Гори, гори, моя звезда

Снова оказавшись в знакомом дворе, Антон больше не медлит и не отсиживается в машине; он гнал сюда почти сорок минут, едва не дрожа от напряжения, и ему бы покурить для начала, но время и без того позднее — вряд ли Арсений уже спит, конечно, и свет в окне спальни это только подтверждает, но всё равно лучше поспешить. Антону ещё ехать обратно, а улёгшаяся было метель всегда может начаться вновь. Телефон ожидаемо сдох, и позвонить Арсению, чтобы предупредить о своём возвращении, нет никакой возможности; свежевыпавший снег мягко проседает под подошвами ботинок, и Антон трёт ладони друг о дружку, предварительно сунув бесполезный мобильник и пачку сигарет в карман. Он в душе не представляет, что сказать Арсению, когда откроется дверь, как объясниться перед ним так, чтобы не нарваться на очередной поток обвинений; но главное — как не подарить им обоим надежду, что всё ещё можно исправить и переиграть. Хотя Шаст, наверное, хотел бы этого — тихого счастья, тщательно скрываемого от лишних глаз, и регулярного секса в качестве бонуса, но он с горечью понимает, что он не тот, кто Арсению нужен, что бы там ни говорила эта ваша вселенная. Она, очевидно, в шары ебётся, иначе и не скажешь. Антон успевает запариться, пока поднимается на нужный этаж, хоть тут и не высоко — расстёгивает куртку и оттягивает худак от шеи, чтобы тот отлип. Дважды нажимает на звонок и запрокидывает голову, заранее отводя взгляд куда угодно, лишь бы не смотреть на Арсения в упор, когда тот откроет. Правда, минуты тянутся, а шагов за дверью так и не слышно. Антон хмурится в недоумении, звонит снова, уже дольше, переминается с ноги на ногу и ждёт — снова ничего, будто Арсений не слышит; не будет же он намеренно игнорировать, стоя под дверью и отказывая себе в удовольствии послать Антона куда подальше в очередной раз, правда? — Да блять, Арс, ну какого… — бурчит он недовольно, названивая снова, и начинает кусать щёку изнутри в волнении. Дверь распахивается внезапно, напугав Антона и прервав очередной бесперебойный звук раздражающей трели звонка, он даже вскрикивает, подпрыгнув, но тут же замирает, не дыша, под убийственным взглядом Арсения, готового, кажется, придушить Шаста прямо на лестничной клетке. — Ты издеваешься? Я вообще-то спал, — шипит Арсений разозлённым котом, и под конец его голос срывается. Глаза у него, замечает Антон, красные из-за полопавшихся капилляров, мутные, печальные — в последний раз Шаст видел его таким в начале сентября, когда поздно вернулся со съёмок и нашёл Арсения зарёванным и сжавшимся на полу ванной. Всё было в крови. Антона тогда едва не стошнило, но он каким-то чудом смог вызвать скорую и следующие полчаса сжимал мужа в своих руках, с запозданием понимая, что произошло. Такого врагу не пожелаешь. — Арс, послушай… — начинает Антон почти с мольбой, пытаясь выкинуть из головы ту страшную ночь и то, как Арсений отчаянно цеплялся за его руки и выл, сломленный горем. — Чего ты от меня ещё хочешь, Антон? — перебивает его Арс, уже не так раздражённо, в его тоне сквозит лишь смертельная усталость. — Я ведь сказал, что отправлю вещи, чего ты прицепился ко мне? — Дай я зайду, — просит Антон, испытывая неловкость оттого, что они выясняют отношения на весь подъезд. Арсений же не меняется в лице и не отходит в глубь квартиры, пропуская Антона, продолжает жечь его этим взглядом, от которого хочется спрятаться подальше. — Уходи, — упрямится, не желая уступать, и Антон горько усмехается, покачав головой. — Не уйду, — отвечает тихо и твердо, смелее смотря на него в ответ. — Этого же ты хотел тогда, да? Чтобы я не уходил, переждал под дверью пять минут и вернулся тебя успокоить? Арсений растерянно хлопает ресницами, очевидно, удивлённый подобным выпадом и