Моя милая L.

И мы опять играем временами в больших амфитеатрах одиночеств, и те же фонари горят над нами, как восклицательные знаки ночи.

*** Яркие лучи солнца, плавно рассеивающиеся по пространству дома светлых оттенков. Все в нем было выдержанно и гармонично, а чистота внутри поддерживалась регулярно благодаря стараниям Ирины Анатольевны. В это утро на кухне царил поистине невероятный аромат, манящий своими соблазнительными нотками свежеиспеченного пирога. В стороне лестницы послышались шаги, которые Ирина отчетливо услышала. — Машенька, доброе утро! — с улыбкой поприветствовала женщина. На первый этаж спустилась светловолосая девушка в сонном состоянии, но в предвкушении чего-то действительно радостного и невероятного. Она потянулась, улыбаясь в ответ. — Доброе утро, Ирина Анатольевна! Запах просто божественный. Боюсь, маму он с первых нот поставит на ноги, — облегченно вздохнула Маша. — А как иначе? — хозяйка подбадривала. — Вы во сколько поедете к ней? Мария задумчиво уставилась в настенные часы. — Максим закончит работу на ноутбуке, сразу же поедем. Врач разрешил даже на один день забрать ее домой. Не зря же говорят, что родные стены лечат. — Это правильно, Машунь. Это правильно, — кивнула Ирина Анатольевна. После быстрого завтрака Мария с Максимом направились в машину, дабы отправиться за Анной Витальевной, которой уже изрядно наскучило проводить дни в больничных стенах. Нет сомнений, она ощущала ужасное чувство тоски за дочерью, которая два месяца прожила в Москве. До ее отъезда в Россию, Анна с Машей виделись достаточно редко, так как жили в разных городах. Постоянная занятость, работа, учеба занимали все свободное время. Через полчаса пара уже была на месте, приехав в ту самую клинику. Мария с разливающимся теплом переступила порог здания, ожидая, как сегодняшний вечер они проведут с мамой за разговорами и вкусной едой. Как много нужно было обсудить и поговорить после признания Анны. Доходя до палаты, Мария обнаружила, что дверь была открыта, на что девушка моментально среагировала, вбегая в комнату. Возле кровати стоял лечащий врач, меняя капельницу. Анна повернула голову и одарила дочь лучезарной улыбкой, отчего Третьякова облегченно выдохнула. — Добрый день, — она смелее зашла в палату. — Все в порядке? — Здравствуйте, Мария Владимировна, — поздоровался медик. — Контролируем. Максим ждал девушку на коридоре, давая возможность им побыть наедине. Врач поспешно покинул палату, дабы не мешать. — Ну как ты, мам? — заботливо поинтересовалась Мария, поглаживая ее руку. — Все прекрасно, — натянуто улыбнулась Анна. Маша перевела взгляд на капельницу, которая издавала громкие звуки. — Как ты себя чувствуешь? — Маш, все в порядке, — Анна накрыла ее ладонь своей. — Ирина Анатольевна такой пирог дома испекла, пальчики просто оближешь! — поделилась Маша. — Со второго этажа аромат слышно. Лежащая женщина с особой внимательностью наблюдала за ней. — Маш, — она остановила ее поток рассказов. Третьякова молча посмотрела на нее, ожидая услышать вопрос. — Маш, скажи мне честно, — Анна увлажнила губы, подумывая над словами. — У тебя что-то произошло там, в Москве? Зрачки забегали из стороны в сторону в поисках ответа. Ни одного подходящего для мамы. — В смысле? — с ноткой наигранности и непонимания переспросила блондинка. — Ну, я же не слепая, — уголки губ дрогнули в улыбке. — Я хоть не живу с вами под одной крышей, но я же вижу, что у вас с Максимом что-то не так. Мария заметно заволновалась, прокручивая в голове события последних недель. — А Москва причем? — У тебя там кто-то есть, да? — прямолинейно задала вопрос Анна, отчего Маша с удивлением застыла на месте. — Что? — руки моментально стали влажные. — Что за выдумки, мамуль? — Я же не первый год живу на земле, Машунь. Невооруженным глазом видно, как вы взаимодействуете. — Мам, не