***
Он, художник, коснулся того неземного, к чему страшно было подступиться, но вот она пред ним абсолютная, ничем не прикрытая, поудобнее разлеглась на подушках дивана, точно Богиня. Нет, Леви ошибся. Микаса — не Венера, она иная Богиня со своим прекрасным именем. Микаса — единственная его Богиня, освящающая путь. Богиня красоты, Богиня женского упрямства, Богиня мелодии, Богиня любви, Богиня искусства. И всё — Она… Мазок за мазком вырисовывали обнаженное стройное тело, что вытянулось вдоль дивана. Локоть одной руки был поднят над головой, расположившись на спинке дивана; вторая рука подпирала голову, игривыми пальцами схватив прядку; были гордо распахнуты в полной красе грудь и живот; ноги были вытянуты, и одна в чуть согнутом положении расположилась над другой. Лицо натурщицы было расслабленным, иной раз расплывалось в улыбке от неловкости, а взгляд портретиста оставался всё таким же проницательным и сосредоточенным, что также являлось причиной редких искренних улыбок Микасы. — Не напрягайте мышцы лица, — произнёс Леви в своей типичной манере, как только уголки девичьих губ вновь дрогнули вверх. Микаса извинилась и облизала губы, спрятав улыбку, однако встретившись с серьёзными глазами художника, невольно засмеялась вновь. Леви вздохнул и встал с табурета, оставив кисть с палитрой. В два счета он оказался подле дивана, напугав девушку резкими движениями. — Что вас опять рассмешило? — ровным тоном поинтересовался художник, присев на край дивана. — Не знаю, наверное… Я просто счастлива с вами, — мягко, слегка игриво, произнесла Микаса и подползла к Леви. Снова помещение погрузилось в тишину, и двое лишь смотрели в глаза друг другу, безвозвратно утопая. Что они чувствуют? Страх? Желание? Спокойствие? Все перемешалось и казалось, что чувства их и мысли им перестали принадлежать. Мужчина положил ладонь на девичью щеку, ласково погладив. В ответ Микаса прильнула к ладони и прикрыла веки, уже готовая уснуть в надежных руках Леви. Большим пальцем художник дотронулся до сомкнутых манящих губ и слегка надавил, дабы на пальце осталась память о мягкости пухловатых подушечек. — Микаса, — тихо обратился портретист, наклонившись к сеньорите. — Я не могу больше сдерживать себя. От одного его голоса внутри девушки все сжалось в тугой узел, и она взволнованно вдохнула воздух, пропустив мужские уста к своим. Запустив руку в чёрные локоны, Леви настойчивее потянул девушку к себе, и та послушно к нему прижалась. Чувственный, глубокий поцелуй — миллион чувств, ноль мыслей. Нежная, любящая Микаса. Она создана для него, для его картин. А Леви рожден, чтобы быть её художником, чтобы видеть её обнаженное тело, раскрытую душу — и передавать это на холст. Её будущий жених не будет знать сеньориту такой, какой её видит его кисть, какой чувствуют его руки. Несчастный не удовлетворит её тщеславие и не прислушается к её желаниям быть любимой. А Леви способен на это. И пока ему это дозволено, он будет целовать её губы, плечи, спускаться ниже и вновь возвращаться к полуоткрытым устам, которые ждут его, его, его и только его. Девичьи руки взмыли вверх и обвили шею, завлекая в крепкие объятия. Самозабвенный поцелуй перерастал в ласки, и Микаса подставила шею мужчине. Леви, словно вампир, жадно кусал и целовал её прохладную кожу. Беспомощно он утопал в её запахе, нетерпеливо и тихо рыча. Однако этого было чертовски мало. Сеньорита попыталась снять через голову мужскую рубаху, однако руки тряслись, путались, не находили складки, вновь и вновь бесполезно тянули в неизвестные стороны. Художник ей помог, дабы девушка не порвала все к чертям, и откинул ткань. И они вновь припали друг к другу, грудь к груди, в цепких объятиях — в этих страшных муках ненасытности. Вкус их имён, произнесённые опьяненным полушёпотом, растворяется во рту, словно редкий сахар. И они говорят, говорят и горят, горят — жадные, страстные люди. Их тени сплетаются друг с другом, создавая единую сущность, словно отдельно они дышать не могут — исключительно вместе. Мужские руки гуляют по всему бархату молочной кожи, щекоча и лаская, они гладят талию, бёдра, грудь; и