Кровавые полосы

Тёплый ветер бился о щеки, заставляя глаза зажмуриться, а губы поджаться в тонкой линии. Громкий шум ветра касался и ушей, не щадя перепонки, казалось он заполнял каждый миллиметр тела. В какой-то момент шума стало слишком много. Может большую роль сыграло дуновение ветра или звук сигналящих машин. Но, скорее всего, голос, зовущий его вслед. Давление в ушах заставило ноги остановится, а мозг отключиться. Тело просто встало посреди тротуара, где жизнь двигалась вперёд. Где жизнь играла теми самыми красками, которыми украшали свои картины художники-романтисты. Где люди спешили, возможно, на работу, возможно, в детский сад, параллельно возмущённо крича что-то стоящему по среди дороги мальчику. А это, на самом деле, завораживает. Как машины едут вперёд, выезжая из города, а кто-то, наоборот, только въезжает в Сеул. Кто-то из них сможет достигнуть всех возможностей большого города, а кто-то обанкротится проиграв деньги в подпольном казино. Голос приближался к ушам все больше, заставляя мозг сокращаться в попытках сдвинуться с места или сделать хоть что-то, чтобы не оказаться в ловушке. — Сону… — назвал он его по имени снова, обхватывая руками и обнимая, скорее всего для того, чтобы тот снова не выбрался и не убежал. — Пожалуйста, послушай меня. Сону лишь стоял на месте, пока сотни звуков носились вокруг да около, но лишь один проникал в сознание - голос друга. — Пойдём обратно, хорошо? — медленно произносил Пак, на удивление его голос звучал… успокаивающе. — Я не буду ничего спрашивать, только если ты сам не захочешь рассказать, — выдохнул он, поворачивая младшего назад в сторону дома. — Просто переоденься и покушай, — он повёл Кима вперёд. Младший не сказал ни слова, лишь спешно кивнул головой, обрабатывая всю ту информацию, что прибыла в его мозг. Разумные мысли - не то, что лезло в его голову. Сейчас понять, что правильно, а что нет, не удавалось. Понятия расплылись, словно переливаясь в сером веществе головного мозга, сразу стало больно и сложно. И как поступать сейчас, Ким тоже не знал. Не знал, почему на него навалилось так много всего, не знал, почему его жизнь скачет так, будто он участник конных забегов. Не знал, что делает не так и когда все пошло не так. Оставалось лишь плыть по течению, позволить Сонхуну повести себя за руку, за плечо или за тело. Позволить решить за него, потому что на самостоятельность младший сейчас способен не был. В голову лезли дурные мысли, Ким отдалённо понимал, что слишком драматизирует, что всё не так плохо как минимум потому, что сейчас он не шестнадцатилетний мальчик, плачущий в подушку по ночам из-за повторяющихся кошмаров. Он уже не пятнадцатилетний мальчик, которого буквально заставили заняться сексом. Он уже не тот четырнадцатилетний мальчик, что менял школы из-за быстро разлетающихся сплетен и слухов. Он уже не тот мальчик, что резал своё тело, оставляя глубокие шрамы и кровавые полосы. Он уже не тот. И он пытался доказать себе это. Но что же изменилось? Кто он теперь? Может, он обманывает себя? — Держи, — Сонхун заботливо поставил чай на стол, стараясь не смотреть младшему в глаза. — Не говори Джею, — вырвалось из рта Сону, так что ему пришлось лишь опустить свой взгляд, поджимая губы. И он даже не знал, о чём конкретно Паку не стоит говорить. О том, что у Кима все руки в порезах? О том, что Ким все ещё испытывает огромный страх ночами? Или о том, что Ким заблудился? Потерялся в самом себе. О чем не стоит рассказывать, Сону? — Пожалуйста, — он был готов кланяться в ноги, но лишь сверлил взглядом кружку, сильно сжимая ее в руках. — Хорошо, — поджал губы старший, облокачиваясь на кухонную тумбу. — Я расскажу вам, — прочитал Сону чужие мысли. — Обязательно. Обязательно, если вы дадите мне время. Пак неоднозначно вздохнул. Его всё происходящее выматывало до невозможности. Он всегда заботился о Сону, словно их соединяло родство. Хотя разная кровь и не мешала считать младшего своим братом. Он волновался за Кима также, как и за себя. Все неудачи младшего проходили лезвием по Сонхуну тоже. Все его слёзы, все его недуги, все ошибки. Пак никогда не сможет назвать себя хорошим другом. Он делал много всего неправильного. Много всего ненужного. Он путался, он сбивался, вставая на одни и