***
Автобус, в котором им предстояло ехать, стоял на парковке, и от него тянулась очередь людей. В воздухе, в перемешку со снегом, витали рождественские мелодии из простудившегося динамика автовокзала. Дазай крепко сжимал в руке ладошку Чуи, пристраиваясь к хвосту очереди. Снег шел не переставая, и от людей осталась вытоптанная дорожка, пока все вокруг куталось в снежное покрывало. Накахара проследил взбудораженным взглядом за пацаном, лет шести, что пробежал мимо, оставляя на выпавшем снегу цепочку следов. Чуя переступил с ноги на ногу, вздыхая и задирая голову к небу, с которого упрямо и неумолимо сыпался снег. В кармане парки Накахара сжимал упаковку поки, так и не открытую, специально прибереженную для автобусной поездки. Возможность быть раскрытыми только прибавляло затее фарса, от чего Накахара горел нетерпением. Пацан навернул вокруг них с Дазаем второй круг следов и пристроился позади, рядом с молодой матерью. Чуя, абсолютно беспочвенно, ревниво дёрнул Осаму за руку, когда тот собирался обернуться на будущих сопассажиров, на что Осаму хмыкнул, улыбаясь Накахаре и одними губами называя его дурашкой, крепче переплетая их пальцы. Поки в кармане призывно хрустнуло. — Мам? — раздался голос мальчишки за их спинами, и Чуя невольно прислушался. — А почему мальчик и дядя держатся за руки? — взгляд голубых глаз метнулся к глазам Дазая, чтобы увидеть, как губы Осаму дёргаются от попыток сдержать смех. — Вот, слышишь, я — мальчик, а ты уже старик, — шипит Чуя, дёргая Осаму вниз, шепча в самое ухо. Дазай коротко хохотнул, но ничего не успел сказать, тотчас вслушиваясь в прозвучавший от матери мальчишки ответ: — Потому что они любят друг друга, — Чуя был благодарен морозу, что надёжно защищал его от покрасневших щек. Осаму все же не удержался и обернулся к женщине, из-за чего Накахаре, который незаметно закатил глаза, тоже пришлось повернуться. Позади них стояла молодая женщина лет 24, которая легко улыбнулась им, сощурив зеленые глаза. Блондинистые волосы рассыпались по ее плечам, пока точно такой же, копия матери, пацан сжимал ее руку в своей, приложив пальчик к по-детски пухлой губе. — А почему они любят друг друга? — Накахара смутился, втягивая голову в капюшон парки. Мать мальчишки снова легко улыбнулась, переводя веселые глаза от Дазая к Чуе, серебристо смеясь на Чуино смущенное бурчание на ухо Осаму, после чего присела на корточки перед ребенком и что-то ему зашептала на ушко, тихо хихикая. Чуя нервно потянул Осаму за руку подальше. Когда они зашли внутрь автобуса, Накахара тут же юркнул по лестнице на второй этаж. В салоне пахло новыми сидениями из искусственного поролона и снежным вихрем, врывающимся через открытую дверь. Дазай, поправляя сумку на плече, озирался по сторонам, на параноическом уровне ища полицейских с собакой и фотокарточкой Чуи. — Чур я у окна, — сообщил Накахара и, перешагивая через чужие ноги и рюкзаки, добрался до конца салона, плюхаясь на сидение около темного стекла. Дазай, пару раз извинившись и стукнувшись головой о поручень, добрался до подростка и с облегчением закинул сумку на верхнюю полку, по привычке засунул руку в карман, ища телефон, и поздно вспомнил, что телефона у него больше нет. Точнее, его забрал Чуя, аргументируя, что его мозг не выдержит нагрузки и погибнет без соц сетей. Автобус мягко вздрогнул, отъезжая от автовокзала. Осаму накрыл ладонь рыжего, лежащую на сидении, своей, несильно сжимая. Тот отвернул голову от окна, и улыбнулся уголками губ. Чуя впервые покидал Йокогаму. Без родителей, постоянной опеки и автомобиля с собственным водителем отца. Чуя уезжал из Йокогамы налегке, с пачкой поки в кармане и мятной жвачкой за ухом. А еще Накахара уезжал из Йокогамы с Дазаем, который держал его за руку прямо сейчас, улыбаясь уголками губ. Впервые поездка для Чуи была подарком.***
