Catharsis // Катарсис

— Я не знаю, у нее просто получилось, — проворчала Авалон и ускорила свой шаг, стараясь не отставать от Реддла, пока они шли в направлении Выручай-комнаты. — В этом нет никакой логики, — сказал он с очевидной досадой на лице. — Каким образом Шеклболт уже разобралась, как превратить кубок в лису? Я сомневаюсь, что Лестрейндж хоть чем-то ей помог. — Нет, она работала в одиночку, — сказала она. После того, как резко она оставила Ксавьера прошлой ночью на квиддичной вечеринке, Авалон переживала, что сегодня он будет обижен на нее. Но, когда она увидела его на уроках, он снова был прежним — кружащим ее вокруг себя, как только видел, и оставляющим поцелуй на ее щеке при каждом удобном случае. — Тогда как она закончила проект? — настойчиво спросил Реддл. — Сколько еще раз мне сказать, что я не знаю, прежде чем до тебя дойдет? — простонала она. — Мы должны разобраться. У нас осталось меньше двух недель до сдачи. — Ты думаешь, я этого не знаю? — огрызнулся он, останавливаясь, когда они оказались у входа в Комнату. Дверь появилась, стоило им подойти — Том вызвал ее как раз вовремя, чтобы успеть открыть вход и жестом пригласить Авалон войти сразу, как только они дошли до стены. Когда она шагнула внутрь, она увидела привычную обстановку, подобную той, которая была у них всегда — диваны, кресла, стол… но маленькое дополнение на тумбочке рядом с местом, где она обычно сидела, вызвало едва различимую улыбку на ее губах. Проигрыватель и единственная пластинка. Реддл уже подходил к столу, где он всегда сидел, без единого слова бросая на него свои вещи, но она была занята разглядыванием пластинки на проигрывателе. Она почувствовала капельку гордости, когда подняла ее и заметила, что это была копия «Времен года» Вивальди: та же, которую она ставила для него ранее. Обычно, когда они приходили в Выручай-комнату, она магией создавала проигрыватель, как только они оказывались внутри, а он предельно ясно давал понять, что не хочет слушать ее «магловскую музыку». Они препирались пару минут, а потом он уступал и позволял ей включать ее, но только если она включала Вивальди. Но на этот раз проигрыватель уже был на месте. Она сдержала улыбку, прежде чем перевести взгляд на Реддла. Он не обращал на нее никакого внимания, уже с головой погрузившись в книгу, и посматривал то на слова страницы, то на монету перед собой. Только спустя несколько секунд он заметил, что она наблюдала за ним, и, когда он поднял взгляд и увидел ее ухмылку, он вскинул бровь в замешательстве. — В чем дело, Хендрикс? — Проигрыватель. — И что с того? — Мне не пришлось колдовать его сегодня. Он был здесь, когда мы пришли, — отметила она с легкой улыбкой, играющей на губах. — И? — спросил он. — Ты собиралась наколдовать его так или иначе. — Я думаю, тебе втайне нравится моя музыка, — сказала она, ее ухмылка стала шире, когда он закатил глаза. — Признай это! Ты на самом деле наслаждаешься ею. — Без музыки я вынужден слушать, как ты безостановочно стучишь своей ногой, или пером, или по столу. К сожалению, это предпочтительнее, — проворчал он, но его слова ничего не изменили в ее уже установившейся мысли. Она решила, что он не ненавидел ее музыку так сильно, как хотел показать. Никогда в жизни она не подумала бы, что Том Реддл будет слушать магловскую музыку, но вот — это происходило. — Ты собираешься хоть что-то делать или так и будешь просто стоять здесь? Она подошла к проигрывателю и установила запись на нем, улыбка так и не покидала ее губ, когда она поместила иглу на пластинку и начала проигрывать музыку, после чего пошла к столу, садясь напротив Реддла, и достала палочку, начиная сосредотачиваться на монете перед собой. Боковым зрением она могла видеть, как Реддл вращал свою палочку между пальцами. Она заметила, что