Красная нить

Микаса налила себе успокаивающий чай из красивого зелёного заварника, который ей привёз Армин из дипломатического путешествия. Чай пах какими-то травами, но девушка уже и думать забыла о том, что именно это были за травы. Она собирала их под окнами какого-то полуразрушенного здания, откуда открывался потрясающий вид на Шиганшину. Травница посоветовала собирать травы для чая именно там. Возможно, дело было даже не в травах. Дело было в воспоминаниях. Руки слегка тряслись, а погода не очень-то радовала. Аккерман решила, что идти сегодня на рынок за продуктами — глупая затея. Она присела на диван и подумала, что было бы неплохо вздремнуть. Ей всю ночь снились кошмары, и она не могла спать, просыпаясь каждый раз, буквально вскакивая с кровати. Это бесило. Это мучало. Это пытало Микасу, но она ничего не могла с этим сделать. В основном снился Эрен. Конечно, главным героем её кошмаров был он. Каждый чёртов раз ей снился он. И дерево. То самое дерево. Она постоянно ходила к нему с утра, просыпаясь с головной болью, но легче не становилось. А ещё она отталкивала Жана. Отталкивала от себя, как только могла, хотя знала, что это неправильно. Она отталкивала его. Отталкивала тех, кто был близок к нему. Она уже и не помнила, когда в последний раз нормально разговаривала с ним. Даже на свадьбе Армина и Энни она его игнорировала. Сначала ей нравился тот факт, что все развивалось быстро, но также быстро все это ее и оттолкнуло. Микаса не знала, как поступить. Когда раздался стук в дверь, девушка чуть ли не разлила чай, но вовремя собралась с мыслями и, поставив чашку на тумбу, направилась к двери. Открыв ее, она пришла в легкое недоумение. — Пик? У Фингер были красные глаза, сумка и совершенно потерянное выражение лица. Это не та девушка, что была совсем недавно на свадьбе Армина и Энни. Казалось, что она сейчас упадёт, расплачется, впадёт в истерику. Всё, что угодно, и это пугало Микасу. Но Пик лишь взглянула на неё своими грустными глазами и спросила: — Могу ли я немного пожить у тебя? Аккерман глубоко вздохнула. В этот момент как раз лил сильный дождь, первый с наступления весны, а у Пик не было даже с собой зонтика. Она вся насквозь промокла, но казалось, её это не тревожило. Мучало что-то изнутри. — Пик… — Прости, я не хотела тебя пугать. Ты говорила, что я могу приехать к тебе, но я не знаю, насколько это было правильным. — Проходи скорее в дом. Ты же заболеешь! — Микасе пришлось схватить Пик и затащить силой, потому что Фингер была похожа на живого мертвеца. — По правде говоря, я не думала, что ты так скоро откликнешься на мое предложение. — Я помешала? — Ну что ты, конечно нет! — Микаса взяла себя в руки. — Переодевайся и пойдём пить чай. Кажется, тебе это нужно… Но Пик не торопилась спускаться. Микаса даже не слышала, как ее подруга переодевалась в своей комнате. Ничего. Оглушающая тишина. Аккерман ждала десять минут, пятнадцать, двадцать, но через полчаса всё же поднялась в гостевую комнату к Пик и постучала три раза. Никто не откликнулся. Микасе стало не по себе, и, открыв дверь, не дожидаясь ответа, она лишь увидела, как Фингер сидела на краю кровати. Она не поднимала голову, лишь моргнула один раз, словно понимала, что Аккерман зашла в комнату не просто так. — Пик… Я знаю, что это не мое дело и ты можешь не говорить мне, но я волнуюсь… — Все нормально. Микаса не знала, стоило ли ей вообще давить на Пик. У Фингер был абсолютно пустой взгляд, который не отражал ничего. Случилось что-то, чего она даже не могла представить. — Я надеюсь, что ничего не случилось… С твоим отцом ведь всё хорошо? — Оу… Микаса, все хорошо, правда. Аккерман не стала больше давить на Фингер. Это было совершенно бессмысленно, потому