Долгая ночь

— Это почти «просто вечерняя прогулка». На самом деле я хотел показать одно место. Когда нашёл этот холм, понял — дом должен быть где-то рядом, чтобы я смог снова бывать здесь, если захочу побыть один, — победитель арены за руку вёл Афелия по тропинке на пологий склон. Через несколько шагов подьём обрывался, открывая вид на верхушки деревьев и полыхающий багрянцем закат.— А как коснулся твоей руки, тогда, на берегу — уже знал, что хочу быть здесь с тобой. Только с тобой. Я… Я даже и не думал, сколько ещё я тебе не сказал. И мне… стало страшно, что могу просто не успеть. Я так привык к твоим тихим вздохам и шорохам, к скрипу пера и ясному взгляду, что мне казалось… Всё понятно и без слов… — вастаи тихо усмехнулся, заметив, с каким восторгом таргонец смотрел на леса родной для полукровки Ионии. — Как здесь тихо, но… При этом так живо, словно земля дышит шелестом листьев, — стрелок окинул взглядом всё великолепие живого моря и перевёл взгляд на красноволосого, что сиял в последних лучах солнца, и чьи ушки склонились назад, поднимаясь под ласковыми прикосновениями пальцев без перчаток. Лунари оставил в комнате всё, кроме полупрозрачного шарфа и пояса и надев лишь верхнюю накидку и шаровары. — Мне правда всё понятно без слов, чувствуя в каждом твоём касании столько трепета, что оно вновь заставляет моё сердце биться. Я ведь… Потерял себя в нуждах других и предназначении. И лишь Алуна пыталась сберечь крохи меня, моей… — Человечности. Безмерной человечности перед лицом бесконечной жестокости. Я ведь видел твой взгляд. Каждый раз. И каждый раз ты задаёшь себе вопрос — а надо ли тебе убивать. И каждый раз даёшь тяжёлый ответ. А после с трудом засыпаешь под грузом своих дум. Я замечал эту нескончаемую боль, что вырывалась из твоих глаз стальными искрами или скупыми слезами, — босс сел на траву, свесив ноги с края оврага. Лунный путник подсел рядом, положив голову на меховую накидку и всматриваясь вдаль, пока пальцы переплетались вновь в одно неразделимое. — Поэтому даже без слов я слышу тебя, лю-любимый. И когда страсть туманит тебя и ты говоришь самые жаркие комп-лименты — я лишь больше таю… Словно расплавляюсь, ощущая тебя частью себя. Как ты достигаешь моей сути, вновь делая меня живым. О большем я и не смею мечтать, желая разделить с тобой этот жар самой жизни, и нежный, и порой яростный… Я хочу быть твоим, разрывая цепи агонии и отчаянья, и становясь собой… И вдали остаюсь лишь тенью, храня каждое воспоминание о твоём взгляде как бесценные сокровища. Прости, что тебе пришлось пережить из-за меня. Но я… Но я просто не мог пойти навстречу серебряной стреле, не увидев твоей последней… Для меня… Улыбки, — уст с росчерком коснулся мягкий поцелуй, и Сетт улыбнулся, смотря в глубины космоса в глазах черноволосого и поправляя прядь за ухо. — Ты для меня — самое важное сокровище этого мира. Я почти отчаялся, когда ты был… Но если бы ты так и не появился, я…— тяжёлый выдох вастаи прилетел прямо в губы с тёмной полосой. — Не бросай меня, прошу. Я могу ждать, зная, что ты обязательно вернёшься ко мне, что никому не под силу остановить моего лунного мальчика. Готов терпеть долгие ночи в холодной кровати, не видя ничего, кроме пятен крови на песке арены — ради того, чтобы проснуться и почувствовать твоё дыхание рядом. Я… Акаме меня побери, я правда люблю тебя, Фель! Очень сильно… И когда ты собран и от этого холоден, двигаясь с невероятной точностью. И когда таешь у меня на руках, а твоя человечность начинает сверкать слезами на уголках твоих бесконечных глаз. И когда твой взгляд умоляет быть ещё ближе, просто сводя меня с ума. Только не исчезай насовсем, прошу. Я ведь пропаду, как пойму, что ты больше никогда не вернёшься. Я твой, целиком, всей моей звериной сутью. Дикий и неконтролируемый монстр, что так послушен каждому твоему изящному движению.       