***
— Платье? — переспрашивает девочка, не до конца веря услышанному. — Да, — лучезарно улыбаясь, приобнимает ее за плечи, — Только оно лежит в моей спальне, поднимешься туда со мной? Робко кивнув, Эмма следует за женщиной по лестнице. Оказавшись внутри довольно миловидной комнаты, она осматривается, не замечая, как в это время едва слышно щелкает дверной замок за спиной. Опомниться получается лишь когда на плечи опускаются теплые ладони, и она поворачивает голову. — Но для начала нужно кое-что сделать, — чрезмерно нежно и мягко произносят на ухо. Затем следует толчок в плечи. Аккуратный, но несущий в себе часть грубости и заставляющий Эмму упасть на кровать. Женщина нависает над ней, предвкушающе тяжело дыша, однако улыбаясь. Она жмурится под чужим телом, словно пытается стать как можно меньше, а то и вовсе исчезнуть. Не понимая, что происходит, девочка чувствует, как горячее дыхание опаляет кожу шеи, а волосы неприятно касаются лица. Биение сердца ускоряется настолько, насколько это вообще возможно, словно грозясь и вовсе выпрыгнуть из груди. К непониманию добавляется новый, неистовый страх, наполняющий все тело. Она пытается что-то сказать, однако слова застревают где-то в горле, так и не вырвавшись наружу. Идея примерить платье не кажется более столь привлекательной. Интуиция подсказывает, что сейчас обязательно произойдет нечто ужасное, нечто, что заставит мир Эммы навсегда измениться. Чужая ладонь накрывает рот столь плотно, что едва удается издавать жалобное мычание. Ингрид поднимает юбку, изучая худенькие бедра движениями горячих ладоней. От них становится противно, и каждое прикосновение словно впечатывается в кожу грязью, что уже никогда не смыть. Девочка не может сдержать слез, а потому они обильно покрывают лицо, увлажняют волосы и чужую постель. На шее ощущаются чужие зубы, больно прикусывающие кожу, здесь же зализывая ранки кончиком языка. Чувство омерзения заставляет как можно сильнее сжимать покрывало рядом с собой. Дыхание прерывается на несколько секунд, когда женщина стягивает с ног нижнее белье. Детские трусики в пестрый горошек приземляются за пределами поля зрения Свон. Она сглатывает, не представляя, что женщина собирается делать дальше. Тонкие пальцы круговыми движениями подбираются к лону девочки, заставляя ту изо всех сил сжать бедра и издать вскрик, тут же пресекаемый опустившейся на губы ладонью. Чужая рука настойчиво скользит между бедер, несмотря на все усилия Эммы. В конце концов она вдруг ощущает, как два пальца по фаланги проникают внутрь нее, доставляя жуткий дискомфорт. Кажется, что хуже и быть не может, однако хуже становится, когда Ингрид начинает двигать пальцами внутри девочки. Она едва дышит из-за слез, льющихся с невероятной силой с каждым новым толчком. Отчетливо ощущает внутри себя женские пальцы, из-за чего старается как можно сильнее сжать бедра, однако ничего не выходит. Безысходность накрывает очередной волной, когда блондинка склоняется ниже и прикусывает мочку уха, после оставляя на ней отвратительный поцелуй. Все заканчивается уже спустя десяток минут, но девочке кажется, что прошла целая вечность. Ужасающая гнетущая и отвратительная вечность. Блондинка оставляет последний укус и поднимается, вынуждая Эмму подняться вслед за собой. На ее губах играет воздушная улыбка, но и она для девочки становится мерзкой, а потому она быстро отводит взгляд. — Теперь ты заслужила примерку платья, — слащаво и довольно, почти мурчит женщина. Свон хочется кричать, хочется рыдать, хочется совсем исчезнуть. Дрожащими руками она дотягивается до своего нижнего белья, которое абсолютно точно никогда не наденет. Лишь комкает ткань в руках, не желая и видеть того, что сейчас достанет из шкафа приемная мать. — Смотри, какое оно чудесное, — умиленно произносит, протягивая Эмме хлопчатое платье в цветочек. Ноги подкашиваются, отчего она отшатывается назад. Слезы застилают глаза, хотя, черт дери, лучше бы эти глаза ничего и не видели! Дрожь по телу пускается с новой силой, девочка издает сиплый вздох, более походящий на предсмертный хрип. — Я помогу надеть его. Эмма не помнит, как вся ее одежда оказывается на полу, однако отчетливо помнит накрывшую после этого волну отчаяния. Неужели придется терпеть еще? Но, к счастью, Ингрид действительно лишь помогает переодеться. И несколькими секундами позднее она предстает перед зеркалом в платье, которое хочется разорвать в клочья и сжечь. На плечи опускаются женские ладони, и Эмма натыкается на чужую улыбку в отражении. — Тебе очень идет, милая, — однако зеленые глаза лишь в очередной раз наполняются слезами.***
