Catharsis // Катарсис

Выходные тянулись медленно. Авалон покидала комнату только один раз, чтобы принять душ, а в остальном, свернувшись клубочком, сидела в своей кровати с Зельдой, составлявшей ей компанию. Со временем говорить ей стало проще, и она в конце концов рассказала своей соседке все, что произошло той богом забытой ночью. Разговор об этом помог, а Зельда, к счастью, была феноменальным слушателем. Так что они разговаривали, плакали, обнимались и сидели вместе, пока секунды превращались в минуты, в часы, в дни. Не нашлось бы такого слова, которого было бы достаточно, чтобы выразить, насколько благодарна она была за то, что Зельда существовала в ее жизни. Она ценила их дружбу больше, чем она могла когда-либо мечтать описать. В то время, когда единственной ее постоянной оставалась изоляция, было приятно иметь кого-то, кто давал ей причину — кто напоминал ей, что кому-то она все еще была важна. После первой ночи Авалон настояла на том, что она чувствовала себя достаточно хорошо, чтобы спать самой. Но, впервые за долгое время, этой ночью… у нее в конечном счете появился новый кошмар. Каждый раз, когда она закрывала глаза, она видела зеленый. Зеленые глаза. Зеленую магию. Это всегда был зеленый. В понедельник глубокие круги залегали под ее усталыми глазами от нехватки сна. Выбраться из кровати было тяжело, но Зельда позаботилась о том, чтобы принести ей завтрак и кофе — со сливками и сахаром, разумеется, — чтобы помочь упростить эту задачу. Одевалась она медленно, удостоверяясь, чтобы рукава закрывали лиловые синяки на ее запястьях, но избегая смотреть в зеркало все это время. Собственное отражение казалось ей чужим. Она не хотела его видеть. Она страшилась идти на занятие. От мысли о том, что ей придется столкнуться лицом к лицу с ним, мурашки ползли по ее коже. Зельда говорила ей, что он находился в больничном крыле, но это было несколько дней назад, и с того момента она о нем не слышала. Ходили слухи, что Лестрейндж «упал с движущейся лестницы». Видимо, это был какой-то огромный страшный несчастный случай, вызванный «его чрезмерным потреблением алкоголя». Ярость. Темные кофейные глаза. Разъяренные. Она ни на секунду не верила, что это был несчастный случай. Она не видела в этом никакого смысла. Не видела смысла в том, почему Реддл вмешался, или почему в его глазах было так много ярости, или почему он пытался позаботиться о ней после. Не видела смысла в том, как он, казалось, на Лестрейнджа злился сильнее, чем когда-либо злился на нее: даже когда она вторглась в его разум, даже когда она сражалась с ним на дуэли, даже когда она упомянула, что он был полукровкой. Она не знала, что он сделал с Лестрейнджем, но она не сомневалась в его причастности к госпитализации парня. Но почему? Этот вопрос не покидал ее мыслей все выходные. Безусловно, в последние несколько дней поиск крестражей не был для нее приоритетом. Но, думая о Томе, она не могла не признать, что он все усложнил. Хотела она это принимать или нет, он сбил ее с толку. И впервые мысль о необходимости его убить почти вызывала у нее новый приступ тошноты. — Ты готова, милая? — спросила Зельда, вырывая ее из мыслей. Медленно она кивнула, подбирая свою книгу, и вышла за дверь, весь путь до кабинета ее соседка оставалась рядом. Когда они пришли, они постарались сесть прямо в передней части комнаты, как можно дальше от того места в конце, где обычно сидели парни. Реддл и Розье прибыли вместе несколько минут спустя. Она чувствовала, как глаза Реддла пытались поймать ее взгляд, когда он прошел мимо ее с Зельдой парты, но она уверенно смотрела вниз, сосредоточившись на книге до тех пор, пока не услышала, как они вдвоем заняли свои места далеко позади нее. Она могла почувствовать сердцебиение в своем горле, пока ждала, появится ли третий парень. Она ждала, и ждала, и ждала... Но урок начался. Его так и не было видно. Меррисоут читала лекцию о Мерлин-знает-чем. Авалон не обращала внимания — она не могла. И к тому же она не могла избавиться от ощущения взгляда Реддла, который на протяжении всего урока буравил ее затылок. Несмотря на то, что обычно он одним из первых поднимал руку и отвечал на вопросы учителя, Реддл был нехарактерно тихим, пока тянулась лекция. Молчала даже Зельда, в результате чего Меррисоут была вынуждена спрашивать случайных учащихся, пока двое самых разговорчивых учеников на этот раз держались особняком. Глаза Авалон фокусировались на песочных часах впереди комнаты. Казалось, словно время с каждой крупинкой песка, падающей, словно капля сладкой патоки, шло в замедленной съемке. Это едва не сводило ее с ума. Однако в итоге урок подошел к концу. Ей не нужно было собирать свои вещи обратно — она