Больше всего я хочу прийти к тебе и лечь рядом. И знать, что у нас есть завтра. (Мацуо Монро)
*** Теплые потоки ветра, разносящие белые украшения цветущих деревьев. Неповторимый аромат, легко дурманящий разум, весны. Апрель ощущается иначе… В воздухе царит особая атмосфера красок, ароматов и необычайной легкости, которая присуща лишь весне. Мария всегда любила эту пору года за свой шарм и тепло, которое вселяет в душу желание жить. Брюнетка же относилась к весне равнодушно. В потоке событий, времени и дел она перестала замечать, как быстро меняются друг за другом сезоны, какие они имеют краски и особенности. Единственное, что Лукина желала из года в год, — поменьше снегопадов и гололедов зимой и побольше теплых дней осенью, дабы уловить желанное тепло хотя бы в сентябре. Она редко обращала внимание на цветущие деревья, согревающие лучи солнца и, в частности, на своего кота, который мурлыкал и грелся на дачной земле. И в этот год Лаура таким же образом прошла бы мимо. Добровольно и без угрызения совести. Если бы не то, что случилось с ней в эту весну. Точнее… кто. Лукина ехала вдоль трассы, крепко сжимая в руках руль. Взгляд устремился в линию дороги, а мысли блуждали из темы в тему. Новый договор в «Кварце». Главное, чтобы нам это было выгодно. Поменять поставщика сыров. Слишком много жалоб. Нужно съездить и дать интервью журналу. Тоже мне, успешный предприниматель! Егор приезжает на днях. Нужно согласовать время с Сашей, выдернуть его из кровожадных лап очередной спутницы. Начинать готовить экзаменационные билеты на сессию. А еще писать научные работы с третьим курсом. И водоворот… Стопа нет. Прошло три дня, как она не выронила и слова. Не написала и строчки. Не ответила ни на одно сообщение. Не подняла трубку. Лаура, может, хватит вести себя, как подросток, навязываться со своими сообщениями и звонками? А если у нее что–то случилось? Да вряд ли она нуждается в твоей помощи, когда рядом Максим. Чертова Третьякова! Оставив машину на парковке университета, Лаура окинула взглядом выключенный экран смартфона, тяжело и безнадежно вздохнув. Она положила его в карман брюк и поспешно покинула авто, понимая, что предстоит очередной рабочий день.Днями ранее…
— Где? — блондинка забежала в дом, отбрасывая чемодан в сторону. Ее тело дрожало, выдавая заметное волнение и переживание. — Машенька! — с распростертыми объятиями из зала вышла Ирина Борисовна. — Я спрашиваю, где моя мама? Что с ней? — настойчиво требовала Третьякова. — Макс у нее, — жалобно ответила женщина. — Что случилось у вас здесь? Что могло, блин, случиться, что она оказалась в реанимации? — Мария сдерживала себя, дабы не расплакаться на том же месте. — Маш, — Ирина подошла ближе, пытаясь успокоить девушку. — Тебе лучше это обсудить с Анной, чтобы никто не был виноват. Светловолосая отошла к окну и схватилась за голову. — Боже мой, — громко проговорила она. — Меня не было два месяца, как вы успели куда–то вляпаться? — Да, Маша, — голос звучал решительно. — Тебя не было два месяца. Через несколько минут Третьякова покинула дом и уехала на авто в клинику, где лежала Анна Витальевна. Это была та самая приватная клиника, в которой женщина работала с первого дня. Она находилась в ста километрах от Кельна. Третьякова умела водить машину, что сейчас играло не в ее пользу. От находящего волнения руки потели, скользя по рулю, что создавало ощутимые сложности в управлении. В полной тишине девушка чувствовала, казалось, каждый стук собственного сердца, каждый удар. От неизвестности сковывало дыхание еще больше, ведь это всегда пугает сильнее, нежели констатация