***
Когда они вернулись домой, на улицах зажглись фонари. Чуя, намотав на шею и грудь цветную мишуру, с трудом вылезает из машины, таща за собой несколько пакетов. Осаму, нагруженный не меньше, выходит с другой стороны автомобиля, захлопывая дверь ногой, отчего слышит возмущённый окрик Одасаку, что-то типа: «Эй, это вообще-то моя машина, не хлопай так! Вот купишь свою, тогда…» — Чуя, тебе помочь? — Осаму, запинаясь за собственные ноги, оказывается рядом с Накахарой, тот кидает на него слегка одуревший взгляд снизу вверх. — С чего бы? — рыжий уверенно шагает вперед и чуть не заваливается на спину, пока тяжелые пакеты оттягивают руки. — С того, что у кого-то силёнок не хватает, — добродушно усмехается Осаму, подходя к рыжему, плечом подталкивая его вперед. Чуя фыркает, огрызается и самостоятельно взбирается по ступеням, с облегчением сваливая пакеты в коридоре. — Неси их на кухню, дорогой, — проворковала Эмико, заходя следом, и Накахара несчастно закатил глаза, снова поднимая за ручки пакеты, покорно таща их вслед за матушкой, которая деловито ушла на кухню, сразу начиная чем-то там греметь и шуршать. — И разложите продукты, будьте так добры! — это было адресовано плетущимся сзади Дазаю и Одасаку. Те предпочли ограничиться тихим ворчанием. «Откуда берутся силы у этой женщины? Что за неиссякаемый источник древней магии, из которого она их черпает?» — вяло думает Накахара, окидывая просторную светлую кухню немного ошалевшим с непривычки взглядом. Чуя устало вздыхает, подрагивающими руками опуская на стол бумажные пакеты муки, которые весили столько, словно Эмико собиралась приготовить пряничный домик в натуральную величину. Дазай заходит на кухню последним, вываливает фрукты на разделочный стол рядом с плитой и падает на диван, задирая руки вверх, поднимая их над головой. — Как же жарко, — выдыхает шатен, потягиваясь и бросая взгляд на часы на стене. 18:34. Накахара скептически посмотрел на джемпер старшего, после чего закатил глаза и произнёс: — На тебе свитер, глупенькое ты создание, — пока рядом с ними была Эмико, Чуе постоянно требовалось в последний момент отсеивать свою речь на наличие нецензурных выражений, пошлых шуток и черного юмора, что было довольно затруднительно. Иногда подростку казалось, что он вообще онемеет. Осаму почему-то не отвечает, и Чуя косится в его сторону, переставляя бутылку кефира вдоль по столу, протягивая Оде, орудующему с покупками у холодильника. Дазай молчал, замерев на диване, устремив взгляд куда-то в пол, и рыжий тотчас почувствовал, как атмосфера накаляется. Эмико застыла со сковородкой в руках, Сакуноскэ резко бросил пачку котлет в морозильник. Рыжий уже подумал, что «глупенькое создание» считается в их семье безумным надругательством, что повлечет за собой ужасные последствия, но все оказалось иначе. Или, если угодно, хуже. — Да, Осаму, сходи-ка переоденься, дорогой, тебе будет жарко, — надломлено выдавила из себя Эмико, Чуя нервно покосился на нее, на Дазая, на Оду и так по кругу. — Ладно, — высоким голосом ответил Дазай, улыбнулся, поднимаясь с дивана, и с прямой спиной вышел из гостиной, направляясь к лестнице. Чуя в отчаянии посмотрел ему вслед, перевёл взгляд на Эмико, вновь на спину Дазая, на родителей, и Сакуноскэ с грустной улыбкой подмигнул ему: — Иди, иди за ним, — рыжий благодарно кивнул, словно чужие слова снова заставили его тело двигаться, и сорвался за шатеном, с трудом успевая наступать на ступени. Чуя чувствовал