те же грабли, делая одни и те же ошибки. Он просто напросто не заслуживает звания настоящего друга. Пак бывает слишком резок, слишком груб. Он не может выражать свои эмоции так, как бы ему этого хотелось. От этого старший страдает не меньше. Винить себя легко, легко говорить, что виноват. Так Сонхун и поступал. Всегда жалел, что наговорил лишнего, что был слишком груб. Но так происходит всегда, когда дело непосредственно касается его близких друзей. Так его воспитала мать, такие принципы в него вложил отец. И правило трёх мушкетёров для него всегда было приоритетом. Дома на удивление пахло вкусно и довольно знакомо. Такой приятный и сладкий запах. Не приторный, не резкий. Знакомый и бывалый здесь тысячу раз. Мать снова пекла вишневый пирог. А это могло значить лишь то, что у Сону скоро день рождения. Вообще, это наверняка стало их традицией, когда мать незадолго до этого праздника готовит пироги, а потом Ким разносит их соседям. Этот привычный запах был тем, что подсказывало Киму, что день рождения через пару дней. Что Ким не потерял свойство стареть и сморщиваться. От этого не лучше, не хуже. На год ближе к смерти, но разве это хорошая новость? Как бы то ни было, день рождения он не любил от слова совсем. Каждый из них он провёл не только в одиночестве, но и носясь по домам и раздавая выпечку ненавистным соседям. Подарков от родителей можно было и не ждать. Может, только новые штаны или футболка? Сону не помнил. Ему всегда приходилось подрабатывать в самых разных областях, чтобы купить себе краску для волос или новенькую книжку. Но прошлый день рождения запомнился весьма хорошо. Время уже было за двенадцать ночи, он лежал, перечитывая ненавистное «преступление и наказание» в третий раз за последние два месяца. Неожиданно пришло сообщение. Ким хотел было забить, но что-то внутри ёкнуло, заставляя нажать на всплывающее смс. «Выйди на улицу!» Сону это даже немного улыбнуло. Так по-детски. Так мечтательно, так желанно. Он даже не стал выглядывать на улицу, лишь вылез привычным путём через окно ванной комнаты. — С днём рождения, — Пак не кричал, боясь разбудить родителей младшего, а после обнял того, зажимая так сильно, словно Ким может раствориться прямо на руках. — Сонхун.. — его голос дрогнул. Видеть друга было так непривычно. И дело даже не в том, что на этот праздник к нему никто не приходил. Сонхун и Сону виделись последний раз лишь на кладбище, навещая Гону вместе с Ыйджу. Плита была холодная, солнце же сильно сияло, заставляя каждого в этом большом городе купить себя пару очков. Киму даже вспомнилось, как Ли когда-то винил во всех бедах жаркую и душную погоду, от этого даже стало легче. Будто Гону сейчас стоит рядом с ними, вот только на надгробии висит его имя. И эта пара знакомых букв возвращает в реальность. Тихое кладбище, вечереет. Ыйджу сидит прямо на плите, опустив голову на колени. Наверняка он молился. Пак просто стоял перед надгробием. Смотря и читая строчки наверное тысячу раз. Сону хотелось разреветься прямо здесь, никто из этих двоих не знал о том, что он любил Гону. Любит до сих пор. Что тот любит его, как герои романов любят героинь. Душа свербела, стало больно на сердце. Быстрый взгляд на друзей не помог избавиться от удушающих чувств, те настолько же потерянные. После этого Ыйджу свалил, он не прощался. Уже через неделю его дом был продан и туда заселились молодожёны. Пак и Ким об этом не разговаривали. В любом случае, убежать проще, сбежать легче, они винить Бюна в этом не могли. Оба лишь горько надеялись, что тот строит свою актерскую карьеру где-нибудь в Калифорнии, пожимая руку Стиву Джобсу и, может, Генриху Первому (просто это единственный, кого Ким запомнил из истории зарубежных стран, давайте не будем говорить ему о том, что Генрих Первый был правителем Англии). Пак же с Сону после этого не пересекался. Точнее наоборот. Ким избегал всех встреч. Он сидел дома, долго и муторно глядя в окно. В любом случае, и вправду непривычно. Пак совсем не изменился, лишь немного отстриг отросшие волосы. Его улыбка расплывалась на лице, увидев знакомое лицо. Сону даже почувствовал вину, что заседала всё глубже в душе. Его телефон весь этот месяц разрывался от сообщений старшего, в то время как Ким лишь отвечал односложно. По