— Почему в Париж? Чуя вздрогнул и оторвал взгляд от окна, переводя его на Осаму, приподнимая голову с ладони, на которую облокотился. Тот внимательно смотрел на него, чуть подняв вверх темные брови. — Чего? — в автобусе стоял тихий гул от голосов, впереди была шумная компания хохочущих подружек, невидимых в полутьме салона, справа через проход спал грузный мужчина, сложив пухлые руки на груди, сбоку от него, у окна, скучающе болтала ногами девчонка лет пятнадцати. А слева зимняя метель, мелькающее за снегом шоссе, которое было далеко под ними из-за второго этажа и пугающая, пленительная неизвестность, увлекающая за собой. — Почему именно Париж? — повторяет Дазай, склоняя голову в бок, рассматривая Чуино лицо и думая, как бы не наброситься на него прямо здесь и сейчас. Встретившись со все ещё не понимающим взглядом подростка, Осаму неохотно объясняет: — Ну, когда ты звонил своим родителям, ты сказал, что уезжаешь в Париж. Почему не Южная Гвинея? Рыжие брови Чуи, поползшие, было, вверх, остановились, и Накахара расслабленно откинулся на спинку сиденья, его голова прокатилась по спинке по кругу, и Чуя пожал плечами, из-за завесы огненных ресниц смотря на Осаму. — Не знаю, — Накахара лениво поднял руку и стал расстегивать кнопки на парке, шевеля узкими плечами под ней. — Я просто всегда хотел побывать в Париже. Тем более, там живёт мой друг-гей по переписке, и я сказал матери, что в будущем уеду к нему. Вот пусть и думает, что это будущее наступило, да? Дазай ощутил легкий укол ревности. Да какой легкий, он к чертям воткнулся в него жгущим жалом, прорывая дыру внутри. Осаму знает, что не должен ревновать, потому что это, как минимум, глупо, но не может не удержаться от обиженного тона, когда спрашивает: — Друг в Париже? — Чуя на секунду бросает снизу вверх взгляд на Осаму. — Выдуманный. — Накахара ностальгически, безрадостно усмехается. — Мне хотелось довести мать до ручки. Видимо, довёл, — задумчиво добавляет Чуя, наматывая на палец рыжую прядь с затылка — та завивалась вверх спиралью, подскакивая при ходьбе или когда Чуя мотал головой. — Брось, Чуя, мы это уже обсуждали. — воскликнул Осаму, заставляя полного мужчину на сиденье через проход вздрогнуть. — Тебе эта… стрижка идёт не меньше предыдущей. — Ты стал любить меня меньше, — бормочет Чуя, по-детски надув губы, втягивая голову в плечи и опять терзая на пальце золотую прядь. Дазай бросает на Накахару очень осуждающий взгляд, аккуратно озирается вокруг и наклоняется к подростку, хватая его за ворот расстегнутой парки, максимально любяще целуя его в губы, проводя кончиком языка по приоткрытому рту. — Вкусновато, но маловато, — облизываясь и щурясь, как довольный кот, замечает Накахара, заискивающе косясь на губы Дазая. Тот зашипел на него, упираясь ладонью в чужую макушку, заставляя нырнуть в капюшон. — Иди ты. Больше я такого не сделаю, — ворчит шатен, поймав на себе заинтересованный взгляд девчонки через проем, которая выглянула из-за своего, по-видимому, отца, смотря на них хищным, шипперским взглядом. — Ещё как сделаешь, — ехидно бурчит у него под боком Чуя. Поки в кармане парки зашевелилось, когда подросток скинул куртку с узких плеч, элегантно передёрнув ими. — Ты не знаешь, зачем мы подорвались в такую рань? — чуть обиженно зевнул Накахара, покосившись на Дазая. — Знаю. Потому что в такой снегопад автобус будет плестись часов пять, — Осаму порылся в сумке, достав термос с кофе, с нарисованным на нем черепом Вендиго. — Будешь? — Нет, вдруг там яд, — вяло отмахнулся Чуя, подпирая щеку рукой и устремляя взгляд вниз, на шоссе. Судя по мелькающей из снегопада разметке дороги, нельзя было сказать, что они так уж и плетутся. — Не возражаешь, если я отключусь на пару…пару минут? — снова зевнув до выступивших на глаза слез, спросил Накахара и, получив кивок и наставление: «Только ты проснуться не забудь», блаженно закрыл слипающиеся глаза. Дазай тихо вздохнул, аккуратно подвинулся, чтобы вытащить из сумки книгу, и открыл на оранжевой закладке, прошуршав сухими страницами. Он разбудил Накахару часов в семь утра, а учитывая то, что легли они с Чуей около четырех, можно было только удивляться тому, что рыжий раньше не убил его на месте за одно лишь шумное дыхание. — Это стекло такое ледяное, что я превращусь в чертову ледышку, — бормочет Чуя, не открывая глаза. Дазай не успевает предложить себя, как альтернативу подушки, как Накахара сам лениво вытягивает тонкие руки вверх, с кошачьим