Эмма не плачет, и даже голос ее не дрожит. Она рассказывает все без утайки, надеясь, что это хотя бы как-нибудь поможет упрятать Ингрид за решетку. Ладони, кажется, вспотели еще больше, и теперь девушка наконец опускает их внутренней стороной на колени под столом. Внутри бушует вихрь эмоций, но внешне, она уверена, ни у кого нет шансов его заметить. — У меня есть последний вопрос. Говорила ли когда-нибудь мисс Фишер о своей родной сестре? — Нет, — отвечает без раздумий, — Она никогда не упоминала ее и не говорила, что поддерживает с ней связь. — Спасибо, что все рассказали, — чуть сипло говорит мисс Уэст, делая очередную запись в блокноте, — Думаю, вы можете наблюдать за допросом мисс Фишер. Кивнув, она поднимается и входит в указанную дверь. Реджина только молча следует за девушкой, пристально наблюдая за каждым ее движением. Это помещение куда меньше, однако имеет в себе подобие окна, что со стороны комнаты, откуда они пришли, кажется просто частью стены. Такие обыкновенно и бывают в комнатах допросов. Эмма становится прямо у стекла, жадно глядя на входящую внутрь Ингрид, после садящуюся напротив младшего следователя. Биение сердца становится громче, заглушая все остальные звуки. Слова, произносимые в соседней комнате, доносятся лишь обрывками, которые к тому же почти невозможно разобрать. Ей удается взять себя в руки, усевшись на старенький стул, прежде стоявший в углу. — …и мы узнали очень интересную информацию о вашей личности. Хотите сами рассказать или мне поведать об известном? Фишер хмыкает в неразборчивом жесте, и мисс Уэст перебирает лежащие на столе документы, наконец добираясь к нужному. — Весной 1994 года мисс Ингрид Фишер подала документы на смену имени с Ингрид на Сару, обосновав это тем, что у нее и ее сестры одинаковые имена и ей это попросту не нравится. Просьба сотрудников встретиться с этой сестрой была отклонена, а отклонение обосновано ее тяжелой болезнью ног, не позволяющей покинуть собственной постели. Однако спустя три года была подана заявка на смену имени обратно, на Ингрид. Вы должны рассказать, почему изменили свое решение. — Я пожалела о том, что сменила имя, — пожимает плечами, словно это самая банальная тема для беседы, добавляя уже куда печальнее: — К тому же, моя сестра скончалась. Я так по ней скучаю… — Вы врете, — замечает сотрудница. — С чего вы взяли? — Следствие подтвердило, что у вас никогда не было ни братьев, ни сестер. И кузин, к слову, тоже. Женщина весьма заметно сглатывает, однако все еще пытается делать вид, что все под ее полным контролем. — Как вы можете? Я похоронила собственную сестру, а вы даже… — Сколько ей было на момент смерти? На несколько секунд западает молчание, и Свон видит, как Ингрид прикусывает нижнюю губу в попытках что-нибудь придумать. Когда она наконец делает вдох, прежде чем выдать что-нибудь, рыжеволосая поднимает вверх указательный палец. — Вы молчали более трех секунд, что является еще одним доказательством. Будь у вас сестра, вы бы обязательно запомнили все, касаемое ее рождения и смерти. Это ведь так банально. Раздраженно закатив глаза, Ингрид все же сохраняет молчание. — И что вы хотите со мной сделать? — наконец протягивает она, сделав тон безразличным. — Об этом спросите в суде, но я могу сказать, что до пяти лет лишения свободы вам обеспечены, — сухо отвечает, после чего поднимается и вовсе покидает помещение. Эмма наблюдает, как внутрь входит крепкого телосложения мужчина в полицейской форме и, взяв несколько сопротивляющуюся блондинку под руку, выводит ее. Ей все никак не верится в правдивость услышанного, а потому девушка сверлит взглядом пустой стул, сложив руки на груди. — Нам пора, — почти шепотом оповещает Реджина. Не дожидаясь подопечной, она неспешно удаляется. Кивнув каким-то своим мыслям, Эмма торопится выйти наружу. Создается ощущение, будто мысли физически давят на голову, не позволяя расслабиться даже по пути в приют. Выйдя из полицейского автомобиля, она проходит внутрь привычного здания вслед за директрисой, когда та вдруг останавливается на одной из ступеней. Медленно повернувшись, она с прищуром вглядывается в лицо девушки, точно пытаясь что-то в нем прочесть. Однако прочесть, видимо, ничего не удается, потому как из приоткрытых пухлых губ вырывается усталый выдох. — Мне жаль, что тебе пришлось столько вытерпеть, — в конце концов произносит хрипло. Понятия не имея, что следовало бы ответить, Эмма лишь опускает взгляд. В этот момент, глядя на мисс Миллс, ей отчего-то хочется коснуться ее. Странное желание, взявшееся в совершенно неподходящий момент, затмевает собой все остальные мысли. Взгляд опущенных глаз направлен на скрывающиеся под брюками стройные ноги женщины, что стоит на ступеньку выше нее самой. Сглотнув, девушка снова поднимает взгляд. Она стоит все также, только наполовину обернувшись назад, но взгляд шоколадных глаз блуждает где-то по перилам лестницы, на коих покоится опущенная туда изящная рука. Словно находящаяся под контролем неведомых сил, она приподнимается на цыпочки и, сквозь накрывающий с головой страх, касается губами чужих губ, обильно окрашенных алой помадой. Лишь в столь блаженное мгновенье Эмма осознает, сколь желанно было это простое прикосновение. Все остальное уходит на задний план, становясь буквально ничем по сравнению с ощущениями, что испытывает девушка. Естественно, ей и раньше доводилось целовать людей. Но это было не так, это было абсолютно по-другому. Тогда она была лишь заблудшим подростком среди десятков таких же девчонок и парней. А сейчас к ней приходит осознание, что она — не заблудший подросток. Эмма отчего-то четко чувствует, что отныне у нее наверняка есть свое место, и чувствует вкус вишневой помады на кончике языка. А еще чувствует, как теплые ладони осторожно касаются плечей. Ей приходится открыть глаза.