себя в каком-то долбанном цирке, где клоун — он, или же на уроке математики — ничего не понимал, беспомощно смотря на то, как другие знают то, чего не дано ему, и все от него чего-то ждали! Разморенный спокойствием и уютом, подросток терял хватку, становился менее настороженным, информация лениво поступала в его мозг, нехотя, тянуче. Вдруг Накахару пронзила острая догадка, молнией прошлась между лопаток, обожгла икры ног и с треском впилась в деревянную ступень под ногами, поджигая. «Дазай всегда носит длинные рукава. Вне зависимости от места, времени суток и погоды. Осаму прячет руки. Потому что на руках у него чертовы шрамы». — Почему я такой тупой, — простонал Чуя, рывком открывая дверь в их с Дазаем комнату. Психотерапевт, обхватив себя руками, замер у окна, и Накахара ненавидел себя за то, что ляпнул про свитер. — Эй, Скумбрия? — вопрошает Накахара, крадучись, заходя внутрь. Осаму не отрывает взгляда от окна. Рыжий готов ненавидеть себя всю оставшуюся жизнь. — О…Осаму? — чужое имя легко слетает с языка, перекатываясь во рту непривычным вкусом. Нервы сдают, и Чуя в два прыжка оказывается рядом с шатеном, тонкие пальцы цепко хватаются за чужие плечи, и подросток рывком разворачивает психотерапевта к себе лицом, заглядывая в чужие глаза. Дазай не плачет, как показалось рыжему, но от этого немногим легче. В карих глазах отчужденность, встроенная в подкорку маска, и Чуя тщетно пытается увидеть чужие эмоции. — Осаму, — второй раз сказать имя было легче. — Осаму, — Накахара чувствует, как с карим отчужденным взглядом приходит паника. Чуя, как спасительную мантру, повторяет чужое имя: — Осаму! — подросток хватает в ладони чужое лицо, сжимает пальцами его щеки, заводит мизинцы под челюсть, притягивая к себе. — Осаму, прости! Прости, я не хотел, я правда не хотел, я забыл, прости! Рыжий чувствует, как его начинает трясти, но не обращает внимания. Дазай сказал, что Чуя ему помогает тем, что рядом. Но как он может помочь, если он только все портит? Чувство вины грызет изнутри, пожирает, порчей перетекает по венам. Накахара не сразу замечает, что шатен что-то говорит ему. Только по движению его губ, Чуя догадывается, что Осаму не молчит. — Ты не виноват, — Дазай чуть нервно поднимает вверх уголок губ. — Всё… — Если скажешь — «нормально», откушу тебе нос, — замечает Чуя, сверля его пытливым взглядом. Внутри все рушилось, ныло, разбивалось. Осаму фыркнул, качая головой и потирая шею: — …ненормально, конечно, но я справлюсь. — Чуя с трудом игнорирует боль в груди, после чего вдруг встает на цыпочки, прижимаясь своим лбом к чужому, смотря точно в глаза. «Мы оба такие разбитые», — невольно думается Накахаре, пока тот заглядывает в расширившиеся зрачки напротив. На его локти ложатся чужие ладони, накрывая тонкую кожу, согревая теплом. Чуя чувствует, как чужие волосы щекочут лоб, пока собственные из челки лезут вперед, выбиваясь из-за ушей. Накахара медленно опускается на полную стопу, потянув Дазая за собой, заставляя сгорбиться. — Мы справимся, Осаму. Мы сделаем это вместе, — чётко проговаривает Накахара, и карие глаза напротив неуверенно щурятся, пока губы трогает тихая улыбка. — А куда денемся, — Дазай вздыхает глубоко, осознанно, приближаясь ещё ближе, закрывая глаза, складывая брови домиком. Чуя задыхается в чужой близости, кожа, где они соприкасаются лбами, горит и плавится, пока сердце гулко бьется, стучась о ребра. Мальчик-суицидник и