о том ты должна думать сейчас, — медленно сменяла тему Маша. — С Максимом у нас все хорошо, просто мы все переживаем за тебя. Я не знаю, что тебе там видно невооруженным глазом, но уверена, что тебе это лишь кажется. — Маш, — Анна сжала ее ладони в своих. — Доченька, послушай меня. Я не могу не волноваться за тебя и Максима, потому что ты — моя дочь. Максим очень хороший парень, который переживает не меньше. В свои годы я уже натворила глупостей, из которых вышло два несчастливых брака. Я тоже представляла себе идеальную картинку отношений, где все гладко и без ссор. Не бывает ничего идеального, Маш. В попытках именно за такой идеальной картинкой люди не замечают того, что находится у них под носом. Третьякова задумчиво перевела взгляд. — Маш, Максим любит тебя. По-настоящему, искренне, от всего сердца. Даже если что-то со мной случится… — Мария моментально перебила маму. — Мама, ну что ты такое говоришь?! Что с тобой еще должно случиться? Все будет хорошо! — Даже если со мной что-то случится, — продолжила Анна. — Пообещай мне лишь одно, что ты не наделаешь глупостей и будешь с ним. Машенька, это большая редкость — встретить человека, который ради тебя готов на все. Не потеряй его. Просто пообещай мне это. Большего не надо. — Я обещаю, конечно, мам, но я уверена, что эти обещания нам будут ни к чему, — подбодрила Мария. — Прости, милая, хочется поспать немного, голова побаливает, — извинилась женщина. — Да, конечно, мы отойдем, наверное, в кафетерий, но будем рядом. Максим с Марией сидели в больничной столовой, молчаливо распивая черный кофе из пластиковых стаканчиков. Неожиданно спокойную атмосферу, что так царила, нарушил звонок из телефона Максима. Он вздрогнул на месте, почувствовав внутри закрадывающееся чувство тревоги. — Да? — Максим, я… — нервно заговорил врач. — Анна Витальевна… — Что Анна Витальевна? — громко повторил парень. Мария услышала доносящиеся реплики, ощущая, как сердце непроизвольно участило удары. Без лишних слов девушка подорвалась со своего места, за ней последовал Максим. Несколько промелькнувших этажей и Третьякова вбегает в палату. Лечащий врач, несколько коллег-медиков, лежащая женщина все в той же постели. Тело непроизвольно начинает дрожать, подкашивая ноги. — Что случилось? — громко спрашивает Маша, мечась от одного лица к другому, пытаясь найти ответы. Мужчины в белых халатах стояли молча, боясь выронить и слова. Именно в это мгновение блондинка заметила, что на всю палату не раздается звук сердцебиения мамы от аппаратов. На глаза набежали слезы, создавая пелену. — А почему Вы отключили аппараты? Уже в палату перевозим, да? — истерическая улыбка появилась на ее лице, пытаясь перечеркнуть обжигающие слезы. — Мария Владимировна, мы… — помедлил лечащий врач, понимая, что слова теряются на ходу. Третьякова подошла к кровати, осматривая женщину. Она протянула навстречу к ней руку, которая добровольно застыла в воздухе. — Почему она до сих пор спит? — дрожащее тело повернулось к врачам. — Надо будить маму. Максим стоял у двери, прикрыв веки. Он понял все в тот момент, когда они вбежали в палату. — Мама! — Маша наклонилась к лежащей женщине, потрусив ее за плечи. — Мамочка, просыпайся, тебя в палату переводят! Один из рядом стоящих мужчин снял свою костюмную шапку и устремил взгляд в пол. — Почему ты молчишь, мам? Открой глаза! — навязчивыми и порывистыми движениями светловолосая начала трясти в своих руках хрупкое тело Анны. Врач оттащил Машу за плечи, ощущая ее напор и наплыв эмоций. — А чего Вы молчите, Виктор Юрьевич? — повернулась Мария. — Будите маму! — Мария, мне очень жаль… — тихо произнес медик. — Ваша мама умерла, как только перестали работать датчики. Мы прибежали по первому зову, но она скончалась моментально. Клетки донорского костного мозга не прижились, к сожалению. Это