Глава I
2 января 2022 г. в 17:00
Каково жить в деревне, где каждый встречный знает твое имя лучше, чем родственника, чуть более дальнего, чем те, что живут под одной крышей? Эта мысль проносится в голове Чифую, когда он в очередной раз слышит проскальзывающее имя Баджи Кейске в речи случайного прохожего.
Он уже представляет, как приезжий писатель заходит в единственную на все поселение кофейню, совмещенную, кстати, с цветочным магазином, и слышит сыплющиеся от незнакомых людей вопросы, вроде: «А правда, что вы участвовали в уличных гонках, чтобы правдоподобно описать ощущения героев?» или «Чем же закончится серия? Когда планируется выход последней книги? Как еще не дописали третью?» И следующие друг за другом бесконечные просьбы подписать книжку, дать автограф, ведь «моя-дочка-без-ума-от-вашего-творчества», и, конечно, сфотографироваться, «только-пожалуйста-улыбнитесь-Баджи-сан-в-жизни-вы-еще-красивее».
Чифую не преувеличивает: он слышал все эти фразы, как будто их репетируют перед приездом хоть какой-то мало-мальски известной личности в их захолустье.
В их деревне нередко появлялись нерадивые писаки. Они за свою жизнь, наверное, накатали только какую-нибудь вшивую статейку в школьную газету или бульварный роман, денег на издание которого не хватило у всей семьи. Здесь они искали вдохновение, особенно в зимнюю пору, когда снег еще лишь начинает слегка покрывать мягким белым полотном промерзшую землю.
Но кто-то по-настоящему известный, даже если лишь в нескольких близлежащих префектурах, к ним приезжает впервые. Нет ничего удивительного в том, что жители взволнованы, а это событие — иначе приезд писателя не назовешь — стало самым обсуждаемым.
— Слышал? — неожиданный вопрос друга заставляет Чифую дернуться, а после — недовольно нахмуриться глухому лязгу цепей стареньких качелей. — Он говорит, что ему настопиздела городская суета, шум надоел, ну и что-то там еще наплел в своем этом интервью. Будет искать образы среди «простых людей» и вдохновляться «видами простой японской деревни». Мне кажется, он просто захотел свалить от своего агента подальше, чтобы не следил за каждым шагом.
Казутора садится на соседние качели, которые издают жалобный скрип, — как только эти хлипко припаянные цепи еще только не отвалились и не угробили какого-нибудь соседского ребенка или решившего повыделываться перед малышней подростка. Мацуно зябко ежится, смотря на расстегнутую куртку Казуторы – тоже, видимо, выделывается, — и лишь посильнее натягивает на мерзнущие ладони длинные рукава теплой кофты, надетой под объемный пуховик.
— Тоже так думаю. Но знаешь, думаю, творческим людям иногда нужна свобода побыть в одиночестве… знаешь… самим собой, — Чифую произносит фразу с лицом юного философа, но долго не выдерживает — хрипловатый от холода смешок вырывается из груди сам собой. — Просто хочет напиваться без нотаций и писать в перерывах.
Чифую читал все его книги, когда они только выходили. И сейчас подросток даже не скажет, чем именно его тогда зацепил странный проиллюстрированный рассказ о токийских бандах школьников — Баджи даже не из Токио, — но именно с тех пор он начал интересоваться творчеством молодого писателя, несмотря на то что чтиво было совсем не для детей. Тогда ему было всего двенадцать, а сейчас — в почти шестнадцать — его обожание переросло в более здоровое критическое уважение.
— Хотел бы мелькнуть в книге? Ну, как прототип.
— Неа, я недостаточно колоритный персонаж, — беззлобно усмехается Чифую, а голову запрокидывает назад, направляя лукавый мечтательный взгляд в голубое небо без единого облачка — их можно увидеть только немного вдалеке, но с таким ветром наверняка скоро пойдет снег. — Да и там бы меня точно отпиздили, ну, для большей драматичности.
Качели снова скрипят, когда Казутора отталкивается от уже промерзшей земли ногами. Мацуно наверняка знает, что ему нравится сам Баджи, даже если книг он его никогда не читал — как и большая часть тех, кто сейчас восхищенно о нем лепечет. Он внимательно, не бегло как обычно, просматривает статьи и интервью с участием писателя, следит за его жизнью, но никогда в этом не признается. «Это ты на писателей дрочи, умник», — единственное, что слышит Чифую, когда по-дружески его дразнит.
— А я бы хотел, — мечтательно протягивает Казутора, но быстро добавляет: — Это ж круто — быть персонажем книги. Вот и хотел бы.
Но взгляд Чифую, который даже прямо уселся ради того, чтобы с немым упреком посмотреть на лучшего друга, красноречиво говорит: он ему совсем не верит.
