***
Эмма вновь делает затяжку, опираясь плечом на холодную стену магазина. Она складывает руки на груди, чуть поеживаясь, жалея, что покрывшееся пятнами белое платье не имеет свойства согревать подкашивающиеся ноги. Оглядывает ночные огни Бостона, сверкающие столь ослепительно, что возникает желание отключить электричество во всем городе. Ее взгляд блуждает по фигуркам людей, проходящих по улице. Все они торопятся куда-то: одни — шумные подростки, спешащие на встречи к друзьям, другие — несущие грузные пакеты продуктов домой, стремясь как можно скорее увидеть родных. И, кажется, к одной мисс Свон никто не спешит, да и она ни к кому не направляется. Она лишь стоит, расслабленно наполняя легкие никотиновым дымом. Рядом останавливается автомобиль, заставляя девушку щуриться от яркого света фар, бьющего прямо в лицо. Она не придает этому особого значения, продолжая стоять в облачке едкого дыма. Дверь открывается, выпуская наружу негромкие звуки музыки, так же быстро закрываясь за вышедшей персоной. Эмма не удостоила бы автомобиль и взглядом, ежели ноздри не пощекотал бы знакомый приторный аромат. Она поворачивает голову, сощуренными глазами глядя на мисс Миллс. Женщина стоит совсем рядом, смеряя ее саму столь презрительным и гневным взглядом, что мысли о пощаде растворяются с последним клубом дыма. — Мисс Свон, — кажется, голосовые связки директрисы лопнут от сдерживаемой в них язвительности и злости, — Садитесь в автомобиль. Не ведая, зачем, Эмма медлит, лениво струшивая пепел с сигареты на асфальт. Необъяснимое чувство вины, возникшее абсолютно из ниоткуда, заполняет собой весь мозг, не позволяя и подойти к машине. — Если вы думаете, мисс Свон, что я не заставлю вас сесть сюда, вы глубоко ошибаетесь, — выплевывает Миллс, чуть отходя, дабы открыть заднюю дверцу в настойчивом жесте. Эмма делает несколько шагов, глубоко вдыхая дорогой запах, от которого успела отвыкнуть. Она садится в салон, бросая короткий взгляд на человека на водительском сидении. Девушка отворачивается, слыша хлопок двери и созерцая начинающую сдвигаться картинку за окном. В салоне воцаряется явно напряженная тишина, прерываемая незнакомой мелодией, негромко льющейся сквозь динамики. Сейчас ей нечего терять, осталось лишь вытерпеть недовольную болтовню Миллс. Сейчас ее отвезут в приют, обязательно лишат любой возможности контактировать с окружающим миром. Вероятно, ей даже запретят выходить из самого здания. Однако она, настолько уставшая, голодная и замерзшая, готова вновь вернуться туда, окунувшись в успевшую стать привычной жизнь. Ей нечего делать в большом городе, где собственное имя не означает ни для кого ровным счетом ничего. Где ее не ждут, не хотят видеть, не хотят знать. Где Август — больше не брат. Где свобода больше не желанна. Свон прекрасно понимает это, оттого и закрывает глаза на долгие десятки секунд, желая больше никогда не открыть их. К чему ей жизнь, если в ней нет никакого смысла? И, наконец открывая глаза, она снова смотрит за окно, чувствуя торможение автомобиля. Только вот там, за окном, нет ни приюта, ни чего-нибудь знакомого. Лишь длинная улица с аккуратными коттеджами, рядом с одним из которых они остановились. Высокое белое здание отчего-то заставляет Эмму поежиться от страха. Миллс, не оборачиваясь, бросает в ее сторону короткую фразу, побуждая выйти из автомобиля. Оказываясь на улице, девушка вдыхает совершенно незнакомый запах. Загородные дома Бостона пахнут богатством и роскошью, смешанными с морозным запахом снега. Недоумевающая Свон наблюдает, как Миллс бросает несколько слов мужчине на водительском сидении, после запахивая темное пальто, проходя к величественному белому зданию, пока автомобиль быстро растворяется во мраке улицы. Не имея понятия о том, что ей нужно делать, Эмма следует за женщиной. Та достает ключи, проворачивая их в замочной скважине, позволяя наконец догадаться — этот дом принадлежит Миллс. Несколькими секундами спустя обе оказываются внутри здания. Девушка оглядывается, наблюдая дорогую мебель. От давящей пустоты дышать становится