Близился октябрь. Его холодные, пропахшие сыростью и шелестом пожухлой листвы объятия затянули в кольцо и без того задыхавшуюся деревню у предгорья Карпат. Та замирала, в немом ожидании морозов и коротких световых дней, всё чаще запирая оконные ставни не только ночью, но и средь бела дня, пряча скудное убранство покосившихся хибар за деревянной завесой. Чужак бы решил, что местный деревенский люд совсем одичал, однако ему неведомо, что с наступлением осени, в деревне теней началась пора кровавой жатвы. Ликанам, как и любым хищникам, приходится выживать в суровых условиях, и владыки, проявляя к мерзким существам снисхождение, стали чаще спускать их с цепи.
Саманта использовала это себе во благо. Поселившись у Луизы, ей стало труднее заниматься сбором трав, ведь островок ее лесного царства остался далеко позади. Она не могла вернуться туда, зная, что может встретить её… Порой, сидя в старом, пропахшем пылью кресле, у камина, из которого доносился треск кучерявых ветвей, она краем глаза замечала у раскрытого окна темный силуэт и слышала плач. Убеждая себя, что это лишь видение, галлюцинация, она откидывала голову назад и заваривала очередную чашку ромашкового чая. Луиза удивлялась тому, с каким рвением Саманта стала навещать местных жителей, но не задавала вопросов, уповая на чистоту ее души и благие намерения, однако, на деле всё было куда более прозаичнее. Недостаток трав и настоек создавал весомую брешь в ее кошельке, а значит нужно было искать другой способ заработать, чтобы вернуть долг лорду Гейзенбергу и позаботиться о себе. Завтра она пойдёт к Роксане и поможет ее малышу родиться на свет, содрав с ее мужа приличную сумму. Она бы предпочла не видеть в этой мерзкой деревне ни одного ребёнка, про себя проклиная невежество деревенщин по отношению к резинкам и таблеткам.
«Как это возможно — привести в этот мир чистую душу, зная, что жуткая смерть каждую минуту маячит на твоём покосившемся пороге?».
Ранним утром ее разбудил громкий стук по металлическому забору. Она нехотя встала с кровати и побрела на улицу, перед этим укутавшись в шерстяной плед на голое тело. Как только Сэм вышла за порог, по ее ногам побежали мурашки, пробуждающиеся от потока ледяного ветра. Под забором она увидела пару прохудившихся зелёных сапог, нервно топтавшихся на месте. Отворив калитку, она окатила холодным взглядом мужа Роксаны. Рассеянный, всё в той же тельняшке, с пористой кожей и растрёпанными поседевшими волосами, он тяжело сглотнул, встретившись с ней взглядами.
— Госпожа, началось…
Пока они петляли по серым, выложенным раскрошенными плитами тропам, муж Роксаны то и дело взывал к Матери Миранде, моля её о благодати и скором рождении ребенка. На третий раз Саманта не выдержала и резким разворотом очутилась перед его лицом. От неожиданности он ахнул и замолк.
— Скажи мне, почему ты молишься ей, если ребенка из твоей жены буду вытаскивать я? — в её глазах не было злобы, лишь неприкрытое любопытство.
— Так это я… Чтобы она вас направила, госпожа. Чтобы рука не дрогнула в самый неподходящий момент.
— Надо было молиться о том, чтобы у тебя член не дрогнул в самый неподходящий момент, pendejo. Самое плохое, что могло случиться — уже случилось. Поздно молиться богам, — она окинула растерявшегося мужчину насмешливым взглядом и сделала знак следовать дальше.
Стоя на пороге покосившегося дома, она пропустила внутрь мужа роженицы, а сама осталась снаружи. Ей непременно нужно было заполнить легкие чистым прохладным воздухом, сыростью. На этой неделе смрад разлагающейся плоти заметно уменьшился — ликаны, наконец, доели остатки бедняг, не успевших укрыться в своих домах в прошлую паству. Вдох.
«Луиза примет роды, а я сделаю так, чтобы будущая мать не скончалась от боли. Мы вместе сделаем это. Но если ребенок родится мертвым или умрет в процессе, я не буду жалеть. Грешно рожать детей в этом месте. Идиоты. Они заведомо поставили крест на маленькой жизни».
