Гори, гори, моя звезда

Утром Антон просыпается оттого, что валится с узкого дивана, запутавшись в одеяле, и первые мгновения он беспомощно барахтается, не понимая, что произошло. Пересилив желание стянуть подушку к себе и продолжить спать, он с трудом поднимается на ноги — подходит к окну, шатаясь и зевая, а небо, скрытое мешаниной веток деревьев, только-только начинает светлеть и проясняться. Зима в Москве в принципе серая и сонная, но утренние часы наполнены особой тоской. Антон вздыхает, отдёрнув шторы, чтобы в комнату проникало больше света, и думает, что самое время перекурить на кухне, но сначала нужно проверить, спит ли ещё Арсений — чтобы не сталкиваться с ним пока даже мимолётным взглядом. Антону бы вообще уйти до его пробуждения, но это будет уже слишком. Им ещё нужно поговорить, хотя с учётом их вчерашней перепалки можно считать, что обсуждать нечего. Первым делом, правда, Шаст собирает свою развороченную импровизированную постель; спина и шея после сна на диване ожидаемо ушли в минус, но эта боль в чём-то даже приятна — навевает кажущиеся такими далёкими сейчас воспоминания. Арсений же, когда на что-то обижался, показательно раскладывал этот диван, а потом приходил к Антону посреди ночи, соскучившись, залезал под одеяло и жался к его груди — наутро от обиды не оставалось и следа, стоило только проснуться в окружении дурманяще-сладкого запаха свежей выпечки. В последние недели их совместной жизни Арс перестал приходить, и Антон просыпался с постоянным чувством опустошения и остаточной злобы, разливавшейся впоследствии раздражением. Сегодня ночью Арсений тоже не пришёл, и это неприятно колет где-то внутри. По пути на кухню Антон проверяет остальные комнаты, отвлекается на отлить, никого не обнаружив в ванной, а после убеждается, что Арс мирно спит, зябко свернувшись клубком и обнимая одну из подушек. Значит, можно выдохнуть и побыть немного наедине с собой в тишине. Странно только, что дверь в спальню оказывается приоткрытой, хотя Арсений терпеть не может сквозняки, но Антон лишь пожимает плечами — за время их расставания всё могло поменяться, и ничего удивительного в этом нет. За окном всё больше занимается рассвет, и прозрачные негреющие лучи солнца слепят глаза; Антон открывает створку окна нараспашку, впуская холодный воздух, закуривает, радуясь тому, что не забыл сигареты в машине — спускаться за ними было бы ой как лень. Во дворе достаточно спокойно, и только ветер шкатулочной мелодией свистит в голых ветках деревьев. Антон в очередной раз затягивается, украдкой стряхивает пепел прямо в окно, надеясь, что не посыпает им никому голову, а-то мало ли — хотя кто тут и стоит с горкой пепла на макушке, так это он. Мыслями он вновь невольно возвращается в прошлое — вспоминает, как в последний раз курил у окна после жаркого и внезапного секса на кухонном столе, как Арсений ластился к нему, обнажённый и такой красивый, ещё с огнём в глазах и целой вереницей засосов на шее. Антон помнит его мягкий округлившийся животик, помнит, как старательно отгонял Арсения от себя, чтобы не дать надышаться дымом — тот лишь тихо смеялся, говоря Антону заканчивать поскорее. Что же в этой идиллии могло пойти не так? Антон тушит сигарету в блюдце, в котором обычно лежали использованные чайные пакетики, горько усмехается, прекрасно зная ответ на свой вопрос, и решает заняться наконец грязной посудой, лишь бы ненадолго отвлечься. В процессе мытья и возвращения кружек, тарелок и кастрюль на их места Антон вдруг замечает, что его собственная кружка, забытая здесь, стоит нетронутая, как