факта и диагноза. В быстром темпе Маша нашла нужный этаж, где ее провели к реанимационной палате. Долго не думая, она забежала в комнату и застыла у двери. Увиденное зрелище повергло Третьякову в шок, отчего она вмиг потеряла все слова и вопросы. Мария увидела маму, лежавшую без сознания в постели, с подключенными аппаратами, капельницами. Слезы подкатили к женским глазам, пытаясь сложить воедино то, что представало перед ней. Возле окна задумчиво стоял Максим, всматриваясь в белые облака на голубом фоне неба. Казалось, мужчина так увлекся собственными размышлениями, как не заметил ее приход. Он обернулся, заметив в двери до боли знакомый образ. Такой родной и одновременно такой чужой. — Маша, — парень направился к ней. Третьякова всматривалась в лежащую без сознания женщину, не веря своим глазам. Тело задрожало сильнее, когда на всю палату разносился звук биения сердца… Это было сердце мамы. Разные трубки были подключены к телу, что лишь устрашало зрелище. — Маша, родная, — Максим заметил реакцию девушки и прижал ее к себе в попытках успокоить. Она уткнулась в его плечо, параллельно продолжая смотреть лишь в одну сторону. — Это, — шепотом спросила светловолосая, указывая пальцем, — что? — Машенька, — он провел пальцами по светлым прядям. — Я рад, что ты приехала. — Максим, — Третьякова крепко перехватила его кисть. — Это что, я спрашиваю? — Родная моя, успокойся, — парень пытался сгладить реакцию. — Она проснется и все сама расскажет. — Что с ней, черт возьми? — забыв о том, где она находится, голос перешел на крик. — Что с мамой, Максим? Что с мамой? Отвечай! От услышанного голоса в палату зашел лечащий врач, на лице которого читалось недовольство. — Вы здесь с ума посходили? — он взглянул на Марию. — Я разрешил вам побыть здесь вдвоем, а вы орать начинаете. — Простите, — извинилась блондинка. От доносящихся разговоров и реплик Анна пошевелилась в постели, начиная просыпаться. — Она просыпается. Останьтесь кто–то один, — приказал врач. Без обсуждений в палате осталась Маша, наблюдающая за тем, как Анна выходит из медикаментозного сна. Девушка сидела на стуле рядом, боясь выдать свое присутствие. Постепенно Анна Витальевна приходила в себя и открыла глаза, пытаясь привыкнуть к освещению. — Мама, — Третьякова заметила приоткрытые веки и потянулась к женщине, беря ее за руку. — Маша… — полушепотом обратилась Анна. — Мамочка, я приехала, — голос изрядно дрожал, только лишь от одной картины глаза непроизвольно слезились. Мария пыталась вести себя тихо, дабы не выдать собственные всхлипывания. — Зайка моя, — нежно обратилась Анна, медленно повернув голову в сторону дочери. — Почему ты плачешь? Девушка поджала губы и прикрыла глаза, контролируя искреннее желание разрыдаться на всю палату. — Я не плачу, — тихо ответила дочь. — Я не плачу, мам. Анна аккуратно пошевелила рукой, пытаясь нащупать пальцы дочери. — Что случилось, мам? — жалобно протянула Маша, кусая щеки изнутри. — Как так угораздило, мам? Из уст женщины донесся легкий смешок, на что моментально прилетела реакция. — Что такое? — засуетилась Третьякова. — Врача позвать? — Нет, милая, сиди. Я должна тебе сказать что–то важное. — Что? Что довело тебя до этой койки, скажи мне, пожалуйста? — Маша сжимала ее пальцы. Анна помедлила перед тем, как начать свою речь: — Ты не перебивай меня только, а дослушай, Маш. Дослушай, ладно? В ответ девушка утвердительно кивнула. — Мне тяжело говорить, но ты должна об этом знать. Уже должна, — она говорила медленно и с трудом. — Машенька, я и не сказала бы тебе об этом, если бы не то состояние, в котором ты