Выдох. Из размышлений её вырвал звук шагов, доносящихся из-за спины. Она встала вполоборота и вгляделась в очертания, вырисовывающиеся из пелены тумана. Это был он. Между пальцами его правой руки дымился оранжевый огонек сигары, а в черных окулярах очков она видела своё отражение. Саманта была одета в черный обтягивающий комбинезон из бархата и длинное, накинутое на плечи пальто. Её кожаные сапоги, доходящие до колен, были туго зашнурованы шелковыми лентами. Она стянула волосы в тугой хвост, пляшущий за её спиной в потоке ледяного ветра. Её пальцы обхватили сумку, напичканную остатками сухих трав и цветков.
— Лорд Гейзенберг, — она склонила голову в знак почтения.
Почему-то ей было тяжело отвести от него взгляд. Сегодня он выглядел иначе — под кожаной темно-серой шляпой небрежно развивались каштановые с проседью волосы, щекоча его открытую загорелую шею. Сегодня он был одет в плащ, который она на нем никогда не видела, он был чистый, будто выглаженный. Так странно. Она бы никогда не подумала, что такой, как он, будет так заботиться о своем внешнем виде. Или у него есть женщина, примерная домохозяйка, штопающая ему носки, ублажающая после работы и…
Он не издал ни звука, продолжая приближаться к ней, на ходу раскуривая толстую сигару.
Когда между ними оставалось два шага, он остановился и отшвырнул бычок в сторону сухой листвы. Тот угрожающе зашипел и начал тлеть.
— С ума сошел, хочешь спалить тут всё к чертям?! — она мигом оказалась у бычка и затушила его мыском. Когда она обернулась, Гейзенберг стоял всё на том же месте, не спуская с нее глаз. Его руки, облаченные в черную кожу, были спрятаны в карманы брюк.
— Тёрнер, я дал тебе ровно месяц. Где деньги?
Сэм тут же вспомнила старые фильмы про криминальных авторитетов, которые смотрела вместе с отцом, пока мама была в очередной командировке. Они разговаривали также — с безразличным лицом и угрозой, льющейся сквозь мирные слова. Она знала, что просрочила плату, но иначе не могла. Не все местные так просто соглашались впустить её в свой дом, не все были готовы к тому, чтобы к ним прикасалась ведьма, но убеждения Луизы возымели свой эффект. Они начали открывать двери перед женщиной в черном, хоть и оставались с ней такими же холодными и настороженными. В благодарность за это, Сэм отдавала Луизе половину своего дохода и не терпела отказов. Деньги оставались только на еду и редкие травы, которые она закупала у Герцога. Но сегодняшний визит был для нее необычайно важен. Выручка с этих родов позволила бы закрыть плату перед лордом и наконец почувствовать себя свободнее.
— Придется дождаться, пока не родится ребенок. Обещаю, плата будет у тебя к вечеру.
Он хмыкнул.
— Неужели заделалась в повитухи?
— Хочешь жить — умей вертеться, — она развела руками. — Впрочем, мне пора…
— Тёрнер, — он подошел к ней непозволительно близко, ухватив за тонкое запястье, когда она двинулась прочь. — Ты же понимаешь, что этому ребенку не стоит рождаться на свет?
За дверью покосившейся хибары донёсся отчаянный женский вскрик.
Сэм посмотрела на свою руку, которую лорд до сих пор не отпускал, а затем подняла на него глаза. Они снова сошлись в одной точке, поняли друг друга. Она вдруг осознала, что испытала к нему толику уважения за эти, казалось бы, жесткие слова. Вдруг он спустился вниз по запястью к ладони и вложил в неё что-то маленькое и холодное. Это была крохотная склянка с зеленоватой перламутровой жидкостью.
— Если сделаешь это, плату оставь себе. Надеюсь, тебе хватит мозгов принять правильное решение.
И снова в ушах встал крик, непрекращающийся и она вышла из оцепенения. Зажав склянку в ладони, она отвернулась от Гейзенберга и помчалась внутрь.
