Неизлечимо

Раньше, когда одноклассники Чуи рассказывали о том, как много времени они проводят с родителями, куда с ними ездят или чем занимаются, Накахара им не верил. Когда на глазах Чуи школьники его возраста бросались обнимать своих родителей при встрече — Накахара не верил им. Когда в его жизни появились Ацуши и Акутагава, Чуя подумал, что теперь всё встало на свои места — те дети, что любят своих родителей, просто ущербные. Их жизнь не правильная, не настоящая. В отличие от его жизни, и от жизней Рюноскэ с Накаджимой. Всем троим родители приносили лишь боль, темным пятном ложась на душу. Чуя действительно не верил, что бывают любящие родители, что дети могут испытывать к матери с отцом нечто другое, а не тихую ненависть и презрение. Но сейчас его неверие поколебалось. Дазая перестали обнимать, но зато женщина направилась к Накахаре. За то время, пока она преодолевала расстояние в два метра, Чуя успел запомнить её лицо — широкая улыбка, белые ровные зубы и забранная заколками с одной стороны чёлка каштанового карэ. Подросток поскальзывается на дорожке, всё ещё надеясь миновать участи быть сдавленным в объятиях, потому что по его представлениям объятия это нечто другое, не то, что можно раздавать направо и налево. Но его трепыхания даже не заметили, и через пару секунд Накахару обвили за плечи чужие руки, и крепко прижали к пушистому свитеру. В нос ударил некрепкий запах горьких, но приятных духов, и Чуя замер, парализовано смотря перед собой. Судя по ощущениям, лицо Чуи выражало испуг и озадаченность. Одеревеневшие руки не могли пошевелиться, и хотя Накахара понимал, что стоит обнять в ответ, заставить себя шевелиться он не мог. В горле глухо забилось сердце, комом сдавливая доступ кислороду. Когда Чую отпустили, он был похож на бетонный столб, и только пальцы опущенной руки в конвульсиях сжимались и разжимались, пока легкие разрывались от недостатка кислорода. — Здравствуй, Чуя! — радостно восклицает пока незнакомый приятный голос, и подросток растерянно хлопает длинными ресницами. — Что же ты молчишь, Чуя? Накахара сам не знал, чего же он молчит. Все звуки вокруг вдруг стали такими громкими, что собственное дыхание оглушало. Картинка перед глазами поплыла, волнами покачиваясь в вибрирующем звуками воздухе. Накахара в ужасе почувствовал, как земля уходит из-под ног, голова закружилась. А воздух никак не хотел попадать в легкие, словно в них залили раскаленный металл. Рыжий с громким хлопком распахиваемых легких вдохнул воздух, испуганно раскрывая глаза. — Здравствуйте, Эмико-сан, — сглатывая ком в горле, произнёс Накахара, неуверенно поднимая глаза на женщину. Дыхание выровнялось, стоило Чуе увидеть глаза матери. Они были точно такими же, как и у Осаму. Теплые, светлые, с огненными и черными прожилками. — Здравствуй Чуя! — радостно ответила шатенка, и вокруг её глаз скопились морщинки от улыбки. Накахара беспомощно качнулся с пятки на носок, дергая уголком губы. — Я рада тебя видеть! Ты выглядишь младше, чем я думала, — при этих словах Накахара нервно хмыкнул, не в силах отвести глаза от чужих зрачков. — Я… Я тоже рад вас видеть, — успевает произнести подросток, как вдруг его обхватывают за щёки и тянут за лицо вверх. Руки дернулись быстрее мозговых окончаний, и Накахара вцепился пальцами в чужие локти, пока его выражение лица выражало испуганную покорность. Пришлось встать на носочки. — Чуя! У тебя такие милые веснушки! — восклицает Эмико, сделав вид, что не заметила судорожную хватку Чуи, пока Накахара ощущает на своих щеках мягкую кожу чужих аккуратных ладоней. — Какой же ты зайчик! — с этими словами лицо матушки Дазая становится всё ближе и ближе, и в итоге Чую троекратно целуют в каждую щёку. Сказать, что Накахара выпал в осадок, практически ничего не сказать. Когда Чую всё-таки отпустили и позволили встать на полную стопу, Накахара уже был готов ехать обратно прямо сейчас. Тактильность не была его сильной стороной. Зато