и его любимая сколотая суповая тарелка, из которой Антон ел всё, от борща до пиццы — Арсений, использовавший всю посуду подчистую, так и не прикоснулся к ним ни разу. Закончив с мытьём, Шаст незаметно для себя пускается во все тяжкие — выкидывает уже заплесневевшие тряпки, перебирает моющие средства, собирает по всей кухне полотенца, чтобы постирать; Арсений любил, когда Антон так делал, не дожидаясь, пока у самого Арса дойдут руки этим заняться. Сейчас он вряд ли оценит такую заботу, но Антону хочется сделать хоть что-то, прежде чем он снова исчезнет из жизни своего мужа. Эдакое прощальное напоминание, что он помнит, что ему не было всё равно, пусть Арсений сейчас и уверен в обратном. Антон даже не будет себя обманывать — он любит Арсения до сих пор, но слишком многое теперь сломано и безвозвратно утеряно. Мысли шумят в голове, как в кране вода; Антон делает глубокий вдох и думает о том, что можно уже собираться домой, но сначала он заказывает доставку — и не пару блюд, а столько, чтобы хватило на целую неделю, включая свежие овощи, лоточек клубники и мандарины. Новый год к нам мчится, скоро всё случится, пела Дискотека Авария когда-то; Антон невесело усмехается — в его жизни уже всё случилось: и слава, и любовь, только вот семья как-то не вышла, развалившись при первом удобном случае, хоть и обещали любить друг друга в горе и радости. Антон встречает курьера, забирает у него пакеты и раскладывает всё в холодильнике, увлёкшись настолько, что не слышит шагов за своей спиной и потому пугается, когда слышит голос Арсения, привидением выплывшего на свет божий. — Кто приходил? — спрашивает, зевнув, и Шаст кивает на ломящиеся полки холодильника. Арсений подходит ближе и заглядывает через его плечо. — Антон, ну зачем? Я же не съем столько, пропадёт. — Серёгу покормишь, значит, он никогда не откажется, — отшучивается Антон, лишь бы не говорить о своих опасениях, что Арсений вообще не ест и потому так истощал, хоть и продолжал на публику упорно делать вид, что жизнь прекрасна; Антон видел его сторис, и многие из них были сняты ещё до выкидыша, о чём фанаты, к счастью, никогда не узнают. Арсений прекрасно знает, что те хотят видеть его счастливым, и поэтому не хочет расстраивать никого из них своим бледным лицом и потухшим взглядом. Он даже по-прежнему постит их с Антоном фотографии, тоже по большей части старые, давно уже не соответствующие действительности, лишь бы никто не заподозрил их разлад, и каждый раз при взгляде на них от сердца Антона откалывается ещё один кусочек. — Ты ещё и посуду помыл, — вздыхает Арсений, покачав головой, и смотрит на Антона так, будто пытается понять, чего муж этим добивается. — И полотенца постирал, прикинь? — подначивает Антон. — С правильным кондиционером, не докопаешься. — Спасибо, — бросает Арсений, ни капли не имея это в виду, судя по его недовольному лицу. — Теперь ты можешь ехать домой. — Ага, щас, сначала прослежу, чтобы ты поел. — С этими словами Антон лезет в холодильник за ягодами и фруктами, цепляет обычный безвкусный йогурт и бутылёк карамельного сиропа, который был по акции, так что грех было не взять. В довершение откапывает пачку гранолы среди неразобранных продуктов и вываливает всё на стол. — Может, ещё с ложки меня покормишь? — Арсений глядит остро исподлобья, недружелюбно; не хочет, чтобы Антон снова вторгался в его устаканившийся мир, да только один он явно не справляется. Шаст всего лишь хочет помочь — Арсений ему по-прежнему дорог. — Покормлю, если придётся, не боись, — парирует Антон, пока достаёт глубокую