самое болезненное, но в организме Вашей мамы началась иммунная реакция, когда «трансплантат против хозяина». У Анны Витальевны это сработало моментально. Маша смотрела на него с улыбкой, а по щекам бежали ненавистные потоки слез. После услышанного заявления девушка громко рассмеялась, отчего все мимолетно вздрогнули. — Что это Вы говорите, Виктор Юрьевич? Какая еще иммунная реакция? Один из врачей поспешно покинул палату, не выдерживая данное зрелище. Третьякова повернулась к постели, наклоняясь над матерью. Нижняя губа дрожала, а движения стали резкими и порывистыми. — Мам, ты слышала? Что это он говорит? Вставай, мам! — шепотом заговорила Маша. Максим подошел к девушке, хватая ее за руку. — Маша, все, не стоит… Блондинка решительно оттолкнула его в сторону, не понимая природы своих действий. Ее лицо влажное от слез, которые бесконтрольно проникали в бархатную кожу. Тело дрожало от волнения и новости, которую голова еще не готова была принять. — Мам, ты меня слышишь? — обратилась Маша к лежавшей женщине. В ответ лишь молчание. Образовавшийся ком в горле у присутствующих. Слишком больно и невыносимо. — Мама! — на всю палату раздался крик. — Мама, нет! Ты не должна! Громкие рыдания. Третьякова, сидящая на постели, прижимается к груди Анны. Мама, которая больше не прижмет к себе в ответ и не успокоит. Максим хотел забрать ее, но врач жестом указал ему остановиться. Сейчас нельзя. Она должна самостоятельно это осознать. — Мамочка, а как же я? — душераздирающий крик, который проникал в самую душу. — Мам, как я? Как же Париж, мам? Ты же обещала мне, что ты выздоровеешь, а мы обязательно туда съездим. Максим испытал настоящий ужас, видя девушку в таком состоянии. Врач же нервно сглотнул и отвернулся. Это невозможно слышать. Крик человека, осиротевшего в двадцать лет. — Мамочка… Как же так? — рыдания вперемешку с беспомощным криком. Следующие дни прошли, словно туман окутал землю… Зарядил едким чувством ужаса. Тот самый звонок Лауре. Холодные руки Максима, оттаскивающие от постели. Громкая истерика, свидетелем которой стали больничные стены. Решение о транспортировке тела Анны Витальевны для захоронения в Москве. Она должна быть похоронена рядом с отцом Марии, потому что иначе нельзя. За четыре года Германия не стала для женщины домом, чтобы принимать такие решения. Максим с матерью взяли на себя все вопросы, связаны с организацией транспортировки тела, процессом захоронения и похорон. И вновь возвращение в Москву… Только теперь все совершенно иначе. Все дни Мария держалась на успокоительных таблетках и каплях, которыми ее снабжала Ирина Анатольевна. Максим старался не оставлять ее одну, понимая всю боль и масштабы утраты. За несколько дней Третьякова была подобно роботу, который потерпел сбой. Она не отдавала отчет о происходящих событиях, об элементарных вещах, которые касались времени, числа и суток. Лекарства поддерживали нервную систему, как только могли. После истерики в клинике она больше не плакала. Не могла. Смерть самого близкого человека повлияла подобным образом, привнося в ее жизнь большую долю кошмара и стресса. Ирина Анатольевна пыталась окружить девушку заботой, вниманием, отвлеченными разговорами, но в ответ Маша лишь молчала. Они старались находиться рядом с ней, дабы она всегда была в поле зрения и внимания. — Да пусть на небесах душа Вершининой Анны Витальевны познает покой. Аминь, — закончил свою речь батюшка, которого позвали на проведение обряда захоронения. В окружении стояло много людей: знакомые из Москвы, бывшие коллеги Анны Витальевны, соседи прошлого дома, друзья, новые коллеги и приятели из Германии, которые также прилетели попрощаться с женщиной и провести ее в долгий путь. Посередине стояла Мария, которую по обе стороны за руки поддерживали Максим и Ирина Анатольевна. Одетая в черные