меня видишь сейчас. Знаю, это глупо, наверное, скрывать от родного ребенка, но так лучше. Поверь мне, солнышко мое, так было лучше для тебя. — О чем ты говоришь? — непонимающе спросила Маша. — Машенька, ты всегда была очень нежным, ранимым и понимающим ребенком. Ты принимала и прощала все: наши с папой ссоры, мои побеги на работу, ночные графики, мои смены настроения, запреты и то, как я срывалась на тебе. Ты смогла принять даже мое предложение переехать сюда, в Германию, в то время, когда я забрала у тебя все, чем ты так дорожила: твоя учеба, друзья, твои цели и планы. От воспоминаний Третьякова отвела взгляд в сторону, но не перебивала маму. — Маша, поверь мне, я никогда не стала бы забирать все, что было так дорого тебе, если бы жизнь не начинала забирать то, что дорого мне, — Анна сделала акцент на каждом слове. — Только ты, тогда еще мой добрый и наивный ребенок, могла поверить, что мама нашла работу получше и смогла вот так бросить все. Четыре года назад мы приехали в Германию далеко не потому, что меня переманили на работу. Мария с удивлением взглянула на маму, пытаясь понять происходящее. — Маша, четыре года назад в Москве мне диагностировали рак крови. Одна услышанная фраза и выстрел. Выстрел в сознание. Выстрел в сердце. Выстрел в душу. И земля ушла из–под ног так, будто до этого и не появлялась. Холодная дрожь, проходящая по спине. — Что? — переспросила Мария с непонимающей улыбкой, желая услышать, что это нелепая шутка. — Маша, — нижняя губа женщины невольно задрожала, а по щекам потекли слезы. Горькие ненавистные слезы, которые Маша видела от мамы впервые. — Никто не знал тогда о том, что у меня рак. Никому не надо было и знать. Ты была еще столь юна, чтобы очернять твою душу такими новостями после смерти Владимира. — А Сергей? Как же Сергей? Он же мог помочь, все организовать! — контроль напрочь отошел на второй план, давая волю слезам Третьяковой. Мария упомянула второго мужа Анны, чью фамилию она до сих пор носила. — У него своя семья, никому не нужны чужие проблемы. Поэтому я начала искать выход. И я его нашла, — Анна слабо сжала холодные пальцы дочери. — Я хирург, а это значит, что работа мне найдется везде. Помнишь моего коллегу, который помог нам продать квартиру? Маша кивнула в знак согласия. — Он помог мне организовать все в Германии. Я должна была начать там лечение. Дорогостоящее лечение, Маш. Они платили достаточно хорошие деньги, чтобы я могла лечиться и параллельно делать твою жизнь счастливее. Когда на твоем пути повстречался Максим, еще в колледже, помнишь? Я была знакома с его мамой. В прошлом Ирина пережила непростые ситуации со здоровьем, поэтому она могла прекрасно понять меня. Она приняла тебя так, как я могла бы только этого желать, — Анна слегка улыбнулась. — Пока я проходила лучевую терапию, она смогла отправить вас с Максимом на острова. Когда мне было плохо, она нагружала тебя научными исследованиями, работой в редакции, только чтобы ты не видела меня. Я скучала, Маш, но лишь сейчас я понимаю, что наша жизнь в разных городах и на расстоянии лишь сыграла на руку. Девушка закрыла лицо руками, скрывая свои слезы от услышанной извести. — Я не стала тебя удерживать, когда ты решила лететь в Москву, — призналась мама. — Я была благодарна высшим силам, что тебя настигла такая мысль. Не мог смириться только Максим, потому что он очень любит тебя, Маш. И ему пришлось обо всем рассказать, хоть я и просила молчать. Неделю назад мне сделали важную для меня операцию — пересадку костного мозга, — Анна тяжело сглотнула. — У тебя была рабочая поездка, что лишь облегчило мне миссию