мальчик-у-которого-проблемы-но-пока-с-маленькой-буквы. Парень, который пытался покончить с собой четыре раза, и подросток, который режет свою кожу лезвием и сбежал из дома. Конечно, они справятся. Чуя с очень воинственным видом подошел к шкафу и уверенно распахнул его дверцы, уставившись на вещи внутри. Дазай рассеяно опустился на кровать, складывая ноги по-турецки. — Та-ак, что это у нас? — Чуя протянул руку, вытаскивая из недр купе синюю с белым драконом футболку. — Ой, нет, тебе не пойдёт, — в лицо шатена прилетела вещь, повиснув на плечах. Шатен обиженно крикнул: «эй!» — А что, на правду не обижаются, — парировал Чуя, залезая вглубь и выдергивая следующий предмет одежды. В его руках расправился черный свитер с горлом. — Не то, — резюмировал подросток, кидая на кровать. — Тоже не то, — приглушенно ворчал он, по плечи исчезнув в шкафу. — А это чт- Дазай! — парень на кровати вздрогнул. — Что это? — Осаму старательно отводил взгляд от задравшегося лонгслива Чуи, смотря на лиловую ветровку в его руках. — Почему ты носишь розовое? — в ужасе воскликнул подросток, потрясая ей в воздухе. — Потому что красиво, — пожал плечами шатен, сглатывая и сверля взглядом что-угодно, только не оголившийся впалый живот Накахары, на котором виднелись концы шрамов. Чуя фыркнул в ответ, сдул с носа рыжую короткую прядь из карэ и снова нырнул в шкаф, проваливаясь в его темные тканевые недры. «О-о, вот это что-то интересное» — шипение, несколько чихов, возможно, это были маты, и перед взором Осаму появилась белая футболка с оранжевым иероглифом на груди и оранжевыми широкими рукавами три четверти. — Си-ла, — по слогам прочитал Чуя лозунг на одежде, держа футболку перед собой на вытянутых руках, и с сомнением посмотрел на Дазая. — Сила? Ну, не знаю, не знаю, не похож ты на сильного. Скорее, на дистрофика-переростка. Ну-ка, надень! — Дазаю в лицо швырнули футболку, и тот почти ловко поймал её. Лицом. Осаму сжал в руках ткань, после чего нерешительно поднял глаза на Чую. Тот выжидающе уставился на него, весь напрягшись, замерев около дверцы шкафа. — Ты…не станешь отворачиваться, да? — уже заранее зная ответ, так, для галочки, риторически вдохнул Осаму, поднося руки к вороту свитера и дергая за него. — Определенно, — заверяюще хмыкнул Чуя, пытливым взором следя за чужими движениями. — А если я тебя попрошу? — без надежды, глухо интересуется Дазай, начиная стягивать джемпер через голову. Сердце в груди глухо билось. — Только если ты очень хорошо попросишь, — отрезал Чуя, складывая руки на груди. Они оба понимали, что на самом деле, если это будет нужно, Накахара конечно же отвернётся, так же, как и Дазай перестанет шутить про чужой рост. Они оба чувствовали черту дозволенного. И они оба знали, что эта черта недостижимо далеко. Вместо конструктивного ответа, Осаму полностью сдергивает с себя свитер. На секунду его лохматая голова исчезает в недрах джемпера, чтобы через мгновение вынырнуть оттуда с наэлектризовавшимися кудряшками, пушистым облаком торчащими вокруг. Накахара выпрямляется у двери шкафа, впиваясь внимательным взглядом светлых глаз в чужой оголившийся торс. Чуя не сдерживает улыбки при виде чужой прически и одним прыжком оказывается рядом с Дазаем. Тот стоял против света, отчего скупые лучи солнца преображались, прячась в дазаевской шевелюре. Чужого лица почти не было видно, но Чуя упорно вглядывается, впитывая каждую черту уже и так запомнившийся физиономии. Накахара, не задумываясь, встаёт на носочки, легко