Стрелок коснулся губ бойца в ответ, начиная с уголка, поцелуй за поцелуем захватывая всё внимание любимого. И как вздох Сетта растворился меж губ, лунный вновь начал нашёптывать своим певучим голосом. — А ещё самый нежный, самый честный и самый добрый зверь на всей Рунтерре. Откуда в тебе столько тепла и любви для меня… Почему из стольких прекрасных людей вокруг — именно моё сердце ты решил украсть и сберечь? Ведь я… — Самый прекрасный из всех, — закончил за тихоню полувастаи. — Прекрасен в каждом движении, что ты выводишь в себе изнурительным трудом. Да, мама мне уже пожаловалась, что ты только и тренируешься, совсем забывая отдыхать. Прекрасен лицом, что несмотря на боль и онемение такое искренее и живое. А твои глаза? Как они завораживают бесконечной тьмой, множеством звёзд и синевой небес, если рассматривать тебя так близко. Мне продолжить? О твоих вздохах, от которых у меня мурашки по ушам, о твоём идеальном теле, что прячет в себе несокрушимую силу и нечеловеческую грацию. О твоём сердце, что бьётся так, что своим стуком способно укротить меня, или наоборот, свести с ума от страсти. И о том, что ты мой самый сладкий лунный тортик. Так бы и съел…       Порозовевший до самых ушей, Афелий невольно потупил глаза, от чего довольная улыбка красноволосого стала ещё шире. Он подцепил коготком за острый подбородок, вновь привлекая бездонный взгляд к себе. Вздрагивающая губа, тяжёлые вздохи и отражение первых звёзд в глазах — лунари сверкал в наступающих сумерках, вновь притягивая к себе всё внимание хищника. И тот вновь коснулся уст с иссиней полосой своими, желая выразить большее, что не умещалось в словах. И парень отвечал, раскрываясь и давая языку босса проскользнуть внутрь. Поцелуй длился почти бесконечно, утопая в нежности, и янтарный взгляд разглядел в черноте зрачков всполохи света. — Я ведь даже не понимал, что значит жить, не встретив тебя, Сетт, — в глазах лунного мерцала пелена слёз от переполняющих тонкое тело эмоций. Полувастаи положил голову любимого на плечо, неспешно перебирая пряди цвета безлунной ночи. — Как можно существовать без вечного страха за других, без вечной боли за несправедливость. Таргон каждый раз испытывает на твёрдость, и совсем немногие могут идти по его склонам с поднятой головой. Но теперь, зная, что такое мирная спокойная жизнь, без вечной бессмысленной войны, я… Я понял, что не смогу отступить, пока те, кто боятся выйти на солнце, не смогут жить свободно, без постоянной боли и страха. Война ударила в вашу землю, нарушая привычный ход вещей, но вы справились, находя в себе силы пережить невзгоды. И сейчас ты — хранитель покоя, собирая сметённые души и уча других не бояться встать перед лицом опасности. Ведь именно неприкаянные на твоей арене будут первыми, кто встанет защищать безоружных. Да и ты ни за что не окажешься в стороне, чтобы твоя мама не слышала от тебя печальные вести. Знаешь, а когда-то лунари и солари были двумя частями целого, — слёзы успокоились и Афелий поднял глаза, указывая на свежее созвездие, что недавно появилось на небосклоне, — видишь? Прошлым полузатмением дочь луны и сын солнца ушли на небо, спасаясь от карающих слепцов. Ночь и день — две половинки одного круга. Не означает это ли… Что есть надежда?.. — Конечно есть, лунная половинка моего сердца. Я вижу твою веру — как ты сражаешься, совсем не жалея себя. И всегда готов принять тебя, обессиленного и истерзанного, опустошая скорбь и отчаяние, заполняя вновь своей любовью. Чувствуя, как ты откликаешься под моими прикосновениями, оживаешь и вновь светишь мне. Ведь ты у меня самый