Бар «Crossroads»

      Когда хлопает входная дверь, Айзек даже не поднимает головы, точно зная, кого увидит буквально через минуту прямо перед собой. Она падает на табурет и снимает круглые солнцезащитные очки. Кашаса и лайм мешаются в кайпиринью, потеет стакан, вежливо выставленный перед посетительницей.       — О чем расскажешь сегодня? Как сняла с кого-то скальп? Вырвала ногти? Или ты сегодня калечила кого-то морально?       Посетительница хмыкает, отпивает лонг-дринк и демонстративно потягивается, оставляя гадать, кого и как замучила. Даже притащилась в бар она сегодня в более чем инфернальном виде: не обычный томбой из «Семи грехов», но знающая себе цену совратительница в черных кожаных штанах в облипку, драной майке, косухе и украшенных на костяшках железными заклёпками митенках.       — А тебя папочка не убьет за такой прикид?       — А тебя ебёт, Айзек?       Один-один. Теперь можно и поговорить.       — Так сколько жертв на сегодня, Ирондель?       Она качает головой в такт слышимой только ею самой музыке, а после вынимает из уха каплю и гасит экран плеера.       — Ни одной. Я не знаю, почему всем так нравится выставлять меня злобной маньячкой, Айк, но весь сегодняшний день, между прочим выходной день, я провела в теплой постельке за просмотром сопливого фильма. Ну, знаешь, туповатая комедия ситуаций, постановочное знакомство, искра, вспышка и поцелуй в диафрагму камеры в финальном кадре.       — Нет, не знаю, милая.       Кайпиринья снова теряет в уровне.       — Почему-то очень выгодно представлять меня злобной и противной стервой, с которой находят общий язык только такие же злобные и мерзкие существа. А может, я люблю сахарную вату, какао с зефиром и бульварные романы про вдовцов и гувернанток. Ты просто представь: она нежная, богобоязненная девушка строгого образования, утонченная, но морально сильная настолько, что вызывает только восхищение; он весь такой строгий и одинокий, переживший утрату самой любимой своей женщины, оставленный обществом коротать остаток своего века вдали от столицы, а из окружения осталась только старая экономка и взбалмошная капризная дочь, которую он избаловал, потому что она напоминает ему о жене. Они просто не могут быть вместе, но бросают вызов и идут наперекор порядкам. Страсть, как интересно!       — Либо ты набралась где-то до того, как сюда придти, либо сошла с ума, детка.       — Вот и ты туда же.       Обиделась. Как есть обиделась. Цедит коктейль и неодобрительно косится. Возможно, Айзек действительно не прав. У всех есть свои слабости, кто знает, вдруг Ирондель не на шутку влюблена в дамские романчики...       — Хорошо, допустим. Тогда, быть может, ещё поделишься чем-то из беллетристики?       — О! Конечно!       Дель загорается, вспыхивает сухим трутом у нее в глазах неподдельный интерес пополам с восторгом.       — А какие там мужчины! Великолепные фехтовальщики, наездники. А манеры! Какие у них манеры! Смесь пиратской настойчивости и дерзости с глубоким уважением к женщине! Умение держать грань между самоуважением и преклонением перед дамой сердца. Это... просто удивительно! Мне не хватает слов, чтобы выразить всю гамму чувств, что вызывает во мне подобное... Безумие, но такое сладкое, Айзек!       Ещё чуть-чуть и он ей поверит. И чем больше она щебечет о слащавой ерунде, тем убедительнее становится. Наконец Айзек не выдерживает, берет Дель за руку и мягко пожимает, подбадривая.       — Послушай, такое случается. У каждого свои слабости, милая. И я верю,  что за маской жуткой стервы и жестокой женщины ты прячешь нежную маленькую девочку, полную романтических мечтаний и ожидания чуда.       Дель отвечает полным благодарности взглядом.       «Милая девочка, прячущая истинную себя за  иголками и шипами... Как же все это грустно...»       Мягкий звон бокалов разбивается холодным, циничным смехом. Пьянчужки оборачиваются, смотрят неодобрительно, и Ирондель перестает хохотать.       — Ну и дурак же ты, Айзек.       Показывает шаловливо язык и хитро подмигивает.       — Но мне все равно приятно, что выслушал этот полный идиотизма перформанс. Ох, Первые, ни одна умная женщина в своем уме не стала бы читать низкопробную хрень про гувернанток и вдовцов!       — Ты чертова хитрюга, Ирондель Сатакьели! — Айк щурится сердито. — И только тот факт, что ты делала все это без злого умысла, спасает тебя от расплаты.       Выглядеть серьезным, не сорваться в смех, получается с трудом. Дель это замечает, по-птичьи склоняет голову к плечику и тепло улыбается.       — Но ведь за то ты меня и любишь, правда?       — Правда.       Дверь снова хлопает, чтобы на пороге вырос черноволосый иронделевский хахаль. Тот проходит без лишних слов ближе к стойке, отбирает у пытающейся допить кайпиринью Сатакьели стакан и отставляет недопитое подальше от девушки.       — На сегодня хватит.       Поднимает Дель под мышки и тащит на себя, подхватывая. Та дрыгает беспечно ногами и снова шаловливо показывает Айзеку язык.

***

      Бокал почти трескается под яростной попыткой его оттереть. «Официант» зевает рядом от скуки.       — Знаешь, я тут подумал... А ведь что-то в бульварной фигне всё-таки есть. Не находишь?