Catharsis // Катарсис

Том смотрел, как Авалон покинула комнату, всего за мгновение до того, как он яростным рывком столкнул на пол все книги со стола. Его дыхание было учащенным и поверхностным, а горящие глаза осматривали комнату. Чертов проигрыватель гудел, выдавая едва слышимую линию белого шума, но этот звук был оглушительным для Тома: он только заставлял его думать о Хендрикс. Он взмахнул палочкой в направлении проигрывателя, и тот слетел со стола, с грохотом падая на землю и издавая глухой стук, когда неровно разломался, проскальзывая по только что поцарапанному полу. Наблюдение за тем, как предмет раскалывается на куски, подпитывало его странной комбинацией удовлетворения и беспокойства, и он не был уверен, почему, что делало его только злее. Он рассек палочкой воздух, и кресла у стола разбросались по комнате, жестко приземляясь на книжные полки, стоящие вдоль стен, и отправляя десятки книг на пол. Он чувствовал себя взбесившимся зверем, но он утратил желание держать себя в руках. Никогда раньше он не позволял себе доходить до такого уровня неистовства. И в этот момент ему было плевать — он не собирался сдерживаться. Он потратил годы, тщательно создавая образ спокойного и собранного человека — безупречно разработанный фасад, который он использовал, чтобы очаровать всех вокруг, заставляя делать то, что он пожелает. Время превратило его в опытного актера, и он стал весьма хорош в том, чтобы использовать это в своих интересах. Он не встречал ни одного человека, которого он оказался бы неспособен контролировать. Пока он не встретил Хендрикс. Она возникла из ниоткуда и без всякого предупреждения и тем не менее за тот короткий промежуток времени, что она вошла в его жизнь, уже сумела искалечить всякое чувство контроля, которое, как он думал, у него было. Она обладала нерушимым упорством, не поддающимся манипуляциям. Будто она смотрела сквозь любой образ, который он пытался представить из себя, и вместо этого видела его именно таким, каким он был: а даже он сам не был полностью уверен, каким он был. Когда он прижал нож к ее спине, им владела безжалостная необходимость наконец стереть эту проклятую улыбку с ее лица. И это было первое, о чем он думал. Это произошло почти инстинктивно, и его беспокоило, как она могла вывести его из себя настолько сильно, что он терял контроль над своим обычным самообладанием, когда находился рядом с ней. Она снесла абсолютно все, что он выстраивал на протяжении всей своей жизни — и он, черт побери, ненавидел это. Но больше всего он ненавидел ощущение неуспокоенности, засевшее в глубине души, когда он почувствовал, как она застыла от прикосновения ножа к ее шее. Он думал, что испытает удовлетворение — он наконец заставил ее расколоться. Она была в ужасе, и он чувствовал это по тому, как ее тело дрожало под ним. Так почему это не казалось победой? Авалон не обращала никакого внимания на учеников вокруг, пока пробиралась через замок, отчаянно желая уйти как можно дальше от Выручай-комнаты; горячие слезы разочарования стекали по ее щекам, пока она энергично шагала по темным коридорам замка. Пространство было огромным, однако она чувствовала удушье, проникающее в ее легкие, тревогу, овладевающую ее изнуренным сердцем, в то время как неуклюже шла в направлении Большого Зала. Ее пальцы судорожно хватались за воротник, галстук внезапно, казалось, начал душить, а сердце билось, словно бушующий военный барабан. Время ужина еще не закончилось, и она внезапно почувствовала твердую необходимость пойти в то место, где, как она думала, могли находиться некоторые ее друзья. Ее пальцы все еще тряслись, пока она проталкивала себе путь мимо других учеников, врываясь в Большой Зал и осматриваясь по сторонам горящими глазами. Она заметила Зельду, сидящую за столом Когтеврана, но рядом с ней сидела Джейн. Они вдвоем смеялись и улыбались, смотря друг на друга с такими чистыми искорками в глазах, что ей не хватило духу их разлучить. Ее глаза продолжали разглядывать помещение, на этот раз устремившись в сторону места, где обычно сидели слизеринские парни. Ксавьера нигде не было видно, но Авалон знала, что тот получил отработку у Меррисоут в наказание за очередной пропуск урока — не то чтобы вообще Лестрейндж был бы первым, у кого она стала бы искать утешение. Когда ее взгляд наконец остановился на Эйвери, она с облегчением увидела, что тот сидел в конце стола один, рассеянно засовывая булочку себе в рот, при этом он просматривал страницы книги перед собой и почесывал голову, пытаясь выполнить домашнее задание, пока ел. Она подошла к нему, ее шаги были настолько быстрыми, что она чуть не споткнулась о собственные ноги, прежде чем дошла до него, похлопав его по плечу, как только оказалась достаточно близко. Он медленно