***
— ТЫ НЕ БОГ! Ты не имеешь права приказывать мне и распоряжаться нашими судьбами. — Да ну? — он выдохнул густой дым ей в лицо и засмеялся. Кроме них в лесу не было ни единой души. Где-то вдалеке виднелся тусклый свет, льющийся из окон старого особняка. В отдалении послышался треск сухих веток и уханье филина, слетевшего на соседнюю сосновую ветвь. Карл проводил его взглядом, сделав очередную затяжку, и в загоревшемся кончике сигары осветилось бледное лицо напротив. Мышка редко давала отпор, но как говорится — раз в год и палка стреляет. — Как долго вы будете притворяться, что это всё в порядке вещей, м? Она — не твоя семья, мы — не твоя семья. Ты одна, и, если не смиришься с этим, тронешься в конец. К тому же, мышка… — он посмотрел на нее исподлобья и смахнул крошки табака с губ большим пальцем. — У тебя ни разу не возникало мысли, что ты делаешь с ней тоже самое, что Миранда с нами? Донна тяжело сглотнула и прикрыла веки. Слушать подобное невыносимо, а осознавать тем более. Она не готова к этому. — Нет, нет, ты не прав! Эта девочка, Карл… Она прекрасна, и она лучшее, что случилось со мной после смерти родителей. Если она пропадет, то я… — То я сойду с ума, — вместо баса голос перешел на неумелую пародию альта. — Я потеряю смысл жизни. Я не смогу жить одна. Бла бла бла! Блять, да это чушь собачья. Здесь каждый сам за себя, признай это! Он бросил сигару на землю и втоптал ее в грязь тяжелой подошвой кожаных сапог. В его понимании, привязанность к кому-то являлась дикой блажью, она была равноценна смерти и более того находилась под запретом. — Если Миранда узнает, ей не жить. Ты избранная и якшаться с деревенщинами не наш удел. Ты ставишь под угрозу всех нас, не только её. Ты это понимаешь? Донна замешкалась. Слова, готовые сорваться с уст куда-то улетучились, а вместо них на языке проступила неприятная горечь. Она поджала губы. — Понимаю. Но мы в силах защитить друг друга. Мы не попадемся. — Чёрта с два! Я увидел вас, когда выходил проветриться с фабрики. Стоял на поле, как вдруг издалека замаячило ярко-розовое пятно, оказавшееся платьем девчонки. Она пиздец как незаметно пританцовывала и скакала в нём по тропе. Ей явно нравилось находиться в центре внимания моих ликанов, рыскающих по кустам. И ты смеешь говорить мне, что вы не попадетесь? — он резко приблизился, подошел почти вплотную, из-за чего Донна вздрогнула и неловко отстранилась назад, но он пресек ее попытки дистанцироваться, крепко ухватив за плечо. — Карл, мне больно! Рывок на себя и вот она прижата к мощному телу, его горячее дыхание щекочет ей шею, и сил вырваться не хватит. — Либо оставь её в деревне, либо выпроводи отсюда с концами. Делай, что хочешь, но избавься от нее. Где-то совсем рядом хрустнула ветка и оба замерли. Карл отпустил Донну и отошел на пару шагов, чтобы оглядеть местность. Густая тьма обволакивала лес, медленно растекаясь по морщинистым стволам деревьев и мясистой листве. И если Донна видела лишь светящиеся зеленью глаза брата, то сам Карл успел заметить маленькую фигуру, выглядывающую из-за ближайшей сосны. По пухлым губам скользнула хищная улыбка. — Выходи. Пусть сказанное звучало как приказ, но та, кому он был адресован, не собиралась ему подчиняться. Донна стала взволнованно озираться. — Я сказал, выходи! Тишина. — Ну хорошо… Как кстати он заметил в её ухе блестящую серьгу. Ему хватило одного мгновения, чтобы сорвать ее силой мысли и проследить за тем, как девчонка стонет, прижимая ладонь к окровавленной мочке. Донна сорвалась на звук. — О, Сэм, ну зачем ты пришла сюда? — Беневиенто вынула из кармана платок и приложила его к уху Саманты. — Так-так, детка. Значит, любишь подслушивать разговоры взрослых? — Идите на хер, — девочка тяжело дышала и морщила лицо в приступе боли, крепко прижимая окровавленный платок к разорванной мочке. — Не беда, только прихвачу с собой твою вторую сережку, — он взмахнул рукой, и Сэм отчаянно вскрикнула. — Карл, довольно! — Нет! — Сэм вытянула руку в примирительном жесте, — Ладно, ладно. Извините… «Козел…» — И вот так вы