утверждать, что все в порядке… — Почему ты не сказала? — шепотом произнесла девушка, по лицу которой растеклась тушь. — Да к черту мне эта Москва, мама! Я прилетела бы и сидела бы здесь, под операционной, в то время, когда тебе делают операцию, а не там… На мгновение Мария задумалась о том, что происходило в ее жизни неделю назад. Приятные воспоминания молниеносно смешались с ощутимой горечью. Ей стало жутко. — Машенька, — Анна провела ладонью по ее щеке, что кинуло Марию в жар. Слишком знакомый жест, который не стоило вспоминать. — Я прожила в Кельне четыре года, проучилась, проработала, объездила полмира, в то время, когда моя родная мать была серьезно больна? Знали все, кроме меня? — Третьякова поднесла руку ко рту, кусая себя за кожу. — Маш, — Анна поспешно убрала ее руку. — Ты была, есть и будешь моей гордостью. Ты — самое большое и ясное солнышко в моей жизни, которое не должно было перестать светить из-за проблем своей матери. Я взрослый человек, который самостоятельно справился бы с жизненными трудностями. У тебя уже была своя жизнь, вы стали жить с Максимом, работать, путешествовать. Я была спокойна за тебя. Поверь, все было бы иначе, если бы ты вставала каждое утро с мыслью, что твоей матери нужна жизненно важная операция, а она больна. Твоя жизнь была бы адом. — Это ненормально — скрывать проблему таких масштабов. А волосы? Как же волосы? — Маша утирала слезы. — При лучевой терапии с моим диагнозом довольно незаметные реакции, если постараться. Поэтому ты и не могла об этом догадаться. — Почему ты не в палате, а в реанимации? — молниеносно опомнилась Маша. — Пока наблюдают, — Анна утерла большим пальцем размазанную тушь. Три дня пронеслись перед девушкой, словно мгновение. Жизнь по расписанию и механизму. Каждое утро она просыпалась рано, дабы приготовить легкую пищу для мамы в больницу. Полдня Мария проводила с мамой до вечерних осмотров, после чего уезжала домой и без сил засыпала. После услышанной новости блондинка не могла опомниться, ожидая, когда при очередной встрече мама скажет, что это все глупости. Живя в одном доме, Максим с Ириной Борисовной всячески поддерживали Третьякову, ошарашенную случившимся, но она до конца не понимала всего. После романтического Питера, охватывающих с головой чувств, в море нежности и ласки, Маша вновь оказывается в Германии и узнает жестокую правду, которая перевернула ее реальность. Пропущенные звонки и сообщения от одной лишь женщины игнорируются, потому что она не может. Не может осознать всего, что случилось. Подождет. И так промелькнули три дня, преодолев отметку в неделю. Каждый был занят своими делами: Лаура с головой прониклась делами ресторана, вечным потоком университетской работы, вычиткой лекций, проведением семинаров. Все это просто существовало на фоне, дабы отвлекаться и не размышлять о том, почему за целую неделю она не связалась, не ответила на звонки, хотя бы на одно сообщение. Полное отсутствие. Неужели аэропорт — это была точка? Неужели так просто все перечеркнуть и отдаться в молчание? Раз в день Лаура судорожно вспоминала ее простое «не уходи», которое в один миг изменило все. И повторяющийся в голове вопрос: а как дальше–то, Лаур? Как дальше? Очередной монотонный день предвкушал особые эмоции для Лукиной, которые были связаны с приездом сына. На расстоянии остро ощущаешь, как сильно не хватает рядом родного взгляда, знакомого аромата и умных глаз, которые всегда с проницательностью заглядывали, казалось, в самую душу. Эта новость изрядно подняла Лауре настроение, но тут же напомнила о долге, который женщина сама себе придумала