***
Она высовывает кончик языка, чуть прикусывая его зубами. Рядом, повернувшись к ней спиной, кряхтит Джонс. По странной случайности в его руки попало старенькое, но, несмотря на это еще способное транслировать голоса ведущих радио. По дороге сюда, на их излюбленную площадку на крыше, он объяснил ей устройство радио и способы его подключения к сети, большую часть чего она успешно прослушала, увлеченная своими мыслями. В руках Эммы оказывается пленочный фотоаппарат с отчего-то оставшейся внутри него фотопленкой. Маленький и абсолютно серый, он сразу привлек ее внимание среди ненужных запыленных вещей. Эмма вертит небольшое устройство в руках, иногда нажимая на кнопки, в один момент направляя объектив на сгорбившегося рядом Киллиана. В вечерней тишине раздается относительно громкий щелчок, а не более, чем через минуту в тонких пальцах оказывается квадратик гладкой бумаги с четким изображением. — Взгляни, — просит девушка, присаживаясь рядом, протягивая ему снимок. Джонс, с толикой удивления посмотрев на ее выжидающее лицо, берет глянцевое изображение, с неподдельной аккуратностью поднося его к глазам. Уголки его губ поднимаются, образовывая добрую усмешку. — Неплохо, — комментирует он, — Я могу оставить себе? — Конечно. Он прячет снимок в нагрудном кармане потрепанной рубашки, возвращаясь к разобранному радио. Она переводит взгляд на устройство в своей руке, тепло улыбаясь известным лишь ей одной мыслям.***
Эмма входит в кабинет, не дожидаясь утвердительного хмыканья за дверью, сразу после короткого стука. Миллс вновь сидит за столом, держа гордую осанку, легкими движениями руки заполняя бумаги. — Мисс Свон, — неторопливо произносит она, не отрываясь от столь «важного» занятия, — Сегодня ваше задание состоит в том, чтобы проверить все бумаги в синей папке на наличие подписи одного человека. Его фамилия указана лежащем на папке листе. Свон кивает, будто обращающаяся к ней особа это видит. Она присаживаясь за привычный стол, придвигая синюю папку к себе, открывая и бережно вытаскивая на деревянную поверхность весьма тяжелую стопку листов. Глаза сами собой закатываются в раздраженном жесте. Безусловно, девушке в некоторой степени приятно находиться в этом кабинете, погружаясь в свои мысли, пока руки сами выполняют указанную работу, однако количество этой самой работы иногда бывает таким, что хочется бросить все к чертовой матери и уйти. В последнее время ей часто выпадает возможность провести время в доме Миллс. Каждый раз находится какой-нибудь повод, ничего директриса оставляет несносную девчонку в своем доме, позволяя пачкать идеальную обивку дивана в гостиной одним своим дыханием. Эмме думается, что с той самой ночи, когда ей удалось избавить женщину от мигрени, ее отношение к никчемной сиротке улучшилось каким-то непостижимым для нее самой образом. И острых взглядов кофейных глаз стало куда меньше, и язвительных, по привычке брошенных фраз поубавилось. Ее отношение к девчонке наполнилось неким почти невидимым теплом и толикой заботы, что, Реджина уверена, ее «подопечная» никак не заметит. Однако в последнее время Свон замечает за собой странное желание разглядывать словно из камня высеченный профиль с едва нахмуренными бровями и чуть смешно поджатыми губами. Она ощущает, как желание находиться в этом кабинете, всего в нескольких метрах от нее становится больше с каждым днем. И девушке, почти не разбирающей собственных чувств, становится невыносимо страшно, отчего же она с недавних пор стала не ненавистной и ужасной, а завораживающей и приятной. Кусая губы, быстро перекладывая документы с одной стопы в другую, она не замечает отодвинувшегося кресла и женщины, что начинает куда-то собираться. — Мисс Свон, я вернусь через несколько минут. Оставьте папку на столе, я заберу ее, а сами можете идти. — Хорошо, — бормочет Эмма, стараясь обращать на нее как можно меньше внимания. И что же такое с ней происходит? Она быстро раскладывает оставшиеся бумаги и, отметив, что подписи присутствуют абсолютно на всех, аккуратно запихивает их в папку. Миллс возвращается, торопливо наполняя сумку своими вещами и, кивнув с долей благодарности, подхватывает папку со стола, покидая кабинет вслед за девушкой. Оказавшись в коридоре, Свон