Сборник драбблов "Жизнь и её пороки"

      Я на миг зажмуриваю глаза, посмев взглянуть на вяло текущее к горизонту солнце… После я снова устремляю на него взор, ибо жаркий диск уже начинает терять силы. До моих ушей доносятся крики прощания с моей страной. Это стая перелетных птиц возвращается на родину, испещряя небо своими тонкими крыльями. Небо… такое прекрасное и эфирное, закатное небо с пьяным от зноя солнцем. Золотой, чистый круг светила спешит укрыться за твердью гор как спешащие люди в переулках. С величием оно окрашивает мазки облаков в различные цвета, гордо и непреклонно заканчивая день. Искадрия — река моей родины — вьется в голубые дали, к прекрасным пикам Драконьего хребта, неся с собой хрупкие лодочки и белокрылые каравеллы.       С криками птиц переплетаются голоса стремящихся к домашнему очагу жителей: грузных тетушек с базара, торговцев в чудных одеяниях, детворы с румяными лицами. Их почти не видно; стройные, с плоскими крышами домишки плотно прижались к друг друге, пользуясь каждым свободным местом родного Энкатреса. Впрочем, в домах уже зажглись огни, значит, многие уже вернулись в свои скромные обители.       Лишь на крышах ещё царит легкое оживление. Хозяйки чистят разноцветные ковры; вот одна ругнула дитя уронившего ведро с водой в проулок. Вода выливается на бездомного, вопившего несуразную околесицу о войне; тут же слышен смех его редких слушателей. Рабочий убирает канаты, дабы скрыть их от воришек. Темнокожий торговец, неся под мышкой домотканый ковер, с криками на инвальский манер «Дорогэй!» спешит за девчушкой, которая возвращается с рынка. С той стороны её уже поджидает булочник с пирожными; но он пугается хлопка красного ковра, и девушка успевает скользнуть на каменную лестницу.       О Энкатресе можно долго рассказывать — он раскинулся по всему левому берегу Искадрии — с башни даже не видно домов с окраины. Хотя я ещё маленькой обошла город вдоль и поперек. Мне знаком каждый закуток, каждый угол как и бедного, так и богатого квартала. Я знаю город как свои пять пальцев.       Я взираю на храм Ориона, уголки губ трогает легкая улыбка. Синяя мозаика на ступенчатой крыше слегка поблескивает в лучах солнца, но стены уже погружены во тьму. Даже отсюда я вижу изображение на парадном входе; в первый раз эта картина мне внушила благоговейный трепет. Честно, я до сих не без волнения вспоминаю о высоких сводах храма… Наверное, эти образы никогда не сотрутся из моей памяти.       Тонкий голосок выводит меня из задумчивости. Мой братишка теребит меня за рукав, не переставая жевать спелые сливы. Я лучезарно улыбаюсь, он лишь неловко протягивает угощение. Я качаю головой, он пожимает плечами и продолжает жевать. Красный, повязанный мной шарфик брата летит по ветру; замечаю, что зеленая накидка с белыми штанишками уже обрызганы соком. Братишка смотрит на реку, восторженно любуясь лодками с белыми парусами. Я взъерошиваю его каштановые волосы, он оглядывается с недоумением на меня.       — Ты же вернешься, сестренка?       Я вздрагиваю - в его привычно беззаботном голосе столько нескрываемой грусти! Я со вздохом оглядываюсь на мой мешок с вещами. Поправляю свой лимонный шарф и снова устремляю взор к горизонту. Солнце почти село — время почти вышло.       — С войны не возвращаются, — я пытаюсь не сорваться на крик. Голос вышел хриплым.       — А если ты попадешь в плен, и я тебя выкуплю? — Снова смотрю на брата. В глазах ещё детская наивность, почему же в его голосе столько самоотверженности и заботы? Я отворачиваюсь, чтобы брат не заметил подступившие к глазам слезы.       — Магов не берут в плен.       — А если мы победим?       Я всхлипываю, пытаясь не вскрикнуть. Почему я не умею врать?       — Пойми. Я не вернусь. — Я знаю, что в этой войне нам не суждено выиграть.       — Врешь.       Я оборачиваюсь. Солнечный диск уже скрылся за горизонтом. Пора.       — Да, вру, — соврала я, натянуто улыбнувшись. Наклоняюсь к братишке, смачно целую его в лобик. — До встречи, малыш.       — Но я уже взрослый! — Он надувает губки.       — Я знаю.       Закидываю котомку за плечи и ступаю на каменную лестницу. Робко, неуверенно… Тихим эхом по городу отдаются мои шаги. Я оборачиваюсь; братишка дожевывает последнюю сливу, машет пухлой ручкой. Губа вздрагивает, и я отворачиваюсь, не разбирая дороги, несусь к докам. Спотыкаясь, бегу к каравелле. Спотыкаясь, стремлюсь к смерти. Первый и последний раз я соврала в своей жизни. Ведь я знаю, что больше не вернусь…