миску, разделочную доску и нож; сам бы он и на столе всё порезал, но Арс уже как-то отлупил его за такое полотенцем, больше убегать от него по квартире не хотелось, пусть даже это и было весело. — И вообще чего ты жалуешься, — бурчит Антон некоторое время спустя, заканчивая с нарезкой фруктов и добавляя их следующим слоем в миску к граноле. — Когда вот я в последний раз делал тебе завтрак? — Если под завтраком ты подразумеваешь утренний минет, то спасибо, я был сыт по горло, — язвит Арсений, и Антона это лишь раззадоривает — он бессовестно сыпется, давясь смехом, и только с запозданием замечает, как Арс смягчается. — На вот и не болтай, — Антон вручает ему миску гранолы, неумело намешанной с йогуртом и фруктами, благо всё это безобразие сверху обложено ягодами и выглядит даже красиво. Арсений смотрит на Шаста исподлобья почти как прежде, с этим немым «ну какой же ты дурачок у меня» в ясных глазах. Антон даже смущается немного и поспешно отворачивается. — А я пока ванну тебе наберу. Когда ты вообще мылся в последний раз? Арсений бухтит что-то неразборчивое в ответ, но хотя бы ест — уже хорошо. Антон же, не вслушиваясь, юркает в ванную и открывает кран, предварительно пихнув пробку в смыв, а пока лезет поискать Арсовы шампуни и прочие приблуды, чтобы поставить их на видное место. Уже вытащив все нужные бутыльки — удивительно, как Шаст их помнит вообще — он натыкается на задвинутую в дальний угол шкафчика игрушку, купленную ими мимоходом в «Детском мире». Резиновая лягушка-ванночка и три лягушонка, сидящих у неё на брюшке — проще не придумаешь; Арсений тогда почему-то захотел именно их, искренне убеждённый, что утки — это верх банальности. Антон лишь тихо посмеялся тогда — чем бы дитя ни тешилось. Сейчас он вытаскивает запылившихся лягушек на свет, споласкивает и устраивает на углу ванной, где они, по идее, и должны были стоять, дожидаясь Артёмку — так они с Арсением, не сговариваясь, решили назвать сына. Задушенный воспоминаниями и влажным воздухом, Антон с облегчением выныривает в прохладу коридора и зовёт Арсения; ванна уже почти набралась, а комната достаточно прогрелась. — Спасибо, было вкусно, — чуть улыбается Арс и с присущей ему грациозностью протискивается мимо. Антон закономерно провожает его взглядом и прикрывает дверь, непонятно зачем-то оставаясь с ним. Арсений, кажется, не замечает его присутствия — снимает футболку через голову, стягивает трусы, чтобы запихать в переполненную корзину для белья, и обращает на него внимание, когда уже собирается погрузиться в тёплую воду. — Ты чего остался? — спрашивает, приподняв бровь, Антон же услужливо протягивает ему шампунь, чтобы оправдать своё здесь нахождение. Арсений настороженно принимает бутылёк и ставит его на ближайшем к себе углу ванны. Шаст же хотел бы соврать, что не пялится на Арса, но он беззастенчиво пялится — его муж красив, даже когда не старается, и в этом кроются его чары. Сейчас Арсений зажимается под взглядом Антона, не прогибается в пояснице будто бы случайно, не заигрывает, как всегда это делал; забирается в ванну и вдруг замирает — тянется рукой к игрушке и берёт одного из ярко-зелёных лягушат. — Зачем ты их достал, Антон? — спрашивает ровно с очевидным усилием и поворачивает голову к Антону, пронзая его взглядом. Шаст не находится с ответом. — Я пойду, наверное, помою посуду, — говорит вместо этого, уже проворачивая ручку, и трусливо сбегает. Когда Арсений освобождает ванну, Антон, зашедший отлить, замечает, что лягушка с лягушатами вновь задвинуты на прежнее место за дверцей шкафчика, и тихо вздыхает.