наклоняется, завязывая шнурок на потерянных ботинках, слыша удаляющийся цокот каблуков Миллс. Закончив, она поднимается, обнаруживая пустой коридор, и неторопливо идет до самого поворота, пока, опустив голову, не натыкается взглядом на заветную синюю папку. В голове будто что-то щелкает, заставляя девушку быстро поднять предмет и побежать по коридорам, перепрыгивая по несколько ступеней на лестницах, думая лишь о том, как бы скорее доставить утерянную и, видимо, довольно ценную вещь. Она выбегает на улицу, небрежно толкнув дверь запасного выхода, встречая порыв холодного ветра и капли моросящего дождя без единого намека на верхнюю одежду. Только сейчас это волнует ее меньше всего — Эмма перепрыгивает лужи, наконец добегая до уже заведенного автомобиля на парковке. Стучит в окно водительского сидения, чуть нагнувшись, пытаясь одновременно отдышаться и мысленно сгенерировать подходящие реплики. Когда стекло опускается, и Миллс вопросительно изгибает бровь, Эмма протягивает ей папку, едва слышно произнося: — Вы уронили… — Что ж, спасибо, — Миллс принимает предмет, укладывая на соседнем сидении, после обращаясь к девушке, — Вы ведь даже без верхней одежды! Простудитесь. Немедленно возвращайтесь в приют, либо садитесь. И, прежде чем успевает подумать, Свон садится на заднее сидение черного автомобиля, негромко хлопая дверцей. Лишь когда салон наполняет громкий вздох, она понимает — предложение оказаться здесь было сарказмом. Она с досадой прикусывает кончик языка, надеясь, что директриса скоро забудет подобную глупую, отчасти дерзкую выходку. Однако не успевает Эмма дотянуться до ручки двери, автомобиль трогается, не оставляя ей выбора. Они выезжают на трассу, и кроме гудения мотора обе не слышат ровным счетом ничего. Миллс усердно думает, отчего позволила ей сесть в свою машину, отчего ее слова были сказаны таким тоном, словно предложение было отнюдь не шуткой. Она часто поглядывает в зеркало, встречая напряженное лицо Эммы, чей взгляд устремлен куда-то за пределы автомобильного салона и наполнен невыносимым желанием просто исчезнуть, что сейчас совершенно нетрудно прочитать по ней, даже если глаза будут закрыты. Реджина паркуется у незнакомого здания, оповещая девушку, что быстро вернется. Ответа не следует. По возвращении она бросает сумку на сидение рядом с водительским, отъезжая от высокой постройки. За окном мелькают тусклые пейзажи — по окончании праздников город вновь погрузился в суетную серую жизнь, лишенную каких-либо радостей и красок. Наконец, выйдя у дома директрисы, Эмма направляется вслед за ней, все еще поглощенная ненавистью и отвращением к самой себе. — Мисс Свон, — она и не заметила, как оказалась в просторной гостиной, — Идите за мной. Она не успевает возразить — Миллс уже поднимается по мраморной лестнице, плавно покачивая идеальными бедрами, отчего Эмма не находит в себе сил отвести от них взгляд. Коридор второго этажа поражает своей чрезвычайно низкой температурой, от которой по коже начинают бежать мурашки. Женщина останавливается у одной из дверей, чуть мешкая перед тем, как войти внутрь и метнуть в спутницу приглашающий взгляд. Она не видит лица директрисы, однако чувствует исходящее от нее волнение. Свон входит сразу за ней, оказываясь в небольшой, видимо, гостевой спальне. Здесь гораздо уютнее, нежели в остальных комнатах коттеджа, а теплые бежевые оттенки мебели и различных вещей привлекают ее внимание. — Сегодня и в следующие разы ты будешь спать здесь. Девушка не успевает что-либо сказать, как остается совершенно одна в небольшой комнате с выходящим на дорогу окном и очевидно мягкой кроватью. Некоторое время ноги отказываются сделать хотя бы пару шагов, а оттого так и стоит, вперившись взглядом в новенькое зеркало в полный рост и аккуратную полочку с парой миловидных цветочных горшков. Эмма все же делает пару шагов, приближаясь к кровати, осторожно проведя ладонью по приятно пахнущему порошком покрывалу. Она садится на кровать, словно все еще не верит, что ей действительно позволено провести здесь ночь. Из кухни раздается громкое «Мисс Свон», и она спешит покинуть приятную комнатку. Она спускается по ступеням, улавливая шелест каких-то упаковок. В просторной кухне Миллс ставит