— Какая Кёка? — в недоумении спросил Осаму, смотря туда же, куда был устремлён взгляд Чуи.
Впереди находились массивные кованные ворота, увешанные Новогодними гирляндами. В глубине парка виднелись горящие огнями аттракционы и яркие магазинчики. Везде были люди. Кучи народа волнами прибоя вливались через маленький пропускной пункт, заполняя собой парк. Как тут можно разглядеть какую-то Кёку?
— Да вон же о… Ой, делась куда-то, — Накахара часто заморгал, пристав на носочки.
— Не видно? — сочувствующе спросил Осаму. — Подсадить? — в ответ он получил такой взгляд, что язык прирос к небу.
— Тоже мне, шутник убогий, — проворчал Чуя, рассерженно фыркая. Помпон обиженно стукнул Осаму по лицу, когда подросток резко обернулся.
— Всё-все, не заводись, а то заставишь меня поверить в одну теорию.
— Что за теория? — Накахара перевел на Дазая яркие глаза, и психотерапевт улыбнулся:
— Люди маленького роста пытаются компенсировать физический недостаток повышенной агрессией к окружающим, — глаза Чуи наполняются до краев ненавистью, узкая грудь вздымается вверх, наполняясь воздухом для благого дела и через секунду Накахара разразился на всю площадь яростной бранью.
— Что и требовалось доказать, — прикрыв глаза, пожимает плечами Осаму, разводя руки в стороны.
Вдруг врача неожиданно схватили за ворот рубашки спереди и дёрнули вниз — резко распахнув глаза, Дазай встретился с бешеным взглядом Чуи, нежно голубые глаза сейчас напоминали по цвету Марианскую впадину.
— Ты варежку не разевай, а то вдруг лишние зубы появятся! — рычит рыжий, а с такого минимального расстояния Осаму снова замечает, что на щеках и кончике носа у Накахары золотая пыльца веснушек.
— Чуя! Нельзя быть таким грубым! — Осаму осуждающе качает головой.
— Каким род-
Чую кто-то задел локтем, попав между лопаток, и с тихим вскриком подросток повалился вперёд, цепляясь рукой за ворот чужой рубашки, одна нога зацепилась за другую, ускоряя падение.
Осаму успел лишь взмахнуть руками в воздухе, выпустив из рук сумку, та повисла на ремне, оттягивая плечо — увлёкая за собой к земле, и Дазай встретился носом и губами с Чуиными, чуть не задушившись ремнем сумки.
В этой позе они пробыли секунд пять, самых страшных секунд в жизни Дазая. Страшных и одновременно прекрасных. Но как только взгляд небесных глаз напротив прояснился, психотерапевта грубо оттолкнули, ворот рубашки натянулся, и его отпустили.
— Долбаный снег, — прошипел вместо извинений, которых не ждали, Чуя. Подросток вдруг быстро оглянулся, проверяя наличие рядом кого-то из знакомых. Проблемы не всегда нужны.
Дазай постарался не представлять себе разьярённую мать Чуи, которая могла их увидеть, если была где-то рядом, что устроит Осаму такую нервотрёпку, что страшно подумать. И действительно, как глупо получается: он должен «лечить» Накахару от гомосексуализма, а сам уже два раза с ним целовался. Это опасно не только для репутации, но и для психического здоровья обоих.
— Да, в таком снегу даже ходить нереально, — Дазай отчаянно меняет тему разговора. — И бегать тут тоже сложно. Особенно таким коротколапкам, как-
— Что?! Нюх потерял ненароком?
— Это сухие факт-
— В твои факты я не верю! — Чуя так любит перебивать людей. — Только практика! —
Накахара отставил одну ногу, наклоняя туловище вперёд и опять быстро осмотрелся, но теперь уже внутри парка. — Кто последний до той карусели — платит в кафе!
— Интересный способ решать вопрос оплаты на свидании, — хмыкает Осаму, а когда он моргнул, только моргнул, Чуи уже рядом не было. Где-то в метрах десяти, быстро удаляясь, мелькнула его фигурка. Помпон радостно бил по плечам, подпрыгивая над головой.
Осаму поспешил за Чуей, пробуксовав в растоптанном снегу пару метров.
Конечно, Чуя пришёл первый. Это даже не оспаривалось. Пытаться обогнать его равносильно самоубийству. Всё равно, что идти на поезд и кричать «задавлю!».