что знала, что Фингер, привыкшая держать все в себе, ничего ей не скажет. Сложно было понять, что у Пик на уме. Их жизнь убила в них самое дорогое, что было. Доверие. Не к людям. К себе. К возможности говорить. Говорить себе. А если нельзя сказать себе, другим ты тоже не скажешь. На протяжении нескольких недель, которые пролетали очень быстро, Пик и Микаса почти не разговаривали, они завтракали, Пик уходила в свою комнату до самого вечера, и Аккерман понятия не имела, что так изменило Фингер. В голову приходили самые нелепые мысли, которые в конце концов Микаса старалась отогнать от себя. Сейчас она четко поняла для себя. Пик приехала именно к ней, потому что Микаса практически ничего не знала о том, как жила Пик всё это время, и что происходило в её жизни. Возможно, кто-то мог бы пролить на это свет, но Микаса так отвыкла от душевных разговоров, что пропустила все новости, которые произошли за эти полгода. *** Когда погода на Парадизе пришла в норму, Пик наконец-то вышла из дома Микасы, чтобы прогуляться. Отстроить заново Шиганшину было тяжелым делом, но над ней постарались на славу. Работа была выполнена колоссальная, отчего Пик хотелось только заплакать. Она никогда не гуляла по послевоенной Шиганшине, и была в ней только много лет назад, когда ещё сама была титаном. Пик иногда задумывалась о том, что в Леви все ещё могла остаться обида за все, что она сделала, а в особенности за Шиганшину. Фингер думала о том, как сильно изменил Леви этот эпизод жизни. Да, Аккерман терял множество товарищей, но именно здесь он в тот самый день оставил частичку себя. Возможно, он никогда её не простит. Быть любовницей, которую можно скрыть? Такое она могла себе представить, но быть с ним на глазах у других… Это был совсем другой разговор, который Леви предпочёл пресечь на корню. Пик было слишком тяжело об этом думать, поэтому дойдя до ворот Шиганшины, она повернула назад, чтобы вернуться в дом к Микасе. Хотелось снова закрыться от мира и принять один-единственный факт: здесь её больше ничего не держит. Фингер нашла Аккерман на уличной скамейке рядом с домом. Микаса после ухода Пик задумалась. Думала она много и, в основном, не о самых приятных вещах. Одна мысль была хуже другой, что не могло не раздражать. Микаса совершенно точно знала, что давить на Пик было бы абсолютно не правильно, но при этом она хотела задать главный вопрос. «А что, если настроение Пик связано с Жаном?» Микаса понимала, что это было откровенной глупостью. Пик и Жан расстались очень давно. Вряд ли бы Пик вообще сюда приехала, если бы её состояние было связано с Кирштейном? Если она приехала, чтобы набраться смелости и поговорить о Жане? Микаса всеми силами пыталась избавиться от этих мыслей, но когда Пик вернулась домой и сразу же зашла в ванную, Микаса последовала за ней. Наверное, этого не стоило делать, ведь Аккерман снова застала Фингер в слезах, но Пик даже не поднимала голову. Просто стояла над раковиной, а слёзы её катились и катились, словно ничего вокруг неё не существовало. Её руки дрожали, ноги подкосились настолько, что она была готова рухнуть на пол. Вот только… Пик была слишком сильна. Она взяла себя в руки, чтобы поднять голову и посмотреть на Микасу. Аккерман застыла в проходе, словно увидела призрака. Она наконец-то заметила, что Пик сжимала кулак не просто так. Микаса наконец-то увидела, что держала в руках Пик. — Фингер, что ты делаешь? — строгий голос отвлёк её от своих мыслей. Она обернулась и увидела Леви, который незаметно оказался в зале. Он умел так бесшумно оказываться рядом, что Пик невольно задумывалась о том, что капитан мог бы быть превосходным ниндзя. Эти наемники из Хидзуру. Ему не мешала даже инвалидная коляска. — Ты