вздергивает вверх тонкую руку, запуская её в чужие волосы. Те мягко рассыпаются между пальцами, от чего подросток не может сдержать глупой, детской улыбки. — Мне нравятся твои волосы, — восхищённо сообщает Чуя, думая, что при ближайшем удобном случае детально изучит волнистую каштановую шевелюру пальцами и, по-возможности, губами. Дазай не отвечает, чуть нервно, но искренне улыбаясь, опускаясь чуть ниже, чтобы Чуе было удобнее. Накахара чувствует жар чужого тела прямо через тонкие рукава своего джемпера, от чего голова медленно закружилась. Смертельно важным показалось докоснуться до Осаму. Либо дотронется, либо умрет. Чужая бледная кожа притягивала к себе, взгляд жадно скользил по ней, пытаясь запомнить расположение каждой родинки. Накахара почувствовал, как затряслись руки. Желание соприкоснуться оголенной кожей — рука с рукой, щека с чужой грудью, неважно, захлестнула с головой. — Можно… можно я обниму тебя? — едва ворочая языком в пересохшем рту, спрашивает Накахара, туго сглатывая. Он понимал, что сейчас происходит что-то очень важное, но что именно уловить не мог, вывод плавал на поверхности, но стоило задуматься об этом, как догадки растекались, просачиваясь между пальцами. Темные брови Дазая дергаются вверх по лбу, в чужих глазах промелькнул страх. Но Чуя не шевелился, терпеливо, напряженно ожидая ответа, ему казалось, что он даже не дышит. В полутемной комнате повисла прозрачная тишина. Она просачивалась из петель шкафа, выбиралась из-под половиц, тянуче свисала с люстры. Пыль застыла в пространстве, застряв в чужом молчании. Снег слепил из окна, бросая неверные блики на стены. — Можно, — наконец проговаривает Дазай, и Чуе хочется сорваться с места, броситься Осаму на шею, сжать и сдавить так, чтобы почувствовать чужое тепло по-настоящему. Но вместо этого Накахара медленно приближается к Дазаю, судорожно вдыхает и осторожно просовывает руки под чужими локтями, приближаясь вплотную. Чуя зажмуривается и жмется ближе, ему нужно ближе, теснее, еще, больше. Он вцепляется пальцами в чужие плечи, несильно сжимает их, чувствуя под подушечками пальцев чужую мягкую кожу. Сердце забилось так быстро, что становилось до обидного больно. Подросток чувствует, как его спину и плечи сзади накрывают чужие руки, прижимая ближе к себе, и от восторга и важности в груди поднялось ликование, комком поднимаясь по горлу, слезами оставаясь на ресницах. Чуя снова через силу вдыхает, прижимаясь щекой к чужой узкой груди. Накахара чуть опускает голову, скользя пушистыми волосами по гладкой коже, и наконец находит то, что искал — до слуха доносится чужое сердцебиение. Громкие и быстрые удары заставляли коленки дрожать. — Люблю тебя, — выдыхает Накахара, еще крепче, если это возможно, прижимаясь к Дазаю, стараясь впитать его в себя. Чужое сердце действительно забилось сильнее, от чего собственное заскакало в груди так, что стало больно дышать. — И я люблю тебя, — тихо произносят в ответ, и слова тонут в кудрях Накахары, путаются в рыжих завитушках, слетая с губ. Щеки опаляет кипятком, и Чуе кажется, что он самый счастливый человек на земле. Наконец, Накахара отпускает Осаму, позволяя тому натянуть на худощавое тело белую футболку. Чуя сделал шаг назад, оценивающе осматривая Дазая с ног до головы. Круглый яркий вырез, несколько складок на груди и большой иероглиф посередине вполне устраивали подростка, но говорить это вслух не позволяла гордость. Оранжевые рукава доставали почти до острых