спине прошли мурашки, но руки, заключающие в объятия, расслабляли, словно говоря «ничего страшного». Точно, Сону становилось лучше. Отдалившись, Ким заметил в чужих руках рюкзак, в котором пряталось пару бутылок пива. Разговор с Сонхуном на веранде был довольно успокаивающим. Они говорили обо всем. Например, о том, почему же власти КНДР до сих пор не сменили свой политический режим или о том, почему же их любимый рамён настолько вкусный в последнее время. Ночь длилась долго, звезды не хотели покидать темное небо, но в конце-концов начало рассветать. — Помнишь, Гону ведь любил рассветы не меньше, чем закаты,— тихо проговаривал Пак, всматриваясь в восходящее солнце, которое ещё не слепило глаз. — Да… — Сону стало не по себе, они впервые заговорили о покойном друге. — А ещё он не любил жаркую погоду, поэтому всегда собирался только тогда, когда вечерело, — продолжал вспоминать Пак. — Хоть он и не любил солнце, но все равно встречал нас с Ыйджу со школы, — улыбнулся Ким, ложась на ступеньки всем телом. — Как думаешь, ему было больно? — Не было, Сону, — соврал Сонхун, почувствовав ком в горле. — Я уверен. — Знаешь, он мне нравился, — неожиданно для себя произнёс младший, но на душе становилось легче. — Знаю… — лишь промычал тот, даже не поворачиваясь на лежащего друга. — Ты снова сменишь школу? — Да, — однозначно ответил он, задумываясь. — Здесь слишком много воспоминаний и, знаешь, сюда уже дошли те слухи. — Когда тебя оставят в покое… Это даже не было похоже на вопрос, скорее на отголосок надежды, на который Ким даже не стал отвечать. Младшему самому было интересно, когда же всё наладится. С тех пор дружеские посиделки по ночам стали неким ритуалом, особой традицией. Они даже отдалённо напоминали то время, когда эти парни собирались вчетвером на речке. Встречи помогали, помогали и разговоры, и долгие молчания тоже не тяготили. Им было комфортно, они помогали друг другу. Они давали друг другу дышать. — Я стал трейни, — признался в один день младший. — Да? — Пак радостно улыбнулся, зная насколько важна для Сону эта мечта. —Сложно? — И посложнее было, — улыбнулся тот, давая понять, что со всем справится. — Я познакомился там со всеми, они довольно милые, — начал Ким рассказ. — Но вот Джей больше всего запомнился, — он снова улыбнулся, подняв глаза на небо, словно вспоминая. — Сначала я подумал, что он весь такой строгий, что будет ругать за каждый промах, но он даже помогает мне разобраться, — начал он настукивать привычный ритм пальцами. — Мы даже ходили в кафе пару раз, он очень хороший. — Надеюсь, все будет хорошо, — Пак неоднозначно улыбнулся, закрывая лицо в ладонях. — Он мне не нравится! — начал возмущаться младший, избивая спину друга. — Я понял, — издал он «ай», потирая больные лопатки ладонью. — Давай, когда станем айдолами, продолжим дружить? — Обязательно, Сонхун, — снова постучал он ему по спине. — Ты от меня так легко не отделаешься. — Знаешь, Ыйджу тогда смеялся, говорил, что ему неловко будет меня по телевизору видеть, — почесал он затылок. — Придётся, — Сонхун усмехнулся, трепля чужие волосы. — Ты обязательно дебютируешь. В голове что-то вздрогнуло. — А я думаю, что ты обязательно дебютируешь. — начал Гону, положив руку на подбородок и глядя куда-то вдаль. — Обещаю, я буду смотреть каждое твоё выступление и покупать все твои альбомы. — посмеялся тот. — Обещаешь? — принял младший всерьёз. — Обещаю. — облегченно утверждал тот. Он должен дебютировать. Он должен сдержать своё слово. Лето проходило быстро, Ким то гулял с Джеем, то проводил ночи с Сонхуном. В один день даже удалось их познакомить и эти двое впрочем нашли общий язык, в чем младший очень сильно сомневался. — Мятный шоколад? — удивились оба старших, сверля взглядом Сону. — Да… — шептал Ким, не понимая почему те так реагируют. — То есть тебе действительно нравится мятный шоколад? — спросил Джей снова, косо поглядывая на Сонхуна. — Да, мне нравится мятный шоколад, — поднял он брови, словно любовь ко всему мятному у него прирожденное. —И ты хочешь, чтобы я заказал мятный шоколад? — уточнял Сонхун. — Ладно, я закажу сам, — он резко встал, почти откидывая стул, и направился к кассе. — По-моему, мятный шоколад должен исчезнуть, — быстро начал Джей, как только Ким