лучший лунный страж и самый милый парень. И как бы я вообще смог в такое чудо не влюбиться? Я же раньше тоже не знал, что мне от жизни надо кроме денег, да мамы в добром здравии. Девки были, драки были, но за этим довольством тела совсем не было души. Теперь я сижу тут, и моя душа поёт, просто от тебя, такого тёплого и родного, рядом. А услышав твои чувства внеземным голоском — я просто растаял как самый счастливый дурак на свете, и готов сам начать всхлипывать от всего, что теплиться внутри, — красноволосый вновь притянул стрелка к себе, душа того в крепких объятьях. И прохладный порыв ветра, и дурманящий запах цветов, и тонкий месяц, что не прятал звёзды — всё было словно ожившей сказкой, завлекая разум в тихое течение осязаймого счастья.       Ладони тихони мягко ласкали плечи и спину, чувствуя кошачье мурчание из груди хозяина бойцовской ямы. Губы с росчерком медленными касаниями к шее поднялись наверх, к дёрнувшемуся от дыхания уху, тихо нашептывая. — Я весь твой, весь опустошён тобой, весь преисполнен тобой. Люблю… тебя.       Прикусив губу, босс приподнял на руки изящного таргонца, пересадив чуть дальше от края и на четвереньках развернувшись к нему лицом. Лунари с полумесяцем улыбки потянул руки, проводя ладонями вдоль плеч. Сетт не мог оторвать глаз от возлюбленного, вновь и вновь касаясь сладких губ, роняя того на ковёр цветов и нависая сверху. Афелий прикрыл глаза, покрываясь мурашками от прикосновений, утопая в разнотравье и ласке больших ладоней. Поцелуи шли ниже, спускаясь к вздрагивающему кадыку, после к острым ключицам, раскрывая накидку, и пальцами заигрывая с уже торчащим соском. — И что тебя так возбуждает, Фель? Тёплый вечер, свежий ветерок… — Твоя любовь, — смущённо пробубнил убийца, всхлипывая. — Твой голодный взгляд, от которого ноги перестают слушаться. — Хм… Значит только мне под силу повалить великое «Оружие Веры», смотря, как он прекрасен, будучи столь беспомощный от желания? — лунный рассмеялся от шутки бойца, но перебил себя протяжным стоном, как хищник зубами потянул бледный сосок. — И что… Ты будешь делать с побеждённым, Непобедимый Босс? «Алый зверь Ионии»? — Любить. Так, чтобы у него не оставалось сил на побег, — снимая тонкий шарф с шеи, красноволосый оставил засос, что начал краснеть на фарфоровой коже. — Только такие метки на тебе должны быть. И только от меня. И только от любви.       Нескончаемая нежность преобразовывало животную похоть в желание полностью отдаться партнёру, сделать всё, чтобы он был на пике блаженства, доводя себя до экстаза через эйфорию другого. Сетт не спешил, продолжая ласку, доводя тихоню до почти животных воплей, языком заигрывая с чувствительными сосками. — Пой для меня, мой соловей. Твой голос сводит меня с ума, — каждый незначительный рубец был покрыт поцелуями, грудь расцветала от небольших засосов, а пресс напрягался, вздрагивая от шершавого языка. Пальцы лунари залезли под накидку, скидывая её с плеч и впиваясь ноготками в накаченные мышцы, что вздувались живой сталью под обжигающей кожей. Шнур-ремень отлетел в сторону, а верхняя рубашка снята и расстелилась по глади трав. Ионийские шаровары не скрывали болезненного возбуждения, но и плоть красноволосого стягивалась штанами, вызывая искры до потемнения в глазах. Изящная ладонь подняла голову бойца наверх и таргонец впился умоляющим и бесконечно нежным поцелуем, которым привык общаться со своим зверем. Одной рукой лунный перебирал дрожащее ухо, а другой без труда растегнул тяжёлую пряжку, выпуская из тесноты уже влажное от дикого желания естество. Сетт взревел в ответ, и поцелуй превратился в дикую схватку, пока босс сжал ягодицы стрелка и тот в ответ лишь скрестил ноги за широкой спиной бойца. — Я так