Тень за моей спиной

      Тихое, едва уловимое «Эрен» донеслось до слуха, затрагивая каждую клеточку тела, вынуждая подскочить и отползти подальше от расщелины. Не может быть. Это ерунда какая-то. В голове зашумело, словно на Йегера свалилось сильнейшее похмелье. Уйти, скрыться, бежать как можно дальше от этого места! Он должен быть свободным, а свобода — это отсутствие рамок. Это отсутствие эмоций, отсутствие жалости и… Мама. Она ведь так же звала его в той подворотне. Умирая, она звала его… Ей наверняка было страшно. Наверняка хотелось, чтобы рядом оказался хоть кто-то из ее родных. Она звала его так, что было очевидно — мама не хотела, чтобы он покидал ее. Не хотела, чтобы он уходил. Но… Она кричала совсем другое. Тогда она защищала его, хоть и сама нуждалась в защите. Мама отвлекала от него то отродье, чтобы спасти. Жертвовала собой ради жизни сына. А что Эрен? Что сделал он? Даже не убежал. Еще хуже. Стоял. Просто стоял и насмехался над тем, как же интересно получалось — мама, наказавшая его за непослушание легким шлепком, теперь сама получала наказание. Вершилось правосудие.       Да ебать такое правосудие!       Внутренний пожар сжирал спокойствие и самоконтроль, обнажая те воспоминания, которые все эти годы медленно превращали в пепел чувства, не оставляя ни малейшей способности на любовь к самому себе. Сплошная ненависть, разъедающая безжалостно душу, подкармливаемая собственными переживаниями, страданиями отца…       Эрен вскочил на ноги, прижал ладонь ко рту и принялся расхаживать по кривому кругу. В глазах пекло и щипало, словно в них бросили горсть песка, а горло пересохло — невозможно сглотнуть разросшийся ком отчаянья и непонимания. Мама. Мама. Она же… Она точно была жива. Нет. Она была бы жива, бросься Эрен сразу к полицейскому. Ей бы помогли. Гребаный мальчишка! Гребаный Эрен Йегер! Ненавидеть самого себя настолько сильно непросто. Почти невозможно.       — Трус! Мудила. Ты не захотел ее спасать. Ты смотрел, — хрипел он себе под нос неразборчиво.       Ноги приросли к земле в один момент. Тело налилось тяжестью. Сравнение прошлось по раскаленному сознанию острием клинка само собой. Мучительно медленно. Тот Эрен стоял и смотрел на смерть матери. Стоял и ничего не делал. Он наслаждался. Кто же кого подначивал в тот момент? Кто произносил слова? Казалось, что испуганным, но решительным мальчишкой и был он сам, рвавшийся в те мгновения наружу, однако пока не имевший сил на контроль над телом.       Ведь именно тогда настоящий Эрен впервые увидел мир. Впервые, пусть и издалека, но ощутил этот вкус замаячившей свободы. Он всегда хотел жить. Но то, что произошло с Карлой… Пришлось торчать с этими воспоминаниями запертым, только чтобы существовать дальше. Искупить свою вину за бездействие. Принять наказание, каким бы оно ни было. Только вот насколько глупым и неправильным все оказалось. И наказание… Не сразу Эрен узнал, что родители прощают, родители понимают, родители заботятся и… Отцы умеют проявлять любовь к своим детям. Умеют. А Гриша… От этих воспоминаний стало еще тошнее, еще сильнее прошелся четкой линией сравнения его поступок с тем, что творил другой Эрен, как повел себя отец.       Эрен осознал, что только что хотел сбежать. И если тот — прошлый — остался смотреть и радоваться, то сейчас… Он сам хотел поступить еще хуже, оставив мучительно погибать Микасу в одиночестве. Просто так. Ни за что. Только потому, что ему захотелось вдруг избавиться от собственной боли. Избавиться ценой жизни другого человека. Нет. Это неправильно. Он ведь лучше. Он другой. Совсем другой.       — Микаса? Мика, ты как? Слышишь меня? Я… — Голос срывался, когда Йегер лег на край, чуть свесившись; он всматривался вниз, боясь вновь увидеть умирающего по его вине человека. Родного человека. — Мика… — Камни впивались в живот, отдаваясь острой болью, но это было совсем неважно. Важно было услышать еще хоть раз одно слово. Одно имя. И без разницы, к кому оно будет обращено. Пусть к тому, к другому, но лишь бы ее голосом.       