Неизлечимо

      Накахара был в кафе от силы раз пять. Три раза с матерью — два с Дазаем. Когда посещал эти заведения с матерью, он обязан был сидеть с прямой спиной, молчать и ничего не клянчить. Потом чинно проглотить то, что выбрала матушка — ведь только она знает, что Чуе можно, а что нет. И каждый такой поход заканчивался чуть ли не депрессией, ибо стоило Накахаре поднять глаза от тарелки и оглядеться — он видел радостные лица окружающих, слышал их смех, возню детей. Для всех поход в кафешку был чем-то вроде праздника. Микро радости. И только Чуя ощущал в этом пугающую необходимость организме в еде, и не дай Бог он ещё перепутает вилки и ложки, если кафе уже с добавкой: «-ресторан». С ним после этого могут перестать разговаривать. Так что можно представить себе, что ощущал подросток, когда ему предоставили выбор в еде и смех за столом. Это казалось чем-то невообразимым. Что-то за гранью, и пару раз Чуя с щемящим чувством ждал, что всё окажется красочными декорациями и полетит в Преисподнюю, разойдётся по швам, потрескается и осыплется, прежде, чем Чуя успеет попробовать вкус свободы и свой бургер. Но ничего никуда не летело, что казалось ещё более невероятным. Сон? От внимания Дазая не ушло внутреннее состояние подростка. Его нервно сжимающиеся в кулаки руки под столом, снующий туда-сюда взгляд. Накахара сглотнул, облизывая губы, заёрзав на диване под вопросительным взглядом Дазая. К принесённому бургеру Чуя так и не притронулся. — Почему не ешь? — Осаму кивнул подбородком на остывающий фаст-фуд Американской кухни, параллельно стаскивая с плеч пальто. Куртка подростка уже лежала рядом с ним на диванчике. Чуя в ответ пожал плечами, закусив губу и выдохнув весь воздух из лёгких через нос, втягивая живот и распрямляя плечи. Шатену это не понравилось абсолютно. В конце концов, они пришли сюда отдыхать, а Чуя выглядит так, словно его усадили на электрический стул и в любой момент могут нажать на кнопку пульта. — Чуя, что случилось? — доверительно спрашивает Осаму, потянувшись через стол, и провел по плечу Чуи пальцами, опускаясь вниз и нашарив его ладонь. Мягко накрыв её, психотерапевт поднял руку вверх, упираясь локтём в столешницу и призывая Накахару сделать так же. Тот молча наблюдал за манипуляциями врача, расфокусировав взгляд. «У меня паранойя, почему-то хочется плакать. А также неконтролируемое желание тебя обнять. Мне очень страшно. Я не привык к тому, что в кафе можно вести себя так. Когда были Акутагава и Ацуши было легче. Я боюсь. Но я не хочу нагружать тебя своими проблемами». — Ничего, — Чуя улыбается уголками губ. — Врёшь, — спокойно парирует Осаму, Накахара вздрагивает и затравленно поднимает на него глаза, прокусив губу до крови. Накахара молчит. Шатен вздыхает, и осторожно, чтобы, видит Ками-сама, не спугнуть, опускает пальцы к ладони Чуи и медленно раздвигает их, пробиваясь между пальцами подростка. Переплетя их таким образом, Дазай аккуратно сжал чужую узкую ладонь и погладил большим пальцем костяшку указательного пальца клиента. Клиент упорно молчал. — Чуя. Ты можешь довериться мне. Я выслушаю. Мне не всё равно. Я никому не расска- — Почему? — резкий голос заставил Дазая оборваться на полуслове. Он поднял взгляд от их ладоней и посмотрел в лицо Чуи. Глаза подростка были направлены прямо на Осаму. Кожа вокруг них немного покраснела, а рыжие ресницы слиплись между собой. Это Осаму повергло в небольшой шок. — Что с тобо- — Ты не ответил, — второй раз перебивает Накахара, сжимая руку Дазая в ответ. — Почему тебе не всё равно? Почему тебя волнует то, что со мной происходит? «Потому что я успел влюбиться в тебя, дурашка». — Потому что… А-а… Ты стал для меня… Близким? То есть… — Дазай замолк, понимая, какой