по большей степени — обязательная игра на публику с Александром. Лаура прекрасно осознавала, что Егор уже далеко не маленький мальчик, который будет слепо верить в искреннюю родительскую любовь и неподдельные влюбленные взгляды. Казалось бы, даже в детстве Егор не отличался наивностью и способностью верить в фальшивые сцены. Он всегда чувствовал атмосферу, царящую у родителей, даже находясь на расстоянии. Это нельзя было сыграть. — Ты его встретишь завтра? — с волнением в голосе обратилась Лаура. — Он приедет сам, сказал. Что тут ехать? — ответил Александр. — Ну как что? Раз в год можно и забрать сына, — возмутилась Лукина. Александр встал напротив, окинув жену оценивающим взглядом с ног до головы. — Лукина, ты не приболела часом? Лаура лишь приподняла бровь в ответ. — Странная ты стала. Дерганная, — Саша пытался сдерживать едкую улыбку. — Зато ты, я смотрю, сплошное спокойствие, — женщина закатила глаза. — А то! — он довольно подмигнул. — Кто на этот раз? — Это я должен спросить, Лаура Альбертовна, у Вас, и кто на этот раз сумел так повлиять на Ваше настроение? — мужчина не скрывал своей поддевки. Брюнетка лишь покачала головой и оставила вопрос в воздухе. А в голове промчалось громкое: а что дальше-то, Лаур? Мария стояла возле зеркала в своей спальне, разглядывая отражение и попутно растирая по рукам крем. Мысли менялись по очереди, а в душе наступило долгожданное мгновение затишья. Лишь рассматривая себя в зеркале, девушка заметила, как за неделю потеряла несколько килограмм. Дверь распахнулась, и в комнату вошел Максим, на котором был надет мягкий белый халат, уносящий в теплые воспоминания прожитых лет. Мария через зеркало окинула его взглядом, осознавая, что за целую неделю они толком не разговаривали. — Устала? — он остановился позади, рассматривая силуэт женских плеч. — Очень, — призналась Маша. — Ничего, я сегодня еще раз переговорил с врачом, уже завтра переведут в обычную палату. Все проходят через восстановление, реабилитацию. Все будет хорошо. Девушка повернулась и молчаливо одарила его взглядом. В глубине души Мария ощущала необъятное чувство благодарности за то, что он оставался рядом, помогал с Анной Витальевной, навещал ее в больнице, обеспечивал всем должным, что требовалось в больничных стенах. — Прости меня, — обратилась светловолосая, сжав одну руку в кулак от напряжения и волнения. — За что? — непонимающе он вскинул бровь. — За то, как я себя вела. За то, что вообще смогла допустить мысль, что ты манипулируешь, играешь чувствами, хочешь вернуть. Прости, что не поверила, когда вы здесь такое переживали. За прошедшую неделю Третьякова чувствовала, как внутри распространяется острая вина за то, что она говорила, делала и за то, что шла на поводу. Лишь на одном поводу. — Маша, — он подошел ближе, заправляя выпавшую прядь. — Главное, что все стабилизировалось, а ты сейчас с нами. — Я никуда не уеду и не брошу вас. Я до конца еще не осознала всего, но, наверное, ты прав. Максим медленно и бережно прикоснулся губами к оголенному плечу Третьяковой, оставляя на коже невесомый поцелуй. От прикосновения Маша прикрыла глаза. — Не надо, — остановила девушка. — Не сейчас, Максим. Лаура металась по квартире, внутренне переживая за предстоящую встречу с сыном. Александр сидел в гостиной, за столом, читая этикетку на коньяке. Редкие визиты Егора сумели вызвать у родителей такие чувства. Услышав громкий звонок, Лукина отправилась открывать дверь, а Александр настроился, дабы в очередной раз играть с Лаурой идеальную семейную пару. — Сынок! — воскликнул Саша, заключая его в объятиях. Лаура с