Оценив ситуацию, Эрен начал неторопливо спускаться, цепляясь за выступы. Возможно, что это было непредусмотрительно, рискованно, но даже если так, он не оставит ее здесь одну. Не оставит в одиночестве, как это случилось с Карлой.       — Мика? — повторил Йегер вопрос, осторожно коснувшись точки на шее, чтобы проверить пульс. Если она и ждала помощи, то наверняка от своего Эрена. И это сокращение имени, по его мнению, должно было помочь очнуться, прийти в себя. На первый взгляд никаких серьезных повреждений не было. Видимо, чуть задела голову при падении и отключилась. — Мика, что болит? Ну? Посмотри уже на меня. — Эрен старался повторить интонацию себя же прежнего, хоть от этого и было противно внутри, словно он вновь разыгрывал спектакль, только сейчас причиной тому служило совсем иное.       — Мне нравится, когда ты зовешь меня по фамилии, Йегер, — произнесла наконец Микаса, прижимая ладонь ко лбу и морщась.       — Аккерман, — бездумно сказал он то, что от него ждали, а после вырвавшегося рваного выдоха не сдержал улыбку. — Ты… Да хоть неотразимой назову. — Не обратив внимания на собственные слова, поднял голову, соображая, как теперь им следовало выбираться. — Как вообще? Где болит? Блять. Ты, конечно, дала жару…       Стоп. А как вообще все это произошло? А если это он толкнул ее? Толкнул? Мог? Ведь мог, если судить по тем мыслям и безумному спокойствию, что расползлись по телу, когда Аккерман исчезла из поля зрения. Будто именно она и была причиной всех его проблем. Однако так ли это на самом деле? Но… Если он толкнул ее, то это значило, что вот его настоящее обличье. Равнодушный эгоистичный монстр, готовый пожертвовать другими, даже близкими, лишь бы достичь собственной цели. Его цель — независимость, богатство, власть. Вот что волновало его. Но ведь сидит сейчас рядом с Микасой, убирает с ее лба волосы, осматривает видимые участки тела на наличие серьезных и не очень травм… Или же это все от абсолютного чувства вины перед матерью, которое подавлялось на протяжении стольких лет? Эрен зажмурился, отогнав поток мыслей, чтобы вернуться к насущной проблеме.       — Подняться можешь? — спросил он, встав и подав руку, чтобы помочь, но Микаса и сама оказалась на ногах без его помощи. Хмыкнув, Эрен сжал губы. Обо всем остальном он подумает после. Сейчас нужно было выбираться. — Смотри, вот там выступ, я помогу тебе на него забраться, а после… В общем, пробуй залезть на него. Если сможешь, то это все облегчит.       — Попробую.       Микаса сделала несколько шагов и, поправив одежду, принялась карабкаться, удерживая равновесие, только чуточку ей недоставало, чтобы уцепиться за нужный выступ, поэтому Эрен подошел ближе. Присев, он подставил ей свое колено, на которое та могла бы встать.       — Только не смотри вверх, пожалуйста, — с оттенком неловкости донеслось до его слуха.       — Чего? — Йегер не сразу сообразил, с чего бы ему вообще поднимать голову, но, сделав это, моментально уткнулся взглядом в камни под ногами Микасы. Вот один такой острый, что им точно можно было бы искры выбивать. А вот второй — наоборот — округлый и сточенный. Как он здесь оказался?       — Я в платье, просто не смотри.       — Твою ж мать, Аккерман, лезь давай уже! — Щеки запылали еще сильнее, и Эрен озвучил то, что совсем не хотел: — Видел я уже, что темно-зеленые они, видел.       Она промолчала, но даже идиот понял бы, что залилась краской по самые уши. Когда Микаса разместилась на нужной высоте, Эрен вылез сам, несколько раз задев острые края камней, и после этого подал руку Микасе. От ее ладони будто исходили слабые разряды, проникая под кожу и разливаясь под ней множеством мурашек. Странное чувство. Жаль только, что принятое решение Эрен менять не собирался. Им нельзя быть вместе. Ей незачем тратить свое время на беготню за эгоистичным придурком, а ему нужно идти дальше. Что ж. Так и расходятся пути людей. Даже если это больно. Опустив взгляд, стоя напротив Микасы, Эрен успел прикинуть, что все могло закончиться иначе. Но… Почему они оказались здесь? Почему Микаса попала в такую ситуацию? Все ведь… Все опять было из-за эмоций, которые она пробуждала. Странные, инородные, они влияли на его решения, путали мысли, мешали мыслить рационально.       — Все вышло как-то не так… — начал Йегер, осматривая Микасу; он скользил взглядом по ее телу, словно пытаясь запомнить каждый изгиб. Заметив несколько царапин, он стянул с себя бандану и осторожно обернул вокруг ее шеи. — Вот. Кажется, так будет меньше вопросов. Только надо будет все равно обработать…       — Спасибо, — тихо произнесла Аккерман, коснувшись завязанного аккуратно узелка. — Правда, спасибо.       — Не надо. Уж тебе меня благодарить не стоит, — фыркнул Йегер. — Держись за меня, доведу до машины. — На вопросительный взгляд он тут же ответил: — Да уж переживу, не развалюсь, если немного позволю себя полапать. Только не говори, что идти тяжело и мне придется тебя нести на руках.       — Нет, дойду.       — Хорошо. Потому что я был прав, Аккерман. Нам и впрямь не следует продолжать общение. Это чревато. Все сложно, но… Я не всегда умею выставлять приоритеты, и… Я чуть не бросил тебя умирать, Аккерман. — От металла в голосе самому стало больно, но он обязан был озвучить это. Она имела право знать. Знать, чтобы принять верное решение. — Бросил умирать маму, готов был бросить тебя… Вот такой я, Микаса. Так что давай просто разойдемся в разные стороны, как вернемся. И это будет нашим последним разговором. — Камни под ногами скрипели, смешиваясь с песком, и этот скрип пронзал само сознание, выбивая из него все хорошее и приятное, оставляя нарисованную Эреном реальность. — Пока не поздно, — зачем-то добавил он.       — Нет, — Микаса даже остановилась, упрямо мотнув головой и тут же поморщившись от такого резкого движения. Эрен тоже вынужден был остановиться. — Нет. Мне нужно тебе еще кое-что показать, когда вернемся к палатке. Очень нужно.       Что бы это ни было, для Эрена все уже было решено, и у Микасы не оставалось ни единого шанса хоть что-то изменить. Да и что она могла бы ему вообще такого показать? Ни-че-го. Однако продолжала стоять и ждать ответа. Утвердительного, конечно. Он молча кивнул, но она отчего-то замешкалась.       — Ну, что такое? Пошли. — Эрен перехватил Микасу покрепче, вдруг ей все-таки было трудно идти и первым шагнул вперед, потянув ее за собой. — Пошли к машине. Пора возвращаться.       — Угу, — она отвела взгляд и натянула обмотанную вокруг шеи бандану выше, спрятав нос в ткани, чтобы не дышать песком — буря добралась и до них. — Идем.       Все вокруг затянуло песчаной взвесью, которую ветер гнал вперед и поднимал до неба. Словно толпа гигантов двигалась по пустыне, вздымая своей бесшумной тяжелой поступью тонны песка вверх, и уничтожала мир вокруг. В буро-коричневых сумерках стерлись ориентиры, и даже синий Форд, к которому Микаса и Эрен направлялись, казался немного размытым и туманным. Дышать становилось труднее, глаза слезились от попадавших на роговицу песчинок, а все обнаженные участки кожи покалывало.       Эрен открыл заднюю дверцу машины и вместе с ворвавшимся в салон песком осторожно усадил Микасу на сиденье.       — Ты сознание теряла, поэтому нужно полежать хотя бы полчаса. Поэтому вот. Ложись. И ноги нужно поднять выше головы, чтобы улучшить приток крови к мозгу.       — Да. Я и сама это знаю. — Микаса слабо улыбнулась. — У меня же медицинское образование.       — А у меня отец — доктор, — скривился в ухмылке Эрен так, будто проглотил что-то нестерпимо горькое.       