обернулся, очевидно, ожидая встретить кого-то из парней, и посмотрел на нее с все еще полным хлеба ртом. Когда он заметил ее, он быстро схватил свою чашку и сделал большой глоток воды, проглатывая тот кусок, а затем вытер рот тыльной стороной ладони и улыбнулся. — Привет! — поздоровался он с ней, прежде чем наконец обратить внимание на слезы, стекающие по ее лицу. — Ох… — без единого колебания он запихнул свои вещи в сумку и перекинул ее через плечо, после чего поднялся и обнял Авалон, окутывая ее дрожащую фигуру теплом своих объятий. Его тело скрывало ее от любопытных взглядов сверстников, пока он вел ее в сторону выхода, шепча ей, — все в порядке. Все будет хорошо, — и выбираясь из шумного Зала. Он посмотрел вокруг, пытаясь найти место, где они могли бы поговорить наедине, однако в каждом уголке замка, казалось, обитала очередная группа пытливых глаз. Поэтому он вывел ее на улицу, мягко сжимая ее плечи каждые пару мгновений и ведя их к берегу Черного озера. Он заполнял тишину собственным голосом, неустанно напоминая ей, что он всегда был рядом, но ее мысли звучали в голове настолько громко, что она едва ли могла слышать окружающую ее действительность. Каждая часть ее сознания горела от ощущения клинка Реддла, прижатого к ее спине. Воспоминания о криках, отскакивавших от стен, когда ее плоть разрывалась под ножом Пожирателя смерти, преследовали ее слух, оглушая все чувства, пока голос Эйвери не стал всего лишь фоновым шумом для мучительных звуков, что отравляли ее разум. Когда они дошли до озера, солнце только начинало клониться к закату, рассеивая угасающие лучи по листьям деревьев наверху. Орион не терял времени, присаживаясь на землю и мягко призывая Авалон последовать его примеру. Его руки все это время не покидали ее плеч, он крепко прижал ее к себе и погладил ее волосы, давая ей возможность издать несколько сдавленных криков, пока держал ее. — Все в порядке, — продолжал повторять он, хотя в его голосе была слышна нотка неуверенности, когда он смотрел, как она разваливается на части у него на глазах. Она ненавидела то, что она плакала — и причем из-за Реддла. Она ненавидела то, что она позволяла себе расклеиваться. Она ненавидела то, что она не могла избавиться от воспоминаний, напоминающих ей об ужасах, которые ей пришлось пережить. И, Мерлин, она ненавидела ту часть себя, которая оказалась настолько наивной, чтобы поверить, что даже Реддл не опустился бы до такого уровня. Она издала слабый вздох облегчения, когда ее тело начало успокаиваться, а дрожь остановилась, и Орион нежно поцеловал ее в макушку. — Если ты хочешь, тебе нужно только сказать мне, что не так, — произнес он мягким голосом. Слова вылетели из ее рта, прежде чем она успела хотя бы подумать о них. — Я ненавижу его. — Лестрейнджа? — спросил он, стараясь скрыть внезапную злость. Он всегда думал, что она была слишком хороша для Ксавьера — мысль, что тот стал причиной ее боли, разожгла в нем раздражение, моментально спровоцировавшее мысли обо всех оскорблениях, которые он прокричит Лестрейнджу, если выяснит, что он сделал хоть что-то, что причинило ей боль. Она покачала головой, но ей не хватило духу, чтобы заставить себя сказать его имя. Это почти напомнило ей о том, как безумно они боялись произносить его имя на протяжении многих лет. Его жалкое имя. Проклятое имя, которое он сам себе дал. Волдеморт. — Реддл, — выпалила она, неожиданно отказываясь бояться каких бы то ни было ничтожных имен — черта с два она дала бы ему такую власть над собой. — Вы двое все еще работаете над тем совместным проектом? — спросил он, получая короткий кивок. Он замолк на мгновение, а затем сказал. — Хотя мне трудно поверить, что все это из-за учебных разногласий. Она безучастно уставилась на озеро перед собой, ее голова склонилась набок, ложась на плечо Ориона, устало вздохнув. Ее молчание беспокоило его, и он тихо спросил: — Он причинил тебе боль? Ответом было «нет», но сказать это казалось ложью. Он не причинил ей боли — по крайней мере, не в этом смысле — но он сделал бы это, если бы ему было нужно. Она не сомневалась в этом, уже нет. Все те часы, проведенные в размышлениях, почему Реддл сражался рядом с ней в Хогсмиде, испарились в небытие. Пожалуй, единственной причиной, по которой он спас ее от смерти было то, что он хотел быть тем, кто оказывает честь. — Нет, — наконец пробормотала она. — Не совсем. — Что ты имеешь в ви… — Он тупой, жестокий, бессердечный… ему плевать на всех, кроме себя, и он опустится до таких низостей ради того, чтобы убедиться, что он оставит за собой последнее слово. Я больше не могу иметь с ним дело, — сказала она, голос надрывался от давления подступающих слез, когда она добавила. — Не могу. — Ава, — вздохнул он. — Ты одна из самых умных волшебниц, которых я когда-либо