бред несёт. Сделал дыхательное упражнение, собрался с мыслями. — Я хотел сказать, что мы с тобой довольно сблизились. Я отношусь к тебе как к др… — «Кому я вру?». — …Как к человеку, который мне дорог, поэтому я волнуюсь за тебя…? — Осаму никогда в жизни так не лажал. Ему аж стыдно стало, так, что щёки покраснели. Захотелось провалиться под землю, а желательно ещё ниже. Дазай ожидал многих реакций на свои слова, но не зря Чую называют непредсказуемым. Голубые глаза медленно наполнились слезами. Губы едва заметно задрожали, и Осаму готов поклясться, что услышал тихий всхлип. — Чуя… Прости, я сказал что-то не так? — в замешательстве спрашивает Осаму. От вида такого Чуи — плачущего, беззащитного, уязвимого, в голове рушились стереотипы о нём и появлялось липкое чувство жалости. Накахара говорил, что не любит, когда его жалеют. А вот правда-ли это? — Нет, всё нормально, — голос у рыжего дрожал и прерывался. Он ещё не оставлял попыток сдержать льющиеся наружу слёзы, перемешанные с удивлением от услышанного. — Я тоже… Для меня тоже… дорого наше общение. — Правда? — преувеличенно радостно воскликнул Осаму, специально не скрывая фальша. Может, пусть это всё будет чёртовой шуткой? — Но не очень, — недовольно пробурчал Чуя. Желание разрыдаться отступало благодаря этому восклику Дазая. «Правда?» — словно шатен прекрасно понял сарказм. Как будто догадался, что Чуя выдумывает. Как будто понял, что это чистая правда. «Правда?» — правда. Правдивей не бывает. После этого обоюдного признания за столиком повисла неловкая пауза. Чуя научился молчать так, что о его существовании начинают забывать на второй минуте. Но иногда ему это не помогало. Поэтому в обществе Дазая его молчание наоборот выдавало его с головой, выпячивало вперед. Акцентировало внимание на его персоне. Ля-мажор. — Так… Кхм… Что тебя беспокоит? «Твое неожиданное признание. Меня пугает разница между тем, как мы с тобой здесь сидим, и как сидел с матерью. Мне просто непривычно здесь торчать в атмосфере спокойствия и какого-то праздничного настроя». — Нет, уже ничего, — Чуя зло проводит кулаками по щекам, размазывая их сильнее и шмыгает носом, смущённо пряча глаза. Он что, ба…девка какая-то? — Опять врёшь, — осуждающе произносит Осаму, склонив голову к плечу, чуть сильнее сжимая их руки. Чуя раздражённо пожал плечами, а глаза снова, чёрт бы их побрал, наполнились прозрачной жидкостью. Ну и вру. Ну и пусть. — Всё хорошо, Чуя, не волнуйся. Плакать — это нормально, я уже говорил тебе. Это не признак слабости. Вовсе не обязательно подобного стесняться. Всем нужно выплакаться, — Осаму чуть слышно вздыхает и поднимается с дивана, провожаемый испуганным взглядом Накахары. — Надеюсь, тебе всё равно на мнение окружающих, — подмигивает психотерапевт, потянув рыжего на себя вверх за руку. Подросток ничего толком не успевает понять. Всё происходит слишком спонтанно. Осаму ставит его на ноги, подтягивает к себе и крепко обнимает за плечи и талию, утыкаясь носом в его макушку. После этого загребущие лапы Дазая утаскивают растерянного Чую за собой снова вниз. Проходит секунд десять, прежде, чем Чуя понял, что произошло. Дазай снова сел на кожаный диванчик, чуть отпихнув ногой столик, а Накахару увлёк к себе на колени, легко перекидывая ноги рыжего на одну сторону, а с другой стороны придерживая его спину. — Ты что делаешь, придурок, — приглушённо воёт Чуя в свитер Осаму, в изнеможении вцепляясь пальцами в чужие плечи и полностью пряча лицо в ворсяных нитках свитера. Стало как-то пугающе параллельно. Плевать. Фиолетово. В крапинку. — Поплачь, Чуя. Лучше здесь, чем держать всё в себе, — горячий и неожиданно громкий шёпот звучит словно прямо внутри головной коробки. — Не… Нет. Тут