растерявший последние силы спорить, и с тяжёлым вздохом уходит из прихожей в сторону спальни, шлёпая босыми ногами по полу; Антон на автомате хочет крикнуть ему вслед, чтобы натянул носки, но вовремя прикусывает язык и заглядывает в гостиную, сняв пуховик и разувшись, чтобы подождать. В темноте он безошибочно находит выключатель, щёлкает им и в первое мгновение не замечает никаких изменений — всё тот же книжный шкаф, их старый добрый диван с парочкой кресел, на которых Антон провёл не одну весёлую ночку в молитвах не лишиться спины наутро, плазма, которая без Антоновой плойки рядом выглядит сиротливо, даже, кажется, немногочисленные растения в расписных горшках всё ещё более-менее живы. Только ощущение какой-то тоскливой покинутости не даёт Антону сделать вдох; раньше они с Арсением могли проводить здесь целые выходные, не поднимаясь с пола — скидывали перед теликом гору подушек и, пока Шаст старательно проходил уровень в очередной игре, Арс валялся рядом, неизменно прижавшись потеснее и звонко смеясь всякий раз, когда Антон бесился и начинал материть персонажей с присущим ему красноречием. Теперь же здесь всё покрыто толстым слоем пыли и, по-видимому, Арсений почему-то не заходил сюда уже несколько месяцев, не став утруждаться даже минимальной уборкой. — Вот, — раздаётся сзади, и зазевавшийся Антон резко оборачивается в испуге, смотрит на Арсения глупо, почти ошеломлённо, но чувствует его напряжение и прокашливается, возвращая себе некоторую серьёзность. — Твои вещи. Я их не стирал, руки не дошли. Арс прижимает парочку старых Антоновых худи к груди, будто на самом деле не хочет их отдавать, глядит на мужа снизу вверх из-под печально сведённых бровей и словно ждёт чего-то. — Арс, я… — начинает Антон, но голос его подводит, и он запинается. — Я не за этим приехал. Арсений недоумённо хмурится, не понимая, но секундная растерянность быстро сменяется блеснувшим во взгляде колким раздражением. Антон с трудом подавляет желание недовольно цокнуть, что тот опять за своё, вместо этого сокращает расстояние между ними и прижимает Арса к груди, спрятав его, кроху-картоху, в своих объятиях. Поначалу Арсений ещё пытается отстраниться, оттолкнуть, даже щипает, но Антон стоически терпит, продолжая удерживать его в своих руках, пока Арсений наконец не сдаётся и не обмякает, носом вжавшись в Антонову шею. — Я не вернулся тогда, но вернулся сейчас, — шепчет Антон ему на ухо, покачиваясь вместе с ним и всем телом ощущая, как Арсения потряхивает. На нём по-прежнему лишь длинная футболка, и Шаст привычно гладит его спину, согревая, окутывает своим жаром. Арс жмётся к нему, будто ужасно соскучившись после долгой разлуки, и так они и стоят на пороге гостиной, не в силах отпустить друг друга. — Не хотел заканчивать ссору так. Арсений отстраняется первым и старательно прячет взгляд, украдкой утирая глаза тыльной стороной ладони. Антон молча наблюдает, думая, что делать дальше. По-хорошему им бы поговорить спокойно, обсудить всё без истерик и посылов, решить наконец что-то по поводу развода, но сейчас время уже позднее, и сидеть до глубокой ночи за разборками хочется меньше всего. Ехать домой, впрочем, тоже. — Так, погодь, — бормочет Антон, устав смотреть на то, как муж щеголяет полураздетым по квартире, будто намеренно желая что-то себе отморозить. Арсений настороженно следит за его действиями затравленным зверьком, но Шаст лишь забирает вещи из его рук, чтобы бросить на тумбочку, стягивает с себя худак, прогретый его собственным телом, и надевает на Арсения, игнорируя его попытки отказаться. — И носки одень шерстяные, которые мама моя дарила, совсем уже. Арс только глаза закатывает, но не спорит — кажется, оттаял немного. Уже лучше, чем ничего. — Ты сейчас снова поедешь? — спрашивает