локтей, но не скрывали тонкие руки до самой кисти. — Ну, как я тебе? — Осаму улыбается и кружится вокруг себя, подняв руки, как диснеевская принцесса. — Как дядя, залезший в детский костюмчик. Мне нравится, — усмехается Чуя, провожая глазами чужое верчение. В этот момент Дазай останавливается, и его внутреннюю сторону обеих рук отлично видно в тусклом свете от снега из окна. И взору Накахары предстают они. Шрамы. Сердце ухает куда-то вниз, а руки и спину сковывает мурашками от страха. Волосы на затылке зашевелились, и из груди помимо воли вырвался рваный выдох, теряясь в пространстве. Подростку кажется, что внутри все заледенело, покрываясь тонкой пленкой боли и ужаса. Но Чуя пересиливает себя, улыбается, хоть и чувствует мышцами лица, как уголки губ все равно опускаются, стоит только перестать прилагать чудовищные усилия. Но оторвать от шрамов взгляд невозможно. Длинные, сужающиеся к концу шрамы белесо таращились на Чую, рваными углами пожирая его дыхание. Тянущиеся от запястья до локтя, чуть искривленные, накладывающиеся друг на друга, словно раздваивающиеся. Мертвая кожа словно призрачно дышала прошлым. Хотелось разрыдаться. Накахара почувствовал, как пред паническая слабость пробирается по телу, ослабляя колени и локти, зрение опасно расфокусировалось. Паника поползла вверх по телу, размягчая его. Накахара сглотнул, выпрямляя плечи и сводя брови к переносице и сделал, как ему показалось, самый смелый поступок в своей жизни. Протянув вперёд руку, Чуя произнес: — Пойдём? До тонких пальцев подростка докасаются чужие, осторожно скользят по вспотевшей ладони и переплетаются в замок. Накахара глубоко вздыхает, смотря, как на лице Дазая задёргался в нервном тике левый глаз, после чего аккуратно поднимается на носочки, мазнув губами по чужой щеке. — Я просто буду рядом. И я люблю тебя, — твердо и четко говорит Чуя, словно разговаривая с маленьким ребенком. Осаму в ответ кивает, крепче стискивая узкую ладошку. Когда они спускаются вниз, Эмико была уже в домашней юкате. Она впивается внимательным, непонятным, но уже известным Чуе взглядом в вошедших, замерев с кухонным полотенцем в руках. Накахара держал руку психотерапевта так, что его шрамы были повернуты от зрителей, но рыжий почти не беспокоился об этом. В любом случае, Дазай держит его руку в ответ. Этот взгляд Эмико Накахара заметил ещё в первый день. Он словно жалостливый, любящий и строгий одновременно. Чуя не может сформулировать словами, что именно ощущает в такие моменты. Он бы мог назвать это доверием и внутренним спокойствием. Или нет? Разве от этого взгляда не веет тревогой? Но подросток не ощущал опасности в таких случаях. Максимум — лёгкую настороженность. И это неимоверно раздражало его нервную систему, не позволяя понять, что же он чувствует. — Вернулись, — Эмико улыбается, склоняя голову к плечу и её глаза лишь на секунду тормозят на руке Дазая. — Что-то вы долго, — прищур матери заставляет Чую покрыться легким румянцем, но он вовремя одергивает себя, возвращая беспристрастное выражение лица. — Долго футболку выбирали, — легко отвечает Осаму, от чего Накахаре хочется резко повернуть голову к нему, чтобы убедиться в искренности его голоса, но вместо этого Накахара сильнее сжимает чужую ладонь. — Ну, как вам? — подхватывает Чуя, с гордостью кивая на стоящего Дазая. Эмико хмыкнула, щуря глаза, придирчиво оглядывая Осаму с ног до головы. — Я думаю, неплохо, — наконец выносит вердикт она, упирая руки в