думаете выживать? Извини, мышка, но это смертный приговор. Обе смотрели на него широко распахнутыми от испуга глазами. В крови Сэм бурлил адреналин. Только сейчас до нее дошло, что братец Донны управляет не одними лишь ликанами. Он чертов магнетто! — Вы не правы, — Сэм не успела осознать, как слова сами вырвались изо рта. Но и отступать ей не хотелось. — И я объясню почему. — Вот как? — он сделал шаг вперед, заинтересовано склонив голову, но этот жест был воспринят Донной как угроза и она задвинула Сэм за спину. — Да! Вы, судя по вашим словам и любви к физическим истязаниям других, не умеете общаться. Вы одиноки и окружены лишь ржавыми железками на вашей тухлой полузаброшенной фабрике. Еще в нашу первую встречу я заметила, как отчужденно вы относитесь к окружающим, не замечаете их, мните, что ваша персона самая важная и неприкосновенная, а значит, трудиться понять других вы даже не пытаетесь и не желаете, — она взяла секундную передышку, чтобы набрать в грудь побольше воздуха. — Вам не знакомо чувство привязанности и дружбы, вы их отчаянно избегаете, потому что не умеете и не хотите быть уязвимым, но пока вы придерживаетесь этой безумной идеи, вы невероятно уязвимы. — Боже мой, Донна, ты учишь её собирать травы или самоанализу по Фрейду? — Я не договорила, лорд Гейзенберг, — Сэм вырвалась из-за спины подруги, оказавшись слишком близко к Гейзенбергу. — Сэми, остановись… — Донна положила ладонь ей на плечо и умоляюще взглянула на Карла, который скрестил руки на груди. — Нет. Я закончу свою мысль. Я благодарна вам за спасение и никогда этого не забуду, но вы ошибаетесь, — Гейзенберг хмыкнул. — Я жива только потому, что рядом со мной были люди. Мои родители, которые пожертвовали собой, чтобы я смогла бежать и спастись. Семья Донны приняла меня, избавив от ужасной участи быть растерзанной, от голодной смерти. Я до сих пор жива, потому что не одна, — она нащупала свободной рукой ладонь Беневиенто и сжала её. — И даже вы, когда-то проявивший участие в моей жизни, привязаны ко мне. Мы выживаем как можем и делаем это вместе. А что вы? — Я выжил лишь потому, что был один. — Нет, это не … — Закрой рот! Мне не всралось слушать философскую лекцию о привязанности от шестнадцатилетней соплячки. Проштудируй Боулби еще раз и задвигай это сопливое говно кому-нибудь другому. Донна, — он указал на нее пальцем и нахмурился. — Я всё сказал. Решение за тобой. Покеда, дамы. Его коренастый силуэт растворился в тумане леса. Сэм и Донна стояли на том же месте, слушая удаляющиеся шаги и крепко держались за руки. Наконец, оказавшись в полной тишине, Донна почувствовала облегчение и отмерла. — Пойдем в дом, дорогая. Уже слишком прохладно. Обсудим всё там. — Кажется у меня есть идея, До. Я попробую переубедить этого Гейзенберга. — Сэм, нет! Надоело носить голову на плечах?***
Блеклый свет ленивыми лучами пробирался сквозь тонкие занавески в её комнате. Сэм всегда любила поспать подольше, но ради Донны пересиливала себя и встала ни свет ни заря для того, чтобы отправиться в горы за травами. Сегодня она выпросила себе выходной, и несмотря на возможность нежиться в постели до полудня, раскрыла веки и ощутила прилив сил около шести утра. Не дав себе разлениться, она подскочила с кровати, привела себя в порядок, умывшись прохладной водой и почистив зубы, и вышла на кухню. В доме стояла тишина. Сэм прислушалась, пытаясь разлить скрип половиц из комнаты Донны, но дом оставался таким же безмолвным. Вероятно, подруга вышла прогуляться или разнести заказы в деревню. Решив не испытывать судьбу, она быстро оделась в легкий серый сарафан, накинула на плечи чёрный платок и проверила холщовую сумку. На ее дне, убранные в маленькую картонную коробку лежали самокрутки. В тайне от Донны, она закупила у Герцога специальную бумагу и табак, получив в ответ вопросительный взгляд и легкое осуждение торговца, и скрутила несколько плотных сигарет, смешав табак с вишневыми листьями. Одну сигарету она оставила себе, просто так, побаловаться. Когда-нибудь. А может она откажется от этой затеи. Над