встречал, ты добрее большинства, и у тебя золотое сердце. Пожалуйста, не позволяй кому-то вроде него отнять это у тебя. Она встретилась с его взглядом, прежде чем заговорила. — Ты как-то сказал мне, что ты веришь, что в каждом есть добро. Ты действительно в это веришь? — Да, — устало сказал он после недолгой паузы. — И, поверь мне, иногда я встречаю людей, которые заставляют меня по-настоящему усомниться в этом, но в конечном счете, да, я в это верю. — Почему? — Потому что альтернатива пугает меня, я полагаю, — сказал он; мрачный смешок слетел с его губ. — То есть, я понимаю, что есть люди, которые совершают плохие поступки, но я не знаю, являются ли сами они по своей сути плохими людьми. Я не особо хочу оправдывать то, что они делают, но временами я задаюсь вопросом, поступил бы я так же, если бы оказался в их ситуации. — Он задумчиво посмотрел на воду, а затем добавил. — Я считаю, что люди делают все возможное с теми картами, которые им выпали. Некоторым из нас достаются более плохие, чем другим, наверное. — У них всегда есть выбор, — указала она. — Просто они выбирают зло. — Однако они могут не осознавать, что выбирают зло. Для кого-то вроде нас это может быть очевидно, но они могут смотреть на это не так, как мы. — То, что они просто этого не осознают, еще не значит, что действие само по себе не является неправильным. — Вероятно, у них никогда не было никого, кто показал бы им, что является правильным, — пожал он плечами. — Мне кажется, легко разбрасываться обвинениями, когда свет — это все, что было в твоей жизни, но я стараюсь видеть и другую сторону и задумываюсь, кем был бы я, если бы я никогда не знал любви. Образы ее друзей всплыли в ее сознании. Потеря столь многих из них была самым болезненным из всего, что ей когда-либо приходилось выносить — это было так больно, что заставило пытки, которым она подверглась, казаться детской забавой. Но она думала о том, что ей в определенном смысле повезло больше, чем многим другим. По крайней мере, у нее были люди, которых она любила так нежно, так глубоко, что потеря стольких из них была невыносимой. — Хендрикс! Ее тело напряглось в объятьях Эйвери, когда она услышала его голос. Она не хотела оборачиваться и видеть его. Она не хотела сталкиваться с ним лицом к лицу. Она не хотела говорить с ним. Она не хотела иметь с ним ничего общего. Но, слыша его приближающиеся шаги, на самом деле она просто не хотела, чтобы он увидел высохшие следы на ее щеках, где проливались слезы, причиной которых был он. Орион вскочил на ноги, быстро вставая между Томом и Авалон и подходя к старосте, физически удерживая его от того, чтобы приблизиться к ней. — Думаю, будет лучше, если ты прямо сейчас оставишь ее в покое. — Уйди с дороги, Эйвери, — прорычал Том, пытаясь протиснуться мимо Ориона, однако все больше раздражаясь, когда блондин оттолкнул его назад и не позволил ему продвинуться ни на шаг. Какая-то его часть пребывала в замешательстве, не понимая, почему она прибежала к Эйвери. Их дружба никогда не переставала озадачивать его. — Ей нужно побыть одной, приятель, — возразил Орион, стараясь удерживать голос ровным и аккуратно направляя тон разговора. Он не был дураком — он знал, что Реддла задевать не стоило. — Хендрикс, прекрати вести себя как ребенок. Мы должны вернуться к работе, — крикнул он, игнорируя то, что Эйвери держал его, и все равно обращаясь к ней. Она наконец обернулась, чтобы взглянуть на него, и, оперевшись об землю, поднялась, скрестив руки, когда подошла к двум парням. Она встала позади Ориона, все еще нуждаясь в дополнительном пространстве, которое он создавал между ними, но не стесняясь пристально смотреть в темные глаза Реддла. Том думал, что ее гнев, возможно, ослабнет ко времени, когда он найдет ее. Он совершенно ошибался — она выглядела даже злее, чем была, когда ушла. Однако, когда она приблизилась к нему, он заметил маленькие высохшие ручейки, оставшиеся на ее щеках там, где, очевидно, капали слезы. — Даже не смей приближаться ко мне снова, понятно? — прорычала она с такой убежденностью в своих словах, что это заставило обоих парней приподнять брови. — Ты ведешь себя неразумно, — сказал он, закатывая глаза. — Мы должны закончить… — Я сделаю это без тебя. Я, черт возьми, не нуждаюсь в тебе, — язвительным голосом прошипела она сквозь стиснутые зубы, — Так что отъебись. — Хендрикс… — Я сказала, отъебись, — крикнула она. — Я не буду повторять еще раз. Он открыл рот, чтобы возразить, но что-то в том, как гневно она смотрела на него, убедило его, что лучше было позволить ей немного остыть. Он раздраженно выдохнул и бросил ледяной взгляд на Эйвери, но в конце концов решил оставить эту тему на некоторое время. Поэтому впервые в своей жизни Том добровольно сделал то, что ему сказали. И ушел.