у него была склонность рассеянно прокручивать ее в своих руках, при этом ему идеально удавалось балансировать ею на протяжении всего момента, с легкостью вращая ее. У него было несколько привычек, которые она подметила за время долгих дней, проведенных с ним в Выручай-комнате: он дергал свои волосы, когда раздражался, он постоянно вертел свою палочку, и он разглаживал каждый согнутый угол на страницах книги, которую читал. Несмотря на его ужасный характер, когда они находились наедине, она все еще улавливала проблески присущей ему нормальности. Если бы она не знала лучше, она почти забыла бы, что это был тот же парень, который однажды станет самым опасным Темным магом из всех, что когда-либо жили на свете. Когда она наблюдала, как он крутит свою палочку между пальцами, он казался таким же, как и любой другой ученик — он казался почти обычным. Временами она ловила себя на размышлениях о том, насколько напрасным было его существование. Напрасной тратой жизни, которая в ином случае была бы наполнена таким огромным потенциалом. Реддл был способен на многое, она признавала это. Он мог быть обаятельным, он мог проявлять интеллект, далеко превосходящий возможности большинства учеников, и он мог поступать правильно — это он доказал ей, когда встал на ее сторону в Хогсмиде. Было жаль, что он потеряется во тьме. Совершенно напрасно. Прошло мало времени после Хогсмида, когда темноволосый парень не появлялся бы в ее мыслях — ей тяжело было перестать думать о том, почему он с такой готовностью вступил в бой бок о бок с ней. Она обнаружила, что гадает, кем бы мог стать Том Реддл, не будь ему предначертано заблудиться и уйти так далеко от собственной человечности. Он был выдающимся волшебником, это никак нельзя было отрицать, и она не могла не думать о том, что он мог бы стать великолепным пополнением Ордену… Конечно, без Реддла не было бы никакой необходимости в том, чтобы Орден вообще существовал. И она продолжала напоминать себе, что он был причиной всей боли, которую она пережила, всех потерь, с которыми ей пришлось столкнуться, и всех страданий, через которые она прошла. И тем не менее, несмотря на все это, он все равно помог ей в битве. Возможно, это было исключительно ради того, чтобы сохранить лицо — позволив ей сражаться в одиночку, он, безусловно, навредил бы своему идеально выстроенному фасаду личности. И если она что и знала наверняка, так это то, что он пошел бы на все, чтобы защитить свою репутацию. Или, может быть, он просто искал повод, чтобы избавиться от всех обычных ограничений и получить возможность по-настоящему раскрыть свой потенциал в бою. Он выглядел так естественно в разгар дуэли — может быть, ему нужна была только причина, чтобы позволить себе почувствовать свободу в зоне боевых действий, не ограничиваясь рамками школьного кабинета. Но, как бы много она ни думала об этом, она никогда не могла действительно избавиться от осознания того, что он, хотела ли она это признавать или нет, напрямую подставил себя под линию Убивающего проклятия, чтобы защитить ее. Она могла игнорировать это сколько угодно, но факт оставался фактом — она была обязана жизнью Реддлу. Какая ирония, думала она про себя, смеясь. После того, как Волдеморт в течение многих лет почти был причиной ее смерти, он наконец сделал что-то хорошее. Ее мысли были прерваны, когда она почувствовала, что палочка выскользнула из ее руки и упала на стол. Она не заметила, что неосознанно пыталась повторить то, как Реддл крутил свою палочку между пальцами. Он лишь мельком поднял глаза на звук, и едва заметная ухмылка появилась на его губах, прежде чем он спросил. — Копируешь меня? Она почувствовала, как покраснели щеки, когда прищурила на него глаза, с насмешкой говоря. — Не знала, что ты единственный, кому