Продолжать разговор о писателе не хочется. Почему-то сложно о нем говорить, явственно осознавая, что скоро парень, возможно, встретит того, кто долгое время был для него кумиром. На нос Казуторы приземляется маленькая снежинка — все-таки ветер справился быстрее, чем предполагалось, — и он забавно морщится, по-кошачьи стирая влагу с кончика носа кулаком и скашивая к переносице золотистые радужки, будто хочет убедиться: ничего не осталось.
— Кажется, погода начинает портиться, — уловить изменение в настроении Чифую для него нетрудно, и, как безусловно хороший друг, Ханемия не стремится выпытать из него все, и переводит тему банальным, но действенным способом. — Может, зайдем ко мне? Чаю хочешь?
Лишний раз спрашивать о его отце Мацуно не хочет, поэтому просто соглашается без лишних уточняющих вопросов. Если пригласил — дома никого нет. После нескольких неосторожных попыток спросить, почему его отец так редко появляется дома, и после всех тех раз, когда Казутора от упоминания даже вскользь этого человека менялся в лице так, будто ему вдруг стало физически больно, он перестал задавать лишние вопросы. И без слов знал, что друг ему за это искренне благодарен.
Есть в этом что-то неправильное.
Он живет совсем недалеко от Чифую — немного ниже по улице. Но пейзаж разительно отличается от того, что видит парень, когда возвращается к себе домой после школы днем или ночной подработки утром. Сам дом выглядит ветхим и как будто запущенным несмотря на то, что его построили с нуля при переезде. Кажется, тогда семья Ханемии была еще полной. Внутри же, как всегда, идеальный порядок, и каждая вещь — которых здесь исключительно мало даже по японским меркам — лежит на своем месте. Чифую всегда страшно прикасаться к чему-то без необходимости, поэтому он всегда следует одному маршруту. Из раза в раз он переобувается в тапочки — полы в доме совсем холодные, зато идеально отдраенные — и сразу же направляется в комнату друга, иногда даже опасаясь смотреть по сторонам.
И сегодня в очередной раз отмечает полупустую кошачью миску в углу коридора. Странно: котов у Казуторы он никогда не видел.
— Иногда я забираю у матери кота на время. Когда отец уезжает на несколько дней, — может, взгляд Чифую слишком очевиден, а может, ему просто захотелось об этом сказать. — Я принесу чай, подождешь в комнате?
«Как обычно», — хочет ответить Чифую, но лишь кивает и снова бросает беглый взгляд на миску. Она ведь живет в другом конце деревни, а видит Казутора ее в лучшем случае раз в две, а то и три, недели. И так и тянет осудить его отца за то, какая он мразь. Но парень впивается короткими ногтями в собственные ладони, где уже давно образовались маленькие полулунные рубцы: легко судить чужих родителей, но так сложно — своих.
Теплая куртка наконец-то соскальзывает с объемного свитера, когда парень снимает ее и неловко цепляет петельку на крючок, когда вся немногочисленная верхняя одежда педантично развешена на вешалках — каждая вещь на своем месте. Чифую почему-то хочется натянуть капюшон и спрятаться в этом доме — настолько здесь неуютно.
Устроившись на татами, Чифую еще долго неудобно ерзает, пытаясь найти удобное положение, и благодарит прозападную мать за то, что даже в этом захолустье она обустроила дом на европейский манер. Все-таки, намного приятнее и уже привычнее плюхнуться на мягкий диван, чем на тонкий матрас на полу. Легкий смешок выводит из размышлений и даже заставляет усесться прямо, вытянувшись по струнке.
— Ого, вот это реакция. Может, тебе в полицию с такой податься?
На секунду Чифую даже представляет себя в полицейской форме, карикатурной серьгой в ухе и по-бунтарски выбритым затылком. Такой персонаж точно мог бы появиться в следующем рассказе Баджи-сана.
— Обойдусь, — фыркает Чифую в ответ и забирает чашку у друга, обхватывая ее обеими замерзшими ладонями, прикрыв свитером, чтобы не обжечься. — Слушай, а ты не собираешься встретиться с матерью, пока отца нет?
Казутора ненадолго затихает, а смешливое настроение сменяется какой-то озадаченностью. Но Мацуно не чувствует сейчас вины или неловкости; в конце концов, они достаточно близки, чтобы делиться личными вещами. Он не понаслышке знает: иногда чертовски трудно держать все негативные чувства по отношению к родителям в себе.
— Он уехал всего на несколько дней, не знаю. Вряд ли у нее будет время.