ушел. — Да! — согласился средний. — Я даже мятную зубную пасту терпеть не могу, а тут ещё и шоколад. — Извращение, — закатил Чонсон глаза, при этом улыбаясь. — Предлагаю собрать подписи на петицию по отмене мятного шоколада. — Я все устрою, — отвечал старший, чуть ли не сгибаясь от смеха. — То есть вы хотите сказать, что вас сблизила общая ненависть к мятному шоколаду? — Ким закатил глаза, осматривая друзей. Лето уже заканчивалось, всюду слышались отголоски подступающей осени. Ветер уже не был жарким, а проливные дожди появлялись все реже. — Выходит, что так? — усмехнулся Джей оглядывая второго Пака. Сону даже не понимал, когда эти двое успели так сдружиться. Прошло всего ничего, да и общего у них не так много, но все равно их что-то держит рядом. — Ненависть к мятному шоколаду сближает, — Сонхун тихонько ударил старшего кулаком по плечу. — И вас ничего не смущает? — выставил младший руки на грудь. — Да нет… — повёл Джей взглядом, притворяясь. — Ничего не смущает, — тоже шутил средний, но сдержать смех не смог. — Придурки! — Ким топнул ногой, словно персонаж мультфильма, а после заразился смехом от этих двоих. Нишимуре никак не давал покоя взгляд старшего. Становилось дурно. Его зрачки, будто совсем незаинтересованные, будто совсем уставшие, глядели прямо в его, полные надежды и сострадания. Что-то изменилось. Что-то явно пошло не так. Врать Киму для Ники было тягостно, но он даже не знал как подступиться. Как рассказать любимому человеку о том, что его телефон буквально выкрали и дублировали его скрытые фото? Никак. Обычно Нишимура бы и глазом не повёл, но это Сону. Ким Сону. Сейчас оставалось лишь защищать и бороться. Потакать Даниэлю несмотря ни на что. Уснуть не удавалось совсем, дурные мысли все карабкались по корке мозга, словно альпинисты по склону горы, задевая ледорубом и отдавая боль всему телу. Тяжелее всего было думать о том, какого сейчас Сону, ведь тот может подумать что угодно. Такие обстоятельства. Ники сам виноват, что не рассказал, что скрывал, что не объяснился. Он виновник всего того, что происходит сейчас. Осознание давит ещё больше, по темному потолку начинают летать самолётики. В тринадцать лет Ники пришлось буквально покинуть родную страну. Было страшно. Бесчисленное количество незнакомых людей в аэропорту, безумная толкучка и орущие бабушки - с этим всем он встречался всю жизнь, когда танцевал в студии. Тогда он проходил это в одиночку, но он же не может казаться слабым, верно? Перелёт был недолгим, каких-то два с половиной часа, но казалось, что шла вечность, а за ней и вторая. Нишимура даже потерялся в своих мыслях на какой-то неопределённый срок. Откровенно было обидно. Его бросила и мать, и отец. Второй будто и вовсе знал, что сын покинет страну в ближайшее время, подготовил все документы и снял ему квартиру. Будто он спланировал это уже очень давно, будто все проходило по конкретному порядку. В любом случае, тринадцатилетнему ребёнку казалось именно так. Казалось вместе с самолётом отходит и полоса воспоминаний, которая и вовсе улетучивается из головы. Становится душно, так что Ники приходится облокотиться о руку, засучив рукава. Когда пот начал стекать по лицу, а тело трястись в треморе, то становилось понятно. Он стал отчетливо понимать какую роль играет в этой жизни. В первое время было сложно, хорошо хоть Нишимура был в довольно хороших отношениях с Ян Чонвоном и Пак Сонхуном, что ходили с ним в танцевальную студию и «готовились» к дебюту. Он не мог назвать их друзьями. Он не хотел звать хоть кого-то другом. Слишком уж громкое это слово и такое ненадежное. Это же бред, что ты можешь доверить свою жизнь человеку… Только чокнутые сделают что-то, вроде этого. Таких принципов придерживался он непосредственно, хотя и отец часто говорил в детстве не доверять никому. «Твои проблемы никому не интересны, так что держи рот на замке» - вот, что твердил глава семьи ему в ранние годы. Нишимура не хотел слушать, закрывал уши, громко кричал, но фраза запомнилась. Фраза осталась вышита на сердце, выжжена на душе. Поэтому из раза в раз в голове пролетали слова отца, буквально цитируя то, что частенько выходило у него изо рта. Приелась. Стала принципом. Начался необратимый процесс. Неужели теперь он тот, кто предаёт?