***

Прибравшись в кухне, Антон в их пакете с пакетами долго выискивает бумажный с ручками, чтобы сложить в него вещи, в том числе свою кружку и сколотую суповую тарелку — чего им здесь место занимать. С Арсением они не пересекаются всё это время, Антон только видит, как туда-сюда маячит его худая бледная фигура, закутанная в халат. Антон хочет уже позвать его, на мгновение остановить его привычную и родную суету, возникающую всякий раз от волнения, и сказать простое и тихое: «Арсень, ну хватит тебе, сейчас я уеду и оставлю тебя в покое», но Арсений сам замирает на пороге кухни, смотрит серьёзно из-под сведённых бровей и сжимает в руке фен. Антон же молчаливо глядит в ответ, стоя с пакетом посреди кухни. — Метель снова поднялась, — говорит Арс, кивнув на окно, за которым и правда кружится ветер, танцуя в ветках деревьев. Антон глупо кивает, не понимая, к чему тот клонит. — Ну и куда ты собрался ехать в такую погоду? — Да доеду как-нибудь, — пожимает Шаст плечами, встряхивая пакет, чтобы его раскрыть. — Ладно бы ещё по темноте ехать, а сейчас даже солнце не село. Арсений недовольно упирает руки в боки, всем своим видом выражая, что он думает по поводу такой беспечности. — Вселенная не схлопнется, если ты проведёшь здесь ещё ночь. — Вселенная, может, и нет, а моя спина точно схлопнется из-за этого дивана, — смеётся Антон и с довольством замечает, как губы Арсения дрожат в улыбке, но он старательно продолжает держать лицо. Только вот глаза всё равно загораются, вопреки его нарочитой строгости — в этом весь Арс. — Я могу лечь на диване, если хочешь, — вызывается Арсений не думая, будто пытается всеми силами убедить Антона остаться. Казалось бы, зачем ему это после всего того, что успело между ними произойти? Шаст же только и делает, что бередит его раны, расстраивает и доводит, но, может, им действительно это нужно — один спокойный вечер вместе, без ссор и выяснений отношений, без припоминания старых обид. — Да я пошутил, Арс, — отмахивается Антон и расплывается в улыбке, продолжая обниматься с кучей пакетов. — Могу остаться, если тебе так будет спокойнее. Арсений только фыркает. — Иди поищи что-нибудь по телевизору, — добавляет Арс, удаляясь в ванную, и выглядывает из дверного проёма, чтобы глянуть на Антона. — Я скоро закончу и приду. — А что ты там делаешь вообще? — интересуется Антон, нахмурившись, стоит ему быстро запихать пакеты обратно в ящик и заглянуть к мужу. Арсений же самозабвенно красуется у зеркала, старательно намазывая лицо чем-то очень резко пахнущим. — Пиздец, ну и вонища, — морщится Шаст и куксится, будто его привели в китайский ресторан и заставили есть личинок, фаршированных тараканами. Арсений с подобной реакции только хихикает. — Это маска для лица, дорогой, — обращение добавляет с очевидной подъёбкой, как всегда делал, когда Антон тупил, столкнувшись с «омежьими штучками». — Делает кожу гладкой и сияющей. — Звезда моя, ты ж и так сияешь, — подъёбывает Шаст в ответ, и Арсений показывает ему язык, обернувшись. Зря он это сделал, правда, потому что Антон катится со смеху, увидев его лицо. Точнее его цвет. — Арс, если ты хотел золотой дождь, мог попросить меня, я бы не отказал. — Очень смешно, — бурчит Арсений, добавив ещё немного золотистого цвета субстанции на подбородок. — Уржаться просто, Шаст. Антон же продолжает хохотать — ровно до того момента, пока ему не мажут этим липким и вонючим по носу. Теперь уже черёд Арсения заливаться смехом. — Ну вот и зачем? — недовольно морщит нос Антон, пытаясь избавиться от этой дряни, но только пачкает пальцы. Арс