У карусели толкалось много народу. В основном, дети. Пока Дазай, восстанавливая дыхание, добирался до Накахары, к Чуе подошёл контролёр и спросил: где у мальчика родители.
Дазаю показалось, что Накахара научился убивать взглядом людей.
— Я родитель, — Осаму, подмигнув молодому контролёру, подошёл к Чуе сзади, кладя руку ему на плечо. — Точнее, я его…
— Папочка, — подхватывает Чуя, перебивая старшего, что делать категорически нельзя. — Я свободен? — это уже адресовали контроллеру, что замер с приоткрытым ртом. — Видимо, да, — Накахара разворачивается, уходя от карусели и Осаму видит, как крепко сжимаются в кулаки его руки, а голова втягивается в плечи.
— Папочка, значит? — риторически произносит Дазай, задумчиво потирая подбородок, догнав подростка, который уходил в сторону центра парка
— Это не я начал, — пожимает плечами Чуя. — В любом случае, даже при особом желании, как родитель, ты не мог стать мамочкой. Выбора мне не предоставлялось.
— И кто тебя так совратил, — напущенно осуждающе качает головой Осаму, хмыкнув в кулак.
— Твое присутствие, — огрызается Чуя, но вскоре плохое расположение духа покинуло его, ибо далеко не каждый день ты имеешь возможность сходить в парк за чужой счёт. Грех отказываться, как говориться.
Купив сладкую вату себе, только себе… Хотелось бы, чтобы только себе, но пришлось и подростку, Дазай предложил прокатиться на каком-то сомнительном аттракционе, похожим на центрифугу, завидев впереди яркий контрольный вход на аттракцион. Чуя проворчал что-то о том, что ребёнок здесь вовсе не он, но Дазай пропустил это мимо ушей, бабочкой упорхав к кассе.
Стебаться над Чуиным ростом и внешностью — это отдельный фетиш Осаму. Увидев табличку, что детям до 14 лет — 300 йен, но выше уже цена взрослого, шатен тотчас промурлыкал кассирше, упираясь локтём в стойку:
— Мне один взрослый и один детский, пожалуйста, — Чуя, медленно подходивший с выражением полной апатии на лице, услышав подобное, замер на месте, после чего глубоко вздохнул морозный воздух и с убивающим взглядом повернулся к Осаму.
— ЧТ-
— Шучу, — запоздало хихикнул Дазай, почти все части организма подсказывали ему, что он очень зря сказал то, что сказал.
— Беги, если сможешь, — по лицу Накахары Осаму понял, что бежать он всё-таки
не сможет.
Чуя наклонился, захватывая в ладони снег, и с разворота запустил твёрдый снежок в лицо Дазая. Тот улыбнулся и отклонился, пропуская снег над своих ухом. В глазах Чуи загорелся опасный огонёк. Подросток снова загрёб снега и швырнул им в шатена. Мимо. Воу, да тут кто-то нарывается на серьёзные неприятности.
— У тебя проблемы с координацией, Чу-чи, — широко улыбается Дазай, на что рыжий разъяренно рычит, опять промазав. Прохожие, спешащие посетить как можно больше аттракционов, неодобрительно косились на их увеселения.
Не выдержав ещё три промахивания, подросток слепил снежок побольше и неожиданно устремился к Дазаю, собираясь поразить цель с минимального расстояния. Цель имела все основания быть против подобного.
Но не успел психотерапевт отбежать в сторону, чтобы спрятаться за прохожими, как Чуя, подпрыгнув вверх, взметая в воздух комья снега, со всей силы запустил в его физиономию снег.
Хоть бы нос, что-ли, сломал.
Снег стек по физиономии Дазая вниз, забираясь под шарф и совершая поползновения к рубашке, отчего у Осаму появилась гримаса полнейшего ужаса и боли.
— Чу-уя, — взвыл врач, на что подросток криво усмехнулся, хмыкнув вслух. — Как ты мог так со мной поступить?!
— Это тебе за твои грехи, — наставительно объясняет Накахара, скрывая улыбку за суровым взглядом. — И за тупые шутки. Не смешно.
— А мне смешно, — с вызовом парирует Осаму, на что подросток закатывает глаза к высокому, морозному небу.
— Ты билеты покупать будешь?