ни с того ни с сего, и Антон пожимает плечами, потянувшись заботливо затянуть шнурки на худи. — Поздно уже, да и метель поднимается. Могу разложить тебе диван. — С чего бы такое гостеприимство? — с лёгкой усмешкой интересуется Шаст, и Арсений закатывает глаза, отстранив его руки. — Ты всё ещё мой муж, — отвечает как нечто само собой разумеющееся, и Антон уже открывает рот, чтобы возразить, напомнить, как Арс заставил суд встать на свою сторону и отклонить иск справкой о беременности, пусть отсрочка и возможна всего на год, только какой в ней смысл, если они всё равно неминуемо разойдутся, — но Арсений отворачивается раньше и шлёпает в кухню. Антону ничего не остаётся как пойти следом. — Голоден? — А ты не собираешься меня отравить? — неловко шутит Антон, чтобы разрядить обстановку, но Арс не издаёт даже тихого смешка, открывая холодильник; Шаст пристыженно замолкает и тоже заглядывает через его плечо внутрь. На полках шаром покати, виднеется только парочка контейнеров и упаковок с заказной готовой едой, а печальную картину дополняют остатки разных соусов на дверце и высохшая половинка лимона, который Антон обычно клал себе в чай, когда заканчивалось молоко. — М-да-а-а, — тянет Шаст, вздохнув, — негусто. — Тут салат и парочка сырников с завтрака остались, будешь? — спрашивает Арсений, бросив на мужа выжидающий взгляд. — А ты сам-то давно ел? — отвечает вопросом на вопрос Антон, почуяв подвох. Арс передёргивает плечами, напрягаясь, и неопределённо качает головой. — Может, я в круглосуточный сбегаю, хоть хлеба и яиц куплю, ну? — Антон, — с нажимом произносит Арсений и всё же достаёт скудные остатки греческого салата, пару сырников, уже извалянных в ягодном соусе, и маленькую бутылку детского клубничного молока, не замеченную Антоном раньше. Ужин, конечно, на зависть мишленовским ресторанам и пятизвёздочным отелям, ничего не скажешь. — Ты ешь, я пока постелю тебе на диване. — Тих-тих, — Антон едва успевает поймать его за запястье и несильно сжимает, чувствуя слабое биение пульса. — Уж разложить диван я в состоянии, а ты иди отдыхай или вообще на вон, поешь хоть немного, — добавляет, пододвинув к нему салат. Арсений колеблется пару мгновений, прежде чем сдаётся и садится напротив Антона, взяв вилку с мойки. — Ты сырники руками есть собрался? — уточняет, приподняв бровь, когда Антон уже пихает себе в рот один из сырников целиком, размазав по губам кисловатый клюквенный соус. — И у кого я это спрашиваю, действительно. — Я и забыл, что меня удостоил вниманием сам граф, — фыркает Антон, быстро прожевав и едва не подавившись. — Ничего не жмёт, твоё сиятельство? Арсений лишь по-лисьи презрительно щурит глаза и показательно продолжает нанизывать кусочки салата на вилку без особой охоты. В дальнейшем поздний ужин проходит в тишине и без эксцессов — разве что Антон, чихнув, заливает весь стол слюнями и клубничным молоком, но Арс к подобному привык настолько, что даже не скривился до брошенного вскользь «будь здоров». Антон же лишь недовольно шмыгнул носом, втягивая потёкшие было сопли — только простыть ему не хватало. Выкинув пустые контейнеры и упаковки, Шаст широко зевает, всерьёз задумавшись о том, чтобы лечь сегодня пораньше; может, ему даже удастся выспаться, кто знает. Арсений на автомате зевает тоже, прикрыв рот рукой, и отправляет свою грязную вилку к остальной посуде, скопившейся в раковине. — Давай я помою? — предлагает Антон, хоть и не особо любит это дело и давно уже собирался купить им посудомойку, но как-то не срослось, а потом вдруг стало совсем не до грязной посуды. Арсений неуверенно касается прохладными пальцами его предплечья. — Не надо, — качает головой, бросив на него печальный туманный взгляд, — лучше иди разложи диван, а я принесу тебе одеяло