зевком тянется, после чего рухает на колени Осаму, обхватывая его торс руками и несколько секунд ерзая, устраиваясь поудобнее — полусогнув ноги в коленях и ложась на спину, упираясь коленками в спинку кресла. И, о Боже! Дазай мог видеть его лицо! Книга откладывалась на неопределенный срок и в сторону. Через пару минут в полутемном салоне, где не было видно даже собственных ног, на коленях Осаму послышалось тихое сопение. Если сердце Дазая до этого момента пыталось отстоять рубежи и оставить разуму местечко, сейчас любвеобильность захлестнула с головой, перебила все мысли, заставляя чуть ли не скулить. Чуя шевелит губами во сне, жмурится, от чего поразительно длинные ресницы впиваются в бледные щёки. На острой лисьей мордочке сыпь золотой пыльцы, каждую веснушку которой хочется расцеловать. Дазай боится пошевелиться, гипнотизируя взглядом рыжика, спящего на его коленях. Если это сон, Осаму не хочет просыпаться. Если это безумие, Дазай не станет лечиться. Только через сорок минут благоговейного созерцания Осаму взялся за книгу, вновь зашуршав сухими страницами. Остановившись на закладке, парень отважился и все же откинул кончиками пальцев чужую огненную прядь с белоснежного лица. И уже с чувством выполненного перед Родиной долга и удовлетворением вперил взгляд в строки тома. Осаму не заметил в какой момент вместо того, чтобы читать, он снова завис на спящем лице Чуи. Возможно, в тот, когда рыжие пушистые ресницы медленно поднялись, разлепляясь, и оттуда показались белые прожилки, искрящиеся из голубизны. Ах, если бы Осаму мог просто смотреть в эти глаза и больше ни о чем и никогда не думать, как бы рад он был. — Я настолько неотразим, что глаз оторвать не можешь? — усмехнулся Чуя, хриплым после сна голосом. Дазай не смог сдержать улыбки, которая беспощадно растягивалась до ушей, и наклонился вниз, бесстыдно целуя Чую в губы. Мягкие губы дёрнулись навстречу, жадно обхватывая его, и Дазай с сожалением оторвался от него только из-за того, что они в автобусе были далеко не одни. — Люблю тебя, ты знаешь? — мурчит Накахара, лениво возвращаясь в вертикальное положение, с блаженством вытягивая ноги. Тонкие руки взметнулись во мрак автобуса, царапая ногтями обивку потолка. Подросток по-кошачьи вытянулся во всю свою длину, выгнув спину. — Знаю, конечно я знаю, — тихо произнес Дазай. — Такие чувства при взаимности легко почувствовать, — Чуя смущённо зевает, пряча все лицо в одной ладони, обхватывая его тонкими пальцами. — Ну, раз ты меня любишь… — очень опасно начинает Чуя. — То думаю, тебе не доставит труда… — с этими словами на свет автобусного полумрака вылезла упаковка поки, которая так долго ждал своего часа. — Я слишком стар для этого, — неоднозначно пожал плечами Осаму. Потому что он понятия не имел, что конкретно требует от него Чуя. — По твоим глазам я вижу, что… Стой. Только не говори мне, что ты не знаешь, что я собираюсь сделать! — сделав большие глаза, воскликнул Чуя, но через секунду на его лице появилось ещё больше азарта. — Ты что, правда не знаешь? — весело спросил Накахара. — Откуда мне было это знать? — чуть ли не обиженно поинтересовался Дазай, потирая рукой левый локоть, не имея возможности отвести взгляд от Накахары. — Ладно. Тогда будешь учиться прямо на ходу, — решает подросток и уверено разрывает упаковку, достает оттуда одну из соломок и осматривает ее, выбирая сторону, покрытую глазурью, и осторожно закусывая ее передними зубами. — Фто смотриф? — возмутился Чуя, хмуря брови и поднимая кончик поки на уровень рта Дазая. — Давай! — Что? — либо Осаму играет идиота, либо он и есть идиот. Хотя, конечно, есть третий вариант, в котором Дазай просто переволновался и не может мыслить здраво. — Фто, фто! Кусай, п’идур’ок! — картавя, зашипел Чуя, указывая взглядом на соломку. — Здесь? Сейчас? — Осаму почти скрыл из голоса испуг. Почти. — Чуя. — севшим голосом воззвал к благоразумию психотерапевт, хотя азарт уже захлестнул с головой, сковывая конечности дрожью. — Дазай, — в тон ему парировал Чуя, чуть щурясь от улыбки, заманчиво поигрывая соломкой. Шатен думает, что это очень глупо и странно выглядело бы со стороны, но потом ему становится так вдохновенно положить, что многие пофигисты нашего времени могли бы ему позавидовать. Положив ладонь на чуину тонкую шею, Осаму осторожно приближается и выдыхает, смотря в белые прожилки по ту сторону поки. Сердце глухо забилось в горле. Интересно, Чуе также страшно и неловко, как и ему? Он обязательно спросит. — Кто первый дойдёт до середины, тот победил, — радостно предупреждает Осаму, в предвкушении проводя языком по кронке зубов. — Давай уве! — профырчал Накахара, и Дазай самоотверженно зажал зубами соломку, закрыв глаза и потянув за шею Чую к себе.***