Дом Роксаны был беден как снаружи, так и изнутри, но чего бы не касался взгляд Сэм, оно было убрано, выглажено, и сразу становилось понятно, что здесь приложена хозяйственная женская рука. Весь дом делился на две комнаты — зал и кухня. Прямо в центре зала, на крепком обеденном столе, застеленной ворохом старых простыней, лежала Роксана. Как только за Сэм захлопнулась дверь, она обратила своё измученное, посеревшее лицо на вошедшую женщину. В её глазах не было привычного презрения, лишь усталость и страх, который та пыталась запрятать как можно глубже. Она тяжело дышала и впивалась пальцами в края стола по бокам. Вены на её шее вздулись, а ноздри раздувались как у быка на корриде. У ее широко раздвинутых ног стояла Луиза и судорожно протирала тряпкой, смоченной в спирте, ножницы и маленький ножик, походивший на скальпель.
Сэм скинула с себя пальто и мигом оказалась рядом со стонущей роженицей. Она схватилась за миску, наполненную водой, и смочила в ней свой платок. Когда тяжелая холодная ткань коснулась лба роженицы, та ахнула и неожиданно схватила Сэм за запястье. Хватка была такой силы, что Саманта шикнула от сковывающей боли, но сжав зубы, медленно разжала дрожащие пальцы Роксаны, аккуратно уложив её ладонь на круглый живот.
— Дыши, Роксана. Я сделаю всё, чтобы тебе было как можно легче.
— Уж надеюсь… — она выдохнула.
— Эй, муженек, она принимала льняное масло, как я говорила? Ты следил за этим?
До того бледный муж Роксаны стал ещё бледнее, и туго сглотнул.
— Манжетка? Листья малины? Хоть что-нибудь?! — на каждом слове взгляд Саманты становился всё более тяжелым и угрожал придавить к полу недальновидного отца.
В следующую секунду на её плечо мягко легла чья-то ладонь.
— Саманта, дорогая, он сейчас упадет в обморок от твоих нападок. Оставь его. — Луиза увела Сэм на кухню и тихо прошептала, — У неё учащаются схватки, но она никак не может расслабиться. Изнутри всё слишком туго, ребенок не пройдет.
— Не переживай, я знаю, что делать. Но они… просто невыносимы! Как можно помочь человеку, который ничего не делает?! Al infierno con todos ellos, — она закатила глаза, чмокнула Луизу в щеку и начала расставлять ступу с блюдцами на заляпанную кухонную тумбу. — Иди к ним, я сейчас присоединюсь.
Луиза похлопала Сэм по спине и скрылась в зале. Роксана стала стонать всё чаще, иногда разражаясь криками и молитвами. Её муж держал своими потными ладонями её маленькую ручку и шептал одними губами имя Миранды. Чтобы не слушать эти глупые речи, Тернер начала напевать себе под нос знакомый испанский мотив. Растирая в пальцах тонкие сухие листья малины и манжетки, она подносила остатки их пыли к носу и с наслаждением вдыхала. Сладкий медовый аромат пробирался глубоко в ноздри, окутывая сознание. Лес и травничество — её доза кайфа, возможность погрузиться с головой в свои мысли и чувства, позабыв о том, где она находится. Она встряхнула ладони над ступой и забросила в нее остатки душистых сухоцветов. Песто в её руках с силой вдавливало их в керамическое дно, пока в конце концов, сумка не опустела. Она залила смесь прохладной водой из глиняного графина с треснувшим горлышком и дала ему настояться. Запрокинув голову назад, Сэм сделала три глубоких вдоха и скользнула рукой к декольте, в котором спрятала сувенир от лорда. Она покрутила его перед глазами и вынула пробковую крышку. Как только запах долетел до ее носа, она узнала его. Борец.
«Он дал мне яд!» — её глаза забегали по крохотной кухне, намереваясь ухватиться хоть за что-то, чтобы затормозить волну негодования.
