office trap

Ситуация, в которой Юнги оказался, по его скромному мнению, занимает место номер один в списке его самых отвратительных жизненных ситуаций. Казалось бы, у человека молодого и свежего, как охлажденный коктейль мохито на берегу чего-то стереотипного вроде Мальдив или Канарских островов, априори должна быть тысяча и одна, если не стыдливая, то уж точно опасная для жизни история. И действительно, Юнги мог слагать целые легенды наравне с геракловыми подвигами о своих пьяных выходках в школьные годы. Ох, а что они творили сейчас с лучшими друзьями. Например, в прошлом месяце он и конфетная парочка (точь-в-точь с той фальшивой картонки в сияющей рамке на витрине, когда у всех по 32 сверкающих зуба и надпись на лбу «мы сломаем себе челюсть, только купите эту гребанную рамку») опустошив винный запас Юнги, заказали анонимную доставку в рабочий офис из секс-шопа на имя их шефа. Весь следующий день они просидели по струне вытянутые, боящиеся взять лишнюю скрепочку из подставки и с жуткой головной болью, ожидая, когда их поразит удар молнии. Но обошлось. Если так можно сказать. Курьер все же пришел. Пришел в именной кепке сайта «дрочточкаком»! Однако не было ни криков, ни недовольства, ни поиска в стиле Шерлока Холмса провинившихся анальных преступников. Анальных, потому что, насколько Юнги помнил после похмельной амнезии, они выбрали набор разнокалиберных пробок просто потому, что к ним шел в подарок силиконовый дилдо. Они по образованию экономисты, в конце-то концов. Хмельная братия спокойно выдохнула, думая, что шутка сошла с рук, но ненадолго: страшно стало еще сильнее, когда их начальник, выйдя из своего офиса, напевал под нос незатейливую песенку и загадочно улыбался. Охуеть, подумалось Юнги, когда он пересекся шокированным взглядом с другом, неужели наш подарочек послужит на благо офисного общества? Ведь довольное начальство — довольные работники. Слава богу, что офисные рабы Мина не стали долго зацикливаться и гадать, кто же такой идейный новатор и как узнал, что конкретно их боссу придется по душе. Хотя догадаться о чем-то подобном не составило бы особого труда — как-то раз зайдя без стука в кабинет мистера Кима, Юнги увидел как тот, прижав обе руки к груди, смотрел Дневники вампира. Что может быть более гейским? Ох, а еще из всех, — всех черт возьми! — напитков тот предпочитал латте с корицей и ванильным топпингом. Ну серьезно. Но хуже всего — таинственно появившаяся на столе Мина бумажка под конец рабочего дня (ей-богу, будто ему переделывания отчетов за половиной офиса было мало) с чеком об оплате и номером заказа. Глаза Юнги округлились, когда он увидел внизу витиеватую подпись директора. Еще больше они округлились, когда он увидел реквизиты своей карты и выведенное капсом «МИН ЮНГИ» в графе об оплате. Красноречивое «ебтвоюмать» — единственное, что в тот момент он смог выдавить из себя. Это ж надо было проспиртоваться до такой степени, чтобы даже не вспомнить, что он расплатился именной картой. Вспоминая подобные курьезные ситуации, он понимает, что сейчас вляпался по самое не балуй. Нераскрывшийся парашют был бы более желанным стечением обстоятельств, чем блестки на душе и песни Тейлор Свифт на повторе. А он ее любит к слову. Любит как маленький трепетный фанбой, но Юнги никогда бы не смог подумать, что найдет отклик этих треклятых песен в своей жизни. Блять. Он теперь длинноногая блондинка с кучей провальных бойфрендов за спиной и лабающая под гитару поп-кантри что ли? Какой кошмар. Возможно, он излишне драматизирует, но его нельзя осуждать. Взрослых вообще нельзя осуждать, их можно только пожалеть. А Мин получил настолько сильное потрясение, что даже стань он одеяльным буррито, приговори два таза фисташкового мороженого и захлебнись соплями под пресловутое «Jack come back» с аккомпанементом из драматичных завываний госпожи Дион, это не поможет достигнуть пика саморефлексии и понять, наконец, что за хуйня здесь происходит. И даже момент, когда он стоял на крыше, подминая ногами десятки обугленных окурков, припорошенных пластинками ломких листьев, занесенными туда вихрями ветра, будучи одиноким и незаметным среди хорошо знакомых выступов и прямых, очерчиваемых опасностью высоты и зиждущихся на стеклянном костяке несгибаемости. Даже этот момент, когда он смотрел на отражающее солнечные лучи стеклянное полотно соседних зданий, мельтешащие пятна муравейника и его холеной инфраструктурной клетки, а в голове не было остатков ленточных, некогда созревших и сформировавшихся мыслей. Даже этот, сука, момент не был худшим. Хотя, спешно припоминает Юнги, одна мысль тогда все же была: как ему лучше прыгнуть, чтобы принести меньше ущерба. Это ведь так «правильно», думать о доставленных неудобствах за пять минут «до». Конечно, в любом из вариантов событий соскребать его с асфальта все равно было бы большой проблемой, но