на столешницу красочные упаковки, посуду и несколько больших ярко-красных яблок. — Я буду готовить турноверы, ты можешь посмотреть, — уведомляет женщина, заметив вошедшую. Девушка кивает, растягиваясь в улыбке, придвигая стул к столу. Она усаживается, скрестив ноги по-турецки, увлеченно глядя на подготовку ингредиентов. — Итак, — начинает Миллс, глядя на девушку, — Для начала нужно нарезать яблоки и смешать их с мукой. Она приступает к готовке, изящные пальцы обхватывают рукоять ножа, мелко нарезая яблоки на доске. Миллс готовит, что-то смешивая, комментируя свои действия невероятно мягким тоном. Здесь, в просторном коттедже на одной из многочисленных улиц Бостона, она перестает быть той стервозной директрисой с уничтожающим взглядом и алой помадой. Сейчас она столь сильно погружена в готовку, что руки, кажется, сами по себе порхают над поверхностью столом, а слова медленно и расслабленно возникают, точно из ниоткуда, и слушать их — одно удовольствие. Эмма ловит себя на мысли, что снова слишком пристально разглядывает Миллс: ее руки, черты лица, едва касающиеся плечей волосы. Вся она вызывает странное желание любоваться ею, наслаждаться каждым вылетающим из ее уст словом. Она не замечает, как быстро проходит время, и женщина отправляет противень с будущими турноверами в духовку. Эмма делает глубокий вдох: ей чудится, точно все это время она даже не дышала. Будто боялась сломать нечто теплое и еще слишком хрупкое. Нечто только появившееся, не успевшее до конца укрепиться даже в ее собственном разуме. Однако она сидела здесь не более часа и ровно столько же длились действия Реджины, напоминающие иллюзию. — Осталось лишь вымыть посуду… — продолжая озвучивать мысли, бормочет женщина, но ее спешно перебивают: — Я помою. — Что? — оборачивается, удивленно вскидывая брови. — Я помою, — твердо повторяет она, — Вы готовили, а я уберусь. Миллс молчит в ответ, возможно, не найдя подходящего ответа. Она лишь кивает, снимая фартук и удаляясь, пока Эмма старается как можно аккуратнее переместить посуду ближе к раковине. Она вспенивает небольшое количество воды, ненароком налив чуть больше необходимого количества дорогого моющего средства. Виновато прикусывая губу, она перемывает посуду, ни на мгновение не отпуская мыслей о женщине. Ее поведение рядом с этой персоной становится до жути неловким, да и сама Миллс ведет себя в некоторой степени странно, непривычно. Она проявляет больше заботы, чем следовало бы, проводит с ней больше времени, чем следовало бы. Она делает много вещей, которых ненавидящей всех и вся директрисе приюта не следовало бы делать. Все знакомые Свон в приюте твердят, что она — сущая Злая королева, при любой возможности обжигающая своей неприязнью любого, кто попадется под руку. Однако чем больше времени Эмма здесь проводит, тем больше сомневается в правдивости их высказываний. Реджина не такая стервозная, какой ее считают. Быть может, даже милая. При воспоминании легкой улыбки на губах Миллс, находящейся там буквально все время готовки, уголки собственных губ ползут вверх. Она слышит негромкий щелчок — духовка отключилась, оповещая о готовности выпечки. Девушка встает на носочки, ставя большую стеклянную емкость, где ранее замешивалось тесто, на верхнюю полку кухонного шкафчика. Дверцу духовки приоткрывают, а Эмма подпрыгивает из-за неожиданности, громче положенного хлопая дверцей. Она ловит на себе взгляд хозяйки дома, вынимающей противень из духовки — она смотрит обеспокоенно. Но девушка упрямо не подает виду, что что-то случилось, отправляя упакованный имбирь на одну из полок. Реджина кладет выпечку на блюдца, ставя их на противоположные стороны стола. Ужин проходит в тишине, нарушаемой лишь звоном изредка соприкасающихся друг с другом столовых приборов. Тонкие пальцы вновь скользят по мокрой посуде, ополаскивая ее. Эмма, вновь вымывшая посуду, ставит ее в шкафчик, напевая под нос услышанную где-то мелодию. Она вытирает руки вафельным полотенцем, поворачиваясь к выходу, однако взгляд упирается в карие глаза опершейся на дверную лутку и скрестившей руки на груди Миллс. С обыкновенным безэмоциональным выражением лица, в ее любимой шелковой рубашке, расстегнутой на пару пуговиц сверху. Женщина внимательно