бока вместе с полотенцем. — А я думаю, что рукава слишком длинные, — замечает Ода, с зажатым в зубах бутербродом проходя мимо. — Куда! — Эмико протянула руку, берясь за локоть мужа. — Это мы берём с собой на салюты! — Салюты? — глаза Чуи загорелись, и он в один прыжок оказался рядом с матушкой, потянув за собой Осаму. — Мы что, пойдем на салюты? — Конечно, дорогой, — улыбается Эмико, кладя ладонь на его волосы, ероша. — А как иначе встречать Рождество? У Чуи были варианты, как иначе можно встретить Рождество, основанные на опыте с родителями, но он не стал озвучивать их, закрывая глубоко внутри воспоминания о темной, пустой комнате, в которой он проводил очередную ночь, пока за окнами бушевали фейерверки, смеялись и кричали люди и небо полыхало разными огнями. Но подросток промолчал, проходя к столу — помогать Эмико вытирать тарелки.***
— Я взяла несколько кексов, на случай, если вы проголодаетесь, — суетится Эмико, в который раз поправляя шарф на шее Чуи, от чего рыжий каждый раз мелко вздрагивал, но не сопротивлялся. Шарф пах Дазаем. От него тянуло чужим выветрившимся парфюмом, тонкой шеей, которую Накахара обожает обхватывать ладонями, чтобы чувствовать, как вибрируют чужие связки от голоса, чувствовался аромат дазаевского смеха и совсем немного его хриплого дыхания между их поцелуями. — Дорогая, мы идем всего на час, — улыбается Одасаку, проходя мимо, уже одетый в уличную одежду. — Даже если мы проголодаемся, дома нас будут ждать все те блюда, что мы так дружно готовили. Чуя вспомнил, как они дружно загубили половину продуктов из холодильника, пока Эмико разговаривала с кем-то по телефону, и фыркнул, пряча улыбку в бордовом шарфе. Ода покосился на него, тихо усмехаясь. — Это вы, может, до дома дотерпите. А Чуе нельзя — у него растущий организм, он должен хорошо питаться, — матушка нахмурила брови, проходя мимо Накахары. — Посмотри на него! — подростка схватили за щёки, аккуратно потрепав. — Кожа да кости! Милый, тебя дома вообще не кормят? — в полушутку спрашивает Эмико, уже поворачиваясь к Чуе спиной, снимая с вешалки пуховик. Смущенная улыбка на губах Накахары увяла. — Есть такое, — наконец, сводит рыжий все к шутке, не позволяя паузе расползтись по светлому генкану. Разговоры о его родителях — очень опасная тема. Один неверный ответ — как неверный шаг на минном поле. Чуя не хочет проверять, что будет, если он оговорится или сболтнет лишнее. Вполне возможно, что о его родителях так и не вспомнят, но что более вероятно, ему придется лгать Одасаку и Эмико, еще и вплетая туда Дазая. Накахаре не хочется этого делать, но он понимает, что это неизбежно. Просмотр салютов — отдельное развлечение, которому уже давно следуют в семье Дазая. Обычно, на это зрелище ходят к главной площади, с которой открывается вид на небольшой канал, над которым позже запустят фейерверки. Народу собирается немало, но благодаря маленьким габаритам городка, места хватает всем. Чаще всего, Эмико с Сакуноске выбирают удобные места около подножия моста, откуда вид не загораживают другие люди или же дома. Все это быстро поведал Чуе Осаму на ухо, обжигая кожу горячим дыханием, пока ждали, как Ода закроет калитку. Подросток понимающе кивал, сосредоточенно хмуря рыжие брови. Раньше салюты он видел только из окна дома, а чаще — лишь их цветные отблески в небе, так как его родители вовсе не видели смысла в таких плебейских увеселениях, как просмотр огней, взрывающихся в воздухе. Но Накахара не забивает