же, гаденько хихикая, продолжает выдавливать золотистую массу из тюбика на пальцы, чтобы потом размазать по лицу Антона; тот позволяет, но только потому, что засматривается на светящегося от радости мужа. Ради такого можно простить ему и ребячество, и подобные подлянки. — А просто так, — по-лисьи улыбается Арсений и вручает Антону мягкую повязку с оленьими рожками, чтобы убрать чёлку с лица. Антон вертит её в руках, думая, что это за дурость, пока Арс со вздохом не берётся за дело сам. — Ну вот, теперь я спокоен за твою кудрявую красоту. Арсений задерживает руки у лица Антона, продолжая смотреть на него снизу вверх так, будто только сейчас по-настоящему увидел. У Шаста потеют ладони, и он украдкой вытирает их об штаны, прежде чем тянется приобнять Арсения за талию, чувствуя, что он хочет того же, бессознательно склоняясь к нему для поцелуя. Правда, Антон не успевает, потому что Арс отстраняется первым, смущённо отводит взгляд и отворачивается. — Арс… — в растерянности зовёт Антон, не понимая, чем он спугнул Арсения. — Иди, Антон, я сейчас, — мямлит тот в ответ, и Шаст решает, что лучше дать ему немного пространства; вряд ли он добьётся давлением чего-то, кроме очередной ссоры. Пульт от телевизора обнаруживается на журнальном столике, и Антон поначалу несколько раз жмёт на кнопку запуска по привычке, но ничего не происходит; додуматься, что телик попросту выдернут из розетки, получается тоже не сразу — Арсений в итоге застаёт его за попытками воткнуть нужную вилку в удлинитель, не уронив при этом их старенький неустойчивый торшер. — Вот что значит иметь в доме альфу, — посмеивается Арс и плюхается на диван, пока Антон пыхтит, пытаясь разогнуться. — Может, ещё ножи мне поточишь и дверцу у шкафа подтянешь, чтобы закрывалась нормально? — издевается, конечно, потому что Шаст не особо рукастый — но и не совсем бытовой инвалид, так что подъёб не засчитан. — А давай, — отзывается он с готовностью, пытаясь отдышаться после своего заплыва в самый пыльный угол. — Завтра и возьмусь. Арсений только приподнимает бровь, но ничего не говорит и хлопает рядом с собой, приглашая сесть. Антон падает чуть поодаль, включив телевизор, и практически расплывается по дивану. Он бы с удовольствием вздремнул, но эта жижа на лице подсохла и теперь неприятно стягивает кожу. — А-а-арс, — тянет он жалобно, — пошли смоешь мне эту вонючку с лица. — Её сдирать надо, а не смывать, — отвечает Арсений, едва сдерживая смех; Антону хочется его пихнуть. — Давай я, — и принимается ловко отрывать плёнку от кожи Антона, и не сказать что это больно — но как минимум неприятно точно. — Ай! — дёргается Шаст, когда ему едва не выдирают волоски брови. — Что за пытки средневековые, пиздец. — В следующий раз со мной на шугаринг пойдёшь, — говорит Арсений довольно, закончив экзекуцию, и Антон понимает, конечно, что это попытка пошутить, но в душе один хер скребутся кошки, потому что не будет у них никакого следующего раза — Шаст сегодня-то остался по чистой случайности и крайний срок завтра уедет. Уедет, чтобы больше сюда не возвращаться. Арс не сразу понимает, что не так и почему Антон не смеётся, но сникает тут же, стоит ему уловить тень печали в глазах супруга — смущается, потупив взгляд, и поспешно уходит из гостиной, напоследок спросив, что захватить Антону с кухни. Шаст лишь качает головой, отпуская его, и переводит задумчивый невидящий взгляд на телевизор, где сейчас, кажется, крутят какой-то триллер, судя по мрачному цветокору и кислым минам актёров. Возвращается Арсений уже скоро и не с пустыми руками; отдаёт