Она втиснула пробку в узкое горлышко и закинула склянку в сумку. Неужели он думает, что она убьёт ребенка? Да даже если бы могла, не сделала этого! Этот яд убьет дитя и его мать, а заодно и её репутацию. Ведь для нее так велик соблазн оказаться поднятой на виллы … Ну уж нет, она выплеснет это ему в лицо при первой же возможности, и тогда посмотрит на его самодовольную рожу. Сердце клокотало внутри как бешеное, она ощущала это вместе с жаром, окутывающим голову, и чтобы хоть немного снять напряжение, прильнула губами к краю чаши, наполненной терпким отваром. Глоток. Второй. И раздражение отступает. На смену ему приходит удовлетворение собственной работой. Отвар получился превосходным, Роксана должна выпить его дна и тогда всё будет хорошо. Иначе быть не может. С этими мыслями она обхватила чашу и уверенно прошла в зал.
Все, кроме Роксаны, зажмурившейся от боли, взглянули на вошедшую женщину. Луиза с лаской, а муж рожавшей — с нетерпением. Он подлетел к ней словно коршун и уже было пытался вырвать из тонких пальцев керамическую чашу, исходящую паром, но взвизгнул как свинья, когда Сэм ударила его по рукам.
— Еще раз ты выкинешь что-то подобное и тебе придется сильно об этом пожалеть, — ее уничтожающий взгляд был направлен прямо в раскосые голубые глаза мужчины, которые чуть подрагивали от бушующих нервов.
Он выставил вперед руки в знак примирения и уступил ей дорогу. Подойдя к столу, Саманта нежно приподняла подбородок Роксаны, и та приоткрыла рот.
— Если хочешь стать матерью, опустоши чашу до последней капли.
Роженица на миг скривила лицо в недоверчивом выражении, но вдруг вскрикнула, выгнув шею и обнажив в оскале желтоватые зубы. Сэм и представить не могла, насколько той было больно. Она не прекращала стонать ни на секунду, а под ее каменными пальцами столешница грозилась превратиться в щепки. Медлить больше нельзя. Сэм силой раскрыла пересохший рот Роксаны и влила в него отвар. Та брыкалась и уворачивалась так, что заляпала янтарной жидкостью свое серое свободное платье. По её дрожащему подбородку стекали горькие капли, но всё же часть лекарства достигла своей цели, и Сэм довольно кивнула, мягко убрав темные пряди волос с липкого лба женщины.
— А теперь молись кому хочешь, папаша, — она услышала, как тот топчется на месте за ее спиной.
Роксана проводила её взглядом и умоляюще протянула слабую ладонь в сторону мужа, подзывая его ближе.
***
За окном начинался вечер, который с каждой минутой занимал собой все закоулки и дворы деревни, погружая их в непроглядную темень. Она стояла у широко расставленных ног Роксаны, и по команде подавала Луизе то самодельные скальпель, то ножницы из их скудного хирургического набора. Как оказалось, Луиза когда-то была военной медсестрой и ей не раз доводилось принимать роды у жен офицеров и девушек, успевших по уши влюбиться в обладателей пятнистой формы и скорого билета на тот свет. Не все попытки были удачными, но сегодня пожилая дама в белом переднике ловко орудовала инструментами и давала краткие ободряющие наставления, ни на миг не отвлекаясь о процесса. Сэм завороженно следила за ней, не забывая читать про себя отче наш.
Отвар начал действовать и уже через полчаса после потуг показалась головка.
«Padre nuestro que estás en los cielos».
Ей было плевать на ребенка. Ведь он не её. Ведь так глупо залететь здесь, смертельно глупо. Они ненавистны ей за своё скудоумие и эгоизм. В пальцах заплясали миллионы острых игл, а к щекам вновь прилил жар, заполняющий голову. Вдох…
«Santificado sea tu Nombre».
Она принимает в руки влажный, весь в околоплодных водах и моче скальпель. Принимает с отвращением, чуть-ли не отбрасывая тот на пол. Она бы с удовольствием швырнула его в голову мужа Роксаны, который стоял над ней и стонал хуже девки, но она сделает еще один вдох.
«Venga a nosotros tu reino».
Женщина тужится еще сильнее, и головка выходит полностью. Луиза протягивает руки и мягко обхватывает младенца под шейку и за подбородок, скользя ладонями глубже.