— Я уже купил, — Дазай потрясает в руках двумя билетиками. Один фиолетовый, а другой нежно-голубой.
— Это твой, — Осаму протягивает Чуе голубой билет. Оба поняли скрытый смысл.
— Детский?! — взревел Чуя, прочитав билетик. — Ты за кого меня принимаешь?!
— За неадекватного ребенка лет десяти. А что?
Вместо ответа Чуя пнул ближайший сугроб, окатив шатена до пояса снежными хлопьями. Тот запоздало вскрикнул, но одежда уже расплывались мокрыми разводами. Накахара мстит жестоко и беспощадно.
На парных сиденьях «Центрифуги» было тесно и пахло новой пластмассой. Чуя, залезавший первый, нервно обратил внимание, что его ноги не достают до металлической подставки, ботинки повисли в воздухе, и ноги безжизненно болтались, как веревки, пока их хозяин нервно проверял крепление ремней.
Крутиться по кругу с усиливающейся скоростью на двойном сидении, когда из средств подстраховки один ремень, поручень на двоих и подставка для ног, до которой ты не достаёшь — экстрим, конечно, но Накахара чувствует, как сердце уже ёкнуло, защемив грудную клетку от предвкушения. Голова чуть кружилась, представляя заранее безумное верчение.
— Кто первый закричит — выполняет желание, — предупреждает Дазай, садясь рядом с Чуей и довольно ерзая, садясь поудобнее.
— По рукам, — Накахара с усилием отрывает пальцы от поручня и пожимает ладонь Дазая, но тотчас возвращает руку на место, передёрнувшись от страха. Рыжий не то чтобы любитель подобного.
Когда аттракцион дёрнулся с места, стряхивая остатки снега, внутри него заворочался механизм, надрывно гудя. Накахара судорожно вздохнул, прикрывая веки и вжимаясь спиной в кресло, прикрыв глаза. Спокойно. Дыши. Ничего такого не происходит. Обычный аттракцион.
Центрифуга затряслась, и кресла, покачнувшись, поползли вверх под наклоном. Все быстрее, быстрее. Главное не издать и звука. Проигрывать не хотелось.
Сидения подобрались к наивысшей точке и вдруг рванули с места, стремительно падая вниз, заходя на круг и снова поднимаясь. Тотчас люди с других мест завопили, завизжали и заорали. Чуя до побеления вцепился пальцами в поручни. Дазай упёрся ногами в подставку, закусив губу. Он, конечно, ничего не боится, но чёрт возьми, это все-таки страшно.
Центрифуга понеслась по кругу, пощелкивая каждый раз, когда Чуе и Дазаю счастливилось оказаться на самом высоком месте. Все быстрее, быстрее. Ветер свистел в ушах, Чуя в обрывках мыслей уловил радость, что снял шапку и оставил на земле.
Земля. Как хотелось на эту землю. Ноги беспомощно отставали от кресла, мотаясь туда-сюда, волосы развевались, путаясь перед глазами. Визг других не кончался.
Неожиданно, центрифуга дернулась опять, и ножка, на которой она стояла, стала подниматься вверх, к небу, не прекращая вращения.
В какой-то момент Чуе показалось, что они врежутся в деревья, но ничего подобного не происходило. А эта чертова карусель все поднималась, оставляя смазанные фигурки людей далеко внизу. Чуя с Дазаем отчаянно молчали, до боли сводя зубы.
Но всему приходит конец.
Долбаный аттракцион с бешеным толчком дернулся ввысь, и именно в этот момент кресла Чуи и Дазая совершали подъем на крутую ось.
Они заорали одновременно.
Чуя матом, Осаму просто расправляя лёгкие протяжным «ААА». Рыжий мертво вцепился в руку Дазая, нащупав ее лежащей на поручне чуть
выше. Врач продавил подошвой в металле светлый, блестящий след.
— Кто первый закричал? — перекрикивает свист ветра и вопли других безумных фанатиков Чуя, поворачивая голову к Дазаю, задирая подбородок.
— Не знаю, — вопит в ответ Осаму, давясь снегом, попавшим в горло. — Ничья?
— Никогда! — Чуя воинственно сводит брови в переносице. — Только борьба до полного разгрома те… Проигравшего! — шум не так уж и легко перекричать и Накахаре приходится сильно напрягать связки, дабы влить в уши Осаму как можно больше Слов Силы Джедая, когда от страха в животе затягивается узел.