этим Сэм подумает позже, но сейчас в её мыслях был только Гейзенберг и малая надежда на то, чтобы получить его расположение. Ведь сложив два и два, нетрудно было догадаться, что от его настроения зависит их дальнейшая жизнь. Донна боялась его как огня, и как заключила Сэм, ее страх был вполне обоснован. Она и сама боялась, но поняла, что просто смириться с собственным положением не может. Самовольно идти в логово льва — полнейшая дурость, но, с другой стороны, будет ли спаситель калечить спасенного, если в этом нет нужды и смысла? Гейзенберг не похож на того, кто предпочитает тратить время на бессмысленные вещи, а сигареты, сделанные своими руками, помогут снизить градус напряжения в первые минуты встречи. С этими светлыми мыслями Саманта вышла за пределы особняка, и вдохнув полной грудью, стала намечать маршрут своего похода. Путь к фабрике оказался не таким уж и долгим, как она рассчитывала. Вероятно, если бы она пошла через пещеру, было бы куда быстрее, но здравый смысл, коего осталось не так много, подсказывал, что добавлять этой затее излишнего риска не стоит. По памяти она добралась до реки, от которой крутой узкой лентой поднималась каменистая тропа, ведущая напрямую к воротам фабрики. Споткнувшись пару раз, она преодолела подъем и остановилась, чтобы передохнуть и оглядеться. Фабрика была как на ладони, равноудаленная от ветряной мельницы, замка и особняка, она держалась отстраненно. Серые трубы выбрасывали в небо клубы дыма, и чем ближе Саманта подходила к владению Гейзенберга, тем сильнее ощущала вибрацию и отдаленное гудение земли. Вокруг не было ни души. Она прошла вдоль высокого забора с колючей проволокой и остановилась у калитки. «А что дальше?» — подумала Сэм, пытаясь отыскать звонок или хоть что-то, что поможет ей обозначить своё присутствие. Но из возможных атрибутов технологической цивилизации, она заметила только камеру, висевшую на самом верху забора и мигающую на ней красную точку. Она замахала руками, глядя прямо в объектив и крикнула «Здравствуйте». За этим не последовало реакции, и она повторила то же самое. И снова ноль реакции. Тогда Сэм понуро опустила плечи и прислонившись спиной к ограде, сползла по ней вниз. Земля была теплой, несмотря на ранее утро и легкую прохладу прошедшей ночи. Она вытянула ноги, положила сумку на бёдра и уставилась вдаль, на раскинувшийся густой лес, смотрящий на нее в ответ задумчиво и слегка угрожающе. Собираясь в путь, она не подумала о том, что Карла может не быть на фабрике или что, вероятнее всего, он проигнорирует ее персону, не пустив на порог своего жилища. Как она не предусмотрительна… Ведь брат Донны отличался крутым нравом, полной нетерпимостью к слабости и наплевательским отношением к элементарным приличиям. С чего она вообще решила, что он станет её слушать, когда вместо того, чтобы выхватить её за руку из темноты, сорвал серьгу и порвал мочку, которую ночью так старательно зашила Донна, и рана на которой до сих пор горела и пульсировала. Он даже не извинился… А она, разозленная, от досады и обиды на него, желая задеть, начала читать лекцию по Боулби, намекая на его отрешенность и одиночество, в которых виновен он сам. Сомнений в собственной правоте не было, и всё же… Разве так разговаривают с теми, кто спас тебе жизнь? — Дура… — она уронила подбородок на грудь и закусила губу. Еще раз осмотрев местность и не заметив каких-либо признаков жизни, она запустила руку в сумку и достала коробку с самодельными сигаретами, повертела ее со всех сторон и потянула за маленькую красную ленту. В коробочке лежали аккуратно сложенная дюжина сигарет с душистым табаком и записка с извинениями. Интересно, если бы мистер Гейзенберг получил эту посылку в руки, он бы выбросил ее сразу или всё же дал бы шанс, закурив одну сигарету. «Интересно, какие они на вкус…». Порывшись в сумке, она выудила из нее полупустой коробок спичек, чиркнула самой целой из них, и обхватив губами сигарету, подожгла кончик, сделав слабую затяжку. Однако едкий дым не дал наслаждения. Горло тут же стянуло сухостью, и