Дазай, видимо, весь в свою матушку. Эмико схватила Чую за руку и потащила его к дому с таким энтузиазмом, что Чуя с трудом заставил себя не сопротивляться. — Ма-ам, — рука Осаму вцепилась в капюшон Накахары, потянув на себя, и испуганный и несчастный подросток застрял среди двух огней. — Ох, да, да, что это я, — Эмико лукаво рассмеялась. — Ну, так вы идёте или собираетесь мёрзнуть на улице? Чуя хотел бы ответить, что не мерзнёт и ему и тут хорошо, но его, как можно было заметить, никто не спрашивал. Осаму приобнял его за плечи и вполне чувствительно подтолкнул вперёд, давая понять, что пути назад нет. Накахара на деревянных ногах поднялся по ступеням и с трудом протиснулся в дверной проем, дверь которого очень любезно открыл перед ним Дазай. Эмико с восторгом наблюдала за ними, радостно прижав руки к груди. «Мне бы толику её энтузиазма» — мрачно подумал Накахара. — «ОГосподиБоже Дазай, прекрати меня толкать, я ведь реально убью тебя». «Милые веснушки» до сих пор горели огнём, когда Накахара оказался в просторном, прибранном генкане. За спиной Осаму, злорадно дышащий в затылок, а впереди уютный коридор, на который лился свет из одной из комнат. Но больше всего Чую напрягали ещё два новых лица, присутствующих в том же коридоре — девушка лет 26 с темным карэ и золотой бабочкой в волосах и мужчина средних лет с рыжевато-каштановыми волосами и не большой щетиной. Его серо-голубые глаза смотрели на Чую изучающе. Накахара сглотнул и, едва ворочая языком, произнёс, стараясь придать голосу бодрость: — Добрый вечер, Сакуноскэ-сан. — Добрый, — спустя пару секунд зловещей тишины, произнёс отец Осаму, медленно направляясь к Чуе. На Оде была полосатая рубашка, заправленная наполовину в тёмные брюки. И чем ближе он приближался, тем сильнее съёживался Накахара. Осаму шагнул вперёд, чуть подвинув Чую, и безбоязненно положил руку на хрупкие плечи, прямо и спокойно говоря: — Пап, познакомься, это мой парень — Чуя. Я говорил вам с мамой о нём, — Накахара робко поднимает глаза на главу семейства. — Что, нельзя было кого-то получше найти? — слышится ответ, и Чуя даже не успевает по-настоящему испугаться, Осаму, чья рука успокаивающе сжала плечо, громче заговорил: — Пап! Чуя самый замечательный в мире, и… — Подожди, я с Чуей разговариваю. Услышав своё имя второй раз, Накахара опешил больше, чем когда понял смысл. Вглядываясь в лицо Оды, рыжий не понимал, почему все вокруг, включая даже Дазая, черт возьми, совершенно незлобно рассмеялись. — Пап! — со смехом и «обидой» воскликнул Осаму и почему-то после этого снова повисла тишина. Накахара почувствовал, как к нему прилипли чужие взгляды и бесполезно попытался преодолеть стену в виде руки Дазая. Вдруг Сакуноскэ улыбнулся, тотчас разгоняя темную атмосферу и распахнул руки в приглашающем жесте. Чуя озадаченно поднял рыжие брови, а через секунду Осаму уже-с-нихера-не-намёком и возмущенным: «Да иди уже, дурачок!» подтолкнул его в спину, и Накахара влетел носом в объятия пока ещё чужого ему человека, который осторожно сомкнул руки на его спине. Чуя понял, что этот человек будет для него кем угодно, но точно не чужим. Когда Накахару выпустили из объятий, он уже не хотел никуда убегать. По крайней мере пока. Можно было ещё посидеть, дождаться сладкого, выпить кофе и уже потом пойти скитаться вокруг дома, тоскливо думая, куда деться. — Называй меня по имени, я не настолько стар, — усмехнулся Ода, протягивая руку Чуе. Тот улыбнулся, и пожал широкую ладонь в ответ. По сравнению с этой лапищей, подростку показалось, что его ладонь составляет одну сотую и принадлежит какому-нибудь тарантулу. Под внимательным взглядом Чуи, отец и сын с молчаливыми улыбками пожали друг другу руки, а потом обнялись, и Накахара к своему удивлению почувствовал радость за Дазая. Раньше таких чувств не было, радость за кого-то, помимо себя давалась с трудом, но вполне естественно. Неизведанные впечатления не успевают отложиться в памяти, так как Эмико