смотрит на девушку, словно хочет что-то сказать, но продолжает молчать. Сколько она простояла здесь? Находясь в замешательстве, Свон нервно сглатывает: — Я уже закончила, собиралась идти спать. Но она молчит. В какой-то момент девушке кажется, что перед ней лишь плод глупой фантазии, галлюцинация, вызванная неожиданным приливом спокойствия и жизнерадостности. Теории обращаются в прах, когда изящная фигурка делает шаг навстречу. Кажется, что она злится, готовая прямо сейчас излить весь свой гнев на беззащитную сиротку. Соображая, что ей следует делать, она выпускает из внимания еще несколько шагов, приближающих Миллс к ней самой. И вот она стоит совсем близко, а каждая скоротечная секунда становится для девушки мучительным часом. Она чуть наклоняется вперед, в один момент притягивая Эмму к себе так, что той остается только уткнуться в плечо, вдыхая пьянящий аромат. — Спасибо, — шепчет почти неслышно. Тело будто пробивает электрическим током, после наступает полное оцепенение, а еще спустя несколько секунд она отталкивает женщину, глядя на нее округлившимися глазами. Все тело Свон пробивает неистовая дрожь, а дыхание выходит таким тяжелым и рваным, каким не было еще никогда. Она пятится назад, находясь под пристальным настороженным взглядом женщины, что хочет помочь, только вот понятия не имеет как это сделать. А в следующие минуты срывается на бег, быстро перепрыгивая ступени, пробегая темный коридор, беззвучно закрывая дверь и падая на кровать, лицом зарываясь в пушистую подушку.***
Прохладный ветер приятно треплет длинные распущенные волосы девочки. Она идет, отбивая незатейливый ритм на тротуарной плитке, умело переставляя ноги и держа в руках большой пакет продуктов. Ингрид часто берет Эмму с собой за покупками, и ей нравится это. За неимением друзей ей нравится ходить куда-нибудь хотя бы с приемной матерью, иногда балующей сладостями или глянцевыми журналами из детских коллекций. Сворачивая за угол, девочка перестает вышагивать, идя теперь уже по обыкновенному асфальту. Сегодня женщина позволила ей самой выбирать, какие продукты нужно класть в корзину, и это, безусловно, подняло ее настроение. Она говорит что-то девочке, однако Свон пребывает в состоянии детской беспечности и глупых раздумий ни о чем, а потому и слова пропускает мимо ушей. В кухне небольшого дома тихо, остальные дети еще наслаждаются сном. Потряхивая белыми локонами, она ставит пакет на стол, на в силах больше удерживать его в тонких руках. — Ну, зайка, не хочешь поблагодарить меня? — улыбаясь, спрашивает Ингрид, — Сегодня ты сама выбрала почти все продукты и сделала это, хочу отметить, как настоящая взрослая. Эмма улыбается. Она порывисто кивает и протягивает руки вверх, призывая женщину нагнуться. И она чуть наклоняет корпус вперед, сверкая милой усмешкой. Девочка обнимает ее, касаясь губами чужих губ. Она часто так делает, глядя на других детей, дарящих Ингрид свои невинные поцелуи. Однако женские руки, разместившиеся на детской спине, не позволяют отстраниться, и она в недоумении распахивает глаза, ощущая скользкий язык на своих губах. Она чувствует, как Ингрид хочет сделать что-то, чего не делала никогда. Ее язык настойчивее движется по линии, где смыкаются губы девочки, и Эмма снова совершает попытку отстраниться. Снова безуспешно. Тогда, чувствуя подступающие от беспомощности слезы, она сгибает колени, выскальзывая из кольца крепко держащих рук, после быстро поднимаясь и убегая. Эмма запирается в ванной, позволяя слезам вырваться наружу беззвучно скатывающимися по щекам соленым каплям. Она становится перед зеркалом, глядя на собственное отражение. Из-за Ингрид ее губы блестят, напоминая о чем-то невероятно странном и мерзком. Она протягивает руку, выдавливая немного жидкого мыла на детскую ладонь. Внутри разливается тревожное ощущение, будто с ней хотели совершить что-то ужасное, странное и пугающее. Что-то, что заставляет Эмму трепетать от страха. То, что заставляет ее чувствовать себя грязной и порочной настолько, что она больше не имеет права считать себя ребенком. То, что заставляет ее ощущать себя никчемной и использованной. То, что заставляет ощущать чужую грязь на своих губах. В тот день она впервые вымыла рот с мылом.