Кёка и другие, я не-не могу, — слабо сопротивляется Накахара, сжимая зубы и зажмурившись до звёздочек перед глазами. — Всё нормально, просто доверься мне, — продолжает свой упорный шёпот Осаму, невесомо поглаживая Чую по спине и позвонкам одной рукой, а в другой продолжая сжимать безжизненно повисшую ручонку подростка. И Чуя доверился. Впервые в жизни он кому-то доверился осознанно. Не под психическим давлением не сформировавшейся личности в детстве, как часто бывало с матерью. А полностью (ему хотелось верить, что именно так и есть) самостоятельно. Заходясь слезами страха и просто нестабильности подросткового бытия, рыжий запомнил чётко только одно — шёпот Осаму на ушко и его нежные поглаживания. А ещё Чую нереально приземляла вторая рука психотерапевта, просто держащая его ладонь. Придавливала к реальности, удерживала в сознании. Ощущение тепла между своих пальцев заставляло слёзы течь быстрее. Он кому-то нужен. Кому-то не плевать на него. Дазаю не наплевать на него. Это, уже давно забытое, чувство нужности кому-то радовало и спугивало одновременно. Чуя облизывает губы от солёных слёз и тремя глубокими вздохами заставляет себя успокоиться. Ну почти. Главное, что понял Накахара — за последний месяц он плачет больше, чем за несколько лет до этого вместе взятые. — Что со-со мной происходит? — между всхлипов спрашивает Накахара, упираясь в грудь Дазая лбом, чтобы его голос было слышно. — Не могу сказать точно, Чуя, — мягко отвечает Осаму, не оставляя своих проглаживаний. — Может, просто нервные срывы из-за постоянного напряжения. Либо, адаптация к смене обстановки. Я говорю про твои приёмы у меня. Раньше тебе не доводилось так много открываться кому-либо, верно? — получив тихий кивок, Дазай продолжал копать. — Или дело в том, что это накопилось в тебе за последние годы и сейчас идёт выплеск эмоций. А может просто период эмоциональной активности. Здесь есть очень много вариантов, Чуя. Рыжий медленно затихает, уплывая в ощущения поглаживаний по своей спине. Накахаре становится понятно, почему коты ловят такой кайф, когда их гладят. Чуя помимо воли растёкся по Осаму балдеющей лужицей. Слёзы почти высохли на щеках, а плечи только иногда вздрагивали, уже чисто на пост. рефлексах. Забылось, что Чуя сидит на коленях Дазая, и что на них во все глаза пялится пол кафе. Рядом с Осаму Чуе становится резко наплевать на мнение окружающих. Ну считают его «нехорошим человеком» и пусть. Подростку вертикально параллельно. — Успокоился? — Чуя с усилием отлипает от свитера. Накахаре кажется, что он пропитался изнутри лёгким, терпким ароматом Дазая — сухими кофейными зёрнами и молочным шоколадом со сливками. — Вроде бы, — Чуя наконец полностью отрывается от Осаму, поднимая на него чуть красные глаза. Дазай тотчас улыбается и протягивает руку к его лицу, расцепляя замок их рук. Осаму заводит пальцы за ухо Чуи, большим проводя по его щеке, вытирая оставшиеся слёзы. От этого, невинного казалось бы, жеста Накахара покрылся новыми красными пятнами. — Спасибо не скажу, — предупреждает на всякий случай рыжий, шмыгая носом. — Не сомневался, — Дазай усмехается, пробегаясь пальцами по позвонкам узкой спины и ловя кайф педофила, когда чувствует незамедлительный отзыв тела Чуи. Так стоп- — У тебя так тепло, — Накахара ёрзает на коленях своего психотерапевта, садясь поудобнее и в расслаблено вытягивая ноги вперёд и вверх, почти закидывая их на спинку дивана. — Ну, так не уходи, — шепчет ему на ухо Дазай, свободной рукой придвигая к Чуе его бургер и кофе. — Не уйду, — тихо шепчет в ответ Накахара, принимая стаканчик и припадая к нему губами. Внутри Осаму что-то щёлкнуло и сошло с орбиты. Расплываясь, прости Ками-сама, радужными разводами.