оттенки, девушка выглядела так, словно какая-то потомственная ведьма дала выпить напиток старения. Ни слезинки. Ни одна мышца не дрогнула на женском лице. Это была совсем не та улыбчивая, теплая, лучезарная Маша, которая дарила всем тепло и свет. Это стояло живое тело, душа которого погибла вместе с уходом матери. В той самой немецкой клинике, в белых стенах умерла и ее душа. Рассыпалась на части и куски. Черный платок скрывал светлые пряди, которые были собраны в тугой пучок, заплетенный Ириной Анатольевной. Максим крепко держал ее под руку, не понимая, что можно от нее ожидать. Опущенный гроб и грудки земли… Еще недавно миловидная женщина ходила, улыбалась всем, работала, мечтала и жила, а в это мгновение ее молодое тело погружается под землю. Она не выстояла в этой борьбе. В неравном бое за жизнь. Перед Марией сменялись безликие образы знакомых людей, которые говорили что-то крайне сочувствующее девушке. Она и не смотрела на лица, застыв взглядом вдаль. Все оказалось пеленой, которая была чертовски правдивой. И лишь за многочисленной массой людей, за несколькими метрами, виднелся силуэт. Она не могла не прийти. Не могла не взглянуть и мысленно не выразить скорбь своей Маше. Своей милой, нежной, теплой Маше, от которого не осталось и следа. Холодный, сковывающий дыхание, взгляд. Все тепло осталось там… В Питере, который теперь вызывал лишь отвращение, стирая все прекрасное. Лаура стояла в стороне, наблюдая, как люди подходят к Третьяковой. Лауре не нужно было стоять в пару сантиметрах от девушки, чтобы почувствовать все то, что творилось у нее в душе. Слишком знакомо. Слишком больно. И слишком разъедающее. Воспоминания унесли в похороны собственного отца, что в свое время повлияло на женщину. В одной руке Лукина держала красный цветок гвоздики, что успел уколоть ей пальцы. Она смотрела на свою Машу, на рядом стоящего Максима, бережно поглядывая на белокурую. Рядом толпились люди, из которых ни одна душа не могла представить тот ураган, царящий в девичьей душе. Это была самая большая потеря из возможных. Потеря последнего родного человека. Что может сравниться с этой болью? Сердце темноволосой разрывалось от зрелища хладнокровного взгляда Марии. Она могла представить ее состояние. Больше всего Лауре хотелось подойти, обнять и увезти туда, где бы эта хрупкая девушка смогла бы позабыть о своей боли, которую преподнесла ей жизнь. Забрать обеих родителей в двадцать лет — это несправедливость. Вселенская. Ей бы хотелось, но она не могла. Лаура помнила все, что кричала Маша в трубку. «Я тебя ненавижу, Лаура». Брюнетка окинула взглядом девушку, мысленно обнимая за хрупкие плечи, теплыми ладонями доходя до раненного сердца. Лаура развернулась и покинула кладбище, дабы собственное сердце не разорвалось на части. Присутствующие постепенно покидали место. Теперь остались лишь Мария с Максимом и Ириной Анатольевной, которые с жалостью смотрела на девушку. Она не разговаривала с ними сутки, боясь нарушить молчание. Ирина переглянулась с сыном. — Солнышко, может, уже пойдем? Тебе надо отдохнуть, набраться сил, поспать, — ласково предложила женщина, поглаживая ее плечо. — Маш, мама права, — сухо согласился парень. Взгляд Третьяковой был устремлен в надгробное фото матери, которая улыбалась через призму камеры. — Машенька, пойдем, зайка, — Ирина повернула ее корпусом, но девушка аккуратно отошла. — Идите. Я буду еще здесь, — хриплый голос, который зазвучал впервые за день. — Мы не уйдем без тебя, Маш, — возразил Макс. — Я хочу побыть здесь одна. Я приеду. Максим хотел вновь отговорить ее от такой идеи, но Ирина вовремя дернула его за рукав пальто. — Хорошо, Машенька, но если будет нужна помощь — звони. Сын с матерью постепенно отдалялись, давая возможность девушке побыть наедине со своими мыслями на могилах родителей. Все произошло