Красная нить

Ошибка. Это слово теперь крутилось в голове Пик. Это слово теперь не давало покоя ни днём, ни ночью, а прошло уже три дня. Три дня с тех пор, как Леви произнёс это слово. Ошибка. Леви правда так сказал? Это было ошибкой? Всё, что было между ними эти месяцы, всё, что было между ними три дня назад, было ошибкой? Пик было больно, плохо и тяжело. Она старалась не попадаться лишний раз на глаза Леви, не разговаривать с ним и игнорировать его. Потому что он назвал всё это ошибкой. Она пыталась понять, было ли это в его духе. Пик пришла к выводу, что его словно подменили. Где был тот хвалёный сильнейший воин человечества? Этот человек убивал титанов пачками, а теперь назвал поцелуй ошибкой? Ошибка. Какое мерзкое слово для всего, что произошло. К чему были эти взгляды, неловкости? К чему был поцелуй? Зачем всё это было нужно. Это больно. Больно, когда человек, в которого ты так сильно влюблён, называет всё ошибкой и перечёркивает прошлое напрочь. Спустя ещё два дня Пик поняла. Он просто запутался. Она ему не нравилась. Всё случилось под влиянием момента. Только какого момента? Она сама не знала, но желала узнать. А говорить с ним так и не хотелось. Слишком больно. Слишком плохо. Слишком тяжело. Этот ком в груди заставлял её ненавидеть всё вокруг. Он не имел права так оставлять её. Она нуждалась в нём, она нуждалась в его поддержке, а он не разговаривал с ней. Пресекал все попытки поговорить. Леви боялся. Он понимал, что так было нельзя делать, так было неправильно. Он обидел её. В каждом жесте Пик, в каждом её мимолётно брошенном взгляде Леви видел злость. Она имела на это право. Он ведь сам назвал всё ошибкой. Леви боялся. Он боялся за неё. За то, что она чувствует. Он не знал, мог ли вообще совершать такие действия. Хотелось бы понять, что делать дальше. Тяжело осознать, что он неправ. Нужно было поговорить, но Аккерман боялся. Пик злилась на всё. У неё ничего не получалось, все валилось из рук. Всё из-за этого проклятого слова. Ошибка. Кто вообще придумал, что ошибки существуют? Особенно, когда они такие. С чего Леви вообще решил, что это ошибка? Почему он так подумал? Пик злилась. Она понимала, что у неё нет права осуждать его, но осуждала. Потому что ей было очень больно, словно её ударили. Ей не впервой себя так чувствовать. На войне её разрывали, мучали. Но даже это всё ощущалось не так болезненно, как это одно-единственное слово. Ошибка. Почему это заставило её чувствовать себя так ужасно и так подавленно? Несколько ночей подряд она ложилась на кровать и навзрыд рыдала в подушку, чтобы её слёзы не были услышаны. Она сама всё это себе придумала. Она помешалась. Она получила тупым ударом по голове за эту самую ошибку. Леви знал. Он причинил боль. Сильную боль. Он сам был в ярости на самого себя. Он ненавидел себя за то, что оттолкнул Пик, когда она так нуждалась в его понимании. А попросить прощения было тяжело. Тяжело и трудно. Гордость мешала. Гордость вообще всегда мешает. И когда на одном поле боя встречаются два гордых человека, это заканчивается провалом. Пик и Леви были слишком горды, чтобы поговорить. За завтраком они молчали. Вереница мыслей в голове Фингер крутилась с неимоверной скоростью, заставляя её уставиться в тарелку и не поднимать взгляда. Ей не хотелось видеть то, как Леви смотрит на неё. Злость закипала в ней, и казалось, что она сейчас взорвется. Этого не происходило, но Пик было неуютно сидеть и просто ничего не говорить. А сказать хотелось многое. Ошибка. Кто выдумал столь глупое слово, которое теперь не давало покоя обоим? Кто выдумал столь дерзкое слово, которое выжигало на их сердцах огромную рану? Кто выдумал столь неприятное слово, которое нарушило их едва образовавшуюся связь. А можно ли было вообще её разрушить? Пик разрывало от душевной боли. Хотелось заговорить и разом признаться в чувствах, но гордость не позволяла это сделать. Леви хотел извиниться. Он