не вынимала их из сумки изначально. Она стояла и ждала, пока Зельда аккуратно убирала свои тетради, прежде чем вдвоем они начали идти на выход из класса. — Хендрикс, — услышала она окликнувший ее голос Реддла. Она знала, что в конце концов ей придется с ним столкнуться, но она не могла сделать это прямо сейчас. Не сейчас. Не здесь. Она ускорилась и продолжила идти. — Авалон! — она услышала, как его шаги приблизились, и довольно скоро он встал перед ней, блокируя путь. Зельда посмотрела на них поочередно, готовая вмешаться, если потребуется, но Авалон оставалась бесстрастной, подняв глаза и встретившись с ним взглядом. Какая-то ее часть чувствовала, что она должна была поблагодарить его, — остальная же отказывалась быть обязанной чем-либо будущему Темному Лорду. Это было странное чувство — быть в долгу перед человеком, который украл у нее все. И мысль об этом разрывала ее на части изнутри. — Нам нужно поговорить, — сказал он с чувством острой необходимости как в тоне, так и во взгляде. Это была правда, им нужно было. Но она не была готова. По крайней мере, пока. Она удерживала его взгляд еще всего мгновение, прежде чем посмотреть прямо вперед и шагнуть мимо него. Он начал пытаться последовать за ней, но Зельда схватила его за запястье, строго смотря на него, а затем сказала: — Она придет, когда будет готова. Он хотел проигнорировать слова Шеклболт, но в итоге предпочел смотреть, как две соседки быстро вышли из кабинета, смешиваясь с толпой в коридоре и спускаясь по территории замка. Вдвоем они начали путь к следующему своему уроку, идя в молчании, в то время как мир вокруг них звучал эхом смеха и болтовни их сверстников. Слышать так много радости вокруг себя… это было тревожно. Ее мир рухнул три ночи назад. Она почти забыла, что остальной мир — нет. — Ава! Орион проталкивался через нескольких людей в коридоре, пытаясь догнать Авалон и Зельду. Она думала проигнорировать его — стоит признать, она хотела этого. Она сомневалась во всех своих взаимоотношениях с этими парнями. Если она так чудовищно ошиблась насчет одного из них, откуда ей было знать, что ей не причинят боль и другие? Границы между добром и злом никогда раньше не были для нее настолько размытыми, и это пугало ее почти до смерти. Авалон всегда гордилась своим умением хорошо разбираться в характере. Уже много лет ее жизнь зависела от ее способности понимать, кому доверять, а кому нет. Она пережила войну, пережила бега, пережила каждое препятствие, которое бросали на ее пути, потому что знала, на кого можно полагаться. До этого момента. — Привет, — тяжело дыша, сказал он, догнав их; улыбка на его лице исказилась в слабое выражение замешательства, когда он заметил ее темные круги и покрасневшие глаза. — Я искал тебя целыми днями. Зельда бросила взгляд на Авалон, словно спрашивая, стоит ли ей сказать Эйвери уходить, но Авалон тихо пробормотала: — Я догоню тебя на занятии, Зи. Ее соседка кивнула, но подозрительно посмотрела на Эйвери, прежде чем сказать: — Я займу тебе место, — и уйти, оставляя их наедине. Орион прищурился на нее, принимая во внимание ее усталый вид. — Как ты себя чувствуешь? — она не знала, что на это ответить, поэтому не ответила. Он отметил ее молчание, прежде чем продолжить говорить: — Я искал тебя на приемах пищи, но тебя там не было. — Я была в своей комнате, — пробормотала она голосом настолько тихим, что это вызвало у него тревогу. Она была непохожа сама на себя, и это беспокоило его. — Я не видел тебя в больничном крыле… Я пойду снова проведать Ксавьера после уроков, если захочешь присоединиться ко мне. — Его взгляд скользнул вниз на ее руки, прежде чем он аккуратно взял их в свои и разогнул ее впивавшиеся в ладони пальцы до того, как она смогла сильнее вонзить их в свою кожу — она даже не заметила, что делала это. — Я знаю, это, должно быть, тяжело для тебя, но ему скоро станет лучше. Мадам Бардот… — Мне нужно идти, — внезапно сказала она, вырывая свою ладонь из его рук и пытаясь протолкнуться мимо него. — Воу, воу, — окликнул он, быстро перекрывая ей путь. Его глаза широко распахнулись, будто испугавшись, что он сказал что-то не так. — Что случилось? Он выглядел настолько искренне задетым, что она почти подумала рассказать ему все прямо здесь и сейчас, но она решила этого не делать. Ей все еще было неясно, кто был, а кто — нет, ей настоящим другом, — как бы сильно она ни хотела отбросить эту мысль в сторону, она даже начинала волноваться, что Орион лишь использовал ее ради какого-то скрытого мотива. Сказать было тяжело. Ничего не имело смысла. Так что она просто снова пробормотала: — Мне нужно идти, — и быстро ушла, игнорируя его, когда он окликнул ее еще раз, и ускользая в толпу.