ощутимо тяжелее. Здесь, кажется, никто и не живет — все вещи лежат строго на своих местах и с первого взгляда это место можно назвать идеальным пристанищем для директрисы — все столь же холодное, пустое, доведенное до идеального порядка. Эмма невольно сглатывает, искренне не понимая, как может живое существо чувствовать себя комфортно в абсолютном одиночестве и пустоте. Между тем Миллс отправляет верхнюю одежду на вешалку и с нескрываемой злобой направляет взгляд на Эмму. Из ее глаз, кажется, вот-вот посыплются искры. Девушка молчит, словно в преддверии некого бедствия. Она осознает это, однако поделать ничего не может и единственным действием остается ожидание. Наконец женщина порывисто вдыхает, начиная говорить: — Мисс Свон, вы хотя бы осознаете, сколько хлопот причинили? Почему вы сбежали? Девушка молчит. Не потупляет взгляд, отнюдь — направляет его в злобно застывшие карие глаза и ей кажется, точно она в них тонет. А оттого и слова не вяжутся в предложения, и мысли гуляют далеко за пределами обители Миллс. — Не знаю, — несвязно бормочет, наконец опуская взгляд на судорожно переплетенные пальцы. — Вам повезло, мисс Свон. Сегодня у меня нет времени для выяснения вашего поведения, — она раздраженно поглаживает виски, — Но я непременно разберусь с вами. Сегодня спите здесь, а прежде — прими душ. Директриса кивает на диван в гостиной, удаляясь. И девушке остается лишь самой найти небольшую светлую комнату. Она запирает дверь легким движением пальцев, после снимает и укладывает на тумбочке кожанку и платье, следом — нижнее белье. Не более, чем через десяток минут она вновь выходит в гостиную. Здесь, раздраженно перебирая что-то в небольшом шкафу, стоит Миллс. Заметив вошедшую, она бросает короткое пожелание спокойной ночи, направляясь к коридору. Эмма прикусывает губу, зачем-то спешно произнося слишком тихое «Мисс Миллс». Однако женщина слышит и застывает на месте, медленно оборачиваясь. Ее губы крепко сжаты, а брови чуть нахмурены. — Да? — Вас беспокоит мигрень, правильно? — тщательно подбирая слова, спрашивает Свон. Ее мысли быстро выстраиваются в ровную цепочку, выбираясь из далеких воспоминаний. — Да, но я не понимаю… — Здесь имеется яблочный уксус? — перебивает, прикусывая губу, и получает положительный кивок, — Дайте его мне и наберите горячую ванну. Несмотря на беспокоящую мигрень, Миллс вскидывает бровь вверх. Стены этого здания никогда не слышали указаний, слетающих с уст кого-нибудь другого, нежели их обитательницы. Но она поворачивается, позволяя Эмме следовать за собой в кухню, где и протягивает ей стеклянную бутылку. Весь ее вид, ее холодное молчание выражает явное недоверие. Сглотнув, девушка принимается пальцами откупоривать бутылку. Отточенные шаги стихают, и девушка беззвучно открывает одну из стеклянных дверок шкафчика, со всей осторожностью доставая оттуда высокий стакан. Она наполняет его желтоватой жидкостью, после направляясь в коридор, где несколькими минутами ранее скрылась женщина. Стоя рядом с расположенной посередине небольшой комнаты ванной, она выводит пальцем на воде мгновенно растворяющиеся узоры. Эмма невольно засматривается на аккуратные изгибы тела, тщательно уложенные темные волосы, оставаясь стоять в дверном проеме.Она возвращается в реальность лишь тогда, когда стакан едва не выскальзывает из рук. Молча проходит в комнату, останавливаясь у края ванной, и вливает уксус в воду. Комната наполняется яблочным ароматом, будто сейчас отнюдь не зима, а жаркое лето. Эмма уходит, легонько кивнув, а Миллс выжидает несколько минут, прежде чем закрыть дверь на щеколду. Она нетерпеливо сбрасывает с себя всю одежду, комкая ее, отправляя в корзину для грязного белья. Бархатистая кожа покрывается мурашками, погружаясь в ароматную горячую воду. Реджина устраивается в ванной так, словно лежит в кровати. Напряжение охватывает все ее мышцы, пока ноздри щекочет до ужаса приятный запах столь любимых ею яблок. Мигрень становится чуть слабее. Некоторое время спустя, расслабившись, она закрывает глаза и, сама того не заметив, погружается в