Пустая пачка поки валялась под сидением, пока последняя соломка быстро исчезала между чужими зубами. Накахара впился пальцами в локти Дазая, пока тот держал в ладонях чужое раскрасневшееся лицо. Почему никто раньше не сказал Осаму, как, оказывается, прекрасно можно воспользоваться обычными поки? Сколько времени он потерял, не зная этого факта? Хотя, сравнительно не много, если брать во внимание, что сегодня среда, а Чуя перебрался к нему в воскресенье вечером. Поки быстро закончилось почти ровно на середине, шатен перенёс пальцы к чужому подбородку, чуть запрокидывая накахаровскую голову вверх и вновь соединил их губы, зажмурившись до точек перед глазами. — Пор… Поразительно, что нас ещё не спалили, — выдохнул Чуя, тяжело дыша, чуть отстраняясь от Дазая. Кинув на психотерапевта любопытный и довольный взгляд, подросток добавил. — Я и не знал, что ты так любишь поки. Осаму неоднозначно пожал плечами, сконфуженно смотря на два или три укуса на чужих губах, которые Накахара быстро облизнул, переводя взор за спину Дазая, вглубь автобуса. Ведь действительно очень странно, что здесь не появилось протестующих невольных наблюдателей. Быть открытым геем в Японии имеет немалые последствия. Но не так же, как быть открытым окном на двадцать пятом этаже — в которое все хотят выйти. Между тем за окнами автобуса опрятные девятиэтажки сменились на жилые частные дома. Медленный вальс снежинок скрывал за собой смазанные, уже светящиеся в зимней полутьме, окна. Дазай бездумно перевел туда взгляд и понял, почему они с Чуей не получили возмущение общественности. Большинство пассажиров покинули автобус на двух предыдущих остановках в больших городах на пути сюда, и теперь второй этаж транспорта был почти пуст, не считая оставшихся через проход мужчины и девчушки рядом с ним, и еще человек семи. — О, Чуя, смотри туда! — Дазай внезапно рванул к окну, наклоняясь всем корпусом, быстро упираясь ладонью в сиденье Чуи и нависая над ним, уставившись за стекло. — Это наша почта, мы уже близко, Чуя! — радостно воскликнул психотерапевт, загоревшимися глазами смотря на деревянный памятник архитектуры, который действительно по совместительству был почтой. — Дазай, ты задавишь меня, — глухо раздается голос подростка, после чего Накахара выныривает из-под шатена, упираясь носом в стекло. — Красиво, наверное. Ты же знаешь, я не разбираюсь в этом всём, — Чуя махнул рукой. — Но я рад, что мы уже близко, — севшим на полтона голосом добавил рыжий, сглатывая. — Да, да, — бормочет Осаму, провожая горящими глазами почту и впиваясь взглядом в новую череду домов. Чуя безмолвно оторвал глаза от неизвестных ему домиков и возвел взор вверх, смотря на лицо Дазая. Подросток видел неподдельную радость и счастье, и внутри, не в голове, а там, где скорее сердце, зашевелись мысли. «Дазай выглядит таким радостным». «Он так счастлив видеть свой город». «Значит, он действительно любит его. И своих родителей». «Он любит своих родителей». Почему-то от этой мысли прошибло потом, Чуя вздрогнул и судорожно вдохнул воздух, вцепляясь пальцами в рукав охрового худи Дазая. Осаму растерянно опустил на него глаза, на его губах все еще витала улыбка от увиденного города. Но заметив выражение лица Чуи, Осаму сразу посерьезнел, беспокойно поднимая брови. — Чуя? Что случилось? — шатен отлипает от окна и внимательно смотрит в глаза Накахары, аккуратно отлепив цепкие пальцы от своего рукава сжав в руке чужую ладошку. — Нет, ничего, — криво улыбнулся подросток, сглатывая вязкий ком в горле. — «О, знаешь, я только что словил