позволено крутить палочку. Легкий смешок слетел с его губ, после чего он вернул свое внимание к книге перед собой и, не встречаясь с ней глазами, произнес. — Суть в том, чтобы не давать ей пройти через указательный палец. Она закатила глаза и перелистнула страницу, внимательно просматривая слова и надеясь обнаружить новые секреты, скрытые среди них, что могли бы помочь ей разгадать тайну заклинания, над которым они бились. Прошло пару мгновений, но любопытство взяло над ней верх: она подняла свою палочку и тихо попыталась прокрутить ее снова, в этот раз не давая ей пройти через указательный палец. Она постаралась сдержать улыбку на губах, когда у нее получилось, но он, сделав паузу в чтении, чтобы украдкой взглянуть на нее, все равно смог уловить проблеск удовлетворения, написанный на ее лице. С новообретенным чувством выполненного долга она указала палочкой на монету и попыталась превратить ее в живое существо опять, как ей казалось, уже в миллионный раз. Но на этот раз, когда ее палочка сделала движение в воздухе, две крошечных птичьих лапки выросли из золотого кусочка, и тот начал расхаживать по столу, выписывая неровные круги. Ее глаза распахнулись так широко, насколько это вообще возможно, а челюсть упала чуть ли не на метр к полу, когда она встала, кресло отлетело назад в приступе ее восторга, и начала с воодушевлением показывать пальцем на предмет. — Охренеть, — сказала она себе под нос, прежде чем повторить громко. — Охренеть, черт возьми! Он уже открыл рот, чтобы отчитать ее за грубость, но затем его взгляд упал на гибридную форму жизни, которую она создала на столе, и его темные глаза сфокусировались на Авалон, в то время как она хлопнула в ладоши, и на ее лице растянулась настолько широкая улыбка, что, он был уверен, ее щекам было больно. — Что ты сделала по-другому? — резко спросил он, наблюдая, как монетка бегала по столу перед ними. — Я... я не знаю, — сказала она, все еще улыбаясь сама себе и наслаждаясь успехом. — Что значит «ты не знаешь»? — задал вопрос он, стараясь скрыть раздражение в голосе. — Я правда не делала ничего по-другому, — призналась она, наклоняясь и поднимая кресло обратно в ровное положение. — Я не понимаю, что изменилось. — Ты должна была сделать что-то по-другому, — нажимал он. — Просто подумай об этом. — Я и думаю об этом! Я клянусь, я не делала, — сказала она, улыбка стерлась с ее лица, и она скрестила руки на груди. — Может быть, просто требовалась практика. — Ты намекаешь на то, что я не практиковался? — Мерлин, ты все воспринимаешь не так, — проворчала она, указывая палочкой на монетку и превращая ту обратно в неживую форму. Она могла видеть, как он ломает голову над фактом, что не он сделал это открытие — это читалось в том, как сжались его кулаки, а губы сомкнулись в едва заметной хмурой гримасе. — Просто порадуйся, что мы достигли какого-то прогресса. — Он закатил глаза, дергая кончики своих волнистых волос, и заставил себя переключить внимание обратно на книгу. Она продолжила. — Ты действительно не можешь выдержать того, что находишься на втором месте, да? Когда его глаза встретились с ее глазами, в них плескалась ярость, открытые проявления которой Авалон редко видела в нем. — Прошу прощения? — Ты настолько самовлюбленный, что не можешь себе представить, что я стала тем, кто разобрался с этим, верно? Мысль о том, что я могу сделать что-то, чего не можешь ты, тебе не подвластна? — Ты даже близко не можешь представить вещи, на которые я способен. Советую говорить со мной с некоторой долей уважения. Она наклонилась вперед, ставя руки на стол между ними, ее взгляд был непоколебим, встретившись с его кофейного цвета глазами, и ухмыльнулась, язвительно сказав. — Здесь нечего уважать. В момент, когда слова сорвались с ее губ, Авалон почувствовала, как