изголодался, что порву тебя, любимый. Тем более ты сейчас с трудом примешь даже мои пальцы. Встанешь ко мне своей попкой, чтобы я разок разрядился и смог тебя подготовить? — рык расходился мурашками по позвоночнику, пока хозяин арены мял подкаченные ягодицы сквозь шёлк, чувствуя трение между телами и не менее дикое желание лунари. — Делай что хочешь, но сделай меня своим! — голос Афелия накатывал как цунами, заставляя задыхаться от внутреннего жара. Непослушное тело таргонца отпустило желанного самца, вставая на колени и призывно выгибаясь. Мешающие брюки были сдёрнуты до колен, а аппетитно поданное полушарие получило заслуженный поцелуй, что расцвёл новым засосом. Иониец вновь накрыл черноволосого своим телом, протискивая с протяжным рыком естество между сжатыми бёдрами и чувствуя приятную тесноту и жар. — Мрх, не сжимай так, у меня уже крышу сносит… — стрелок лишь толкнулся навстречу, отчего новый стон вырвался из широкой груди. — Это противозаконно быть таким горячим. И желанным. Везде.       Ослепляющая страсть добавляла движениям рваной хаотичности, а бескрайняя нежность рассыпалась поцелуями по плечам тихони. Тонкая рука опустилась вниз, сжимая себя и доводя до пика, ощущая как босс толкается в него, используя его сжатые бёдра для животного соития, и чувствуя спиной рык и бешеный стук сердца. Они так и кончили вместе, запачкивая уже верхнюю накидку лунного. Не отпуская своего парня, полувастаи упал на бок, тяжело дыша с отдельными смешками. — Кажется тебе надо намного больше одежды — с тем, сколько мы её тебе пачкаем, — таргонец улыбнулся в ответ, развернувшись лицом к лицу и осыпая бойца мягкими поцелуями. Зверь лизнул в ответ, продолжая мурчать. — Да, да, прости, с тобой я слишком зверею. Как вижу твою фарфоровую кожу, так и хочется её покусать или разукрасить своими метками. Просто ты слишком сладкий и слишком соблазнительный… — Но ты… Потом же… Захочешь ещё? — лицо смущённого и полного жажды черноволосого выглядело слишком мило, и иониец продолжил собирать капельки влаги с разгорячённой белой кожи, вылизывая шею и плечи. — Такого вкусного мальчика всегда хочется ещё и ещё. А ты хочешь мой язычок, пока ты там слишком чувствительный? — Я?.. Д-да. Х-хочу, — розовея до шеи под тихий смех босса, лунари невольно поёрзал, ощущая как по чувствительно колечку мышц двигаются огрубевшие пальцы. — Попробуешь сесть мне на лицо? Не переживай, не раздавишь, я тебя одной рукой удержу.       Глаза Афелия бегали по сторонам, но после он кивнул, смотря на довольную улыбку хищника. Красноволосый помог снять ненужные штаны с себя и парня, после развернувшись на спину и подманивая скромника к себе. Таргонец сел на грудь хозяину арены, развернувшись лицом к торсу и поджатым ногам. Крепкие руки без труда приподняли изящное тело повыше, прикусывая бедро и щекоча языком. Первые движения ощущались странно, но когда язык начал вторгаться внутрь, стрелок вновь начал постанывать. Иониец с упоением развлекал своего лунари, заводясь от всхлипов и насаживаний на язык, отчего звериное естество вновь вздрагивало в полной готовности. И рык прошёл вибрацией по неплотно сжатому колечку, стоило его головке попасть в жаркий плен мягких губ. Черноволосый неспеша наслаждался движением в себе, отвечая ласковым язычком по члену вастаи, отчего движения босса вновь становились резче. Вместо языка в страже луны уже были пальцы, что без труда проникали в самые глубины, нащупывая чувствительную точку. — Ты внутри такой мягкий и так принимаешь меня… Неужели готовился к своему победителю? — Д-да… Я-я ждал тебя, Сетт, — новое движение прямо по простате заставило убийцу выгнуться с кошачьей грацией, сводя с красногривого с ума. — Тогда чего же ты хочешь? Я весь