подходит к уже снявшему обувь Чуе и указывает ладонью на до сих пор молчавшую девушку. — Зайчик, познакомься, это Акико — близкий друг нашей семьи! — Чуя, моментально смутившийся от обращения к себе, робко улыбнулся, не зная, надо ли протягивать ладонь для рукопожатия или они ограничатся кивками. — А, Йосано, Дазай говорил о Вас, — Чуя улыбается, все-таки протянув руку, и девушка расцветает, прекращая быть такой уж мрачной. — Рад познакомиться лично! — Да, Чуя, я тоже, — Акико склоняет голову к плечу и приятно улыбается. Напряженная атмосфера медленно испарялась, и Чуя уже не нервничал. Пройдя вслед за Дазаем, на руке которого повисла Эмико, радостно щебеча о том, как он вырос, Чуя бочком зашёл в гостиную. На полу стоял низкорослый стол, уже уставленный всевозможной снедью. И Накахара только сейчас вспомнил, что последний раз нормально ел в три часа ночи, вместе с Дазаем, смотря какой-то сомнительный хоррор. — О-огрх, я так проголодался, что готов съесть даже Мисо-суп, — выдыхает Чуя, поставив себе твердую задачу максимально расслаблено вести себя с другими. Но, немного подумав, Накахара все же добавил: — Хотя нет, к Мисо-супу я ещё не готов. Все вокруг вполне искренне улыбнулись, садясь на пол за стол. Чуя с тоской огляделся, понимая, что сейчас придётся принять сложное решение — сесть между Дазаем и Эмико или между Дазаем и каким-нибудь местным духом — то есть на углу стола. С одной стороны он может обидеть матушку Осаму, с другой — сможет чувствовать себя более уверенно. — Садись сюда, дорогой, — властно и нежно произнесла Эмико, указывая на место подле себя, и Чуя, за которого снова все решили, беспрекословно опустился рядом, складывая ноги по-турецки. Уже слишком поздно подросток заметил, что остальные сидят исключительно на коленях. Ой, blya… За столом на секунду повисло молчание. Чуя настороженно поднял глаза от своих ног на остальных, увидел лицо Йосано, которая либо сдерживала смех, либо просто задыхалась, неуверенно посмотрел на Оду, у которого дергались уголки губ. Повисшая пауза вызывала истеричные смешки. Захотелось стать маленьким-маленьким, спрятаться под ковром, между ворсяных ниток, между пылинками, лишь бы эта тишина чем-то наполнилась. — Неловкое молчание, — подрагивающим от смеха голосом огласил Осаму, и все облегчённо рассмеялась. Эмико наклонилась вперёд, прижимая руки к себе, серебристо, приятно смеясь, Акико, сидящая напротив Дазая, близ Сакуноскэ, спрятала лицо за ладонью. Осаму, положив ладони на колени, запрокинул голову вверх. Чуя почувствовал себя в своей тарелке. До того момента, как- — Ну, Чуя, расскажи о себе, — прозвучала от Акико заезженная фраза, и Накахара растерялся, сжимая руки в кулаки на обтянутых черными брюками коленях. Дазай, заметив это, положил ладонь сверху на Чуину руку, успокаивающе поглаживая большим пальцем теплую кожу. Все сидевшие за столом молчаливо проследили за этим жестом, и Ода громко отпил от чашки сакэ, лукаво смотря на парней. Все снова улыбнулись, и Чуя искренне удивился тому, что люди так часто могут улыбаться без причин. — Э… — Чуя обвел взглядом всех вокруг и неосознанно поднял руку, потирая тонкую шею. —Ну… — рыжий облизнул губы, нервно поджимая их. — Я даже не знаю, что и сказать, — наконец пробормотал он, опуская глаза в пол. — Можно я задам вопрос? — Накахара зашуганно посмотрел на сидящую справа Эмико, взявшую двумя пальцами с пирожного вишню, и неуверенно кивнул: — Да, конечно. — Тебе же не восемнадцать, верно? — чуть прищурившись, уточнила Эмико, улыбаясь, а Чуя почувствовал, как сердце падает вниз. — Оййййй. — протяжно зашипел Дазай в очередной тишине, Акико раздражённо цыкнула, а Сакуноскэ лишь усмехнулся и повернулся к Йосано: — А я говорил, что он преувеличивает. На сколько мы там спорили? — На 50 йен, — нехотя сообщила доктор, протягивая руку к сумочке и доставая озвученную сумму, переводя сердитый взгляд на Осаму. — Кто тебя просил выдумывать, педофил