Антону его кружку с чаем, а сам устраивается подальше с чашкой кофе и вперяет ничего не выражающий взгляд в экран. Шаст замечает, что Арсений успел переодеться в свободную футболку, содрать этот золотой дождь с лица и вытащить невидимки, которыми закалывал чёлку назад. Он делает глоток чая с молоком и идеальным количеством сладости, внутренне согреваясь от чувства всепоглощающей нежности. — Спасибо, — шепчет он короткое, но искреннее, и Арс чуть оборачивается к нему, кажется, даже немного оживает. — Не за что. Они продолжают лениво листать каналы, Арсений привычно привередничает, и у Антона в какой-то момент начинает рябить в глазах от мешанины телепередач; он раздражённо всовывает пульт Арсу, придвинувшись ближе, проезжается своим коленом по его обнажённому бедру, даже не заметив этого, и остаётся сидеть так, убаюканный бубнежом новостной сводки и сладким омежьим запахом. Арсений передёргивает плечами и нервно оттягивает футболку ниже, пока с серьёзным видом слушает последние новости, но тут Антон делает очередной глоток чая, и Арс шипит, обернувшись: — Антон, ты специально у меня над ухом сёрбаешь? — Да я просто пью, — растерянно пожимает плечами Шаст. — Ты чего завёлся-то сразу, ну? — Да потому что! — Арсений отодвигается и садится уже лицом к Антону, нахмурившись. — Сколько раз я тебе говорил… — Всё бу-бу-бу да бу-бу-бу, — передразнивает его Шаст и тянется большим пальцем разгладить морщинку у него на переносице. — Не ворчи. Арсений тут же вспыхивает уязвлённо, отворачивается, надувшись, и усиленно игнорирует смех Антона. — Я не ворчу, — бормочет он, и Антон с улыбкой, отсмеявшись, опускает подбородок ему на плечо. — Нет, не ворчишь, конечно, ты же не старый дед. — Да ну тебя! — Арсений шлёпает его по бедру, но заметно расслабляется и даже не отгоняет Антона, позволяя опалять горячим дыханием свою шею. Шаст коротко трётся носом у него за ухом, едва не заскулив от тоски по этому запаху, но почти сразу останавливает себя, отстраняется и сбегает на кухню, чтобы помыть посуду и принести какой-нибудь перекус. — Вот и что это сейчас, блять, было? — шипит Антон шёпотом сам на себя, сгрузив их с Арсом кружку и чашку на стол, и идёт к окну, чтобы немного проветрить голову. Благо сигареты он не успел далеко убрать, те так и остались лежать на подоконнике, и нет нужды переться за ними к куртке. У Антона не сразу получается поджечь сигарету, он коротко матерится и наконец с облегчением затягивается. Морозный ветер, кусающий его за щёки и голые руки, заставляет поёжиться. Мысли наваливаются одна на другую, тяжёлые и неповоротливые, пока Антон выкуривает полностью одну сигарету и поджигает вторую, уже нахохлившись замёрзшим воробушком. Он хочет Арсения, не может не хотеть, особенно после долгих месяцев разлуки, в которые не было времени, да и желания тоже, кого-то искать и снимать на ночь. Антон скучает по его телу и запаху — уж хотя бы в этом он готов признаться самому себе. Только вот что ему теперь с этим желанием делать? Можно, конечно, просто взять и уехать, забить, как он всегда это делал, но вряд ли Арсений поймёт его внезапное желание свалить — ещё примет на свой счёт, а добавлять ему загонов к уже достаточно длинному списку Антон не горит желанием. Можно предложить переспать и принять отказ, но лучше, наверное, промолчать — ему в любом случае дрочить ночью, а так хотя бы будет меньше неловкости между ними. С другой стороны, вдруг Арсений пойдёт ему навстречу — в конце концов, это же просто секс без обязательств, ничего серьёзного, да ведь? Докурив, Шаст быстро