каждой клеткой девушка подаётся ему, падая навстречу. Он нашептывает ей: «Моя», она отвечает: «Твоя». Обещание, которому не суждено сбыться никогда. Только сердца будут помнить друг друга, как нечто вечное и неделимое, жаль, что карта их — пятерка чаш. На чердак проник звон колоколов, и любовники вздрогнули. — Ах, о нет, — простонала Микаса, собираясь вставать. — Ненавижу, ненавижу это чертово время. Кто его придумал? Леви приподнялся с Микасы, позволив ей вскочить с дивана, однако внезапный порыв, миг забвения. Как только девушка выпрямилась, цепкие мужские руки поймали её за талию и потянули назад. Брюнетка глухо ахнула и упала между мужскими бёдрами. Микаса понимала — ей стоит промолчать и отказаться от спешки, ведь Леви и так осознавал, что ей пора уходить. Его лоб безнадежно упал к её затылку, а тяжелое дыхание обжигало кожу. Девушка расслабилась в его объятии, просто по-иному она не могла. Вытянув ладонь вперёд, Микаса коснулась солнца. И её длинные пальцы начали гулять по солнечным лучам, словно в вальсе, играясь с пыльным воздухом и создавая полоски теней. В девичьей голове играла определенная симфония, под властью которой пальчики волнами проходились по невесомости. Вскоре солнце скрылось, и её ладонь накрыли грубые тёплые пальцы художника. Перевернув в его руке свою ладонь, Микаса переплела их пальцы и поднесла замок к своим губам: они коснулись мозолистых пальцев, что привыкли держать кисть, и только недавно начали смелее брать мягкие ладони юной сеньориты. — Я помогу одеться, — произнёс мужчина спустя несколько минут безмолвных объятий, прикусов мочку уха. Девушка невольно хихикнула и согласилась, встав с дивана и направившись к платью, что небрежно лежало на полу. Он помогал ей не впервые и вполне уже мог подрабатывать её горничной, что в шутку иногда подмечала сеньорита, однако за свой язык нередко получала легкие удары по ягодицам. И этот раз не был исключением, из-за чего Микаса из жажды мести выгнулась назад и задела мужской торс. Мужчина проигнорировал сей жест, так как если бы уже он начал отвечать, то девушке пришлось бы задержаться у него ещё на сутки — непозволительно. Леви аккуратно помогал ей с юбкой, валиками, лентами, не сдерживая мягкие поцелуи на ещё открытых участках кожи, которые после прикосновений скрывала одежда. Он с особой осторожностью завязывал ей лиф, вспоминая пройденный с этой деталью опыт. Его пальцы неспешно перевязывали веревки, попадая в маленькие кольца, будто портретист размышлял, хочет он дойти до конца или сдаться желанию вновь взять Микасу. Все-таки сделав выбор в пользу здравого смысла, Леви затянул узлы и невольно толкнул девушку, которая издала тихое шипение. — Что случилось? Туго? — взволновано спросил мужчина, отпустив веревки. — Нет, все в порядке, вдруг больно в животе стало, — пролепетала девушка, обернувшись к Леви. Положив ладонь на его щеку, Микаса потянула художника к себе, и тот, склонившись к её спине, вновь поцеловал, незаметно довязав узел. Микаса уже собралась уходить, напоследок накинув плащ, и подошла к двери. — Вас ждать завтра? — выпалил Леви, как только девушка коснулась дверной ручки. — Конечно, — мягко улыбнулась Микаса. — Вы же помните наш уговор? Не прихожу к полудню — тону в домашней суете… — … Опоздаете ещё на час — вы в беде. Брюнетка посмеялась, вспомнив, как Фарлан пропел соглашение между Леви и Микасой, а после заметно переменилась в настроении, грустно улыбнувшись, и снова отвернулась к двери, потупив взгляд на туфлях. Она развернулась к Леви, и тот шагнул к ней навстречу, прижав к себе. Тяжело, как же, черт возьми, тяжело отойти друг от друга. Их губы снова и снова припадали друг к другу со всей чувственностью, любовью, что у них хранилась для последнего поцелуя на этот день. Микаса знала, что в следующие сутки она вновь к нему придет, и он вновь будет её рисовать и любить: много-много рисовать, сильно-сильно любить. Осознание данного факта пришло довольно быстро, и сеньорита поспешила прочь, боясь поддаться нарастающему желанию. Тучи окутали город внезапно, и стояла страшная духота. Быть грозе — нет сомнений, кто-то