себе голову грустными размышлениями, оставляя их на то время, когда будет бесцельно лежать в кровати, а сейчас, не зная слов, подпевал рождественской песне, шагая за родителями Дазая, сжимая в ладони его руку. Когда они дошли до площади, там уже было немало народу. Эмико замахала рукой проходящей мимо женщине с ребенком на руках, а Сакуноске приветливо кивнул мужчине в тонких очках, что важно прохаживался туда-сюда. — Анго, не ожидал увидеть тебя здесь, — Одасаку легонько задевает Осаму плечом, заставляя его отвлечься от крепких, костедробящих объятий с Чуей, что вышли из завязавшейся битвы за бенгальский огонек. — Сакагучи-сан, какая встреча! — воскликнул Дазай, искренне улыбаясь. Мужчина кратко кивнул, хмуря тонкие брови, Чуя невольно поежился, думая, что ему не нравится взгляд незнакомца. Быстрые, бегающие туда-сюда глаза не соответствовали ровной осанке и медлительным движениям. — Что ты здесь делаешь в такое позднее время? — Дазай по-птичьи склоняет голову, а Накахара нехотя расцепляет руки на его талии, становясь ровно. — Я слышал, что ты, Осаму, приехал на Рождество, и я не мог не прийти, чтобы увидеть тебя, — Анго поднимает руку вверх, поправляя очки, а Накахаре кажется, что его речь звучит неверно, механически, не по-настоящему. — Ах, как это мило с твоей стороны, — Дазай прикладывает руку к сердцу, шаркая ножкой. — Хватит паясничать, Осаму, — мягко осадил его Одасаку. — Лучше представь Анго нашего гостя, — когда до Чуи дошло, о ком говорят, было уже поздно. Беспокойные серые глаза уставились на него изучающе, словно считывался чек из магазина, а не живой человек. — Точно! — Осаму протягивает руку и за шкирку подтаскивает подростка поближе к себе. — Анго, знакомься, это Чуя… Накахара. Солнце — а это Сакагучи Анго, давний друг нашей семьи, — Осаму поочередно показывает на них незажженным бенгальским огнем, словно они могли перепутать, где Анго, а где Чуя. — Приятно познакомиться, — пискнул рыжий, дергая уголком губ в попытке улыбнуться, пока щеки и уши опалило румянцем из-за «солнца», брошенного Дазаем. — Взаимно, — поспешно отвечает Анго, успевший выпасть из реальности, продолжая изучать Чую долгим взглядом. — Вы друзья? — Ох, подними планку чуть выше, — улыбается Дазай, оставляя Анго гадать, увлекая Чую за собой к самому мосту. Рыжий, стоит им отойти от Сакагучи на достаточное расстояние, заходится чуть нервным смехом, пряча лицо в плече Осаму, тот усмехается, кладя ладонь на голову Чуи. — Анго не такой, каким мог показаться тебе с первого взгляда, — заверяет Дазай, видимо почувствовав напряжение Чуи от вида Сакагучи. — На самом деле, он умеет улыбаться. Накахара недоверчиво покосился на Дазая снизу вверх. Снегопад кончился еще тогда, когда они вышли из дома, и теперь в прозрачном морозном воздухе хорошо было видно теплые, карие глаза, что, казалось, могли растопить пространство вокруг. — Ни за что не поверю, пока сам не увижу, — выносит, наконец, вердикт Чуя, довольно пожимая плечами. Дазай улыбается в ответ, кивая головой. — Увидишь. Я могу заверить тебя, что Анго не пройдет мимо такой возможности и обязательно пригласит нас куда-нибудь в ближайшие дни, — Чуя невольно поежился, все ещё думая, что не хочет светиться на виду у такого огромного количества людей. Но с другой стороны, кто его спрашивает. Решив сменить тему, Чуя отводит глаза в сторону, устремляя их в небо над замерзшим каналом, после чего замечает: — Мне кажется, там что-то начинается.