с подушкой. — Арс, — обращается Антон, коснувшись его руки собственной, словно пытаясь удержать мимолётную ласку, но тот уже отстраняется и без единого слова покидает кухню. Антон вздыхает, в очередной раз оглядывает гору посуды в раковине и делает себе пометочку разобраться с этим завтра до отъезда. Тем более что с Арсением всё равно придётся поговорить, и уехать раньше обеда вряд ли удастся. По пути к гостиной он заглядывает к Арсу, который, стоя на носочках и пытаясь удержать под мышкой одеяло, шарит в поисках постельного белья; подушку, замечает Антон, тот зажал между ног. На лицо сама собой наползает тёплая улыбка, каких у Шаста давно не было, даже пугающе давно — работа на камеру не в счёт, на то она и работа. Коварный план созревает мгновенно: он на цыпочках подкрадывается к Арсу, стараясь не выдать раньше времени своё присутствие, и приподнимает его над полом, ухватив за талию. Арсений вскрикивает испуганно, роняет подушку с одеялом и едва не валит Антона с ног, но тот чудом удерживает их обоих от падения. — Шастун, ты совсем уже?! — Арсений хмурится, поджав губы. — И поставь меня! — Сначала достань пододеяльник и наволочку, коротышка, — довольно лыбится Шаст в ответ, и Арс щипает его за руку, но сыпется в следующее же мгновение, загораясь, как лампочка. — Сам достань, раз такой умный, — фыркает, пряча улыбку, и Антон покорно опускает его, чтобы самому полезть шарить по полке. Вытягивает он, к собственному удивлению, пододеяльник в мелкий цветочек и наволочку с феями Винкс, комплект с которыми им шутки ради подарили Позовы. Ответочкой были именные банные халаты с Паровозиком Томасом и Черепашками-ниндзя — то, как они с Арсением это организовывали, достойно отдельного стендапа. — С пододеяльником справишься? — подначивает Арс, подуспокоившись и вновь потухнув; на его губах остаётся лишь тень улыбки, и Антон сникает вслед за ним, будто подсолнух, потерявший своё солнце. — А ты постельное не будешь менять? — спрашивает, вспомнив свое недоумение по поводу того, что Арсений уже несколько месяцев спит на этом, нежно-голубом в звёздочку, судя по многочисленным засохшим пятнам. Остальной бедлам в комнате он старается не замечать, пусть и лица с фотографий в разбитых рамках словно бы заглядывают прямо в душу, а гнилостный запах испорченных остатков еды тяжело висит в воздухе. Арсений сразу напрягается, окончательно закрывается и задерживает на Антоне хмурый взгляд. Тому зудит спросить, что такого ужасного он сказал, но и так прекрасно знает, что спокойного ответа не получит, а ссориться на сонную голову желания совсем нет. — Как знаешь, — бросает коротко и, подхватив выделенные ему подушку и одеяло, поспешно уходит, лишь бы не чувствовать мороз по коже от этих ледяных глаз. На короткие полчаса он успел забыть, что они с Арсением больше не вместе, и сейчас такое резко возвращение в реальность бьёт под дых. Диван Антон так и не раскладывает, решив не париться из-за одной ночи — кое-как пихает подушку в наволочку и забивает на пододеяльник ещё до того, как вступает в схватку с ним. Оборачивается к приоткрытой двери, словно надеется увидеть там Арса, и раздражённо одёргивает себя, разглядев в щёлку лишь зияющую черноту. Антон в очередной раз зевает, вытряхивая себя из джинсов, уже думает проверить уведомления перед сном — вдруг что-то срочное, что он пропустил, пока катался туда-сюда, но забыл, что должен был поставить телефон на зарядку. По-дедовски ворча себе под нос, он тащится на кухню, в темноте собирая все углы, где в удлинителе находит нужный чарджер. Антон лишь надеется, что Арсению внезапно не понадобится зарядить телефон. Проскальзывая, как ниндзя, мимо спальной, Шаст слышит приглушённый плач и резко останавливается, едва не вписавшись в тумбочку; подходит