Сэм закашлялась, держа руку на груди. — Божеее… Ну и дрянь я накрутила… — сморщив лицо, она хватала ртом чистый горный воздух и держала сигарету в вытянутой руке, пока кто-то не выхватил её из ее пальцев. Кашель мгновенно прекратился, но маска страдания и отвращения еще не успела улетучиться с ее лица, когда она повернула его в сторону, туда, где стоял Гейзенберг, с молотом на плече, брезгливо рассматривающий сигарету, зажатую между пальцами. С пару секунд он колебался, а затем прислонил фильтр к губам, заставив кончик сигареты ярко вспыхнуть. В следующие мгновения Сэм, еще пребывающая в удивлении от его неожиданного появления, не могла понять, оценил ли мистер Гейзенберг плоды ее трудов по достоинству. Но судя по тому, что он скинул молот с плеча, напугав ее этим до чертиков, и облокотился на него, продолжая курить, она могла сделать вывод, что её первые самокрутки получились не такими уж и ужасными. — Эм… Здравствуйте? Лорд смахнул пепел в ее сторону и продолжил делать затяжку за затяжкой, обратив взор к густому лесу, будто бы не замечая девочку. Сэм прождала пару секунд, внимательно смотря на мужчину и ожидая ответа, но поняв, что это бессмысленно, шумно выдохнула и устремила взгляд на верхушки изумрудных елей, густым строем растущих на склоне. Всё вышло далеко не так, как она представляла, но будучи готовой к такому повороту событий, она не отчаивалась. Где-то глубоко внутри еще теплилась надежда, что из этой затеи выйдет толк. Обернув коробочку красной лентой, она положила её на колени и вновь обратилась к лорду. — Лорд Гейзенберг, примите это в качестве извинений за мою непрошеную дерьмовую лекцию. Он мельком взглянул на нее и усмехнулся. — Если считаешь, что эти подношения могут что-то изменить, ты крепко ошибаешься. От сигареты остался лишь фильтр, который он запустил далеко в траву и вновь закинул молот на плечо. Сэм поняла, что тот собирается уходить, а их диалог не продвинулся от слова совсем, хотя и то, что этот pendejo бросил одну скупую фразу в её сторону, уже что-то значило. Она подскочила и двинулась за ним. — Дайте мне минуту, прошу! — Нет. — Но вы же вышли ко мне! Это очень важно, пожалуйста! — Ты многое о себе возомнила, девочка. Мусор сам себя не вынесет, понимаешь? Они уже приблизились к забору, калитка которого начала открываться. Из громкоговорителя раздался протяжный сигнал и Карл шагнул на территорию своих владений. Сэм уже ступила на порог и собиралась последовать за ним дальше, но Карл резко развернулся и преградил ей путь. Выражение его лица не предвещало ничего хорошего. — Какая же ты упёртая. Возможно, если бы твои родители не были такими же, они бы не сдохли в тот день, а мне бы не пришлось спасать твою задницу, — от него не укрылось, как мелкая судорога коснулась её лица и как плотно она сжала губы и кулаки. — Мой тебе совет — не лезь на рожон и убирайся отсюда, пока можешь. И какими бы жестокими не казались мои слова, это проявление высшей заботы. Не той, о которой тебе заливают уши в особняке, а реальной заботы. Он больше не желал говорить, ему взападло было тратить на нее время, поэтому развернувшись, он поспешил к фабрике, взмахом руки закрывая за собой автоматическую калитку. Саманта же потеряла дар речи. Она смотрела на удаляющуюся фигуру лорда через зазоры в решетках забора, в которые вцепилась пальцами, и дрожала, то ли от прохладно ветра, забирающегося за шиворот, то ли от тревоги, внезапно нахлынувшей из-за воспоминаний о прошлом. Она похоронила их, как когда-то похоронила родителей, а точнее прах, в который они заведомо были обращены. Она узнала о сожжении их тел спустя неделю, через родителей Донны, вернувшихся с прогулки с ворохом новостей и сплетен из деревни. Они говорили об Уго и Марии, как об очередных странствующих незнакомцах, которым просто не повезло, а Сэм в это время держалась из последних сил, чтобы не разрыдаться на глазах семьи Беневиенто и не навести на себя еще больше подозрений. Однако во взгляде мистера Беневиенто и его супруги изредка проскальзывало понимание всей ситуации, которую