из лодочников уже убеждал других в том, что видел первую вспышку, которая промелькнула над морскими чёрными волнами. Воздух был заряжен, и люди в спешке старались скрыться в своих домах от этого напряжения. Сильный ветер заставил всех горожан схватиться за свои головные уборы, и все же чья-то треуголка пролетела над пристанью. Грядёт шторм — перешёптываются моряки, крепко завязывая узлы. В порту гордо стоит лишь один галеон, вокруг которого в одночасье всполошились мужчины. Микаса бежала напролом толпе, скрываясь за капюшоном и моля небеса, чтобы дождь не достиг её. И все-таки первые капли спустились на землю, начав образовывать лужи на грязных дорогах под мелодией шумного моря и стучащего ливня. Однако девушка не позволила себе передышку и, поймав карету, уже хотела запрыгнуть в неё, как кучер отказал ей в силу того, что к поместью нужно подниматься на холм, а из-за дождя дорога обращена в болото, не пригодное для передвижения. Проклинав мужчину, девушка не стала тратить время на споры и продолжила путь. Посмотрев на то, во что превратился путь до поместья, сеньорита жалобно вздохнула. Она схватилась за складки платья и пошла вперед, снова и снова застревая в лужах, будто что-то её задерживало, отгоняла от дома. Сильный ветер не облегчал путь, а вспышки молнии невольно пугали, как бы они не попали в неё. И все-таки её подбадривали мысли о том, что ещё немного и она дойдет до своего дома, попросит Сашу приготовить ей чай и посидеть с ней у камина, чтобы поболтать о пустом. Уже показались первые ступеньки, и Микаса ускорила шаг. К ней навстречу выбежали две служанки, поймав у входа на крыльцо. Схватившись за них, сеньорита позволила помочь себе и наконец зашла в укрытие, чуть ли не снеся дверь. Служанки в миг куда-то испарились, будто их и вовсе не было. А отдышавшись и прейдя в себя, юная сеньорита выпрямилась. — Молодая госпожа, заблудились? Ох, этот отвратительный голос, пропитанный ядом. Микаса подняла голову, увидев перед собой три силуэта: отца, сеньору Гарсию и ещё один, который невозможно было разглядеть из-за темноты холла. — Внезапно пошёл дождь, сеньора. Простите, что предстала в таком виде, я немедленно позову Сашу и приму ванную, — ровно ответила Микаса, направившись к силуэтам. — Вам и не придётся её звать, она уже здесь, — прошипела сеньора, толкнув неизвестный силуэт вперёд. Блеснула молния, и Микасе представил вид на унизительно лежащую Сашу, чьё лицо было в ссадинах и порезах. — Простите, госпожа, — прошептала Саша, с трудом подняв глаза на шокированную сеньориту. — Что происходит? Кто вам дал право так избивать мою служанку? Это уже ни в какие ворота, отец! Как вы позволили такому случится? — кинувшись к Саше на колени, Микаса чуть грубовато погладила девушку по плечу и подняла строгий взгляд на отца. Сеньор Аккерман стоял молча, лишь расстроено и лениво хлопая глазами, вокруг которых образовались еле заметные красные пятна. Юная сеньорита ужаснулась, заметив глубокое разочарование, с которым на неё смотрел отец. А сердце бешено стучало, будто шагали пехотные войска на поле битвы. Встретившись глазами с дочерью, глава дома отвёл взгляд. — Отец! Папенька! Что вас так расстроило? Поведайте мне, папенька, — Микаса переместилась к ногам отца, схватившись за края мундира. — Вы будто сами не догадывайтесь, несносная девчонка! — вмешался ядовитый тон экономки. — Шлялись неизвестно где, как бродячая псина, только просмотрите на себя! Ещё невеста называется, тьфу на вас! — Как вы смеете разговаривать со мной в таком тоне? Папенька, почему вы позволяете ко мне такое обращение? То ли гром прогремел по всем стенам и окнам, то ли удар о кожу был таким сильным, но все в миг вздрогнули, как только ладонь сеньора Аккермана прошлась по девичьей щеке. Схватившись за покрасневшую кожу, Микаса в ужасе посмотрела на отца, отпустив мундир и упав на пол. Губы сеньора Аккермана дрожали, и тело его тряслось, но его глаза оставались непоколебимо огорченными. Лучше бы он смотрел на неё со всей яростью в очах, злился на неё и оскорблял — но никак не сдерживал слезы, наблюдая за падением дочери. — Довела