***

Поймать Кёку и вытащить её на разговор не удалось. Она лишь забрала поднос с оплаченным чеком и, странно улыбаясь, исчезла среди столиков. Её улыбка сочетала в себе убийственное комбо шиппера и пофигиста одновременно, от чего Чуя начал волноваться, что выглядит слишком компрометирующе на коленях шатена и было бы правильнее поскорее покинуть место восседания. Но пальцы Дазая уж слишком сильно сцепились на его животе в замок, что даже при должном желании Накахара был не в состоянии слезть. Не то чтобы он пытался. Чуя всё ещё ощущал стыд за свой новый неконтролируемый срыв. В очередной раз Накахара выставляет себя Дазаю с такой стороны — слабый, беззащитный. И хотя Осаму всеми способами убеждал его в обратном, и что мальчики не плачут это лишь мерзкие стереотипы, подросток был непреклонно смущён. Разговорить его в таком состоянии было заданием непосильным. — Будешь ещё что-нибудь заказывать? — Угу. — Что? — Не знаю. — Можешь выбрать из меню. Хочешь коктейль? Пожимание плечами. — Может, какую-нибудь газировку? Снова пожимание плечами. — Или что-то более сытное? — Как хочешь. Дазай почувствовал, как под кожей расплывалось покалыванием раздражение, перекочевав по сосудам прямо в сердце и обратно, доставая до пальцев ног. Спокойно. Чуя просто боится. Стесняется своих слёз. Тут работать и работать до позеленения. Но Дазай на то и психотерапевт, чтобы сокрушать устоявшиеся стереотипы. — Тебе не жарко? Пожимание плечами. Осаму набирает в лёгкие воздух и хватает Чую за плечи, поворачивая к себе и, прищурившись, посмотрел прямо в растерянные глаза напротив. Будь Дазаева воля, он бы просто залип на эти глаза и больше ничего в своей жизни не предпринимал. Эти глаза были без каких-либо примесей других цветов. Ни зеленого, ни фиолетового. Идеальные оттенки океанской воды и неба. А когда Чуя злится, его радужка темнеет и кажется, что туда резко подмешивают яркой гуаши насыщенного ультра синего цвета. Но Накахара никогда об этом не узнает. — Послушай меня, Чуя, — Осаму кладёт обе руки ему на чуть влажные щёки и чувствует тепло. — Ты не должен стесняться своих слёз, — Дазай произносит всё с расстановкой, акцентируя каждое слово. — Это. Нормально. — Накахара часто моргает от растерянности и чуть приоткрывает потрескавшиеся в уголке губы, скользя зрачками по лицу напротив. — Да я и не… — Чуя замолкает сам, понимая, что его ложь уже научились определять. — Может, всё-таки поведаешь мне, что тебя так волнует? Я битый час пытаюсь вытянуть из тебя хоть словечко, — скулит Осаму на последней фразе, заискивающе заглядывая в лицо Накахары. Тот тотчас отводит взгляд. — Мне… Страшно, — выдыхает наконец подросток, сжимая руки на коленях в кулаки. — Я никогда раньше не… Не проводил время в кафе подобным образом, — тщательно подбирая слова, Чуя чуть дёргает уголком губ, выдавая стресс. — Обычно, я был здесь только с матерью, — Накахара не замечает, как дёргается от этого прозвища Осаму. — И мы всегда были в кафе исключительно по делу. А тут… Мы… Ты… И я… Всё так… Навалилось разом. Мне очень… не привычно? — рыжий выдаёт смешок, втягивая голову в плечи и замолкает окончательно. Дазай понимающе кивает и осторожно обнимает Чую. Ещё пара таких объятий и он станет фетишистом на тему прикосновений к Накахаре. Под пальцами чувствуется его хрупкость и миниатюрность, а зная, какой у него характер, в животе ворочается какое-то ненасытное чудовище, разевая пасть и утробно рыча, царапая стенки желудка. И когда Чуя ведёт себя так — открыто, уязвимо-тихо, то Осаму всё сложнее сдерживать это чудовище. Гормоны? Вроде их время отлетело, нет? Накахара неожиданно отвечает на объятия, просовывает руки под локтями врача и закидывает ему их за шею, пряча лицо в его шее. Чувствуя рваное горячее дыхание на оголённой шее Дазай готов поклясться, что орбита полетела ещё дальше того, что с неё сошло.