знал, что был неправ, но свято верил, что не сможет извиниться за свои действия. Он молчал. Его глупая гордость также поглощала его с головой. Его взгляд прожигал дыру в стене. Всё, лишь бы только не встретиться с ней глазами. Леви убеждал себя, что его решение было правильным. Он только хотел защитить девушку от себя. Он верил, что им не следовало так глупо и неосторожно влюбляться. Он знал, что он крайне тяжелый человек. Он хотел спасти Пик. Пока ещё не поздно. Но он не учёл, что этого не хотела сама Пик. Она злилась, что он даже не дал ей выбора. Назвать все ошибкой было слишком просто. Правда была в том, что она хотела нырнуть в эту бездну с головой. Так, чтобы её накрыло. Она хотела этого. Сама. Она хотела испытывать чувства к Леви Аккерману. И хотела, чтобы он тоже что-то чувствовал. Она считала, что её сильно тянет к нему. Ещё в Митре она думала о нем. Настолько сильны были её чувства от разлуки. Она думала о нём везде. На завтраках, обедах, ужинах. Ей не хватало его. В саду, когда погружалась в свои мысли. На кровати, когда лежала совершенно одна. И в чёртовом душе, где просто не могла не думать о нём. Даже там, под холодными каплями воды, она позволяла себе думать о Леви. Она знала, что это было совершенно неправильно, но все равно думала, прикасаясь к себе горячими пальцами. Всё это было неправильно. Конечно, Пик не знала, что Леви за этот месяц тоже много думал о ней. Какая ирония. — Я заварю себе кофе… — сказала она после столь долгого молчания. Ледяной взгляд поднялся на неё, смерив так, что у Пик затряслись колени. — Заваривай. Мне-то что? Снова эта маска безразличия. Они пришли к тому, с чего начинали. Проблема была лишь в том, что чувствовали они это совершенно по-другому. — Я надеялась, что ты будешь не против. — Мне все равно… — слишком грубо, Леви Аккерман. Он даже не знал, что его тон каждый раз болью отдаётся ей в сердце. Мужчина, в которого она имела неосторожность так влюбиться, причинял страдание. Действительно ли ему было всё равно или это была лишь маска, которую он снова надел, чтобы никто не увидел его боль? Как прежде. Леви Аккерман был мастером по надеванию масок. Он носил их всю жизнь. Он прожил все детство в подземном городе. Там нельзя было показывать свои чувства. Именно этому его научил Кенни. Ведь так? Он всегда должен быть начеку. Подростковый возраст прошёл также. Познакомившись с Фарланом, он знал, что даже близкому другу он не может показать всю гамму эмоций. А Изабель могла. Она притягивала к себе с первого взгляда. С ней можно было и оттянуть эту маску. С ней можно было побыть настоящим. Но все когда-то заканчивается. И жизнь Фарлана и Изабель закончилась очень быстро. Маска Леви Аккермана, холодного и отрешенного капитана, приклеилась к его лицу с такой силой, что было трудно дышать от боли. Боль от потери каждого близкого человека. И вот он здесь. С Пик ему не хотелось надевать эту маску. Хотелось отбросить её. Сжечь в этом самом камине, что они всегда разжигали по вечерам. Но почему сейчас он, собирая эту маску из пепла, надевал её, как ни в чём не бывало. Это страх? Боль? Абсурд? Что это такое? Это то, что Леви копил в себе много лет. Ему было больно. Он знал это. Каждый раз. Ему было больно. Чертовски больно. Ему было плохо. Он терял раз за разом надежду, людей, мечты. Он каждый раз обжигался, но всё равно находил в себе силы вставать и бороться. Вставать и бороться. Это был его девиз по жизни. Он должен был это делать. Не ради себя. Ради других. Но как же ему каждый раз было больно. И сейчас эта боль возвращалась. Он смотрел на Пик, словно она и была той болью, которая его ломала. — Я лучше выйду во двор. — Выходи. Это абсолютное безразличие в голосе, но безумная буря внутри Леви Аккермана. Он боялся сам себя. Он не знал, что ему думать и чего ждать. Пик вышла к беседке, вдохнув полной грудью. Больше не было этой удушающей тишины. Больше не было