И почему она злится на них? Ей нет дела до этих деревенщин, до детей, ни до кого кроме себя. Важно лишь выживание, деньги и собственная безопасность. Не они.
«Hágase tu voluntad así como es en el cielo, en la tierra».
Пахнуло сладковато-железным запахом, и она ахнула. Младенец вышел полностью, весь в слизи, сморщенный и красный. Он широко открыл свой маленький рот, зажмурил мясистые веки, его узкая грудная клетка резко поднялась. Секунда, и вздох облегчения, который издала Роксана, сменился чистым громким плачем, заполнившим дом.
«El pan nuestro sustancial de cada día dánosle hoy».
Сэм схватила желтое вафельное полотенце и растянула его в своих руках. Луиза, с блестящими от слез глазами, аккуратно положила в него младенца, нежно обтерла, но вместо того, чтобы завернуть и забрать, она укладывала его в руки Саманты.
— Нет, нет, нет. С ума сошла?!
— Саманта, спокойно, спокойно… — Луиза говорила тихо, ласково поглаживая предплечье Сэм. — Мне нужно, чтобы ты держала его так. Да, умница. Я обрежу пуповину, держи крепче. Да ты просто резвый ягненок, даа… — она улыбнулась, оглядывая кряхтящего малыша.
«Perdónanos nuestras deudas, así como nosotros perdonamos a nuestros deudores».
Саманта, дыши, дыши. Он такой маленький и вертлявый, такой хрупкий и теплый, и пахнет чистотой… Вдруг засосало под ложечкой, и неожиданно для неё самой это дитя из проклятия превратилось в святой дар. Он размахивал ручками, так и угрожая заехать маленьким кулачком ей в щеку. Это было настолько невероятно, что она позволила себе улыбнуться и взглянула на Луизу, которая сматывала в простыни отрезанную пуповину. Та, почувствовав на себе взгляд, подняла уставшие глаза и улыбнулась в ответ.
«No nos dejes caer en la tentación, mas líbranos del maligno».
— Госпожа… — в унисон позвали новоиспеченные родители.
Она мягко переложила ребенка на правую руку. Она позволила себе укутать его, и смотрела так долго, непозволительно долго для ведьмы, а затем, опомнившись, медленно подошла к родителям и протянула копошащийся и хнычущий сверток в их руки.
«Pues tuyo es El Reino, El Poder Y la Gloria,
Ahora y siempre y por los siglos de los siglos».
Сегодня её швыряло из холода в тепло, беспощадно. Границы, выстраиваемые давным-давно, пошатнулись. Она не терпела дурного отношения к детям, не могла смириться с тем, что они позволяют себе такое богатство не в силах его уберечь, но в то же время она ощутила укол зависти. Им есть за что сражаться. А ей?
Она оглянулась и увидела на шершавом сером комоде наполненный доверху кошель.
«За свободу. Amén»
***
Тёрнер решила покончить с этим как можно скорее. Не сказав никому ни слова, она вылетела из дома Роксаны с толстым кошелем за пазухой и зашагала по направлению к фабрике. Неприкосновенность, дарованная Гейзенбергом на время возвращения долга, придавала уверенности, и она без остановки следовала к узкой пещере-проводнику на его территорию. Та встретила её сыростью и угрожающим шорохом камней, скатывающихся с наклонных стен. Из трещин в стенах то и дело доносилось утробное рычание ликанов. Гравий под ногами стирался и шумел, а черная кожа сапог покрылась серой пылью. Наконец, впереди замаячил свет, настолько яркий, что ей пришлось зажмуриться, чтобы не сжечь роговицу. Перед ней, как на ладони, раскинулся другой кусок деревни — его фабрика стояла столпом во всем этом мрачном краю. Она была живой, выбрасывала через закоптившиеся высокие трубы черный дым и клокотала. Чем ближе она Сэм подходила к фабрике, тем отчетливее различала под собой вибрацию.
«Что здесь происходит?»
Пройдя по мосту, она уперлась в высокие ворота и взглянула наверх. Там, у самой вышки висела камера с красной мигающей точкой. Он наблюдает.
Саманта подняла кошель и потрясла им перед самой камерой, но и это не сработало.