«Пиздеж», — так и тянет ответить. Они оба прекрасно знают, что его мать всегда рада встретиться с сыном. «Просто ты трус, Казутора, боишься, что папаша узнает», — но Чифую молчит и просто ждет, что друг каким-то образом прочтет его мысли хотя бы по красноречивому осуждающему взгляду.
— Я занят завтра, а потом у меня две смены. Точно не получится, Чифую, — но парень продолжает давить своим молчанием и тяжелым взглядом, говорящим даже больше, чем если бы он открыл рот. — Хорошо, блять, подменишь меня, умник?
— Ради такого дела пропущу школу.
Пропустить даже день для Чифую значит получить от матери несколько десятков нотаций о том, какой он неблагодарный ребенок и как он рушит свою жизнь и, самое главное для нее точно, — свою репутацию в глазах общественности. Конечно, какое дело ему до мнения «общественности» — что в представлении мамы приравнивалось к парочке ворчливых старушек-соседок — и какое дело «общественности» до пропущенной им пары дней в школе, мама никак объяснить никогда не могла. Поэтому эти самые «пара дней» повторялись по нескольку раз в месяц. Когда они с Казуторой менялись сменами, потому что так было нужно одному из них. Или, когда они решали просто хорошо провести время.
Мацуно часто слышит от своей матери и мужчины, которого она упорно продолжает называть его отцом, что Казутора на него плохо влияет, и лучше бы хорошему мальчику Чифую перестать с ним водиться. Обычно он даже не спорит: его друг — та самая хреновая компания, которой часто пугают послушных деток. Только сам парень — компания ничуть не лучше.
Если раньше кто-то из соседских мальчишек или таких же сердобольных родителей, как его собственная мать, и велся на чистые бирюзовые глаза и мягкие на вид пшеничные волосы — знали бы они, с какого возраста Чифую их осветляет, какие они сухие и неприятные наощупь, — то сейчас никто даже не купится на очаровательную оболочку.
Чифую всегда был немного проблемным, если верить матери, которая причитает каждый раз, стоит только парню влипнуть в какую-нибудь очередную историю, а отчим щедро все ее нотации приправляет парочкой крепких оскорблений. Только с появлением Казуторы в его жизни, все, разумеется, стало намного хуже. И уроков он стал пропускать больше, и контрольные писать хуже, и драться — чаще.
Какое очаровательное утешение.
Когда он возвращается домой, то разговоров о приезде скандального писателя, ищущего вдохновения, становится немного меньше. Или же просто с наступлением густых зимних сумерек все они становятся тише и, возможно даже, интимнее. Мацуно совсем не желает прислушиваться к перешептываниям местных девчонок, но, видимо, их восторг Баджи-саном и его несомненно великим талантом — ни капли не красивым лицом — это то, что должно окончательно испортить парню настроение перед приходом домой. Будто и так мало этого узнического ожидания неизбежных криков, а может и слез.
Он ведь так поздно вернулся. А еще два дня подряд ему придется выйти не в свою смену во время школы. Тихий ужас.
Стоит Чифую переступить порог дома, как дворовый черный кот, который стал домашним лишь два года назад, а до этого — скитался вверх-вниз по улице в поисках жалостливых старушек или любопытных детишек, начинает тереться о его ноги. Наверняка его снова забыли покормить. Хитрый ведь, знает у кого просить, чтобы получить свое и даже больше.
— Уже соскучился? С утра ведь виделись, — парень наклоняется и проводит своей ладонью по лоснящейся черной шерсти, не сдерживая улыбки.
— Не он один, — голос матери совсем хриплый: наверное, не могла уснуть, пока ждала нерадивого сына.
— Я устал, мам. Завтра обязательно все выслушаю.
Чифую приходится спешно снять кроссовки и накинуть дутую куртку на несуразную вешалку, чтобы как можно быстрее сбежать из-под внимательного и чертовски осуждающего взора своей матери. Когда она молчит, только лишь взглядом пытаясь прожечь в своем сыне дыру, парень ощущает себя нашкодившим котенком, которого хозяйка уже даже отчитывать не видит никакого смысла. Такого проще выкинуть, чем перевоспитать. Если бы не какая-нибудь конвенция о правах ребенка, она бы наверняка так и поступила — вышвырнула бы на улицу, чтобы не мешал спокойно жить и строить семью с несколько лет как новым мужем.
Уже слегка потрепанная книжка, больше похожая на мангу или комикс, чем на рассказ, написанный успешным сейчас писателем, оказывается зажатой во все еще красных от холода пальцах, как только Чифую устраивается на мягкой кровати. Он начал замечать за собой, что каждый раз обращается к первому изданному Баджи-саном произведению, которое проиллюстрировал какой-то не мелькавший больше нигде художник, когда ему становится паршиво.
Какое клише, но он и правда задыхается в этом захолустье.