Рыжему кажется, что если его будут пытать, то только так — на этой чёртовой центрифуге, на которой готовят не для полёта в космос, а уже для полёта ещё выше. В Царствие Небесное. Потому что Накахаре страсть как страшно. И под подобными пытками он расскажет всё что угодно, кроме, разве что, того, что он целовал Осаму и где лежит его заначка к Новому Году. Эти две вещи из него и щипцами не вытянешь.
В парке гремела музыка, сбивая и без того не громкий голос Осаму — Чуя не услышал, что ему говорил психотерапевт, но судя по выражению лица, ему запрещали использовать Джедайскую Силу Слова.
Когда пыточный аппарат опустился к земле и перестал вращаться так, словно хочет запустить всех к Акутагавовой матери, Дазай на полном серьёзе собирался искать на голове седые волосы. А Чуя так и не отпустил его руки, до боли вцепляясь ногтями в кожу психотерапевта, не замечая этого. Осаму решил сделать вид, будто ничего не чувствует.
На подгибающихся ногах Чуя, шатаясь, спустился следом за Осаму на твёрдую землю. Сделав пару шагов за ограду — к аллее, полной лавочек, деревьев и гуляющих, а главное высоких сугробов, Накахара наконец в полной мере ощутил под ногами поверхность, которая не уйдёт из-под тебя, и с выдохом облегчения рухнул в сугроб спиной, проваливаясь под тонкий наст. Обжигающий снег докоснулся до поясницы, но Чуя проигнорировал это, лишь судорожно вздохнул.
— Не лежи на снегу — заболеешь, — хмурится Дазай, но рыжий только прикрывает глаза, самозабвенно делая ангела.
— Нельзя быть такой букой, — мечтательно возражает Чуя, открывая глаза и смотря в высокое, морозное небо. Медленно кружились крупные пушистые снежинки, падая на лицо.
Дазай, возможно, наступая не только в сугроб, но и на свои принципы, подошёл ближе к Чуе, что было крайне опрометчивым поступком. Накахара тотчас воспользовался моментом, стремительно подорвался с места, бросив ангела не доделанным и схватил Осаму за ногу, дёргая на себя. Что тоже было очень опасно.
Шатен, со своей высоты телебашни, повалился вниз, в последний момент успевая сгруппироваться, и хлопнулся рядом с Чуей, зарываясь лицом в снег. Пушистые хлопья пересыпались на плечи и под шарфом запекло от холода.
Дазай испуганно вскрикнул, рыжий довольно захихикал, смешно морща нос. Осаму с усилием воли и физических способностей перекатился на спину, грудь тяжело вздымалась и опадала, словно Дазай не со снегом боролся, а с десятью тысячами диких варваров.
— Бака, — немного подумав, выдает Осаму, смотря на Чую. Тот лишь усмехнулся, высовывая кончик красного языка наружу, заодно поймав на него снежинку. Та тотчас растаяла, стекая по подбородку.
— Сам такой.
Накахара завозился, ложась на бок, подложив ладонь под ухо. Рука тотчас провалилась в снег и тот обжог незащищённую кожу запястья на стыке рукава куртки и варежки.
Дазай повторил его движения, игнорируя холод, пододвинулся ближе, рассматривая такое уже знакомое лицо напротив. От улыбки в уголках глаз собрались микроскопические морщинки. А сами глаза заставляли забыться в них, рассматривая разводы по радужке. Чёрные, глубокие зрачки были расширены, пожирая тёмно-синие прожилки в себе. Пушистые рыжие ресницы действительно были такими светлыми, что складывалось ощущение, что Чуя альбинос, за неимением лишь красных глаз.
Подросток затих под таким странным взглядом Осаму, приоткрыв губы, выдыхая в воздух пар. Где-то на заднем плане визжали люди с аттракционов, орала музыка из колонок и был слышен шумный говор посетителей.
От улыбки у Чуи на щеках были ямочки. Не большие, едва заметные. Сами скулы и щёки были покрыты морозным румянцем, разукрашивая фарфоровую кожу красными узорами. Дазай, не отдавая себе отчёта в своих действиях, поднял руку, поднося к лицу своего клиента.