отца своим выходками, поганка! — вновь заговорила экономка. Она полезла в карман фартука и кинула Микасе оттуда подгоревшие клочки бумаги. — Он так старался для вас в поисках подходящего вам жениха, а вы — просто неблагодарная и своевольная госпожа. Знайте, к чему привели ваши костры писем от жениха! Жениха, Господи, будущего супруга, с которым обязаны прожить, пока Бог не заберёт кого-нибудь из вас! Сеньор Йегер приехал буквально днём, не застав подготовленных хозяев и собственную невесту! Благо, сейчас он отдыхает после долгого пути и не видит вас такой! И где же вы были, смею спросить? — Я была в церкви, сеньора Гарсия! — воскликнула Микаса. — Лгунья, не прикрывайся Богом! Небось, любовника завела? — экономка закипала новой волной. Микаса вздрогнула и машинально подняла на неё растерянный взгляд. — Спала с тем художником, да? Грешница. Вот, почему портрет никак не дойдёт до нас, господин. Тянули время, чтобы вдоволь натрахаться! — Довольно! — грозно произнёс сеньор, от чего Гарсия вздрогнула и действительно умолкла, опустив голову. — Микаса, завтра отправляешься с сеньором Йегером во Францию. Созови служанок, пусть помогут собрать вещи, — мужчина сделал паузу, а после добавил: — Проверят тебя в доме у Йегеров. Микаса не могла поверить в услышанное, произошедшее казалось таким невозможным, словно она находилась в кошмаре. Страх и отчаяние приковали её к полу, и невидимые цепи змеиным скольжением по одежде обвели её ноги и руки. Она вся дрожала, обреченно опустив голову к Саше. Бедная, милая Саша, как она настрадалась! Зная её, служанка молчала до последнего, терпя удары розги от яростной начальницы. Девушка осторожно наклонилась к шатенке, переложив её голову к себе на колени, и уже захотела горько-горько заплакать, но слёзы не шли, в то время как служанка спокойно дышала: какое счастье, она жива! Голова пошла кругом, и все вокруг потемнело, будто девушка была под дурманом, однако юная сеньорита ощутила, как её покинула тяжесть на коленях, а после ладони на подмышках — вновь вернувшиеся служанки помогали ей встать с холодного пола. Выпрямившись с их помощью, юная сеньорита неуверенно встала на землю и неожиданно оттолкнула всех девушек от себя, настояв на том, что сама с гордым позором дойдет до своей спальни. Хлопнув по складкам платья, девушка сложила ладони у солнечного сплетения и приподняла подбородок, игнорируя слёзы, что все-таки начали скатываться и обжигать кожу. Голову покинули мысли, но только одна фраза ударяла по вискам. Прощай, Леви.Глава IV
17 ноября 2021 г. в 23:43
Сеньора Гарсия была человеком принципов и крайне верующей. Микасе ещё с детства казалось, что экономка любит Бога также сильно, как если бы сеньоры Аккерман стало три или пять. И почему такая верующая и непоколебимая женщина пришла в дом Аккерманов, а не в монастырь — юной сеньорите не было известно. Быть может, там бы, под Божьим взором, она не смогла бы проявлять свою мерзкую натуру, коей обладала, в полной мере.
Микаса не переносила эту женщину, и это было взаимно. В последняя время экономка с особым трудом терпела поведение юной сеньориты; она стала ещё больше несносной, чем ранее. Даже будучи ребёнком, она не была настолько раздражительной и переменчивой. Можно было бы смахнуть на регулы, однако постель оставалась чистой, а на раздумья о цикле юной госпожи не было ни сил, ни времени, когда та просто пропадала и этого уже вполне хватало, чтоб вывести старуху из себя.
Как только юная сеньорита вновь сбежала из-под её наблюдения, сеньора Гарсия окончательно съехала с катушек, разогнав всех работников по разнообразным делам, настолько бесполезным, что казались элементарными издевательствами. Одна горничная, например, высчитывала, сколько раз и как долго лучи солнца падали на букет хризантем в гостиной, мол проследить, как быстро завянут цветы. И не дай Бог, несчастная возьмёт цифры с воздуха. Сеньора, руководствуясь наблюдениями, в каком именно положении находится солнце и как часто оно скрывалось за облаками, за неправильный ответ отхлестает плетью. И много-много других работ для каждой горничной и каждого лакея.