этого взгляда, который так ломал её. Всё-таки Леви был очень сложным человеком. Пик только поёжилась, садясь на скамейку и поджимая под себя ноги. Горячий кофе обжигал горло, но не так сильно, как недосказанные фразы. Холодный ветер подул прямо в лицо, смахивая непрошеные слёзы. Пик действительно была в шаге от того, чтобы не закричать. Ей хотелось кричать на себя, на Леви, на всё вокруг, лишь бы это нелепое слово «Ошибка» исчезло из её памяти навсегда. Пик так злилась. Она так и продолжала сидеть, пока совсем не замёрзла. Недопитый кофе уже остыл, ветер продолжал дуть со всей силы в лицо, слёзы перестали течь. Она собралась и пошла в дом. Но ей совершенно не хотелось встречаться с Леви, поэтому она сразу же зашла в свою комнату, закрывшись там. Нужно было пойти обедать, но настроения не было. Леви не маленький, он сам возьмёт всё, что ему надо. Пик подумала, что её маленькое желание было выполнено. Она поставила мужчину на ноги, как и хотела. Да, бежать марафоны он не сможет, но всё-таки хоть что-то ему удавалось. Пик тут больше ничего не держало. Она подумывала о том, чтобы уехать. Она не хотела чувствовать эту подлую боль. Ей было очень плохо. Ближе к вечеру она решила, что прекрасным решением будет убраться в кабинете Леви. Он просил у неё разобрать некоторые стопки с книгами и свитками, расставить их по полкам. Пик поняла, что это прекрасная возможность отвлечься от мыслей. Книг действительно было очень много. Леви здесь не было, и она благодарила всех богов за это, потому что встречаться с его холодным взглядом она была не намерена. В какой-то момент девушка посмотрела на нижний ящик и ей стало любопытно, что в нем скрывается. Леви не разрешал в него заглядывать, но Пик ничего не могла поделать со своим любопытством. Это ящик словно кричал: «Посмотри, что у меня внутри». Но Леви ведь запретил. Там, наверное, было что-то совсем личное. Заглядывать в его душу не особо и хотелось. Но всё же Пик было интересно, что скрывает Леви, поэтому она осторожно приоткрыла ящик. Увиденное повергло её в ступор. Эмблемы разведкорпуса. Сотня эмблем разведкорпуса. Вырезанные с форм. У Пик перехватило дыхание. В горле застрял неприятный ком. Леви хранил эмблемы своих погибших товарищей? Так вот какой на самом деле был капитан? — Что ты делаешь, Пик? — ледяной офицерский голос возник прямо перед ней. Она с ужасом закрыла ящик, решившись посмотреть ему в глаза. — Я… — Что ты делаешь? — повторил он. — Я просто хотела посмотреть, извини, пожалуйста. — Я говорил тебе не трогать этот ящик! — Не кричи на меня! — его офицерский тон сводил её с ума. Она снова почувствовала себя словно в клетке. — Ты не должна была трогать этот ящик! — Почему? Думаешь, я ничего не знаю о твоей боли? — Ты ничего не знаешь! — Неужели? — Пик изогнула бровь. Леви сейчас выглядел устрашающе, но не так, чтобы напугать её. — Это ведь ты виновата! — мужчина не сразу понял, что сказал. Он осознал, что ему не следовало это говорить. Но было поздно. — Извини? — Забудь! — А ну-ка говори! — Пик была вне себя от злости. Она плохо помнила, когда в последний раз была такая злая, но сейчас Леви просто выводил её из себя. Его нахальный офицерский тон бесил девушку. — Забудь! — Я сказала говорить! — Эти эмблемы лежат там из-за тебя! — Прости? — Пик не верила, что слышит это своими ушами. Она знала, к чему ведёт Леви. — Забудь, что я сказал! — Нет, говори сейчас же! Давай, говори все что думаешь! Из-за меня, значит? Так вот, что ты думаешь? Ты всё ещё считаешь нас врагами, Леви? Ты всё ещё считаешь… — Нет, я так не думаю! — Не оправдывайся! — Пик перешла на крик. Слёзы стали подбираться к горлу, от чего девушка начала задыхаться. — Ты именно это имел в виду! Что? Считаешь, что ты лучше меня? Да ты хоть знаешь, через что я прошла? Кого я потеряла в этой бессмысленной и жестокой войне? — Извини? — Я потеряла таких же дорогих людей! Ты знаешь, что я