень. Ничего интересного. Абсолютно. Младший даже не пытается скрыть зевок, сонно моргает и трёт глаза, задумчиво смотря на рыжую ресничку, оставшуюся на кулаке. — Не три глаза, морщины будут, — на автомате замечает Дазай, смотря расфокусированным взглядом над левым ухом Чуи, подперев подбородок руками. Накахара молча смотрит в ответ, ощущая весь дискомфорт ситуации, когда смотрят вот так вот — сквозь тебя. Сегодня Чуя мало говорит, думает Дазай. На этот раз Чуя много молчит, думает Дазай. И действительно, слишком уж много молчания сегодня от Чуи. Чересчур много. Даже голова болит от нескончаемого громкого молчания, давящего на нервы. Как его разговорить? — Ты точно уверен, что не надо говорить матери? — минуты через три спросил Дазай, молясь в душе всем богам, что бы Чуя не молчал опять. — Точно, — незамедлительно отвечает Накахара, нахмурив брови, — тогда придется рассказать, из-за чего всё это началось, а узнай она, то будет… — Осаму так и не узнал, что будет, но Чуя так скривился, что слова здесь явно были лишние. — И ты ничего не собираешься с этим делать? — осторожно спросил психотерапевт, потому что ведь правда, нельзя же просто терпеть избиения ни за что, даже толком не зная, только ли изобьют или ещё и отымеют как последнюю, кхм, как там Чуя говорил? Девушку с низким социальным статусом? — Почему же, собираюсь. Хотел перцовый баллончик купить, да только несовершеннолетним не продают, — Чуя сокрушенно качает головой. В голову Дазая снова стукает не самая полезная идея. — Тогда давай вместе сходим, и я тебе куплю? Прямо сейчас! — шатен кидает взгляд на часы, а потом вспоминает, что где-то за дверью матушка Чуи, — ах да, тут же твоя мама… — Сегодня я вообще-то сам, — Чуя старается не показывать, но он не против компании Осаму, — так что давай сходим, прогуляемся! Дазай улыбается и встаёт из-за стола, натягивая на плечи плащ.«Если приключения не идут к заднице, задница идёт к приключениям, потому что она независимая феминистка!»