изумлением рассматривала Егора, который успел подрасти и вытянуться. Уже спустя двадцать минут семья сидела за столом, внимательно слушая рассказы сына об учебе в Польше. Егор делился своими спортивными успехами, которые шли вдобавок к рассказам о лицее. — Ты хотел бы остаться там жить? — с интересом спросил Александр. — Смотря с какой стороны, пап, — начал рассуждать Егор. Брюнетка увлеклась разговорами сына, как ее внимание привлекло входящий звук сообщения на телефон, который лежал рядом. Маша Мама умерла. В это время Лаура сделала глоток вина, чем и подавилась после прочитанного сообщения. В горле застрял ком. Все внимание мужчины перевели на нее. — Мам, все хорошо? — подскочил Егор. — Все в порядке, — жестом остановила Лаура. Она покинула стол, пытаясь контролировать координацию своих движений. Извинившись, она мельком пробежала в ванную комнату, дабы позвонить девушке. Лукина не ожидала такого исхода событий, что повергло ее в шок. Она терпеливо ждала, когда Маша возьмет трубку и заговорит, хотя бы сейчас. Взяла. — Маша? — с первых секунд заговорила Лаура. — Маша, что у тебя происходит? Почему до тебя целую неделю не дозвониться? — Мама умерла, — сухо и ровно прозвучало в трубку, игнорируя все вопросы. — Я могу прилететь к тебе первым рейсом. Прямо сегодня. Скажи, где ты находишься, — дрожащим голосом отчеканила Лукина. В ответ было лишь молчание. Долгое ледяное молчание. — Маш, не молчи. Я оставлю все и приеду, — поспешно заговорила брюнетка. — Ты не должна быть одна. — Я ненавижу тебя, Лаура, — по слогам, так черство и грубо ответила Маша. Ее голос не дрожал, не было рыданий. Лишь сухая интонация. — Машенька, пожалуйста, держи себя в руках. Я приеду, я помогу тебе со всем… — говорила женщина, но ее прервал резкий голос. — Я ненавижу тебя, Лаура. Ты меня слышишь? — сдержанность сменилась на внезапный крик, который перехватил Лукиной дыхание. — Ты слышишь меня, Лаура?! Я ненавижу тебя. Я ненавижу тебя с того дня, как ты появилась в моей жизни. С самого первого дня. Год за годом ты отнимаешь у меня все. Ты уничтожаешь меня. Ты втаптываешь меня в пыль. В землю. — Мария! — Лаура пыталась ее остановить, но была бессильна. — Господи, а я еще повелась… Я поддалась, как дура, твоим манипуляциям. Пока моя мама здесь умирала, пока до меня пытались дозвониться, ты блокировала номера, говорила мне выключать телефон, — на одном дыхании выговаривалась Маша. — Маша, я тебя прошу, успокойся, — спокойно объясняла темноволосая. — Я ненавижу тебя, Лаура. Я желаю тебе познать того, чего познала я здесь. Я ненавижу тот Питер, который стал ошибкой. Ты стала ошибкой, которая мной пользовалась, — голос вновь сменился на равнодушную и сухую интонацию. — Послушай меня, я… — и вновь Лукину перебили. — Это ты меня послушай, Лаура. Я увольняюсь к черту из университета, чтобы никогда больше и ни за что не видеть тебя. Ты хотела добить меня еще со школы? У тебя получилось. Исчезни из моей жизни и больше не звони. Никогда. — Маша! Единственное, что успела выронить Лаура, перед тем, как услышать громкие звуки сброса… Простое, родное, но теперь до боли душераздирающее: «Маша». Маша. А что дальше-то, Лаур? — Лаур, все в порядке там? — раздался стук в дверь от Александра. — Да, — ровным тоном ответила Лаура. — Я иду. Лукина оперлась о стиральную машинку, прокручивая в голове услышанные слова. Все казалось подобно сну, который прокручивает события. Она не могла осмыслить произошедшее, кроме плача с криком в трубку и холодного тона, который ранее Лаура не слышала. В груди защемило от ощущения ужасного, непоправимого и леденеющего.