почувствовала, когда нашла под завалом мою прекрасную Зофию? Она была мне, как сестра! Когда я узнала о смерти Удо! Знал, что я чувствовала? Они были мне так дороги! Они были мне, как собственные дети! Это вы напали на Либерио! — Ты серьезно хочешь обсудить это? — А ты нет? Это же ты считаешь себя белым и пушистым, капитан Леви. — Да? А хочешь обсудить, кого я потерял? Ты вспомни, скольких вы погубили в Шиганшине вместе с твоими драгоценными Зиком, Райнером, Бертольдом! Что, уже забыла? — слёзы всё-таки потекли из глаз Пик. Они обжигали щеки так, что хотелось расцарапать лицо. — Ты вспомни все жертвы деревни Рагако! — Заткнись, Леви! Заткнись! — Что? Ты сама не лучше! — Заткнись! — она схватила со стола какую-то фарфоровую статуэтку и резко бросила её в стену. Она с грохотом разбилась. Воспоминания из деревни Рагако больно обожгли всё тело. К горлу подкатила непрошеная тошнота. Раньше Пик считала, что она не способна на такие вещи. Но Леви выбивал у неё почву из-под ног. Хотелось рыдать, забиться в угол, перебить всю посуду, но только бы не чувствовать эту боль и то, как её сейчас вырвет. Она посмотрела на свои руки. И, к несчастью для себя, ей показалось, что на них кровь. Кровь всех тех людей. Перед глазами встали Зофия, Удо, Бертольд, Марсель, Порко, Кольт, Зик. И на ее удивление мама. Ей было не место здесь. Эта злость в глазах Леви добивала её. Сносила без остатка. Было так больно и так плохо. Он действительно сказал ей это? Она действительно сказала ему это? Казалось, что эта буря эмоций закипает между двумя врагами так сильно, что они были готовы на месте убить друг друга. Взглядом. Испепеляющим. Болезненным. Суровым. — Пик… — он хотел взять её за руку, но она с отвращением отпрянула от него, стуча зубами от злости. Ей было так плохо, что она сорвалась с места и побежала в ванную комнату. Она чувствовала себя ужасно. Хотелось вопить. Чтобы услышали все на этом гребаном острове. — Ненавижу! Ненавижу! Ненавижу! — Пик кричала на себя в зеркало и била кулаком об раковину. Остановилась лишь тогда, когда увидела кровь. Разбив себе костяшки пальцев, она опустилась на пол, закрывая глаза от боли. Леви понимал, что впервые в жизни сорвался. Не так, как обычно. Он сорвался на девушку, в которую был влюблён. Назвал её убийцей. Да, он не сказал это вслух, но Пик всё поняла. Ему хотелось биться головой об стенку. Где же была его хваленая выдержка солдата? Он был настолько рассержен? Возмущён? Он понимал, как ей было больно. Но не хотел её беспокоить. Не сейчас. Он собирался извиниться, но до ночи Пик так и не вышла из ванной. Её слёзы были слышны в каждой комнате дома, и Леви клялся, что его сердце просто разрывалось от боли. Сейчас он хотел наплевать на принципы, выломать дверь чертовой ванной и обнять девушку, прижать её к себе, только чтобы не слышать её слёзы, которые так ломали Пик. Ближе к ночи она вышла из комнаты. На лице не было ни слезинки, но красные опухшие глаза выдавали её полностью. Она одарила Леви пронзающим взглядом и закрылась у себя в комнате. Он даже не успел ей ничего сказать. Решил, что поговорит с ней утром, когда они оба успокоятся. Он не хотел сделать ещё одну ошибку. Побоялся, что Пик станет ещё хуже. Он не хотел её сейчас тревожить, хотя жажда обнять её все же была. Это брошенные фразы. В порыве злости, ярости и боли. Они сжигали без остатка. Леви лёг спать с чувством вины. Всю ночь ему снились разные кошмары. О разных вылазках, Шиганшине, Либерио, Гуле. Все это смешалось воедино. Он просыпался и снова засыпал в бреду, охваченный самыми страшными снами о событиях прошлого. Наутро он понял, что спал дольше обычного. Он поднялся с кровати и сразу же пошёл в гостиную. Но Пик там не было. На столе лишь лежал один лист бумаги. Леви взял его в руки и холод пробежал по его телу, когда он прочитал письмо от Пик. Там было всего лишь два слова, которые очень больно ранили мужчину. «Я уехала».