----

Еще три дня прошло без какого-либо намека на возвращение Лестрейнджа в класс. Это значило, что в больничном крыле он был шесть дней. Целых шесть дней. Она начала задаваться вопросом, что именно Реддл с ним сделал. Сломанные кости можно было вылечить за ночь — его продолжительное пребывание там должно было быть следствием чего-то другого, совершенно другого. Отчасти она не хотела знать, но большая ее часть хотела каждую гребаную деталь. С вечеринки прошла почти неделя, но воспоминания по-прежнему, словно чума, заполняли ее мысли каждый раз, когда она закрывала глаза. Но еще хуже было то, что она постоянно была вынуждена думать о том, что своей безопасностью она была обязана не кому иному, как Тому Реддлу. Человеку, который убил ее друзей. Человеку, который убил ее учителей. Человеку, который убил ее однокурсников. Парню, который спас ее. Она старалась не думать об этом, говоря себе, что один хороший поступок не сводил на нет ужасы, которые он однажды совершит под своим следующим именем. Но теперь логически объяснять это оправдание становилось гораздо сложнее. Она сидела с Зельдой за столом Когтеврана на ужине, пока ее соседка рассказывала о своих домашних заданиях. Авалон слушала лишь частично, но Зельда не возражала — она была просто рада видеть, что ее соседка наконец покинула их спальню. Тарелка с едой перед ней оставалась нетронутой, и Зельде несколько раз приходилось напоминать Авалон, чтобы та поела, прежде чем она нехотя клала маленький кусочек еды в свой рот и продолжала пустым взглядом смотреть на пространство перед собой. На мгновение ее глаза скользнули вверх, и она поймала пристальный взгляд Реддла. Он не отвел глаз, когда их взгляды встретились. Последние несколько дней она постоянно ловила его на том, что он смотрел в ее сторону, но это было все, что он делал. Он не подталкивал ее к разговору с ним, и, кажется, давал ей побыть одной, в чем она, определенно, нуждалась. Но каждый раз, когда она смотрела на него, она чувствовала, как тошнота поднималась в ее желудке. Она не могла смотреть на него, не думая о своей миссии… и от этого ей становилось плохо. Она потеряла и так отсутствующий аппетит. Тихо она встала. Зельда остановилась на середине фразы, смотря на нее, когда она поднялась на ноги. — Ты в порядке? Авалон рассеянно кивнула. — Да… прости. Я просто хочу вернуться в нашу комнату. — Не нужно извиняться, милая. Хочешь, я пойду с тобой? — Все хорошо. Я думаю, мне просто нужно немного побыть одной, — призналась она. — Конечно, — улыбнулась ее соседка. — Я люблю тебя, увидимся в комнате после того, как я закончу с ужином. — Я тоже тебя люблю. Увидимся, — сказала она, заставляя себя слегка улыбнуться и двигаясь на выход из Большого зала. Поскольку большинство учеников были заняты ужином, коридоры оставались пустыми, когда Авалон направилась в сторону лестницы. Она неосознанно напевала Вивальди сама себе, пока шла, громко лишь настолько, чтобы она могла наполнить свои уши чем угодно, кроме тишины. Она начала подниматься по лестнице, идя к Башне Когтеврана, когда заметила звук спускающихся шагов. Их взгляды пересеклись только на мгновение, пока он шел вниз по ступеням, а она — вверх, но в этот момент показалось, будто время остановилось. Пустые. Зеленые глаза. Бездушные. Он отвел взгляд почти сразу же и продолжил свой путь, мышцы на его челюсти слегка дернулись, и все же он удержал язык за зубами и пошел, не говоря ей ни единого слова. Тем не менее она замерла на этой лестнице, внезапно застыв в собственных мыслях. Он выглядел как ходячий труп. Его глаза были впалыми, щеки втянувшимися и скелетообразными, а кожа — лишенной всякого намека на цвет, который когда-либо украшал его черты. Она не могла выбросить образ его глаз из своей головы. Эти глаза… она узнала бы эти глаза когда угодно. Это были глаза человека, которого пытали под Круциатусом. Она месяцами смотрела в глаза Гермионы и видела то же самое: пустые, отрешенные, отсутствующие… Гермиона. Самая умная и яркая волшебница, которую она когда-либо знала, — уничтоженная Волдемортом и его гребаными последователями. Авалон обернулась как раз вовремя, чтобы увидеть, как Лестрейндж проскользнул в тени коридора, сворачивая за угол и даже не смотря назад, чтобы встретиться с ней взглядом… и она почувствовала, что ее дыхание стало тяжелее. Гермиона. Самая сильная подруга, которая была у нее когда-либо, — обреченная на судьбу даже хуже того, что пришлось перенести Лестрейнджу. Гермиона. Первая подруга, которую она обрела в Хогвартсе, и одна из последних людей, за увяданием которых она была вынуждена наблюдать своими глазами. Авалон невольно сжала кулаки, пристально смотря на место, куда только что ускользнул Лестрейндж. Чувство обретенной цели овладело ею вновь, стоило ей подумать о подруге из своего времени. Судьба Гермионы лежала в ее руках. Судьбы их всех лежали в ее руках. И она не позволит избалованному богатому ублюдку встать между ней и ее миссией. Она не позволит себе быть ослабленной жалким мальчишкой и его эгоистичной натурой. Она прошла через войну и выжила. Она была бойцом: тогда, сейчас, всегда. И она была зла. Она была чертовски зла.