они почему-то предпочитали игнорировать. В следующие дни, во время коротких прогулок на деревенский рынок с мистером Беневиенто, под предлогом о необходимости справить малую нужду, она тайком сбегала на местное кладбище, блуждая среди десятков разваленных надгробных плит, в попытках отыскать родные имена, но каждый раз оставалась ни с чем. Свежих захоронений не было ни в одной части кладбища. Она начала терять надежду, пока в один декабрьский день не заметила Луизу, шедшую в сторону холма с пучком пожухлой травы и парой бледно-красных роз. Женщина двигалась неспешно, пряча цветы за шерстяной накидкой. Сэм не составило труда проследить за ней. Спустя десять минут они оказались у пустыря, по правую руку от которого располагалась местная свалка. Множество гнилых тюков, дырявых шин и пакетов с мусором валялись в хаотичном порядке, сдуваемые сильным ветром. В тот момент Сэм, зажав нос из-за тухлого смрада мусора, не могла поверить, что её родители лежат здесь. Биение её сердца замедлилось, пока она наблюдала за тем, как Луиза аккуратно кладет цветы на землю у самого края мусорной кучи. Они стояли неподвижно: Луиза над могилами её родителей, а Сэм в отдалении, скрываясь за кустом терновника. «Если бы можно было что-то сделать… Мама и папа не могут лежать здесь. Им не нравилась грязь. Почему всё так?» — Почему?! Она не успела понять, как эта фраза сорвалась с её уст, не успела понять, каким надрывным и отчаянным был её голос в тот миг. Но этого хватило, чтобы Луиза обернулась. Однако вокруг она не увидела ни души, лишь в далеке стоял одинокий терновый куст, сухие ветви которого шелестели в порывах ледяного ветра.***
Она вырвала руку из его ладоней и резко отстранилась. На лице застыла гримаса боли и отчаяния, и в глазах, обращенных на него, читался немой вопрос. Гейзенберг молчал, решив дать ей время всё прочувствовать и обдумать. Тем временем её голову обуревал рой мыслей. Копаться в прошлом неприятно. Правда, которую можно там отыскать бывает болезненна и грязна. Но в то же время, её необходимо знать, чтобы двигаться дальше. Сэм присела на корточки и обхватила руками колени, спрятав лицо на груди. Ей хотелось плакать от бессилия и нахлынувших чувств. То, что она похоронила за семью печатями, и забыла, благодаря Донне, всплыло на поверхность. Она знала, что у нее хватит сил с этим справиться, потому что иного выбора не существовало, но требовалась минута, одна гребаная минута, чтобы прийти в себя и расставить всё по полочкам. И первое, что нужно было признать — Карл, несмотря на свою жестокость и гнев, был единственным ключом к свободе еще с самого начала. Второе — если мегамицелий хранит память всех зараженных его дрянью и умерших на этой земле, она сможет отыскать в нем воспоминания родителей, чтобы понять, почему они приехали именно в эту сраную глушь. И третье — она не хочет больше ни разу прикасаться к этому мерзкому эмбриону, даже несмотря на второй факт. Лучше она узнает остальные детали из уст Карла. Пока он единственный здесь, кто заслуживает хотя бы крупицы ее доверия. — Итак? — она расслышала его голос где-то над самым ухом и подняла голову. Карл стоял рядом, протягивая ей ладонь. Она взяла её, а он, обхватив ее за талию, помог ей подняться. — Хочу убраться отсюда прямо сейчас. — И даже не досмотришь кино? — Нахер такое кино. Я лучше послушаю твой рассказ. — И куда ты собираешься идти? — он вывел её из пещеры. На улице темнело. — Для начала с тобой, если позволишь, — Саманта была серьезна, как никогда, но, когда увидела, как Карл одобрительно кивнул, расслабилась. — Мне нужно забрать вещи у Луизы. За один раз не унесу. — Не проблема. Сказать, что, увидев на пороге своего дома одного из лордов Луиза потеряла дар речи, значит не сказать ничего. Саманта вяло поздоровалась с ней и прошествовала на второй этаж к своей комнате, пока Гейзенберг остался внизу, так и не ступив на порог чужого дома. Краем уха она услышала тихий, растерянный голос Луизы. Она приветствовала Гейзенберга и переминалась с ноги на ногу, явно позабыв, как должно