напугал меня! — Зачем ты это трогаешь? — Ты о чем? — Пик как раз протирала пыль в серванте, когда обнаружила, что держит в руке маленькую тряпичную куклу. Она настолько задумалась, что даже не успела её рассмотреть. — Положи на место! — Но я только хотела… — Никогда не трогай верхнюю полку! — Но там много пыли! — Пик была возмущена наглостью Леви. Она помогала ему чем могла, но ему вечно что-то не нравилось. Она уже сомневалась, что однажды сможет найти с ним общий язык. Ей казалось, что она поторопилась с решением помогать ему. Кукла, которую держала в руке Фингер была потрепанная. Сбоку даже виднелся распоротый шов. Но, развернув её, Пик увидела на платьице куколки маленькую надпись: «Кушель». — Кушель, а кто это? — увидев злой взгляд Леви, Пик захотелось отрезать свой язык за крайнее любопытство. Она заметила, как напряглись все мускулы Леви, и казалось, что он сейчас встанет с коляски и убьёт Фингер на месте. — Не твоё дело. Положи и больше не трогай. И Пик была бы рада спросить у Леви ещё раз, но выводить из себя бывшего капитана разведкорпуса было опасно для жизни. Она вернула куклу туда, где она лежала до этого, чтобы на некоторое время забыть о ней. Но любопытство все же никуда не уходило. Кто же такая эта Кушель? И в один прекрасный день Пик показалось, что она нашла чудесный момент, чтобы узнать об этом. Сидя за завтраком, она наконец-то поднялась с места, чтобы достать из серванта куклу. — Что ты делаешь, Пик? — Прости, Леви, но мне так не давала покоя мысль об этом. — Фингер достала потрепанную куклу и показала её Аккерману. — Кто такая Кушель? Только бы слепой не заметил, как потускнел взгляд Леви. Но он не был злой, как тогда. Только грусть читалась в нем, словно на него нахлынули тяжелые воспоминания. Так оно и было. — Моя мама. Мама. Какое громкое слово из уст бывшего капитана. Громкое слово, прозвучавшее шёпотом, что пробрал Пик до глубины души. — Леви, прости, я… — слишком любопытная. Слишком слабая, когда дело касается вещи, которая интересует. Когда дело касается Леви. Пик мысленно себя наругала. — Ничего страшного. Тебе нравится эта кукла? Она принадлежала маме. Она сделала её своими руками ещё лет в тринадцать. Мама отдала мне куклу перед своей смертью. Леви говорил это с надломом. У Пик застучало сердце. Она так боялась расстроить Леви, но сделала это. Знала ведь, что Аккерману тяжело вспоминать о прошлом. Но всё равно сделала это. — Прости, я не хотела, я уберу её. — Возьми её. — Что? — Забери её, если она тебе нравится. Мама говорила, что она приносит удачу. Мне удача больше не нужна, но тебе она может пригодиться. — Я не могу забрать столь важную для тебя вещь. — Можешь. Потому что я настаиваю. Из рук Пик на пол упала маленькая тряпичная кукла. Микаса клялась, что точно уже её видела, но не могла понять, где именно. Фингер с ужасом подняла куклу и прижала к себе. Задыхаясь от собственных слёз, она вышла из ванной, снова оставив Микасу в одиночестве. Так дальше продолжаться не могло. Аккерман влетела в комнату Пик, но заметила только, как та собирает свою сумку. — Что ты делаешь, Пик? — Микаса была в недоумении. — Я уезжаю. В Марли. К отцу. — Что? Так всё-таки с твоим отцом что-то случилось? — Нет, Микаса, с ним всё хорошо. Я уезжаю домой. — домой? А была ли теперь Марли её домом? — Нет, ты никуда не поедешь. Давай поговорим. Я не могу отпустить тебя в таком состоянии. — Не пытайся меня остановить, я всё решила. — Фингер была слишком решительна, и это пугало Микасу. Что могло произойти с Пик? — Да что можно решить в таком состоянии, ну? Ты вся дрожишь. Позволь мне помочь. — Мне нужно уехать, Микаса. — Да почему? Почему, Пик? Пик больше не могла молчать. Ей не с кем было поделиться, но так