твой, только пожелай, — пальцы и дальше игрались внутри, раздвигая податливое нутро, пока язык двигался ниже, повторяя ласки лунари. Но тот отодвинулся, развернувшись и с трудом стоя на коленях. — Х-хочу видеть твоё лицо, когда ты во мне… — Тогда иди сюда, в мои объятья, — боец поднялся следом, садясь по-турецки и хлопая себя по колену. Темноглазый заворожённо приблизился к любимому лицу со шрамом, который лишь добавлял полузверю шарма и показывал его дикую натуру. — Как же ты прекрасен, Фель. Я самый удачливый тип на всей Рунтерре, — хищник млел от тёплого взгляда и вздрагивающих в улыбке губ лунного мальчика, подхватывая его и сажая к себе на раздвинуты колени. — Во имя всех твоих таргонских богов, я до сих пор с трудом верю, что ты вернулся ко мне. Что ты выбрал меня, пока меня одолевало столько ненужных сомнений. Что ты мой, такой искренний и честный. Мой… — Но ты нашёл меня, — стрелок приподнялся, прижавшись к мускулистому телу и выдыхая в счастливый оскал. — Обогрел, приютил, собрал по кусочкам расколотую душу и принимаешь меня таким, — помогая себе сзади ладонью, он направил член вастаи в себя, неспеша насаживаясь и тихо поскуливая в лицо Сетту. — Нетерпеливым? — босс усмехнулся, так же неторопливо начиная двигать тазом. — Знаешь ещё что? — М? — руки лунари заскользили по мощной груди и плечам, пальцами выводя рельеф и играясь с чувствительными сосками. — Когда это всё закончиться, у нас будет самая лучшая свадьба. — Ты серьёзно?! — Афелий опешил от услышанного, а хитрый полузверь в ответ лишь приподнял таргонца, вновь насадив его на себя. — Конечно. Как твой долг закончится, я хочу, чтобы на твоей руке было моё кольцо, или браслет — что носят у тебя? Чтобы весь мир знал, что будет, если тебя кто-то тронет. Жить вместе, просыпаясь каждый день, завтракать вдвоём и ужинать. Если твои звёзды опять захотят тебя куда-то отправить — то и там мы будем вместе. Вырастим второй дом или разрастём этот. Позовём с небес Алуну или будем к ней на Таргон вместе ездить — как хочешь. Захочешь — так и будешь с ноктумом слушать её на случай нужды… Я понимаю, что сейчас тебе это всё больше будет мешать, когда твоя гора гудит от сошествия небесных существ. Но ведь это значит только скорую развязку — не вечно же Солари смогут закрывать глаза на всё. А я подожду: тебя я готов ждать сколько угодно. Ну так что, выйдешь за меня? — боец смотрел прямо в глаза, мягко улыбаясь, но ушки склонились вниз, ожидая ответа. Естество ионийца внутри стрелка ощущало, как от услышанного он сжимался вновь и вновь, в итоге расслабившись и обняв босса руками и ногами. — К-конечно. Да. Да-а! я хочу видеть связанным со мной только тебя. И да… Я тоже хочу прожить всю жизнь с тобой, как эта война закончится. Я… Я люблю тебя, Сеттрих. Моё Солнце. Моя Судьба. Моя Свобода, — губы красноволосого перебили Афелия жадным поцелуем, а руки начали всё резче насаживать добычу на ствол, вызывая стоны и смех, что сливался с тёплыми слезами счастья. — Весь мой! Я отмечу тебя везде. Никто больше не посмеет тебя украсть или обидеть. Иначе мой гнев будет страшен! — уронив лунного на траву и закинув его ноги себе на плечи, босс начал грубо проталкиваться до упора, рыча и искусывая плечо таргонца. Но стрелок лишь подмахивал в ответ, издавая до пошлого громкие и довольные стоны, изгибаясь и умоляя своего зверя продолжать. Сердца словно взорвались, рассыпаясь в груди множеством сияющих осколков, сверкая искрами в глазах, переплетаясь и расплавляя два тела в единый порыв. В несокрушимую силу, что окутывало двоих сиянием и отгораживала весь мир, оберегая их мгновения счастья. Лунари прикусил шею страстного любовника, заглушая свои вопли после того, как одичавший Сетт продолжил, незамедляясь, вторгаться