Сама же она неспешно разгуливала вдоль коридоров, что было крайне редко с учётом загруженности её распорядка дня, и размышляла, как ей осточертела наглость юной госпожи. Как назло, сеньор Аккерман был слишком добродушен по отношению к ней и доверял дочери, как себе, хотя сеньора Гарсия просто кипела от возмущения его халатностью. Неужели ему даже в голову не приходит, что юная девица, коли пропадает по полдня, может с кем-то обжиматься, как прирождённая шлюха? Доказательств у неё, правда, не было никаких, а женская интуиция и жизненный опыт не сгодятся за аргументы.
Внезапно её размышления перебил быстрый топот ног. Обернувшись, сеньора заметила спешившую к ней служанку, что громко пыхтела на весь коридор.
— Сеньора Гарсия, сеньора Гарсия! — волнительно кричала девочка.
— Чего бежишь, как ужаленная? И прекрати кричать, — недовольно спросила экономка.
— К нашему поместью едет карета, но мы ведь не ждём гостей! Слух обошёл её вперёд и дошёл до нас… – залепетала горничная, но вдруг оборвала речь отдышкой.
— Ну, тупица? — разъяренно повысила голос экономка.
— Говорят, что экипаж сошёл с галеона, никак иначе, прибывшего с Нового Света! — воскликнула горничная и зажмурила глаза.
Ярость в миг обуздала каждую клетку тела, и лицо скривилось в такой злобе, как если бы дьявол принял женский лик. Служанке было страшно находится поблизости с женщиной, и она невольно сделала шаг назад, что было непростительной ошибкой. Сеньора резко схватила худое запястье и со всей своей силой сжала его, от чего служанка тихо заскулила.
— Быстро иди к сеньору Аккерману и сообщи ему, что едет сеньор Йегер.
Девушка быстро закивала, и её руку отпустили. Освободившись, она тут же умчалась.
Тяжёлыми шагами сеньора Гарсия пошла в сторону спальни юной госпожи, и, кажись, от каждого её шага на полу оставались трещины. Дойдя до нужной комнаты, она с грохотом открыла дверь и вошла внутрь.
— Саша, я знаю, что ты здесь ныкаешься, бессовестная девчонка, выходи!
Несколько секунд в комнате стояла тишина, и сеньора уже было подумала, что ошиблась, однако вскоре из-за ширмы показалась каштановая макушка. Всем своим видом экономка показывала, что если служанка сейчас же к ней не подойдёт, то девушка бесспорно наречёт на себя самый жуткий гнев, сравнимый со страшным штормом. Опустив голову, Саша подошла к сеньоре Гарсии.
— Милочка моя, чудесное дитя, скажи мне, — голос стал мягким и добродушными, а ласковое поглаживание плеча располагало, однако Саша уже знала привычки начальницы от и до, поэтому насторожилась. — Сеньорита Аккерман где пропадает? Неужели, в саду бесконечно гуляет?
— Не имею представления, сеньора, вы же знаете молодую госпожу — она загадочна и молчалива, — ровно ответила Саша.
— Да, и правда, — улыбнулась сеньора, отпустив девичье плечо. Но внезапно подняла руку и резким движением замахнулась ладонью по щеке Саши так сильно, что шлёпок эхом разбежался по стенам, а тело жертвы упало на пол. Экономка схватила каштановый хвост и потянула голову на себя, вызвав болезненный девичий стон. — Паршивка! Грязная обманщица, прямо как твоя госпожа! Она тебе всё рассказывает, я знаю, а ну говори, где эта потаскуха шляется?
— Честно-честно, сеньора, я не знаю! — захныкала Саша, инстинктивно хватаясь за голову в попытках спастись от крепкой хватки.
Экономка отпустила Сашу, и та с грохотом повалилась на пол, истошно рыдая.
— Я не глупа, Саша. Вам с Микасой кажется, что все вокруг вас дураки и не замечают очевидного. Может, вам и удалось обвести вокруг пальца господина своими девчачьими чарами, но со мной такое не пройдёт, — женщина подошла к девушке, которая уже хотела встать с пола. Но вместо того, чтобы помочь, сеньора Гарсия ногой ударила Сашу по животу, и та отлетела обратно на пол. — Признайся, балда, у Микасы есть любовник!
— Я… ничего не знаю, Богом клянусь, — задыхаясь кашлем, ответила Саша.
— Ты Бога мне здесь не упоминай, чертовка! — зарычала экономка, схватившись за подсвечник, которым уже собиралась замахнуться на служанку, как за дверью послышался спасательный стук.
— Сеньора Гарсия, вы здесь? Карета прибыла, господин велел всем встречать гостей.