хотелось, потому что ситуация с Леви рвала ей душу. Она снова заплакала. Одна слеза катилась за другой, пока Микаса не подошла ближе и не обняла её. — Я не могу здесь остаться, не могу. — Расскажи мне. Это было тяжело. Тяжелее, чем что-то ещё. Как учили в Марли: открыть свою душу и сердце, значит, открыть о себе всё. Нельзя молчать. Нельзя говорить. Нельзя думать. — Я слишком сильно люблю его, чтобы остаться здесь. Сердце Микасы пропустило удар. Затем ещё и ещё. Пока она не наткнулась на куклу на кровати Пик. Аккерман наконец-то вспомнила, где её видела. Удивительно, что она вспомнила, но сложить два удивительно простых слагаемых было легко. — Леви… Пик рассказала ей всё. Практически всё. Микаса слушала внимательно, наверное, лучшей слушательницы, чем она не было вовсе. Аккерман не перебивала, только переодически погружалась в свои мысли, обдумывая сказанное Пик. Микасе всегда казалось, что нет ничего проще любви. Так она думала лет в пять, когда родители читали ей глупые сказки о любви. Так ей казалось лет в пятнадцать, когда она наблюдала за парочками в кадетском корпусе и считала, что это всё обыденность. Но сейчас Аккерман знала. Нет ничего сложнее этого тяжелого и в то же время сладкого чувства. — Надеюсь, ты теперь понимаешь, почему я хочу уехать… Микаса не знала, как ответить. Она не была советчицей в таких делах. Возможно, Хитч, да. Хитч бы посоветовала сотню разных вариантов. Но вот Аккерман сама страдала от того, что не могла определиться. Что она может дать? Что может посоветовать? Вообще для Микасы рассказ Пик не стал чем-то новым. Аккерман словно предчувствовала подобный исход. Может быть… Может быть потому что в в их жизни не хватало подобных моментов. Жизнь ведь не сказка. Не любовный роман. Жизнь — это тяжелая череда событий, особенно в их мире. — Тебе нельзя уезжать, Пик. Только не так. Ты не можешь сбежать. Поговори с ним, Пик. Поговори с капитаном. — Я не могу. Он ясно дал понять… — Пик… Ты его любишь, и до сих пор не поняла, какой он? Он может быть суровым, тяжелым грубияном, но он… Он сломлен, Пик. Сломлен, как и все мы. Он ненавидит себя. Он боится, что с ним ты будешь несчастна. Неужели ты этого не понимаешь? — Нет… нет… Это не так! В глубине души Пик понимала, о чем говорит Микаса. Даже осознавала, что Микаса права. Но признавать это Пик не хотела. Почему? Ответ был весьма прост. Она очень хорошо понимала Леви. Она была такой же. — Вернись к нему. Вам нужно поговорить, Пик… — Он не любит меня. — ложь. Пик знала, что это не так. Она пыталась уверовать в слова Леви, но, вспоминая каждое его прикосновение, каждый его поцелуй и каждое его ласковое слово, сердце Пик рвалось из груди. Разве можно так противоречить всему? — Знаешь, наверное, ты думаешь, что хорошо его знаешь, но… Я знаю его лучше. В конце концов никто никогда не раздражал меня больше него. Пик фыркнула. Она знала, что взаимоотношения Микасы и Леви нельзя было назвать дружескими. Но Аккерман была права. Она знала его слишком долго. — Микаса… — Давай сделаем так. Сегодня ночью ты хорошенько отдохнёшь и выспишься, завтра утром мы с тобой придумаем, как выстроить ваш разговор, а послезавтра ты вернёшься в Трост. Вам нужно поговорить, Пик. Микасе не пришлось уговаривать Фингер. Та сдалась сразу же. Аккерман чувствовала себя победительницей. Отчасти потому что все ещё чувствовала себя разрушительницей отношений Жана и Пик, поэтому узнав всю правду, Микаса могла выдохнуть и помочь Пик. Так она и думала, пока не наступило утро. Утром всё ощущалось по-другому. На столе была только одна несчастная записка. «Спасибо за все, Микаса. Но я слишком слаба. Могу я попросить тебя только об одной услуге? Не рассказывай никому, что я жила у тебя».