слишком спонтанно, непредвиденно и неожиданно. Спонтанная смерть бьет по человеку в разы сильнее. Уединившись, Мария присела на лавочку, которая находилась за огорожей. Взгляд бегал от одной знакомой фотографии до другой. Чувство дежавю от смерти родных людей. Несколько минут светловолосая провела в таком положении, как за спиной послышались приглушенные шаги… Маша услышала их, но не повернулась. На лавочку подсела фигура, одетая в черное. — Анна Витальевна была сильной женщиной, — заговорил голос. Третьякова медленно поднял голову и встретилась со знакомыми и такими родными глазами… Лиза. — Лиза? — удивленно обратилась Мария, боясь, что сознание в данный момент путает картины. — И я рада видеть тебя, Маша. Уж не думала, что наша встреча произойдет при таких обстоятельствах, — призналась девушка. — А как ты… — заговорила Маша, но ее перебили. — Ты думала, что я жила своей отстраненной жизнью, забыв о тебе? Я всегда была рядом, Маша. Я всегда следила за твоей жизнью в социальных сетях, интересовалась о тебе. Узнав о смерти Анны Витальевны, я не могла не прийти. Я не простила бы себе этого. — Лиза, я. — голос задрожал, а девушка схватилась за плечо подруги. — Тебе стоит выговориться, Маша. Тебе станет легче. Мария прикрыла глаза, собираясь со всеми мыслями, которые накопились в ее голове за прошедшее время. Будто вихрь, они блуждали в ее голове, причиняя ненавистную боль. — Я была такой эгоистичной, Лиз. Я была занята своей карьерой, книгами, творчеством, порывами. Я жила своими мечтами, эмоциями, пытаясь заполучить больше. Мне хотелось больше внимания, больше красивых слов в свою сторону, больше успеха, путешествий. Мне хотелось добиться славы и уважения, внимания к признанию моего таланта, — на одном дыхании говорила Маша. — Мне кажется, я даже не замечала и не задумывалась: а чего же по-настоящему хочет моя вторая половина? Я даже не знала, о чем мечтает и думает Максим, что уже говорить о маме? Я была настолько занята своей жизнью, что не замечала, как по крошечке рассыпается близкий и самый родной человек. Как она страдала, как она нуждалась в моей помощи. Лиза сжала челюсть. Слова, которые ранили в сердце. — Возможно, если бы я не была так слепа, не была так сильно увлечена своей персоной, я вовремя смогла бы заметить состояние мамы, и мы вдвоём боролись бы против этой болезни, против этой дряни, — продолжила Мария. — А мама молчала. Мама хотела сохранить мое спокойствие, мою душевную гармонию, идеальную жизнь и красивую картинку. Она не хотела, чтобы я знала, что такое боль, что такое страдания. Она не хотела видеть моих слез, не хотела, чтобы я переживала и думала: где же нам найти деньги на лечение? Я, Лиза, жила и думала лишь о себе, своих интересах, когда близкий человек, самый родной человек, который у меня остался после смерти отца, нуждался в помощи. Я не смогла ее сберечь, Лиза. Я не смогла вовремя заметить, как моя мама рассыпалась на кусочки, как она сильно нуждалась во мне. Может, если бы она вовремя сказала об этом, если бы я заметила, она была бы сейчас жива, она улыбалась бы сейчас, все также ходила бы на работу, мы вместе вернулись бы в Москву, добились бы нового этапа в наших отношениях. Я копила в своей душе обиды на маму. Я думала, что она просто не видела, как сильно я хотела вернуться в Москву, как моя душа тянулась домой. Мне казалось, что меня никто не понимает. Лиза закрыла глаза, а по щеке покатилась одинокая слеза от ощущения горечи в душе девушки. — Лиза, я думала, что настоящее одиночество, настоящая боль у меня было после смерти отца. После мне казалось, что самое большое разочарование — это непринятие близкими моего желания вернуться в Москву. Я чувствовала себя паршиво. И меня спасал лишь один человек — Лаура. Мне казалось, это настоящее страдание, настоящая боль. Лишь сейчас я