после окончания черноволосого. Толкнувшись до предела и кончив следом, боец по-волчьи завыл, услышав охрипший вой в ответ. Глубоко отдышавшись боец вновь рухнул в сторону, смотря на довольное лицо своей добычи, и провёл по щеке с полумесяцем, стирая слёзы. — Я сделал больно?.. — Нет, быстрее я опять просто не смогу ходить. И как тебе удаётся быть столь нежным и диким, м? — Всё для тебя. Я же твой зверь. Хочешь ласковый, хочешь страстный. — Всего хочу. Только теперь спать хочу, хоть прямо здесь. — Не надо здесь, сейчас я тебя отнесу к ручью, самые заметные следы смоем, а там… Ой, как будто мама не знает, чем два парня могут заниматься? — И всё равно тут прекрасно. На Таргоне такие живые места редкость, и до них дойти очень непросто. Обычно вокруг изрезанные орнаментами скалы, тёмные гроты и снега на вершине. Представляю, как бы ты ругался от необходимости постоянно карабкаться по почти отвесным склонам. — Но и Таргон тебе ведь нравится? — Бесконечные горные хребты, узорчатые склоны, деревья и цветы, что живут на голом камне. Сильные вьюги, холодные пещеры и тёплый костёр, что лишь ярче разгорается от ветров. Некоторые говорят, что я знаю суть горы лучше, чем жители небес. Как дар за готовность рискнуть, пройти по узкой тропе или забраться выше — мириады звёзд и луна, что кажется намного ближе. А среди тайных троп есть спрятанные подлески и озёра в глубоких гротах. Таргон награждает тех, кто желает бороться и разглядит скрытое. — Почти ревную тебя к твоей родине. Вот наведаюсь и поговорю с ней по-свойски. — Хах, — стрелок засмеялся, раскинув руки и смотря в небо. — Как я писал, это того не стоит. Там я другой, совсем. Да, я знаю гору и могу жить на ней, но ни солари, ни даже лунари обычно не могут меня заметить, когда сестра ведёт меня от одной цели к другой. Прошло сколько времени, что я вспомнил, как говорить?.. И всё для того, чтобы вновь умолкнуть, — лицо Сетта возникло в чёрных глазах, пока тот склонился над лунным, вновь целуя мягкие губы и бережно беря его на руки. Стрелок прижался, положив голову на вастайскую грудь и взяв к себе всю собранную одежду. — Зато у нас получилось поговорить. Хотя с такой ценой я бы задумался, надо ли мне оно. Смотреть как ты пишешь, меняясь в лице — очень милое зрелище. Но теперь твой голос точно будет преследовать меня во снах. — И неизвестно, когда он появится вновь. — Афелий посмотрел вверх, встречаясь взглядом с янтарными очами и вновь мягко улыбнулся. — Но теперь я знаю, зачем мне он нужен, если Алуна слышит меня беззвучным. Вряд ли бы всё это мне было под силу написать. — А что, никому из лунари не пишешь обычно? — Только какие-нибудь предупреждения или передать чужие слова. А так обычно хватает пары жестов. — То есть… Ладно, признаю, совсем засмущал, — боец засмеялся, спускаясь с пригорка в небольшое ущелье, на дне которого тёк быстрый ручей. Вастаи сел со своей ношей у берега, укладывая черноволосого в прохладную воду. Натруженные руки нежно касались расслабленного парня, продолжая наслаждаться шелковистой кожи. — Мне и правда сложно представить, как ты живёшь. Те трое тряслись как осинки, пока я тащил тебя к лекарю… Хотя девушка с полумесяцами на губах с характером всё-таки, но прячет. — На уголках, белые?.. Я убил её отца, — Лунари прикрыл глаза, грустно усмехнувшись. — Он был одним из командиров солари, и даже не знал ничего, пока жена перед смертью не сказала, из-за кого она на самом деле сбежала. И он захотел попросить у дочери прощения, ведя отряд прямо в лунною обитель. Спасти от еретичества одну ценой других… — Невесёлая история. Но когда-нибудь они закончатся. И тебе не надо будет помнить всех погибших в лицо. Отмываемся и отдыхать. Завтра долгий день.