недоделанный? — А что сразу педофил? — обиженно поинтересовался Дазай, убирая ладонь с руки Чуи и показательно поднимая ее вверх. — Я Чуюшку даже пальцем не трогаю! — Верим-верим, — Эмико хитро хихикнула и положила руку на талию Чуи, притягивая его к себе, как котенка. — Но больше я тебе его не отдам. — Чуя тряпичной куклой повис в ее руках, беспомощным питомцем, не зная, что делать дальше. За столом снова стало уютно, и Накахара безбоязненно, точнее, пытаясь выглядеть безбоязненно, взял со столешницы тяван и аккуратно отхлебнул от него, обхватывая двумя ладонями. Когда Чуя поднял глаза от чашки, оказалось, на него уставились все без исключения, а Эмико с таким лицом, словно впервые увидела, как дети пьют. Прежде, чем Накахара успел вопросительно выгнуть рыжую бровь, Йосано озвучила общие взгляды: — Нам так и не удалось понаблюдать за Дазаем в этом возрасте, он, видишь ли, был слишком занят другими делами, так что… — Акико! Дай нам просто полюбоваться на это солнышко, — сложив губы уточкой, попросила Эмико, снова обхватывая лицо Чуи ладонями. Он в последний момент успел проглотить чай, прежде, чем его задушили в объятиях. Разговор плыл медленно, Чуя узнавал все больше фактов о семье Дазая (Накахара мысленно добавил туда и Йосано), например, что Акико живёт на соседней улице, Эмико профессиональный кондитер, а Одасаку занимается программированием и любит пончики с пудрой. В какой момент Чуя стал называть отца Дазая никак иначе, как Одасаку, Накахара сам не заметил. Конечно, Чую и Дазая тоже не обошли стороной, и вопросы «Когда вы познакомились?», «Как?», «Где?», «Сколько уже вместе?» и тому подобное сыпались со всех сторон. Чуя, который теперь даже сбежать в мыслях не мог — Эмико расположилась позади него, обнимая под руками — в ужасе понимал, что он слишком далеко от Дазая, чтобы хотя бы немного обсудить с ним, как отвечать на такие вопросы. Сейчас Чуя проклинал себя за то, что они с Осаму не обговорили это раньше. После очень эмоционального рассказа Оды о том, как он пытался спасти снеговика от местных детей, посчитавших своей миссией разбомбить его, Йосано довольно громко сказала: — Ну все, больше это продолжаться не может, — и хотя в её голосе слышались веселые нотки, Чуя инстинктивно прижал к себе ноги поближе, надеясь, что Эмико этого не заметила. — Наши главные звёзды слишком долго отмалчиваются! — Чуя, прекрасно понимающий, кого имеют в виду, сразу же посмотрел на Дазая. Тот успокаивающе улыбнулся. — Первый вопрос, который так давно нас гложет — как, где и когда вы по-зна-ко-ми-лись? — в такт слогам постучав по столу палочками, произнесла Йосано. Все предано воззрились на Чую с Дазаем, а Эмико наклонилась сбоку, убирая за ухо прядь Чуиных волос, чтобы посмотреть тому в лицо. — Акико, здесь не один вопрос, а целых три! — усмехнулся Дазай. — Не знаю, сможем ли мы ответить на все, правда, Чуя? — Осаму подмигнул подростку, и тот взял себя в руки, закивав: — Правда! Это было так давно… — Три месяца назад. — …Уже полгода прошло. Они посмотрели друг на друга в немом ужасе, Осаму, который явно решил говорить правду, с осуждением посмотрел на Накахару, который в свою очередь вытаращился на шатена. В голове Чуи отказывалось укладываться, что Дазай собирается так легко скормить родителям правду. Рыжий даже морально не был готов к такому. — Что-что? — сделал вид, что не услышал, Одасаку, исподлобья наблюдая за переглядками парней, спокойно накладывая себе в тарелку салат. — Аэ… — протянул Чуя, поднимая вверх рыжие брови и понимая, что Эмико почувствовала, как он напрягся. — Я хотел сказать, что- — Чуя начал ходить ко мне на приёмы полгода назад, и уже прошло три месяца, как мы познакомились в более тесном смысле, — выделив это словосочетание, Осаму послал Чуе испепеляющий взгляд. Тот удержался, чтобы не показать язык. — Приемы? — Эмико снова оказалась справа и взяла в ладони Чуино лицо в-который-уже-раз-женщина! — Солнышко, у тебя что-то не в