Рассказ о токийских бандах почему-то странным образом вселяет в него надежду, что он и сам когда-нибудь сможет увидеть эти минималистично обрисованные городские улицы, вдохнуть пропитанный выхлопными газами тяжелый воздух, увидеть неоновые вывески на каждом углу и вернуться домой после работы — в идеале, конечно, с рейса в качестве первого пилота — в непозволительно маленькую, но свою уютную квартиру.
По-настоящему люди должны задыхаться там от такой плотности населения и количества транспорта, а не здесь, в деревне, где намного больше пространства, но намного меньше — возможностей.
А книжка и правда уже потрепанная — как часто Чифую чувствует себя потерянным? — уголки загибаются в разные стороны, расслаиваясь на более тонкие картонки, а название на корешке уже затерто его пальцами и ладонями.
Все его книги, вся его манга, все комиксы выстроены в ряд на небольшой полке, которая несколько раз чуть не падала, когда он пытался поставить на нее еще парочку новых экземпляров, — не предназначена она для любителей разносортного чтива. Но этот рассказ всегда лежит на тумбочке рядом с кроватью: кто знает, когда в следующий раз захочется сбежать в красивую выдуманную для себя реальность, где он по-настоящему счастлив.
Чифую просыпается от резкого громыхания на кухне, будто что-то хрупкое упало и разлетелось на множество маленьких осколков, каждый из которых создает дополнительный шум, отскакивая от половиц. Раскрытая на цветном развороте книжка все еще зажата в давно согревшихся пальцах; кофта, в которой ночью спать все-таки жарко, неприятно липнет к телу, а одеяло, которым парень так сегодня и не воспользовался, небрежно скомкано на кровати. Даже не заметил, как уснул за чтением, если бесцельное пролистывание страниц лишь во имя успокоения можно так назвать.
Потерев глаза, Мацуно с неохотой встает с постели, быстро убирая ее и собираясь незаметно прошмыгнуть в душ, а после — слинять из дома до того, как у него появятся очередные неприятности в виде множества и множества дел по дому — такое впечатление, что здесь убираются только тогда, когда он снова где-то прокалывается — и, вероятно, домашнего ареста, который он соблюдать, конечно же, совсем не будет.
— Извините, Мацуно-сан, — раздается знакомый голос после того шума, — что-то руки совсем не держат, — в его голосе слышится извиняющаяся улыбка, совсем неискренняя, но чертовски обворожительная.
Кажется, теперь его мать будет недолюбливать Казутору еще сильнее, даже если раньше они оба считали, что сильнее просто некуда.
Планы Чифую приходится круто изменить не в свою пользу только лишь для того, чтобы спасти своего лучшего друга от праведного гнева его матери за разбитую, наверняка, чашку — ведь как бы ни относилась эта женщина к Казуторе, она всегда должна показать себя доброжелательной, приветливой и гостеприимной хозяйкой, которая рада любому человеку, посетившему ее дом даже в такую рань. Даже если все вокруг прекрасно понимали, что это совсем не так, и все, на что способна госпожа Мацуно — это залить кипятком пакетированный чай — какое кощунство — и развлечь гостя двумя безрадостно брошенными фразами о портящейся погоде.
Казутора не удостаивался даже фраз о погоде. Исключительно зеленого чаем с мелиссой и непременно ложкой сахара, который он ненавидит. И мать хорошо об этом осведомлена.
— К тебе гости, Чифую. Я к тебе заходила, но не смогла разбудить, — или не хотела, раз разбитая кружка справилась с этой задачей в два счета.
Чифую приветливо улыбается своему другу, которого не ожидал увидеть так скоро после расставания с ним вечером — ночью, если верить биологическим часам матери, — и кивает в сторону своей комнаты, но получает такой же немой отрицательный ответ в виде покачивания головой.
— Я ненадолго зашел. Хотел спросить, не одолжишь тот рассказ Баджи, который ты перечитываешь постоянно? — Мацуно буквально готов провалиться сквозь землю и из-за его слов, и из-за того, что его увлечение рассказом и Баджи-саном настолько очевидно для окружающих его людей. — Послезавтра отдам.
— Да, без проблем, только зачем тебе? — Казутора в ответ только загадочно улыбается, будто в его голове есть какой-то план, и он не хочет сглазить, посвящая в его подробности друга. — Хер с тобой, — презрительный взгляд, ощутимый на коже, напоминает о присутствии матери в кухне, — то есть… да, ща принесу.
Книжка, с которой он проспал всю эту ночь, в руках даже лучшего друга выглядит слишком неестественно и неправильно, но Чифую ничего не произносит, только прощаясь и закрывая за ним дверь.
И давно он заинтересовался творчеством Баджи, а не только им самим?