***

Иногда Осаму кажется, что он сходит с ума. И всё бы ничего, если бы его безумие приносило ему все вытекающие проблемы и он мог бы проконсультироваться у специалиста, наглотавшись прописанных в рецепте таблеток, но нет. Это сумасшествие приносило ему кайф-ф. Дазай чувствовал, как из-под ног уходит земля, и он с радостью падал в объятия неадеквата. Но если бы его безумство было посезонным или же сплошным, но тут снова ждёт облом. Шарики за ролики и ролики за шарики заходили и выходили только в том случае, когда Осаму удавалось перехватить взгляд сапфировых глаз. И Дазай готов закинуться чем угодно и в каком угодно количестве, только бы вернуть себе контроль над разумом и телом. Ибо эта власть становилась всё призрачнее с каждым часом. — Чу-чи, как смотришь на то, чтобы вернуться к истокам нашей прогулки? — Осаму, борясь сам с собой, всё же заглядывает в чужие лужицы-глаза. Лицо Накахары посерело. На глаза упала тень и чёлка волос, скрывая их от голодного взгляда Осаму. Чуя нервно дёрнул уголком губ и кивнул, тихим голосом произнося что-то между «Нет, даже не мечтай» и «Да, нам уже пора». — Э-эй, Чу-уя, всё не так уж и плохо, — растягивает гласные Осаму, опираясь на чужие узкие плечи и притягивая к себе подростка. — Мы же ещё встретимся! — Дазай поднимает голову вверх, смотря на потемневшее небо и тихо хмыкает в складки шарфа. — Не хочу домой, — глухо произносит рыжий, уставившись себе под ноги и пиная небольшой снежок. Дазай прикусил язык, неловко замолкая. Здесь он бессилен. Максимум, что он может сделать — заставить Чую позабыть о домашних проблемах в те минуты, когда они остаются вдвоём. И психотерапевт свято несёт эту миссию, водрузив на плечи данный крест. Главное — желание и рвение. Остальное либо само приложится, либо придётся собственноручно прикладывать. — Может, всё ещё образуется, — неуклюже бубнит Осаму, сжимая в кармане пальто руку в кулак до такой степени, что ключи больно впились в ладонь. Накахара горько хмыкает, поднимая на него глаза, и качает головой. — Только не в моей семье, Дазай-сан. Осаму заметил, что всё-таки ему больше нравится, когда Чуя зовёт его Скумбрией или просто по фамилии. Это уважительное «-сан» звучало уже не уважительно, а как-то по-издевательски. — А у тебя как? — интересуется Чуя, стараясь сменить тему и перевести стрелки на растерявшегося врача. Осаму на вторую секунду уже втыкает, что они говорят о его семье и старается поскорее ответить, чтобы не затягивать паузу. — Мои родители живут в Тоёкаве. Я оттуда родом. — Осаму мечтательно задирает голову вверх, рассматривая первые звёзды. — Там очень красиво, — Чуя удивлённо смотрит на Дазая снизу вверх, приоткрыв рот. Осаму выглядел… Счастливым. От воспоминаний. У Накахары такого не было. — Мы жили в небольшом частном домике. Потом, с подачи Йосано, я поступил в медицинский, а ещё позже переехал сюда. — Йосано, это…? — Моя знакомая, — шатен кидает на притихшего подростка взгляд. — Знакомы через родителей. Я для неё сын маминой подруги, — усмехается психотерапевт, смешно сдув с носа чёлку. — Но я младше её почти на четыре года, кто-то, типа младшего братика. — Ну нихуя младший, — бурчит Чуя, демонстративно запрокидывая голову, чтобы указать на «гигантский» рост, Осаму лишь добродушно улыбается. — Мы с родителями… Вполне дружны. Я бы сказал, у нас тёплые отношения. Теперь, — последнее слово Осаму произносит с таким акцентом, словно до этого в его жизни происходило некое дерьмо. Такое дерьмо, что даже ничего несведущему Накахаре стало не по себе. — После моего семнадцатилетия, — добавил зачем-то Осаму, запуская руки глубоко в карманы и осматриваясь с таким интересом, будто они на Луне. На немой вопрос Накахары, Дазай сколото улыбнулся, растягивая губы в странном оскале. Глаза врача потускнели, и Чуя уже ненавидит себя за то, что вообще затронул эту тему про семью. — Ты не должен… — Знаю, — бодро перебил шатен, отворачиваясь от подростка и нервно шаря руками по карманам — старая привычка, он все ещё надеется найти сигареты. Он бросил курить шесть лет назад. Чуя замолкает