порядке? — Да нет… Все хорошо, просто… Профилактика, — с трудом говоря, ответил Чуя, дёргая уголком губ. — А я что говорила! Выбрал себе Осаму не пойми какую профессию, — с ноткой осуждения закудахтала Эмико, качая головой. — Нет, что Вы! На… Наоборот, Дазай, эм, очень помог мне! — Чуя, выгораживая Осаму, загорелся энтузиазмом, что не ушло от молчаливых взглядов остальных. — Но ты же ничем не был болен, — подозрительно заметила Эмико, но Чуя не сдавался: — На самом деле, Осаму помог справиться с некоторыми… трудностями, которые я раньше не замечал, — Накахара чуть нервно улыбается, чувствуя, как от стресса начинает болеть голова. В мозгу вертелось всего одно слово, очень нехорошее слово, и Чуя тщетно пытался заткнуть внутренний голос, зная, что не сможет. — Ага. — словно бы ставя точку в этом сумбурном ответе, произнёс Ода. Дазай, открывший было рот, снова закрыл его, смирившись с этим властным «Ага». Чуя зарёкся больше не разговаривать и рассматривать узоры на скатерти. Но Накахара с этой миссией с треском провалился, так как Эмико с прежним энтузиазмом продолжала допрашивать их с Осаму, но почему-то с особенным пристрастием именно его. — Чуя, если тебе не восемнадцать, то сколько? — голос Эмико раздался снова позади и слева, и хотя Чуя не мог видеть её лицо, за его эмоциями пристально следили Одасаку с Йосано. Или у Накахары разыгралось воображение, и на самом деле те просто с любопытством ждали ответ. По красноречивым взглядам Дазая, Чуя понял, что, чем меньше он наврёт, тем меньше Осаму потом будет читать ему нотаций и больше мозга Чуи останется не тронутым и не вынесенным, поэтому Накахара, собравшись с духом, произнес: — Мне семнадцать полных лет, но через месяц уже совершеннолетие, — как и ожидалось, на чужих лицах появилось удивление, которое, впрочем, быстро стёрлось. — Ты выглядишь моложе, — озвучил общие мысли Сакуноскэ, на что Чуя лишь хмыкнул, разведя руками: — Я очень хорошо сохранился, — избегать черный, гомосексуальный, пошлый и развращенный юмор было настолько сложным заданием, которое ему дал Дазай, что подросток подумал о том, чтобы провалить его. — Постой, солнце, получается, тебя отпустили к нам твои родители? — пальцы Эмико неожиданно забрались в густые рыжие кудри, начиная перебирать. Чуя едва вздрогнул то ли от вопроса, то ли от чужих прикосновений. — Можно и так сказать, — грустно улыбнулся он, и Дазай, который, собака сутулая, столько времени молчал, наконец решил спасти ситуацию. — Мы с Чуей ещё не решили, что будем делать после его совершеннолетия, так что это вопрос открытый, как и с его родителями. — Солнце, а куда ты собираешься поступать? — этот вопрос заставил Накахару задуматься о том, чтобы пробить пол и исчезнуть. Он чересчур боится таких вопросов. Ему даже подумать страшно о том, что школу придется закончить через несколько месяцев, а он так и не знает, куда подавать документы. — Судя по твоему несчастному взгляду, ты не знаешь, — по-доброму усмехнулся Одасаку, отпивая от пиалы. — Ничего, Дазай определился намного позже тебя, у тебя есть ещё полгода. Эмико почему-то громко прочистила горло, хотя туберкулёза у нее не было. Осаму заметно для одного Накахары помрачнел, а Чуя хотел проглотить язык и стать невидимкой. Разговор перекинулся на современную систему образования, а Накахара почувствовал, как матушка Дазая начала чудить с его волосами что-то опасное. Чуя думает, что ещё чуть-чуть, и у него разовьётся фобия матерей, прикасающихся к его волосам. Но, как оказалось, все было не так страшно, как ощущалось. Чуя, уже адаптированный к беседе, с улыбкой, громко сказал: — Простите, Эмико-сан, Вы так долго сотворяете что-то с моими волосами, могу ли я узнать, что? Над столом разнёсся смех, и Ода протянул Накахаре зеркало, пряча лицо в плече. Рыжие брови поползли вверх под новое хихиканье. На голове Чуи красовались тонкие косички, ленточками выглядывающие из густого, огненного карэ. — Нравится? — с надеждой