закрывает окно, совсем задубев, растирает свои ладони и решает всё же помыть посуду; цепляет пальцем обе ручки сразу и включает воду погорячее, чтобы отогреться. Он оттягивает момент возвращения, как может, даже вытирает эти несчастные кружку и чашку, чтобы сразу убрать в шкафчик. Потом пялит в содержимое холодоса, прикидывая, взять ему с собой несколько мандаринов или нет — в итоге моет остатки клубники и убирает хвостики. У порога гостиной он медлит ещё пару мгновений, прежде чем заходит; Арсений тут же окидывает его внимательным взглядом. — Ты что там делал так долго? — пытливо спрашивает Арс, но Антон лишь отдаёт ему миску с ягодами и молча садится рядом, теперь сверля его профиль взглядом и не зная, как собрать мысли в кучу и выдать что-то дельное. Сладкий омежий запах снова бьёт по рецепторам, вызывая слабое пока возбуждение, и Антон смущённо оттягивает вниз футболку, чтобы прикрыть стояк. — Арс, может, ты… — мямлит он наконец, совладав с собой, и Арсений поворачивается к нему, приподняв бровь, — хотел бы… Антон не успевает договорить — в следующий миг Арсений вдруг подаётся ему навстречу и настойчиво целует, руками обхватив шею. Шаст едва понимает, что происходит, мысли уплывают в далёкие дали, и он на чистом импульсе притягивает Арсения ближе, вынуждая усесться на свои колени. Арс ёрзает, будто с шилом в жопе, мокро и жадно целуя Антона, пальцами невесомо цепляя завитки у него на затылке. — Арс… — слабо произносит Антон, совершенно ошеломлённый, стоит Арсению перестать терзать его губы; во рту остаётся немного клубничного привкуса, и Антон невольно облизывается. Руки сами собой, без ведома Шаста, мягко наглаживают Арсову поясницу, и тот стонет от удовольствия, прикрыв глаза. — Молчи, — шёпотом отрезает Арсений, суетливо стягивая с Антона футболку; отбросив её в сторону, самыми кончиками пальцев он прослеживает ключицы Антона, скользит по его груди, будто пытается вспомнить, узнать, принять. В его вновь горящих синих глазах Антон замечает робкую нежность, и сердце сладко замирает; он послушно молчит, позволяя мужу открыть их близость для себя заново, будто это не случайный перепих на эмоциях, будто всё это имеет какой-то смысл. Руками Арсений вновь возвращается к лицу Антона, берёт его в ладони, поглаживая большими пальцами колючие щёки — побриться всё не выдавалось возможности, а потом он застрял здесь без личных вещей; изо рта у него тоже, скорее всего, несёт, но Арсений отчего-то игнорирует это. Шаст неожиданно для себя смелеет, забравшись руками под футболку Арса и маяча ими теперь у кромки трусов, не решаясь их снять. Вдруг это просто порыв влечения, и Антон спугнёт его поспешным, неосторожным действием? Арсений начинает дышать глубже и чаще, сильнее сжимая ногами Антоновы бёдра, чуть потираясь о них пахом, неотрывно при этом смотря в глаза напротив. — Антон… — зовёт он тихо, почти писком, и наконец отнимает руки от его лица, скользя ими к ширинке — взгляд опускает тоже, будто боится, что Шаст мгновенно его прочитает и всё поймёт; всегда ведь понимал. Только мысли его сейчас в мареве полусна-полуяви, молочного тумана, не дающего разглядеть ничего дальше вытянутой руки. Арсения он едва ли понимает, но по привычке тянется к нему, за ним — это сильнее него. Коротко вжикает молния на джинсах, и Арс нетерпеливо касается члена Антона сквозь ткань боксеров — дразнит специально, знает, как Шасту тяжело терпеть, когда прелюдия переходит грань. Это Арсению важны тонкие материи и эрогенные зоны, Антон куда проще в этом плане, но сейчас лишь сжимает зубы, пытаясь дышать