окончательно, закусывая губу и смотря под ноги с безумным рвением найти как минимум миллион одной бумажкой. В голове вертятся проклятия на свою голову. Зря он начал этот разговор. Молчал бы в тряпочку, было бы лучше. В полнейшей тишине они доехали до школы, от коей пути расходились. Чуя пару раз порывался что-то сказать, даже рот открывал, но стоило посмотреть на мрачного Осаму, как все слова застревали в глотке, отказываясь выходить. Накахара их понимал. Спрыгнув вслед за врачом с подножки автобуса на землю Накахара неудачно поскользнулся, и, нелепо взмахнув руками, испустил испуганный писк раненного животного. Дазай среагировал быстрее, чем Чуя успел поцеловаться со снежной, грязной кашей. Шатен схватил подростка за локоть, сохраняя в вертикальном положении. Рыжий, у которого перед этим в глазах потемнело, с трудом выдавил благодарность. Молчание давило хуже бетонной плиты, вязкое, затягивающее, оно не давало вздохнуть. — Спа-сибо, — неловко ляпнул Чуя, желая провалиться под этот снег. Дазай словно вынырнул из раздумий и повернул голову к Накахаре, снова улыбаясь. Рассеянно, чуть испуганно. Такого Дазая хотелось прижать к себе в объятиях и шептать на ухо всякую чепуху, лишь бы согнать с его лица это выражение и заглушить воспоминания. — Ну, я тогда… П-пойду? — прогулка заканчивалась не много не так, как начиналась. Совсем не так, как начиналась. Как говорится, ложка дёгтя. Ни без неё. — Ещё встретимся?.. Осаму склонил голову к плечу, рассматривая Чую, и Накахаре под этим взглядом стало максимально не уютно. Создалось впечатление, что его обозревают, как предмет-кумир. На что должны равняться и торжественно понижать голос, при виде. Подростку очень хотелось, чтобы это было игрой воображения. Мало ли какие тараканы в голове у Дазая. Даже знать не хочется. — Тебе, наверное, интересно знать, почему я сказал «после моего семнадцатилетия», да, Чуя-кун? — подросток вздрагивает. Вопрос застал его врасплох. Чуя поводит плечами, неуверенно качнув головой, тотчас жалея об этом. «Это не твое дело». Дазай хмыкает, прикрывает веки, словно считая до пяти, бормочет что-то про то, что «рано или поздно, это все равно бы всплыло» и после этого вперяет в Чую взгляд, одними губами произнося: — В шестнадцать у меня было четыре попытки суицида. Ты имеешь право знать. — А?.. Время для Чуи остановилось. Гудки машин и шум шоссе отошли на задний план. Кровь в ушах забурлила, руки затряслись. Между лопатками словно ударила молния. Накахара почувствовал, как натягивается кожа за ушами и брови ползут вверх. Рот приоткрылся, выпуская в воздух клубящийся пар. Подросток замер, растерянно хлопая ресницами. Накахаре показалось, что из лёгких кто-то выкачал воздух. Одним сильным движением. Голова загудела, как наковальня, по которой ударили молотом Тора. Все мысли выскочили, уступая место всепоглощающей пустоте. Внутри. В груди что-то потянуло с мерзким свистом боли. Десять секунду точно прошло, прежде, чем Чуя вернул себе способность мыслить как разумный Хомо Сапиенс.

Что?

Четыре. Попытки. Чего? Суицида? Дазай? Вопросы вихрем закрутились в голове после этой десятисекундной задержки. Ломились со всех сторон, щекотали разум крылышками, выкрикивая всё новые вопросительные знаки. Осаму стоял рядом с Чуей всё это время. Склонив голову, чуть приподняв брови. Накахара тяжело задышал, узкая грудь быстро вздымалась и опадала под воздушной курткой. — До встречи, Чу-чи, — улыбнулся Осаму, махнув рукой и развернувшись в снежной каше, направляясь в сторону дома. — Чт… Поч-чему? — рыжий бормочет, не очень понимая сам, что именно. В голове никак не мог сложиться пазл из полученной только что информации. Поэтому вопросы были слишком грубыми, неотёсанными, неаккуратными. — Всему своё время, Чуя, — встав к подростку в профиль, Дазай чуть скосил на него глаза. — Всему свое время, — утвердительно повторил психотерапевт, кивнув самому себе. — За… Зачем ты мне это рассказал? — как только Чуя смог полностью овладеть голосом, он тотчас впился глазами в спину уходящего Осаму. Вопрос остался без ответа. — До встречи, Чуя-кун.