ее тело отлетело назад; безмолвная сила втолкнула ее обратно в кресло. Том медленно подошел к ее стороне стола, совсем слегка наклоняясь, когда встал перед ее креслом так, чтобы он мог говорить в ее ухо, его голос был низким и угрожающим. — Это было не предложение. Она вскочила обратно на ноги и повернулась к нему, ее злое лицо оказалось в миллиметрах от его лица, когда она прорычала. — Значит, это была угроза? — Я не думаю, что ты хочешь это узнать, — сказал он, его жестокая улыбка росла, пока он смотрел на нее сверху вниз. — Я не боюсь тебя. — Тогда ты идиотка. — Или, может, ты просто не настолько устрашающий, как тебе кажется, — проворчала она, начиная поворачиваться к нему спиной еще раз, когда почувствовала, как он схватил ее, его рука крепко обхватила ее шею, удерживая сзади. Дрожь пробежала по позвоночнику Авалон, когда она почувствовала холод ножа, прижимаемого к спине, лезвие едва задело ее кожу — он провел им вдоль ее школьной формы. Впервые она не осмелилась сопротивляться ему — малейшее ее движение только заставляло его прижать наколдованный нож ближе к ее телу. Ее пальцы начали трястись, а колени все больше и больше слабели, голова закружилась от воспоминания о многочисленных часах, которые она провела, уткнувшись лицом в пол из темного дерева, пока ее крики сотрясали стены каждый раз, когда ее плоть вновь разрывалась под клинком Пожирателя смерти. Однако в этот раз не было никакого Пожирателя смерти. Только Том Реддл. Его голос был настолько холодным, что напугал ее, когда он произнес. — Разве? И в этот раз ей нечего было сказать в ответ. — Тот человек в твоих воспоминаниях, — начал он, проводя ножом вверх по ее спине, пока не остановился на ее затылке. Она не могла видеть садистскую улыбку, запечатленную на его губах, но слышала наслаждение в его голосе, когда он закончил. — Он кое-что упустил. Она хотела закричать. Она хотела заорать на него во всю мощь своих легких. Она хотела обернуться и врезать в его жалкое лицо. Она хотела выстрелить вспышкой зеленого света прямо ему в грудь. Но она застыла. Ее сердце билось в груди так быстро, что она практически ощущала его в горле. В животе возникло тревожное чувство тошноты, но она даже не могла сосредоточиться на этом — сосредоточиться она могла только на лезвии, прижатом к ее шее. Она и не ожидала лучшего от Реддла, и все равно он нашел способ ее разочаровать. Он все сильнее и сильнее надавливал клинком на ее кожу и улыбнулся сам себе, когда он наконец увидел, что ее тело начало дрожать под ним, ее страх был очевиден по тому, как она тряслась от его прикосновений. Как только она подумала, что лезвие должно было вонзиться в ее плоть, она почувствовала, что его давление исчезло с ее тела. Реддл сделал шаг назад, отводя нож от нее, прежде чем сказать. — Достаточно устрашенно, как мне показалось. Слова все еще подводили ее — она молчала в потрясении. Как бы сильно она ни пыталась осознать, что только что произошло, она не могла поверить, что он — даже он — мог опуститься так низко. Когда клинок покинул ее кожу, она почувствовала, как вместе с ним ушел и страх, вместо этого заменяясь нарастающей пучиной гнева, начавшего гореть с силой миллиона бушующих лесных пожаров. — Ты все говоришь, Хендрикс, — рассмеялся он, держа нож в своих руках и посматривая поочередно то на серебряное лезвие, то на ее кожу. — В этом твоя проблема, не так ли? Ты не способна заткнуть свой рот, даже когда это в твоих же интересах, — он сделал небольшую паузу, прежде чем выплюнул. — Вероятно, прежде всего именно поэтому ты и получила эти проклятые шрамы. — Он заметил, как она сжала кулаки, и как все ее тело напряглось, когда он заговорил о ее шрамах. Она всегда застывала, когда он говорил о них. И сегодня он хотел давить на нее, пока она не