— Эй, я не собираюсь стоять тут до второго пришествия! Выйди и забери своё, лорд Гейзенберг, — она выкрикнула и пар, исходящий из её рта, стремительно растворился в воздухе. Она до сих пор не могла привыкнуть к холоду. Её не согревал ни утепленный комбинезон, ни шерстяное пальто — ничего, а потому сжав зубы, она куталась в пальто всё сильнее. Прислонившись спиной к забору с колючей проволокой, она пошарила в карманах и вытащила пачку сигарет.
— Mierda, где зажигалка?!
Щелчок и легкий запах бензина. Она резко обернулась.
— И всё же ты не такая сука, — он подкинул ей зажигалку, и та поймала её свободной рукой.
— Кто ты такой, чтобы осуждать меня? — она начинала закипать, и дрожь, расходящаяся по телу, была причиной не холода, а подкатывающей ярости. — Ты, мерзкий мужлан, решил, что я убью младенца?! О, Dios, por favor, неужели для тебя это нормально, Гейзенберг?! Ты бы правда пошел на такое?! Хотя… — она глубже вдохнула, — Вы все здесь конченные — начиная с деревенщин и заканчивая лордами. Все! — она резко вытащила склянку с ядом и с размаху швырнула её в Гейзенберга. Та со свистом пронеслась в воздухе и упала в ноги лорда, разбившись на множество осколков. — Подавись этой дрянью! И кто только дал тебе этот яд? Я ведь уверена, что ты не в состоянии отличить розу от ромашки.
Мужчина стоял неподвижно, смотря себе под ноги на растекающийся по сухой земле зеленый перламутр. Он дышал тяжело и в какой-то момент его перчатки, сжимаемые в кулаки, скрипнули. За забором фабрики началось гудение и разбросанные куски арматуры начали медленно подниматься в воздух. Сэм оглянулась и застыла на месте, пораженная этим зрелищем. Она вспомнила мгновения в подвале, когда он, не прикасаясь к двери и пальцем, разворотил в ней замок, и ей стало не по себе. Он опасен, безумно опасен. С этой мыслью она повернулась к нему и увидела, что он уверенным шагом идет в её сторону.
— Я — Карл, мать твою, Гейзенберг! — его грозный голос хорошо различался сквозь весь шум металлолома. — А ты, тупая деревенская травница, знай своё место! Будь благодарна, что я не влил это тебе в глотку, пока ты была в отключке в подвале у кукольницы. Может, мне стоило оставить тебя там, чтобы последние остатки твоих нейронов разъела пыльца? О, даа, тебе бы не было цены, будь ты одной из безвольных кукол в её коллекции. Ни за что не поверю, что двадцать ебаных лет вы жили только на выручку с отваров и вонючих мазей. Скажи-ка мне, детка, — он подошел совсем близко, и Сэм окатило волной беспомощной злости, — сколько берешь за ночь?
Звон пощечины заглушил весь гул, царивший на фабрике. Сэм не успела понять, когда её ладонь резко поднялась вверх и словно плетью хлестнула по щеке лорда. Он перешел границы дозволенного, как и она. Но его слова, произнесенные в порыве злости, задели то, что было давно похоронено за семью печатями её души. Она не хотела вспоминать это, но Гейзенберг залез в самый темный и пыльный уголок её памяти, сумел пролезть через колючую решетку под напряжением в двести двадцать вольт и сдул пыль с самой мерзкой и болезненной части её жизни. Голова закружилась, но она продолжала всё также пристально следить за ним. Ладонь жгло, а на его смуглой щеке вырисовывался красный след её пальцев. Оба дышали тяжело, готовые в любой момент вцепиться друг в другу в глотки, но никто не смел пошевелиться. В следующую секунду всё, что кружило в воздухе, разом рухнуло на землю, подняв клубы пыли и сухую листву вверх. Внезапная тишина лезла через уши в мозг, давила на виски, и грозила лишить чувств. Из темных глаз брызнули слезы, покатились по щекам, оставляя мокрые соленые дорожки.
— Тёрнер, мне… — он откашлялся и на секунду замер, так будто передумал, — Мне следует лишить тебя руки за то, что ты сделала.