микро инсульт от мысли, что ты любишь своих родителей, и я не могу провести параллель между двумя этими событиями, хотя связь точно есть» — Все нормально. — Мы ещё вернёмся к этому, верно? — строго спросил Осаму и, получив неуверенный кивок, ослабил схватку на чужой руке. — Позволь мне немного развеять твои мысли, о чем бы они не были, — мягко улыбнулся психотерапевт, аккуратно приближаясь к лицу Накахары. — Со мной у тебя всё будет в порядке, чтобы не случилось. — Я люблю тебя, — тихо замечает Чуя, пряча глаза, стараясь снять напряжение с мышц по всему телу. — Люблю так сильно, что умер бы за тебя. Дазай растерянно улыбнулся, заглядывая в белые разводы внутри сапфировой голубизны. — Я очень рад, что встретил тебя, — также тихо отвечает Осаму и осторожно касается Чуиных губ своими. Тот то ли всхлипнул, то ли улыбнулся и ответил на поцелуй, зажмурившись до черных точек. Они справятся. Вместе. Что бы не случилось, они справятся. Чуя хочет верить в это. Автобус мягко тормозит, покачиваясь из стороны в сторону, и Дазай отстраняется, поднимается с кресла и стягивает с верхней полки рюкзак, наблюдая, как Чуя очень быстро и зло проводит руками по глазам и встаёт следом. Люди стекаются к лестнице, медленно спускаясь на первый этаж. Осаму спрыгивает с последней ступеньки сразу на улицу и элегантно протягивает Чуе руку, позволяя ухватиться за неё. — Иди ты, джельтельмен фигов, — беззлобно отмахивается от него Чуя, усмехнувшись, но все же приняв помощь, легко прилунившись следом в снежную кашицу. От асфальта валил пар, видимо, под ним протекала подземная река кипятка, или же просто трубы, но кипяточная река звучит круче. — Пешком здесь не дольше двадцати минут, — замечает Осаму и уверенно шагает от автобусной остановки в сторону заснеженной улицы. Чуя спешит за ним, с приоткрытым ртом разглядывая всё вокруг от вывески ближайшего фастфуда до проезжающего мимо такси, качающегося на снежных насыпях. — Слышь, каланча пожарная, — окликнул рыжий, уже бежа за Дазаем. — На два твоих гребаных шага приходится шесть моих, можно помедленнее? Дом родителей Осаму был обнесён забором с калиткой. Чисто символически, потому что никакого звонка или замка на нём не было, и Чуя тщетно попытался искать их — Дазай просто толкнул дверь, и калитка легко открылась, пропуская внутрь. Накахара пытался запомнить все вокруг него, видя перед собой расчищенную от снега дорожку, на которую приземлялись новые снежинки. Под деревянным навесом стояла аккуратная синяя Тойота Руми с приклеенным на заднее стекло котом Саймона. Дом был двухэтажным, вполне современным, с деревянной верандой, над которой была повешена гирлянда из синих, голубых и белых огней. Чуя прикусил кончик языка, чтобы, не дай Ками-сама, не пошутить на эту тему. — Волнуешься? — тихо спросил Накахара у Дазая, нащупав его ладонь и вопросительно скользнув по ней пальцами. — За руку подержать? — Было бы неплохо. — улыбнулся шатен, и вдруг зарылся в рюкзак, затормозив. — Постой. Следует надеть шапку, чтобы нас не пристукнули в первый же день. — Дазай улыбнулся совсем не так, как стоит улыбаться человеку, который говорит о том, что родители могут его пристукнуть. Чуя поздно вспомнил, что у шатена другая семья. Он никогда не привыкнет к этому. Натянув на свою шевелюру шапку, Осаму повернулся к рыжему, чуть присаживаясь, чтобы быть с ним одного роста и поднося к его голове шапку с помпоном. Чуя улыбнулся, положив ладони на руки Дазая, заглядывая в его глаза. Между их лицами было не такое уж и большое расстояние. Осаму тоже нежно улыбнулся, соприкасаясь тканью с чужими кудрями, засыпанными снегом. — Осаму! — вдруг раздался радостный женский голос из дома. Чуя с вышеназванным вздрогнули и одновременно повернулись к источнику звука. — Мама! Чуя отпустил руки Дазая, позволяя ему двинуться навстречу приземистой женщине с завязанными в пучок каштановыми волосами. Рыжий, как в замедленной съёмке, наблюдал, как шею Осаму обвивают чужие ухоженные руки, а сам психотерапевт наклоняется, прижимая к себе матушку. — А где же Чуя? Я так хотела увидеть его! Подросток, пятившийся по дорожке к калитке, понял, что пути назад нет.