почувствовала на собственной шкуре, поняла, что такое одиночество, что такое чувствовать себя паршиво, что такое не иметь желания жить дальше, что такое настоящая боль и чувство, когда внутри тебя все рассыпается, все разъедает, как внутри порождается тьма. Как сердце перестает качать кровь, как выкручивает руки, как ломается напополам хребет, как хочется кричать, биться головой об стену, разбивать руки в кровь, лишь бы уничтожить эту чертову стену… Уничтожить и знать, что за этой стеной — мой папа, моя мама, люди, которым я причинила боль. Лиза, я ужасный человек, наверняка, ты это почувствовала еще раньше, поэтому так пропала. Хотя я знаю, почему ты пропала из моей жизни. Мы отдалились. В Германии я профукала себя настоящую. Я профукала свою душу, все, что было во мне искреннего. Я была ослеплена славой, популярностью, достатком, эмоциями. Я ушла в отрыв, не видя никого и ничего. Я не смогла услышать и почувствовать боль родного человека. Все было пылью. Существовало лишь одно — я. И мне казалось, так правильно. Признание лилось рекой, отчего Маша взяла несколько секунд паузы и вновь продолжила: — Лиза, как бы мне хотелось сейчас все вернуть. Но слишком поздно. Поздно что-либо менять и возвращать. И мне от этого не хочется жить. Я просто не вижу в этом смысла. Это я должна быть на месте мамы и гнить в этой чёртовой, проклятой, холодной земле, но не моя мама. Мама — это эталон сильного и мужественного человека, который в одиночку вынес все страдания, когда ее паршивая эгоистичная дочь думала лишь о себе и о своей жизни. Лиза, все очень поздно менять. Большими пальцами Белова вытерла слезы и посмотрела на Машу, которая сидела все в таком же положении. — Маша, есть кое-что, что еще можно изменить. Есть еще то, что еще существует, живет и ждет, когда ты придешь в себя и одумаешься. Маша, ты проживаешь сейчас сильную боль. Ты познала потерю близкого человека, но ты не осталась одна. Ты неосознанно причинила боль еще одному человеку, который, я уверена, нуждается в тебе не меньше. Маша, Лаура нуждается в тебе ровно настолько, насколько ты нуждаешься в ней. После упомянутого имени Мария горько усмехнулась, сжав руки в кулак. Она даже не удивилась и не задалась вопросом, откуда подруга владеет такой информацией. Но это уже не имело смысла.   — Нет, Лиза. Я никогда себе не прощу и ровно также никогда не прощу этому человеку того, как она меня удерживала, как она мной манипулировала, как она меня останавливала, чтобы я не смела уехать в Германию. Лиза, когда маме делали операцию, я наслаждалась жизнью и гуляла питерскими улицами именно с этим человеком. Именно она, Лиза, мной манипулировала. И ты не знаешь этого человека. Ты не знаешь, на что она способна. Ты не знаешь ее настоящих мотивов, как не знала. И теперь я знаю, что она просто хотела удержать меня, чтобы рядом была удобная игрушка, чтобы я могла помочь ей расслабиться, когда у нее были проблемы с мужем. Она же не разведена, ты об этом прекрасно знаешь. Лиза посмотрела в ее глаза, пытаясь прочитать в них правду.   — Я не смогу простить этого человека. Не смогу заглушить в своем сердце чувство ненависти к ней. Не смогу вернуться и спокойно смотреть ей в глаза. Лиза, я наслаждалась, растворялась в атмосфере этого гребаного Питера. Я потеряла контроль, когда чувствовала ее присутствие, ее эмоции. Я чувствовала себя любимой, ощущала заботу, нежность, ласку. Мне казалось, что я наконец-то стала счастливой. Наконец-то я нахожусь в нужном месте с нужным человеком, но лишь сейчас я понимаю, как мне противно и жутко от этого. Я изменила Максиму, Лиз, с этой женщиной. С этой женщиной, которую сейчас всей душой ненавижу. Она растоптала меня и все то, что было у меня в жизни. Подло залезла в душу и уничтожила там все. Я ненавижу этого человека и меньше всего я хочу вспоминать о ней. На