Нежно-голубые глаза на секунду настороженно метнулись к протягиваемой руке, но потом вернулись к игре в гляделки, которая появилась сама собой.
— Что ты делаешь?.. — тихо спрашивает Чуя, когда тонкие пальцы без перчатки докоснулись до его щеки, вырисовывая неизвестный иероглиф. От этих прикосновений Накахара испуганно выдохнул, судорожно наполняя лёгкие вновь.
От звука голоса Чуи Дазай вернулся в реальность, тотчас отдёргивая руку и нервно улыбаясь. Дурацкая ситуация. Осаму рывком поднимается из сугроба, вставая на ноги и отряхиваясь с пугающими усердием. Чуя садится в снегу, внимательно наблюдая за действиями Осаму.
— Чуя… Мы ещё не были в комнате Смеха!
***
Чуя давно не проводил время настолько беззаботно. Для него последние два года жизни казались мутным пятном из смазанных воспоминаний о бесконечных стычках с родителями, комплексами из-за роста, осознанием ориентации.
А сейчас Накахара чувствовал себя на удивление спокойно. Умиротворяюще. И все, что волновало его чёрную душу в этот момент был вопрос, куда Дазай решил пойти на этот раз — на новый аттракцион или уже в кафе? Все проблемы были забыты и похоронены под плинтусом, даже забылось, что Осаму его психотерапевт.
— К-куда теперь? — проглотив морозный воздух, спрашивает Накахара, улыбаясь Дазаю.
— Я проголодался, — воет Осаму в ответ и тащит подростка за руку в сторону ближайшего кафе. Чуя лишь тихо улыбается в шарф, пряча лицо. В душе разливалось подозрительное чувство покоя и беспричинного ликования.
В кафе было тепло, и витал крепкий запах кофе. Деревянные столики накрыты кремовыми скатертями, а на стенах нарисованы зевающие коты. Чуя шагал на автомате, рассматривая рисунки, пока Осаму выбирал столик. Подальше от подозрительных взглядов людей, которые как один смотрели исключительно на переплетённые пальцы Чуи и Дазая. Как это произошло никто из них не ответит — руки сами, подвергнутые силе извне, подобрались друг к другу, сцепляясь крепко и на всю минуту.
— Что ты будешь? — приходится расцепить руки, чтобы сесть напротив друг друга. Дазай поднимает глаза от меню на Чую. Тот выглядывает из-за своего, как из бункера, всматриваясь в лицо Осаму.
— Я вот думаю… Думаю, произнести ту самую фразу как во всех сериалах на твой вопрос или нет? — Дазай пожимает плечами, подняв вверх уголки рта. Он вообще плохо понимает иногда, что говорит Чуя.
Тупеет. Стареет.
— Так ты выбрал, что ты хочешь?
— Тебя.
Дазай моргнул, сжимая в руках меню. Чиво.
— Так в сериалах говорят, расслабься, — усмехается Чуя, вольготно развалившись по дивану. Шутка прокатила. Мем удался. Счастье.
— Я и не напрягался, — бурчит Дазай, опуская глаза и рассматривая свои колени. Ну Накахара-у-меня-нет-тормозов-Чуя! Что вы себе позволяете? Вы думаете, у Дазая нервы стальные?
— Латте и двойной бургер.
— Что? — Осаму с непониманием посмотрел на Чую. Мысли уже успели улететь куда-то далеко от этого места.
— Говорю, заказывать буду латте и двойной бургер! — Накахара перегибается через стол, упираясь локтем в столешницу и стучит костяшками пальцем по лбу Осаму. — Не могу понять — ты тупой или глухой?
К столику подошла официантка, цокая каблучками. Прежде чем Дазай успел состроить привычную мину на лице, которую в обыкновении надевал при виде девушек — смесь напущенного безразличия с благосклонностью — прозвучал громкий, удивлённый и подозрительно радостный голос Чуи:
— Кёка?! — официантка подняла глаза от блокнотика, склоняя голову в бок. Тёмные пушистые ресницы девушки приподнялись, голубые глаза блеснули в свете ламп и губы растянулись в улыбке:
— Чуя, — мягкий нежный голос Идзуми так шёл её внешнему виду — на ней была красная рубашка, сверху чёрный жилет и юбка до колена чёрного цвета. Из-под новогоднего красного колпака с белым помпоном выбивались аккуратные пряди каре.