ровнее. Он тянется снять с Арса свободную футболку, но тот не даёт, отстраняя его руки и качая головой — в ответ на недоумение Антона лишь целует вновь, по-котячьи игриво кусаясь, и лезет наконец под резинку трусов, вырывая несдержанный стон. — Арс, Арс, подожди… — пытается Антон вернуть хоть немного контроля над ситуацией, но Арсений лишь кладёт пальцы ему на губы, не давая договорить. — Молчи, — выстанывает мягко, неловко стягивая с себя трусы, и придвигается к Антону ещё ближе, — лучше… лучше растяни меня. У Антона на языке зудит вопрос, который, он понимает, задавать лучше не стоит — был ли Арсений с кем-то, пока сам Шаст успевал только приехать домой и отрубиться на несколько часов, даже не мечтая о том, чтобы поискать кого-то; и если ответ отрицательный, то как он в одиночку справлялся со своими болезненными течками? Антон вдруг к собственному стыду понимает, что так ни разу и не поинтересовался. Подушечками пальцев он давит на вход, уже достаточно влажный от смазки, осторожно проталкивает один палец внутрь, и Арсений сжимается, вскрикнув — теснее прижимается к Антону и оттопыривает зад, чтобы было удобнее. — Потерпи, потерпи, — шелестит Антон, успокаивающе поглаживая его спину свободной рукой. Смазки становится больше; она течёт по руке, и Антон добавляет второй палец, мерно насаживая на них скулящего Арсения. Тот дрожит, сжимаясь на пальцах, бессознательно зацеловывая шею и плечо Антона. — Я больше… не могу… — стонет Арсений, нетерпеливо ёрзая, рукой цепляет член Антона, уже готовый принять его, как Шаст осаждает его, чуть укусив за ухо. — А презевативы? — уточняет Антон, вспомнив о них в самый ответственный момент. Идти за ними сейчас, конечно, хочется меньше всего, но вряд ли Арсений горит желанием забеременеть снова и вернуть Антона таким образом. — Не надо… — выдыхает Арс отрывисто, направляя в себя член, и откидывает голову назад, подставляя шею под поцелуи. Антон медлит, совершенно растерянный, но не может и не хочет останавливать Арсения; покорно приникает к его ключицам, сжимая его талию. Он привык доверять Арсу, как себе, верить в его благоразумие и не ставить под сомнение слова — если не надо, значит, не надо. — Нам не надо… ничего не надо… Арсений медленно начинает двигаться, надрачивая себе в такт толчкам, а Антон лишь безропотно любуется им, разгорячённым и таким уязвимым сейчас, открытым только своему всё-ещё-мужу. В футболке ему явно жарко, но Арсений упрямо не снимает её, будто боится чего-то. — Ты такой красивый, — срывается у Антона горячим шёпотком, и Арсений всхлипывает, сжавшись на члене, чтобы затем ускорить темп. Шаст мягко отстраняет его руки, давая упереться в спинку дивана, и дрочит ему сам, помнит прекрасно, как он любит; Арсений благодарно целует за ухом, трётся щекой в забытьи, уже близкий к оргазму. Ноги у него затекают, и Антон подмахивает бёдрами сам, вскоре кончая внутрь и не успев отстраниться до начала сцепки; Арсений изливается следом, пачкая их животы, и обмякает, вжавшись в Антона. — Арс… Арс, сцепка… — Ничего, ничего… — бормочет Арсений сонно, в беспамятстве поглаживая загривок Антона. Так они и сидят, выдохшиеся, уставшие, но будто бы снова живые; Шаст поглаживает спину Арсения, вслушиваясь в его тихое сопение, и укладывает их обоих на диван, подложив под голову декоративную подушку. Арс уютно устраивается на его груди, улыбаясь во сне, и Антон сам не замечает, как проваливается в дрёму под бубнёж телевизора, который они забыли выключить. Антон вдыхает сладкий аромат свежей выпечки и лишь прижимает Арсения крепче к себе.