ближе к двери, прижимается к ней ухом и вслушивается, затаив дыхание и пытаясь понять, не показалось ли ему. Всхлип раздаётся снова, и он уже цепляется пальцами за дверную ручку, но мешкает, не зная, стоит ли лезть к Арсению. С одной стороны, это больше не его дело, не его проблема, а что делать с омежьими слезами Антон никогда не знал; с другой же — это ведь Арсений, его Арсений, с которым они столько прошли рука об руку. Будь Антон на его месте, Арс бы ни за что его не оставил, даже не подумал бы, что это возможно. Почему же тогда Антон постоянно от него убегает? Он решительно проворачивает ручку и заглядывает внутрь — в комнате темно, но в неверном свете с улицы он видит, что Арсений, свернувшись клубочком, лежит на постели; толстовку Антона он почему-то снял, а одеяло отпинал в изножье кровати, отчего, очевидно, и замерзает. Только приблизившись на пару шагов, Шаст понимает, куда пропала байка — Арс прижимает её к себе, носом ткнувшись в ворот, и тихо скулит, сопя заложенным носом. Сердце Антона отбивает ритм уже где-то в горле, когда он наконец решается выдать своё присутствие. — Арс? — зовёт осторожно, стараясь не напугать, и Арсений замирает, будто в надежде прикинуться спящим. — Я знаю, что ты не спишь. — Уходи, Антон, — булькает он глухо, продолжая лежать неподвижно, но Шаст не намерен отступать. Кем он будет, если оставит его сейчас? — Почему ты плачешь? — невозмутимо задаёт Антон очередной вопрос и присаживается на край кровати, по пути включив ночник, чтобы не сидеть в темноте. Арсения он не трогает, держит дистанцию, чтобы не спугнуть, и тот продолжает пыхтеть, с трудом втягивая воздух. — Арс? Арсений вдруг садится на постели, трёт лицо и сверкает злым взглядом из-под слипшихся ресниц. В тёплом приглушённом свете он кажется совсем эфемерным, готовым рассеяться из-за неосторожного прикосновения. Антон терпеливо ждёт, наблюдая за их тенями на стене. — Оставь меня в покое, — шипит Арсений и впихивает в руки Антону его худи, прежде чем толкает его, вынуждая встать; смотрит снизу вверх колюче, нахмурившись, и показывает клычки. — Ты нужен был мне тогда. Сейчас мне нахуй не сдались ты и твоё сочувствие. — Я был рядом, — уязвлённо защищается Антон, сложив руки на груди. — Я в больнице от тебя несколько дней не отходил, и потом… — А потом ты сказал, что устал от моих истерик, — горько говорит Арсений, перебив его — кивает несколько раз сам себе, опустив взгляд на свои руки, усмехается без тени веселья. — Мы ребёнка нашего потеряли, Антон, не какой-то там сгусток клеток, нашего сына, а тебе будто всё равно. Я перестал прыгать вокруг тебя на задних лапках и сразу надоел, так ведь? Так ведь?! — под конец его голос срывается, и Антон, напряжённо слушавший, вздрагивает от неожиданности. — Не пизди, я пытался тебя поддержать, — рыкает Шаст и не даёт Арсению возразить, тут же продолжив, — но ты замкнулся в себе, и я не знал, что с этим делать! Ты же, блять, молчишь! — Антон в отчаянии смотрит в потолок, пытаясь с собой совладать, но в голосе всё равно звенит обида, как бы он ни старался. — Мне тоже больно. Моя мама плакала, когда я ей рассказал, грозилась приехать, поддержать тебя, нас. Но ты закрылся в своём горе и ничего дальше этого не видел, Арс. Я едва не поседел там, в больнице, потому что ты потерял много крови. Я тебя первую неделю с ложки кормил, когда ты не просыхая плакал, блять! Но я тоже человек. Арсений смотрит на него потерянно, брови сведя на переносице, даже не моргает; Антон ждёт хоть слова в ответ, но получает лишь густое болезненное молчание — когда слова есть, но смысла в них уже нет. Они всё друг другу сказали ещё очень давно. Антон фыркает, отвернувшись, натягивает толстовку, чтобы перестать мёрзнуть, и уходит, хлопнув дверью.