— Отлично выглядишь, — тотчас подмечает Накахара, и Осаму чувствует укол ревности в области грудной клетки. Хотя… Вроде Чуя, как бы, гей, и они, как бы, не состоят с ним в отношениях, дабы подобное происходило.
— Спасибо, — тише добавила Кёка, опуская глаза к полу, теребя свободной рукой край юбки. — Что будете заказывать? — небесные глаза стрельнули в сторону Осаму. Совсем не такие, как у Чуи. Абсолютно другие. Закрытые. Дазай ощущает почти физический дискомфорт от встречи с этими глазками. По ним нельзя прочитать душу — Кёка Идзуми вовсе не Чуя и открытой книгой эмоций и переживаний она становится не собиралась.
— Латте и двойной бургер. — Дазай быстро просматривает меню, чувствуя облегчение, когда смотрит не в зрачки официантки, а в полоски иероглифов. — И ещё капучино с… такояки.
— Будет через пару минут, — Кёка кратко кивнула, что-то чиркнув в блокноте ручкой с пушистиком на конце. Девочка с обложки, по другому не скажешь.
— О-о, Кёка, постой, — Чуя хитро улыбнулся и произнёс: — Сразу счёт принеси, хорошо?
Идзуми с секунду вглядывалась в лучащееся от предвкушения лицо парня, после чего просто кивнула и исчезла в кухне. Чуя проводил её спину глазами, постукивая пальцами по столешнице, после чего вернулся к созерцанию Осаму.
— А кста-ати, Дазай, ты знаешь, что официанты подают счёт тому, кого считают активом в отношениях? — Чуя закусывает нижнюю губу, смотря на Дазая с таким вожделением, будто он всю жизнь только и ждал этого момента.
— Абсолютно не кстати, — хмыкнул Осаму, но постарался тотчас замазать прозвучавшую резко фразу: — Ну, тут выбор очевиден.
Чуя замолк, смотря на Дазая, чуть прищурившись. Осаму невольно представил себя с Чуей в отношениях. На один краткий миг. Длинной в тянущую вечность. Актив — это вообще в обществознании такая дрянь по продажам. Приносит
активный доход. А не… Не эти ваши извращения…
В взбудораженном мозгу промелькнули сцены из сериалов с гомосексуальными отношениями. Дазай, на какой-то чёрт, подставил под главных персонажей себя со своим
клиентом и- Боже. Кровь прилила к лицу и ушам, словно сейчас сварится заживо и шатен спрятал лицо в руках. Чуя заливисто расхохотался, явно представив себе нечто подобное.
— Ками-сама-а, — протянул Осаму в руки, утыкаясь носом в ледяные с улицы пальцы. — Чуя, вот кто тебя за язык тянул?.. Не отвечай! Это риторический вопрос, пожалуйста, избавь меня от своей богатой фантазии!
Как раз в этот момент вернулась Кёка, балансируя в воздухе подносом. Чуя с предвкушением посмотрел на девушку, заметив в её левой руке счёт. Сейчас будет смеш-
Идзуми, с абсолютно спокойным лицом, положила счёт перед Чуей, расставляя по столу содержимое подноса. Повисла секундная тишина, после которой людное кафе сотряс дикий смех Дазая.
Рыжий предпочел слиться с кожаным диванчиком, распахнув глаза и открывая и закрывая рот, пялясь на чек как на левую, отгрызенную в неравном бою лапу тарантула.
— Кёка, — простонал от смеха Чуя, зарываясь пальцами в волосы. — Ты… Т-ты хоть представляешь что ты сделала?..
Девушка качает головой. На лице нет и капли улыбки. Иногда кажется, будто она вообще не умеет улыбаться.
— Ты только что сотворила из меня жестокого альфу, — сообщил Чуя, давясь смехом. Осаму, умирая от смеха, стукнул по столу ладонью и стек по нему вниз, цепляясь дрожащими пальцами за скатерть.
— Прости? — Идзуми наконец понимает в чем дело и легко поддевает пальцами счёт, перенося его на сторону Осаму. — Что ж, теперь мне тебя даже немного жалко, — Кёка щурится, выдавая внутренний смех. Чуя заходится приступом
эпилепсии хохота, а под столом слышатся завывания Дазая.
А Чую, всё-таки, жалко
.