Наглухо закрыв все окна и включив фары, чтобы немного улучшить почти нулевую видимость, Эрен гнал внедорожник обратно в брюхе пылевой бури, интуитивно стараясь не сбиться с курса, пока связь наконец не заработала и не подключился к спутнику навигатор. Песка было слишком много. Он противно скрипел на зубах, осыпался со складок одежды и волос на кожу, попадал на свежие ссадины и, казалось, разъедал их. И хоть скорость была достаточная, адреналина уже не чувствовалось, да и кочки с булыжниками, как и любую неровность, Йегер теперь по возможности старался объезжать, чтобы лишний раз не встряхивать Микасу. Они молчали всю дорогу, потому что каждый погрузился в колодцы собственных мыслей. Эрен уж точно достиг самого дна. Что он искал в том колодце? Убежище или ответы на свои вопросы? На сотни вопросов, которые заволокли его разум так же, как заволок все вокруг песок. И только воспоминания о маме и мысли о Микасе маячили сверху спасением, от которого он добровольно отказывался. Отворачивался от обеих в пустоту, чтобы не вспоминать и не думать.       Энни, случайно наткнувшаяся на них уже на территории фестивального городка, удивленно окинула обоих с ног до головы любопытным взглядом, приподняла бровь и пробормотала:       — Ну и угораздило же вас… Я даже спрашивать боюсь, что вы за экстремальное развлечение себе устроили, — после чего протянула Эрену ключ от душевых кабин для организаторов. — Вернешь потом мне или Армину. Для экономии воды можно мыться вдвоем.       — Нам на сегодня уже достаточно развлечений вдвоем, — ответил Эрен, натянуто улыбнувшись, и под ее выжидательным взглядом добавил: — Спасибо, Энни.       Сунув ключ Аккерман, он отправил ее мыться — ей еще раны после обрабатывать, — а когда она вышла, чистая и более-менее ожившая, отправился и сам смывать с себя нелегкий день, который чуть не стоил Микасе жизни. По его вине… Снова… И пока Аккерман с еще влажными волосами перебирала аптечку в фургоне в поисках лейкопластыря и антисептиков, наотрез отказавшись от помощи, только что вернувшийся из душа Эрен наблюдал, как светодиодные волны катятся по фургону, разгоняя поздний вечер. Армин так любил море, что даже в пустыню умудрился взять его с собой. Над головой раскинулось черное небо, но звезд Эрен почти не видел — феерия огней фестивального вечера затмила Млечный Путь и сама вспыхнула целой галактикой из огней, лазеров, музыки, грохота, доносившегося издалека веселья, хохота и визгов. Там, за морем Арминовского фургончика, мир жил своей жизнью, здесь же, чуть в стороне от суеты, ощущались лишь отголоски праздника.       — Как в логове чудовища, — пробормотал Йегер и вздрогнул, когда услышал совсем рядом:       — Почему ты считаешь себя чудовищем, Эрен? — спросила Микаса, протягивая ему аптечку.       Йегер забрал из ее рук ящичек с красным крестом на боку.       — Ты разве плохо меня услышала, Микаса? — он последний раз проводил взглядом накатившую на яркие ракушки волну и, обогнув фургон, сел в проеме оставленных нараспашку задних дверей. — Я хотел оставить тебя умирать там. В одиночестве. Без единого шанса на спасение.       Она присела рядом и повернулась к Эрену вполоборота, вглядываясь в его лицо. Наверное, хотела встретиться с ним взглядом, но Йегер продолжал смотреть на неровные трещины от пересушенной песчано-глинистой корки под ногами, потому что они так напоминали ему о той расщелине, куда он… а кто еще, если не он… столкнул Микасу.       — Но не оставил же, — сказала она мягко, так и не дождавшись его взгляда. — Это главное. Ты спас меня, Эрен. Ты даже платок мне завязал, и за это спасибо тебе. Ты другой. Совсем не тот, кем себя считаешь. Почему же не даешь себе ни единого шанса принять и полюбить себя? Почему так ненавидишь ту часть себя, которая способна испытывать эмоции?       — Потому что ты не понимаешь, Микаса! Ты делаешь выводы, абсолютно ничего не зная ни про меня, ни про твоего хорошего мальчика Эрена Йегера. — Эрен крепче сжал края фургона, ощутив, как нагрелся металл под его ладонями и как там, глубоко внутри, внезапно разошлись края гнойной раны, по которой Микаса своим последним вопросом, словно скальпелем, сделала тонкий надрез. И вот теперь из застарелого нарыва его души наружу начал сочиться гной, копившийся в Эрене столько лет. Травивший его. Причинявший боль. Он не мог больше молчать. Ему нужно было сказать… хоть кому-то рассказать правду, потому что со словами, слетавшими с языка, к Эрену приходило облегчение. — Хороший мальчик, — презрительно хмыкнул он. — Знаешь, что делал твой хороший мальчик в шесть лет? Стоял, смотрел и радовался, когда убивали его мать. А потом твой хороший мальчик отдал мне все воспоминания об этом, понимаешь? Он жил все это время, ни разу не испытав чувства вины за тот день, потому что с этим чувством все эти годы жил я! За это я его ненавижу. Ненавижу, что он не смог сам и не дал мне спасти ее. Позвать полицию, позвонить. Да сделать что угодно, лишь бы не позволить тому ублюдку продолжать медленно убивать маму. — Эрен все-таки посмотрел в глаза Микасе. — Вот почему он слабак и трус, Аккерман! Он недостоин тебя! Ты не сбежала от меня, когда я гнал тебя от себя, пошла против моего отца и наверняка против семьи. Черт, ты до сих пор пытаешься его спасти и не сдаешься! Ты сильная, Микаса, а он слабый.        — Я взрослая. А Эрен Йегер был маленьким шестилетним ребенком. Разве могут дети противостоять жестокости взрослых? Если его ненавидишь за бездействие, то и меня тогда тоже надо ненавидеть. — Теперь взгляд отвела она. — Когда мне было девять лет, в наш дом забрались грабители. Наркоманы, которым не хватало денег на очередную дозу. Огрели папу битой… И маму, кинувшуюся его защищать, тоже избили до потери сознания. Прямо там, на пороге нашего дома. А я смотрела… Наблюдала за тем, как эти люди поступают с моими родителями и ничего не делала. Даже убежать не смогла. И глаза закрыть тоже. А потом они, эти люди, заставили меня показать, где шкатулка с драгоценностями мамы. Один из грабителей намотал волосы на кулак и протащил за них по всему дому до родительской спальни на втором этаже. — Она надолго замолчала. — Не смогла дать отпор. Тоже стояла и смотрела, Эрен. Понимаешь? Как причиняют боль людям, которых я люблю. Именно после того случая Леви предложил мне заниматься боевыми искусствами. А еще Леви тогда сказал, что в этом мире никто и никогда не будет спасать меня, поэтому я сама должна научиться этому, если хочу давать отпор любому обидчику и защищать тех, кто мне дорог. — Микаса внезапно улыбнулась. — А Эрен в первую нашу встречу защитил.       — Если бы я тоже оказался там, с тобой в том доме, то взял бы нож и… Я бы смог так сделать, — без доли сомнений заявил Эрен, потому что знал, что это правда. — И ее я бы смог спасти. Спасти маму. Она ведь была еще жива…       — Нет, — внезапно оборвала Микаса, а когда он удивленно посмотрел на нее, достала смартфон и уткнулась в него, продолжив: — Для Карлы Йегер первый удар ножом стал смертельным. — Микаса протянула Эрену свой телефон с какой-то фотографией. — Это то, что я хотела тебе показать. Листай. Вперед.       Эрен, ничего не понимая, взял смартфон и в ярком прямоугольнике экрана увидел ровные строчки печатного текста на пожелтевшей от времени бумаге. Слишком мелкие буквы, слишком много слов, в которые нужно было вглядываться, чтобы разобрать хоть что-то, однако выделенное полужирным курсивом имя и число он разглядел. «Карла Йегер. 26 лет».       — Что это? Это… — Эрен двинул пальцем, чтобы посмотреть на следующий снимок. — Это же фотографии протокола вскрытия? — Он поднял полный недоумения взгляд на Микасу. — Откуда они у тебя?       — Нашла в архиве.       Пошла в архив, чтобы найти протокол вскрытия? Чтобы показать ему? Когда успела? Догадка, проскочившая в мозгу, заставила Эрена еще пристальнее вглядеться в Микасу.       — Погоди, погоди, только не говори, что ты тогда незаконно пролезла в архив во втором корпусе ночью. — По глазам понял, что угадал. — Ты чокнутая, Аккерман. Если бы тебя поймали, то точно уволили бы!       Эрен почему-то на мгновение вспомнил решительное лицо Марло Фройденберга, который писал заявление о собственном увольнении, ставя крест на карьере в банке из-за вертихвостки Хитч Дрейс.       — Это уже не твои проблемы, — спокойно ответила тем временем Микаса. — Читай вот здесь, в графе патологоанатомический диагноз.       — Причина смерти: колото-резаная рана сердца с поражением передней нисходящей ветви левой коронарной артерии и обширный гемоторакс вследствие поражения левого легкого. Что это значит? — На полнейшем автомате спросил, даже не пытаясь вникнуть в суть слов, которые к тому же звучали, словно на незнакомом языке. Зачем это читать? Зачем вновь погружаться в пучину воспоминаний, которые и без того периодически мешали спать. Не давали жить.       — Это значит, когда грабитель первый раз воткнул нож в грудь Карлы Йегер, то нанес ей смертельную рану, которая и стала причиной смерти, — объяснила Микаса и с грустью посмотрела на Эрена. — Тебе не за что ненавидеть того мальчика, который не смог позвать полицию, Эрен. Ничего бы не изменилось. Нет. Изменилось бы. Если бы тот человек заметил мальчика, тоже мог бы его убить. Эрен Йегер погиб бы в переулке Сэйнт-Мэри семнадцать лет назад, если бы решил помочь своей маме, которую было уже не спасти. Он, тот испуганный мальчик, спас тебя своим бездействием.       Слышать нечто подобное было не то чтобы странно. Это казалось невероятным и совершенно не подлежащим осмыслению. На кого злиться? Как реагировать? Эрен молчал, не понимая, почему внутри все опустело, словно оттуда вытащили абсолютно все, а положить новое забыли. Забыли сказать, что он должен чувствовать. Эта пустота звенела в ушах, не позволяя сконцентрироваться. Разве… Разве нельзя было спасти? Вот так просто? Просто смириться? Все попытки были бы напрасны? Эрен сжал ладони в кулаки, ногти впились в кожу, но боль будто покинула его вместе с остальным содержимым. Кого винить? Кого? Гришу? Но его не было в том переулке. Кто же тогда мог помешать свершиться этому убийству? Кто мог не допустить смерть матери? Если бы они не пошли. Если бы они выбрали другой путь. Если бы маме не позвонили. Если бы Эрен не убегал от нее. Одни «если бы». Но какой от них прок, когда они ничего не меняют?       Пустота отступала, наполнялась тупой болью. В груди заныло. Настолько, что Эрен чуть не взвыл от накатывающей волны обреченности. Дышать не получалось, только хватать воздух, который застревал в горле, но так и не доходил до легких. А легкие жгло, они плавились при каждой попытке вздохнуть. Сердце затрепетало бабочкой, которая упорно пыталась пробиться сквозь препятствие, возведенное самим же Эреном. Холодная ладонь прижалась ко лбу, принося слабое облегчение. Смахнув выступившую испарину, Йегер прерывисто вдохнул. Паника накрывала безжалостно, и с ней нужно было как-то бороться. Хотелось вновь ничего не ощущать, как на скале. Но от этого становилось еще хуже. Не чувствовать — значит быть пленником своих желаний. А желания могли привести к устрашающим последствиям: к потере родных.       — Зачем ты все это мне показала? — глухо спросил он. Собственный голос доносился будто издалека. — Чего хочешь этим добиться? Доказать мне, что твой Эрен ни в чем не виноват и достоин жить в этом мире?       Вопреки ожиданиям, Микаса отрицательно качнула головой.       — Хочу, чтобы ты простил его. Прими его таким, каков он есть.       На смену тупой боли, саднящей в сердце, пришла злость. Тихая, клокочущая внутри злость. На мироздание, которое так поступило с ним. На Гришу, который не объяснил сыну, что тот не виноват. На того Эрена, который даже не попытался узнать за прошедшие после смерти мамы годы истину. Смирился с требованием Гриши «не лезь и не задавай вопросы». Вот и все его действия. И вот теперь Микаса хочет, чтобы он простил этого сукиного сына?       — Зачем он мне? — зашипел Эрен. — Зачем мне этот образцово-показательный Эрен Йегер, которого так старательно лепил отец все эти годы?       — Потому что у него есть то, что ты тоже отчаянно хочешь испытать, но боишься признаться себе в этом.       Не ослышался? Не хватало еще рассуждений о необходимости принятия, прощения… Зачем осознанно признавать в себе часть, которая приносит боль? Без нее куда проще. Но вот блять! Ведь не только боль. А если не выйдет? Кому нужны будут эти эмоции, если рядом никого не будет? Черт. Нет. Эрен устало сжал пальцами переносицу и медленно покачал головой, отрицая вообще все.       — Я не могу иметь с ним ничего общего из эмоций и чувств. Испытывать то же, что и он. Это все вызывает во мне отторжение. Мне чуждо все это. Даже если бы я хотел, Микаса, это невозможно. Никоим образом. Такие, как я… Такие чудовища не умеют любить. Неужели не видишь?       Микаса не выдержала, вдруг подскочила с места и встала напротив Эрена, испепеляя его раздраженным взглядом.       — В том-то и дело, что я вижу. Вижу, какой ты. Ты сильный, целеустремленный, волевой и несгибаемый. Возможно, жесткий, но не жестокий. Тебе нравится свобода и адреналин! Вот какой ты! — заговорила она с каким-то надрывным отчаянием, пока ее щеки в неустойчивом свете бегущих волн стремительно наливались румянцем. — Какое из этих качеств делает тебя чудовищем?! Какое из этих качеств не позволяет тебе любить?! А еще ты отдавал мне шоколадки, позволил переночевать у себя после бара, купил мороженое, приехал ко мне по первому звонку, босиком, ночью! Даже Армину помог разрисовать фургон! Ты не дал мне умереть сегодня, Эрен! Выгода, говоришь? Врешь. Сам себе врешь! Не оставил мне шанса понять тебя до конца, так хоть к себе будь милосерднее — попробуй разобраться, какой ты на самом деле!       Она выхватила из рук Эрена смартфон, развернулась и быстро пошла прочь в палатку, оставив его в одиночестве, придавленным истиной прошлого и последними словами Микасы Аккерман. Точно ведь последними. Им больше не о чем разговаривать. Разве не так? Тупик.       Чертыхнувшись, Эрен зашел в фургон и провернул защелку, чтобы хоть немного остаться наедине с самим собой.       «Попробуй разобраться, какой ты на самом деле!»       Блять. Легко сказать.       Эрен опустился на диванчик и накрыл голову руками. Ведь еще недавно все было так просто: уничтожить прошлую жизнь самого же себя, а после выстраивать новую. Собственную. Ту, в которой не было бы места прежним слабостям, прежнему Эрену. Когда все стало таким сложным? Когда Йегер начал желать большего и решил отойти от плана? Он не мог найти ответ. Время тянулось бесконечно медленно, в голове возникало больше вопросов, чем ответов на них. Мама и Микаса. Почему все мысли то и дело возвращались к ним?       Оказывается, Эрен не мог спасти маму. Даже если бы попытался. Он ничего не мог. Но спас Микасу. Он хотел быть с ней ровно так, как тогда порывался защитить маму.       Эрен любил Карлу. Он восхищался ею.       И Эрен восхищался Микасой.       От таких сравнений, начавших непроизвольно пролезать в сознание, в голове зашумело. Может ли Эрен допустить возможность полюбить Микасу? Нет. Он должен узнать, любит ли Микасу. Странно, ломано, может неправильно и как-то по-своему, но вдруг? Только как это теперь проверить?       Озноб пробежался вдоль позвоночника, пробился к сердцу и сжал его ледяной хваткой. Казалось, еще чуть-чуть, и Эрен мог застрять в собственных рассуждениях навсегда. Нужно было что-то делать. Как-то действовать. Что-то решать. Он не собирался больше стоять и смотреть. Хватит. Достаточно.       Взъерошив волосы, Йегер поднялся и, отмерив несколько раз подряд длину фургона, выскочил на улицу.       — Микаса, — позвал он и тут же сжал губы, но, вобрав в себя воздух, продолжил: — Аккерман, мне вот сейчас абсолютно похрен, как ты отреагируешь, но мне нужен ответ. Аккерман, ты бы согласилась попробовать со мной…       Эрен замолчал, понимая, что не было здесь Микасы. Не было никого. Он остался один. От этого кулаки непроизвольно сжались, а в груди засвербело противное чувство разочарования и обиды.       Ушла? Решила оставить его? Черт бы тебя побрал, Аккерман! Почему именно тогда, когда захотелось видеть ее рядом? И что делать в такой ситуации? Видеть рядом… Эрен уставился на пустую палатку, а сердце рухнуло вниз от одной мысли, что Микаса могла исчезнуть из его жизни. Этого ты хотел столько времени, что же сейчас не так?