последних строках соленые дорожки образовались на мягкой коже Третьяковой, которые она поспешно вытерла. Лиза привезла Машу в место, где остановились ее близкие. Несколько часов общения помогли Беловой познакомиться с молодым человеком и ее матерью, которые были благодарны девушке за поддержку. Сидя за столом, Мария осознала, что большая часть ее гардероба находилась в квартире Лауры, из которой она отправилась прямиком в аэропорт. Она размышляла, как стоило поступить, чтобы забрать вещи. Максим заметил задумчивость девушки и позвал ее отойти в сторону. — О чем думаешь? — Думаю о том, что мне нужна твоя помощь, — она накрыла его ладонь своей. — Почти все мои вещи на квартире… На несколько секунд Мария задумалась о том, как выразиться, подбирая слова. — На квартире моей коллеги из университета. Нужно забрать, а я одна не хочу. Не могу слушать эти наигранные слова сочувствия. — Маш, конечно! — Макс даже обрадовался от такой инициативы девушки. Без предупредительного звонка, зная, что Лукина будет там, пара отправилась в нужное место. Они поднялись на этаж и позвонили в дверь. Все случилось, как и думалось, темноволосая женщина открыла дверь через несколько минут. Не взглянув в дверной глазок, Лаура застыла на месте, осматривая пару по очереди. Маша стояла за Максимом, пытаясь скрыться от знакомых глаз. Она не поднимала взгляд, дабы случайно не встретиться с пронзительным ответным взглядом. — Добрый вечер, — вежливо поздоровался Максим и улыбнулся. — Я Макс, молодой человек Маши. Лаура отчетливо почувствовала, как что-то сжалось в области в груди. Жжение. — Добрый, — сухо ответила Лукина. — Я сочувствую вам. — Спасибо, — кивнул парень. — Маша жила у Вас, я очень благодарен за Вашу помощь, здесь остались кое-какие вещи. Мы хотели бы забрать. — Конечно, — взгляд голубых глаз был устремлен в пол. — Прошу. Темноволосая отошла с прохода и впустила их, идя впереди. Она стояла возле дивана, наблюдая, как Максим пакует ее вещи… Не догадываясь, что квартира пахла ароматом этих разлетающихся платьев, ровно также, как и мятая постель, пропитанная запахом ее кожи. Лаура поджала губы, прокручивая в голове все события. Когда-либо она могла подумать, что парень ее Маши будет так вольно расхаживать по комнате и прикасаться к ее вещам? — Вроде, все, — облегченно выдохнул Макс и пошел на выход, думая лишь о тяжести гардероба. В спальне, заряженной атмосферой царящего напряжения, остались двое. Мария стояла возле дверного проема, смотря в пол. Лаура в это мгновение боролась с желанием закричать. На всю квартиру. До одури. — Маш, пойдем, — окликнул парень из прихожей. Брюнетка медленно подошла к девушке, боясь издать лишний звук. Маша буквально замерла на месте, не шелохнется. — Маша! — повторился Максим, который уже обулся. После повторного обращения светловолосая поворачивается к выходу, но ее задерживает хватка за руку. Теплое касание, от которого моментально стало дурно. Взгляды одновременно пересеклись. Бегающие зрачки Лукиной, которая пыталась остановить ее. Оставить в стенах этой квартире. Просто скрыть от всех несправедливостей мира, выпавших на ее судьбу. Безжизненный взгляд карих глаз, от которого Лауру кинуло в дрожь. Холодный, до жути безразличный взор. — Я могу оказать любую помощь, если ты в этом нуждаешься, — в полголоса заговорила Лаура, удерживая ее за руку. — Единственную помощь, которую Вы можете мне оказать, Лаура Альбертовна, это оставить меня в покое и больше никогда не приближаться, — ровным тоном отчеканила Мария и отправилась к выходу. Звук захлопывающейся двери. Лаура закрылась на замок и выключила свет. Замерла в коридоре, прислонившись ко входной двери. И лишь темный женский силуэт, скатывающийся вниз. Тихие звуки слез, которые могли видеть сейчас лишь одинокие стены. И боль. Ноющая, разрывающая на части. Боль.