дойдет до предела. — Может быть, если бы ты умела контролировать собственные эмоции, твоя спина не была бы настолько… Не успев даже овладеть собой, она обернулась, оттолкнула его и прокричала: — Я получила их из-за тебя! — она видела улыбку, не сходившую с его губ, пока он ожидал взрыва ее эмоций. Вспышка паники обрушилась на нее, стоило ей осознать, что она только что сказала, и она быстро начала отказываться от собственных слов, когда добавила. — Я получила их из-за людей, подобных тебе и твоим друзьям, которые верят в отвратительные, сраные идеологии, движущие вашей жалкой жизнью. У него в голове будто наконец загорелась лампочка, стоило ему соединить все точки. Предатель… Это наконец-то обрело смысл. — Значит, ты предатель крови? — сказал он с удовольствием в голосе; его удовлетворенная улыбка стала шире от осознания, что он наконец-то заставил ее раскрыть один из секретов. Он мог увидеть ее истинное лицо лишь тогда, когда она злилась — и в этот момент она несла в себе так много ярости, что он практически видел, как ее глаза потемнели в режиме реального времени, когда она пристально посмотрела на него. Наконец-то, хотела она того или нет, он заставлял ее обрушить свои стены и дать ему возможность увидеть, кем она была на самом деле. — Я знаю маглорожденных волшебников и волшебниц, которые в десять раз лучше, чем ты когда-либо будешь. — Тебя изрезали за эти убеждения, и ты все равно защищаешь грязнокровок? — прошипел он. — Ты действительно настолько тупая? Она не могла не засмеяться, и этот звук почти застал его врасплох. — Тупая? Тупая?! — ее смех прозвенел по комнате звуком маниакальным и безумным, когда она прищурила на него глаза и прорычала. — Ты полукровка, вещающий о чистоте крови, но при этом тупая здесь я? — она видела как он крепче сжал нож, который держал, вены на его руках проявлялись все сильнее и сильнее, в то время как его хватка на клинке становилась жестче. На мгновение, она могла поклясться, она увидела, что его кофейные глаза сверкнули багровым, когда он агрессивно посмотрел в ее направлении. Его челюсть была стиснута так сильно, что Авалон понимала: ему, должно быть, было больно держать язык за зубами. Но в то же время, она знала: не было ничего, что он мог бы сказать. Он был зол — а она еще даже не закончила. — Ты настолько не уверен в самом, черт побери, себе, что перевел свою ненависть к себе в ненависть ко всем маглорожденным и забыл, что сам ты точно такой же, как и они, — она закатила глаза, начиная идти к выходу. Напряжение в комнате становилось слишком тяжелым для нее, и она не хотела оставаться в его компании ни секундой дольше. — Ты правда считаешь, что твои собственные друзья приняли бы тебя, если бы знали о тебе правду? — подойдя к двери, она положила ладонь на дверную ручку, прежде чем на мгновение взглянуть через плечо и добавить. — Будет жаль, если они узнают, не так ли? Том даже не думал о своем следующем движении — это произошло быстрее, чем он успел сообразить, что происходит, движимый ненасытным порывом чистой ярости. Его рука метнулась вперед, и он бросил нож в нее, волна кипящего гнева поднялась в его теле, когда он посмотрел, как тот прорвался сквозь воздух и вонзился в дверь, всего в сантиметрах от головы Авалон. Она вздрогнула, когда клинок врезался в дерево, ее дыхание было неровным и неустойчивым, но она оглянулась на него и прошипела. — Ты промазал, — прежде чем открыть дверь и выбежать наружу. Том остался в комнате один, его кулаки сжимались так крепко, что с каждой проходящей минутой становились все белее. Когда вокруг него установилась тревожная тишина, единственным звуком, пронзающим воздух оказался белый шум от иглы, подошедшей к концу записи, окутывая Тома лишь его яростью и неисчезающим призраком язвительных слов Хендрикс.