сон. — Черт! — негромко восклицает Реджина. Она поднимается, ощущая, как по всему телу устремляются вниз прохладные капли. Воды остыла почти полностью, но средство девчонки пошло на пользу — мигрени и след пропал. Миллс торопливо стирает с себя всю влагу, облачаясь в нижнее белье и дорогой мягкий халат, тут же запахиваемый на поясе. Женщина выходит из ванной, чуть морщась от прохлады коридора. Она ступает по полу босыми ногами, пытаясь сформировать волосы в нечто, хотя бы отдаленно походящее на привычную прическу. Царящая всюду тишина пугает ее — чем столь интересным занялась мисс Свон, что от нее не слышно и звука? Ответ приходит сам собой, когда, спустившись в гостиную, глаза утыкаются в спящую на диване Эмму. Она лежит на боку, крепко закрыв глаза и обхватив себя руками за плечи, согнув ноги в коленях. Суровый взгляд смягчается, видя уголки тонких губ немного вздернутыми. Миллс складывает руки на груди, отчего-то умиляясь умиротворенному виду девушки, чьи светлые волосы так бесстыдно рассыпаны по подушке. Реджина берет в руки пушистый плед, расправляя его и накрывая Свон. Ее руки, будто улавливая чужие намерения, натягивают ткань на себя, укрываясь до самой шеи. Глядя на нее сейчас и не подумаешь, что может столь милое создание принести столь много негодования и забот. Сейчас она беззащитна и хрупка, точно тонкий хрусталь. Миллс гасит свет.***
Эмма просыпается, не сразу осознавая свое местонахождение. Ее взгляд блуждает по комнате пока в мыслях, наконец, не всплывают картинки минувшего вечера. Она поднимается и быстро проходит в ванную, где сонное лицо ополаскивается холодной водой. После проходит в кухню, откуда почему-то исходит запах выпечки. Неужели Миллс что-то печет? Она появляется в комнате в момент, когда на стол опускаются две тарелки. Одна наполненная чем-то, напоминающем кашу, другая — с румяным турновером. — Доброе утро, — холодно отрезает Миллс. Эмма переводит на нее взгляд — идеально собранная, одетая в брюки и белую рубашку, чьи незастегнутые верхние пуговицы являются скорее деталью образа, нежели его недостатком. В глазах читается прежнее безразличие к персоне Свон, а потому она лишь коротко кивает в знак приветствия. Женщина опускается на стул, приглашающим жестом заставляя ее сесть напротив. Реджина есть привычные мюсли, в то время как Эмма с нескрываемой широкой улыбкой откусывает как можно больше турновера, оказавшегося яблочным. Прожевав, она едва успевает вдохнуть: — Это невероятно! Вы обязаны научить меня готовить так же! Реджина продолжает беспристрастно есть, однако в глазах все же мелькают огоньки удовлетворения. Широкая улыбка не сползает с лица девушки, только вот «доброе утро» заканчивается в машине директрисы. Женщина, видимо, набравшись сил, начинает: — Возвращаясь к недавним событиям, мисс Свон. Ваш побег не привел ровным счетом ни к какому результату для вас, однако доставил массу неприятностей мне! Вы были новенькой и на Рождественском балу я лично обязана была отправить фотоотчет с вами в доказательство вашей успешной адаптации в приюте. Но вместо этого я была вынуждена придумать гнусную ложь, потому как мисс Свон «пожелала устроить рождественскую сказку» и не явилась на торжество вовсе!.. Бесконечная тирада, кажется, и не закончилась бы, если бы автомобилю не пришлось остановиться у здания приюта. — Сделайте выводы, — заканчивает Реджина. Она принимается рыться в небольшой сумочке, как бы указывая Эмме, что она свободна. И девушка, не желая попасть под еще один шквал бурных эмоций, спешит выскочить наружу. Она быстрыми шагами пересекает парковку, оказываясь у запасного входа, как вдруг сзади доносится, вероятно, тысячное за это утро «Мисс Свон!». Эмма поворачивается, раздраженно глядя на закрывающую дверцу автомобиля Миллс. Та вдруг растягивает губы в приятной улыбке. — Уж не знаю, откуда вы знаете это средство, но вы спасли меня от мигрени. Спасибо! Свон не помнит своего ответа. Однако помнит, как вошла в здание приюта и трепетное чувство поселилось, похоже, во всем ее существе, а в груди растеклась теплая благодарность.