вести себя в подобной ситуации. Однако Сэм, не ощущая и толики беспокойства за этих двоих, закрылась в комнате и перекладывала вещи из шкафа в старый коричневый кофр, складывая на его дно не только платья и рубашки, но и воспоминания. Она укладывала их так аккуратно и старательно, как не получалось уложить в собственном сознании. Правильно ли она поступает? К чему приведет её спешный переезд? К чему это приведет их двоих? Ведь по его словам у них за плечами багаж общих воспоминаний и возможно чего-то большего, и, если она делает шаг навстречу прошлому, есть шанс, что она вспомнит, как удалось вспомнить и ему… Но как, чёрт подери он это сделал? Грохот. Она вздрагивает всем телом и прислушивается. С первого этажа слышатся ругательства и взволнованные оханья Луизы. Находясь в полном спокойствии минуту назад и осознавая свой промах, она опрометью распахивает дверь и мчится по лестнице, интуитивно хватаясь за кинжал, закрепленный на бедре. Уже на последней ступеньке она замирает, и сама того не замечая, блаженно выдыхает. Гейзенберг с закатанными рукавами, обхватив ножки старой этажерки, перетаскивает ту в другой конец комнаты, ближе к Луизе, которая смотрит на него благодарным взглядом и прижимает одну руку к груди, то ли ощущая прилив счастья от грядущей перестановки и обновлений, то ли боясь, чтобы лорд не уронил дышащую на ладан этажерку. Где-то в углу валяется треснувший пополам глиняный графин, заблаговременно не убранный с полки. Ухмыляясь, Сэм складывает руки на груди и прислоняется к дверному проёму, с интересом разглядывая Карла и плоды его неожиданного порыва доброты. Этажерка стоит возле камина — там, где ей самое место. Луиза, как можно сдержаннее благодарит лорда, стараясь не подходить к нему слишком близко, а Карл, будто не замечая ее изливаний, отряхивается и раскатывает рукава рубашки. — Никому об этом ни слова, усекла? Сэм не понимает кому из них двоих адресованы эти слова, но если исходить из того факта, что в деревне она ни с кем не водит дружбы, то Луизе явно стоит держать язык за зубами. — Я жду тебя снаружи. Поторапливайся, Сэм, — он едва касается ее плеча ладонью, спрятанной в кожаную перчатку, но этого достаточно, чтобы ощутить разряд тепла, возникший в месте прикосновения. Память тела и что-то иное? Когда дверь за ним закрылась, Луиза тут же начала осыпать Саманту вопросами. — Неужели он забирает тебя к себе, дорогая? Зачем? Сэм берет ее за руки, мягко сжимает ладони пальцами и ловит непонимающий, тревожный взгляд. И в этот миг она осознает, что не испытывает страха. Словно так всё и должно было быть. Чувство, что она делает всё правильно придает ее словам уверенности. — Я не могу рассказать тебе всего, но знай, что я сама этого хочу, Луиза. Я иду туда по своей воле. Не беспокойся за меня. Он не причинит мне вреда. — Но… Ты уверена в этом, девочка? — Как никогда. Женщина плавно опускает руки и с тоской глядит ей за спину, будто через дверь, стараясь всмотреться сквозь нее, туда, где стоит Гейзенберг. Сэм не в силах сдержаться заключает Луизу в свои объятия и целует в щеку. Они простояли так минуту, а затем настойчивый стук в дверь заставил их прерваться. — Я еще вернусь, дорогая Луиза. И помни, — на бледных губах расцветает улыбка, — Мои лекарства для тебя всегда вне очереди и за треть цены. До свидания. -Благодарю тебя, — голос Луизы неожиданно задрожал. — Будь осторожна, Ракель. Сэм застыла. Она так давно не слышала это имя, что с секунду вспоминала, кому оно принадлежит, пока, наконец, не осознала, что оно — её собственность. Они обменялись взглядами, немыми фразами, дающими понять обеим, что они помнят и хранят эту тайну, что они продолжат это делать, несмотря ни на что. Сэм вернулась за кофром, в последний раз оглядела комнату и без сожалений вышла за дверь, оставляя за спиной всё то, что происходило в этих стенах, что принесло так много боли и страха, изувечило душу, но не сломило. Она вновь оставляет здесь своё собственное имя. «К чёрту. Если это приблизит меня к свободе хоть на один мизерный шаг, я готова».