Она безвольно протянула руку вперед и взглянула на него с вызовом. Прошлое настолько поглотило её, вцепилось зубами в плоть и разрывало на куски сердце, что потеря конечности не казалась такой уж мрачной перспективой.
Темные густые брови подлетели вверх, и мужчина на секунду застыл в нерешимости, а затем усмехнулся.
— Готов поклясться, у нас с тобой есть что-то общее, детка.
Холодный ветер трепал полы их верхней одежды, волосы, и вот волна ярости начала откатывать, сменяясь прохладой и расслаблением. В её разуме промелькнула мысль, что он любит боль, а у неё той было в достатке. Об этой общности он говорит, об этом хочет говорить ещё. Сэм чувствует это, но вот беда — она не хочет. Не сейчас.
— Разве что твоя зажигалка, лорд Гейзенберг, — она улыбнулась, отдав ему маленький цилиндр, обтянутый коричневой кожей.
Он убрал зажигалку в карман развевающегося плаща и оценивающе посмотрел на женщину. Прошелся по ней взглядом снизу вверх, а затем устремил взгляд в сторону, туда, где высились горы, одетые в снежные шапки. Сэм поступила также. Они простояли так пару минут, а затем лорд обернулся и неожиданно для Сэм протянул открытую ладонь в её сторону.
— Моё имя — Карл.
Тёрнер колебалась. ОН - её шанс на свободу. Однако невероятно опасный, непредсказуемый. С другой стороны - на безрыбье и рак рыба. Надо лишь придумать, как провести его, сделать так, чтобы он сам захотел помочь... Наконец, она вложила в его ладонь свою и крепко пожала.
— Саманта.
Она ощутила тепло. Сквозь грубую черную кожу перчаток просачивалось его тепло, его горячая энергия. Ей так понравилось это чувство безопасности, внезапно охватившее тело и разум. Впервые за долгое время было спокойно, и пульсирующая головная боль стала отступать. Ей захотелось продлить это чувство и постоять так еще немного.
— Карл… — она шепотом произнесла его имя, будто пробуя его на вкус. Он лишь улыбнулся одним уголком губ и продолжал удерживать её маленькую ладонь.
***
Оставляя за собой пелену вони и сырости, по влажной лесной тропе ковыляло горбатое создание в черном прохудившемся плаще. Часто спотыкаясь о выступающие корни деревьев, оно бурчало себе под нос и постоянно поправляло корону из берцовых детских костей. Сальваторе Моро трепетал изнутри. От одной мысли, что мамочка вновь созывает собрание, у него тряслись поджилки. Ему так хотелось разделить радость от предстоящей встречи хоть с кем-то, что он решился зайти за самым, как ему казалось, жестким и грубым членом семьи. Сначала он хотел зайти за Донной, но потом решил, что ей нужно отдохнуть после прошлого собрания, на котором мама сильно поранила ей лицо. Ох… Ему было так её жаль, он не понимал, почему мамочка так поступает, но всё равно по приказу удерживал своими склизкими пальцами запястья сестры, чтобы та не вырывалась. Никто не хочет рассказывать ему, что произошло. Но да это и не важно, ведь сегодня он снова увидит ЕЁ. Не день — праздник!
Уже на выходе из леса, он споткнулся о валяющуюся под листвой арматуру и повалился наземь, наделав много шума. Прямо перед ним растянулась равнина, на которой располагалась дымящая фабрика, окруженная горами. Не прекращая кряхтеть, он поднялся на кривые ноги и пошел дальше. Весь в грязи, пожухлой листве, он уже подходил к мосту, как вдруг увидел брата, а рядом с ним женщину, которая была одета во всё черное. Ооо, мама тоже любит чёрное. Но что больше всего поразило его, так это то, что они стояли, держась за руки и улыбались. У брата новая подружка? Что, он правда улыбается? Он прищурился, пытаясь разглядеть их лица.
— И правда улыбается. Может, сегодня он не будет ругаться на меня? — он поднял свою когтистую лапку вверх, — Эй, здравствуй! Приветствую, Карл! Ты что, того этого, а? — маленькие влажные глазки с хитрецой смотрели то на брата, то на незнакомку.