спросила Эмико, завязывая последний бантик. Чуя снова сверкнул зубами: — Вполне! Теперь я похож на викинга. — Только если на его зубочистку, — снисходительно, но по-доброму, хмыкнула Йосано, поднося к губам третью порцию сакэ. Дазай, который активно спорил с Одасаку на тему: «Можно ли растолкать предновогоднюю очередь в магазине с помощью хлопушек, или почему так сделать нельзя», посмотрел на Чую, после чего протянул длинную руку, заправляя ему за ухо рыжую прядь, ласково обводя пальцами тонкую кожу. Накахара, только-только начавший думать, что Дазай забыл про него, расцвел под чужими пальцами, ластясь к ладони, прикрыв глаза. — Так, ребята-демократы, — в притворном возмущении закудахтала Эмико. — Не при детях. — Но… — начал было Осаму, уже менее уверенно скользя пальцами по Чуиной щеке. — Не. При. Детях. — отрезала Эмико, и подхватила Чую подмышки, легко оттаскивая подальше от Осаму, заставив проскользить по полу, не меняя позы ног. — Вот и все. Ты же не пойдешь к этому дядьке, да, зайчик? — интересуется Эмико, начиная игру: Чуе-не-семнадцать-а-восемь. Чуя, который впервые видел такое надувшееся лицо Дазая, когда того пожурили, не выдержал и рассмеялся, опуская голову к сложенным по-турецки ногам, обхватывая живот руками, касаясь косичками пола. Акико, проповедующая о том, как сложно дежурить в ночную смену, отвлеклась на задорный смех, невольно умиляясь. — Верни мне Чую, пожалуйста, — маниакально (читать: нервно) улыбаясь, произнес Дазай, протягивая к матушке требовательную ладонь. Одна его ладонь уже пыталась отсудить Накахару из рук Эмико. — Осаму! Ты только посмотри на это солнышко, он же совсем ещё ребенок, — «негодующе» разгневалась Эмико, пряча улыбку в голосе. — Ма-а, я знаю, — Осаму потянулся вперёд, накрывая голову Чуи ладонью, потрепав его волосы. — И это мое солнышко! Чуя почувствовал, как к щекам прилила кровь, и он закашлялся пряча лицо за челкой. Услышав, как Эмико умиленно заохала, расслабив хватку, подросток аккуратно выбрался из её рук и переполз поближе к Дазаю, точнее, вплотную к Дазаю. Чуя самостоятельно поднял его длинную лапу, устраиваясь в тепле под ней. Осаму с улыбкой прижал подростка поближе к себе, ненароком кладя ладонь на его бедро, но тотчас поднимая выше, ибо в кругу семьи такие действия однозначно не приветствуются. Чуя тихо хихикнул, опуская лицо в чашку чая, пряча алые щеки, а Осаму, видимо, быстро пересмотревший свои взгляды на то, какие действия в кругу семьи приветствуются, а с какими прощаются, наклонил голову, целуя и без того смущенного Накахару в макушку. Эмико слегла с сердечным приступом от милоты. — Господи, Дазай, прекрати меня смущать, я похож на сакурамбо, — пищит Чуя, зная, что самая лучшая шутка — шутка над собой. — Осаму, действительно, твоя мама права — не мучь ребенка, — усмехается Одасаку, щуря в улыбке светлые глаза. — Я его не мучу, — возражает Осаму, и хотя Чуя не видит его лица, подросток уверен, что психотерапевт гаденько улыбается. Чтобы убедиться в своей гипотезе, Накахара задрал голову вверх, смотря снизу на Осаму. Тот опустил лицо, и Чуя, успев за несколько секунд, разглядел самую что ни на есть наглую ухмылку. Осуждающе вытянувшиеся губы Накахары накрыли чужие, заставляя Чую испуганно вздохнуть, вытягиваясь в струнку. Либо Дазай пересмотрел взгляды и решил, что пошли они все нахер, либо Осаму переборщил с сакэ. Когда они отрываются друг от друга, Эмико шепчет про то, как быстро растут дети, а Сакуноскэ старательно отводит взгляд, в итоге все равно возвращая его к разворачивающейся сцене. Чуя, чьи горящие щеки, лоб и шея достигли своего эпицентра, не может успокоить сердцебиение и дыхание, пока руки Дазая совершенно спокойно поглаживают его бока через ткань худи. Накахара решает, что когда-нибудь втащит ему за то, что он такой беспристрастный. — Вау. — сухо сказала Акико, скептически наблюдая за ними, отпивая сакэ. — Надеюсь, вы, ребята, предохраняетесь — Акико! Здесь же дети!