он мог избежать, например, дождя из человеческого фарша на крышу чьей-нибудь иномарки. Иногда он поражался уровню цинизма, коим обладал, но о чем еще думают перед концом? О не развешанном белье, которое стухнет в стиральной машине? О том, достаточно ли вкусным был последний обед, который он съел? Или насколько хорош был тот самый последний секс… и был ли вообще? А слова о пролетающей жизни перед глазами или вкраплениях самых лучших моментов — высокопарная херня для утешения массмедийно зависимых коров. Так Юнги всегда считал и до сих пор считает — слишком уж все это завешано слоем разноцветной мишуры. Правда через пару месяцев Джун от души надавал ему словесных тумаков и провел лекцию, что «ты мне друг, но возможно, как раз твое загнувшееся либидо и подвело тебя под монастырь: трахни ты кого-нибудь, мигом присмирел бы со своим катарсисом, ебаный мазохист». Но… теперешняя ситуация казалась апогеем трагикомедии его жизни, настолько все это было дерьмово. Юнги уверен, Шекспир в гробу не просто переворачивался, а танцевал ламбаду. Ламбаду, чтоб его! Причем самое паршивое, что никого кроме себя в этих ошибках он винить не может. Ни списать это на излишнее влечение обострившегося гормонального фона, человеческая химия она такая — тянет член, куда не просят. Ни обвинить в этом излишне харизматичную ауру его проблемного предмета воздыханий. Ни даже списать все на работу, не разгибая спины и батрача на «дядьку» 24/7, из-за которых у него развился хронический самопохуизм и жизненное кредо, звучащее как «сгорел сарай — гори и хата, и машина, и загородный дом, и я сам». Только Юнги виноват во всем. Получив от Сокджина тяжелой скалкой по голове во время пьяного откровения, мнение поменялось. Юнги конечно виноват, но нужно действовать и исправлять ситуацию. Позитивное мышление, это конечно прекрасно, но как из этой офисно-романтической клоаки с привкусом сериальной драмы выбраться хрен его знает. Если бы мог, он отдал бы все свои отвоеванные в студенческие годы эксклюзивные карточки с зеленым саркастичным великаном из чипсов, чтобы все разрешилось само собой и желательно с его минимальным участием. А лучше вообще без него. Но вообще-то Юнги взрослый, немного не воспитанный, с налетом на претенциозность, но честный работяга, который самостоятельно решает свои проблемы с тринадцати лет (избиения на заднем дворе и лапша в портфеле не считается, с бешеными школьниками даже Иисус, мать его, Христос не справился бы). Поэтому самое разумное и очевидное решение, которое он скоропостижно принял, было очевидным: напиться в щи. Да, это было отличным решением, думает пьяный и разомлевший Юнги, когда его под руки волочат домой ворчащие друзья. Самая настоящая дружба та, которая сможет дотащить высокоградусного тебя до дома. Он хихикает, когда его роняют в мокрую траву рядом с урной. Хихикает, когда вытирает своей кожанкой всю зеленую краску с недавно выкрашенной скамейки, потому что «я не пойду домой, я теперь буду бомжевать! Хочу умереть некрасивым, пьяным и бездомным, вот прямо на этой скамейке!». Хихикает, когда падает жопой в фонтан, устало присев на краешек и потащив Джина за собой, когда тот пытается его вытащить. Хихикает, когда показывает всем недовольным, троящимся лицам прохожих факи и кричит, что его сердце все еще разбито из-за Селены и Джастина. И хихикает, даже когда задница жутко мерзнет из-за сильного ветра и мокрых насквозь джинс. Потом он злится и орет, что жизнь та еще сука и чтоб у нее пудреница за сто тысяч вон на пол шлепнулась, а все колготки поползли стрелками. Юнги немного злопамятный, он не упоминал? О, и конечно это было отличной местью. Ведь если бы Сокджин не наседал на него со всей этой любовно-одинокой херней, а Намджун не подпевал своему парню аки звонкий соловей, он бы сейчас спокойно смотрел дома как Сэм и Дин в очередной раз умирают под искусные завывания Kansas'а с дополнением из вкуснейшего темного пива и сырного ассорти. А сейчас… сейчас он блюет на джордановские кроссовки Джуна, разбрызгивая капли по всей прихожей, и проклинает себя и одного конкретного Пак Чимина.

✘✘✘

Юнги смотрит, как Джинхо (один из его самых тугих на голову подчиненных), подходит к вентилятору в раскорячку и подставляет под поток воздуха свое заплывшее лицо. Казалось бы, ничего необычного — парень решил освежиться. Конец августа как-никак. Но когда он гогочет во все горло, а его пиджак развевается, как плащ Супермена, Юнги хочет ударить себя по лицу. Заниматься хуйней в разгар рабочего дня, да еще и при начальстве — надо быть дебилом или бессмертным. Джинхо, к сожалению, включает оба пункта. Юнги каждый раз корит себя за излишнюю лояльность, но сил противостоять всеобщему веселью у него нет. Он может разве что зыркнуть из-под челки недовольным взглядом. Весь этаж прячет улыбки за мониторами с очередной выходки этого олигофрена. Вот она — ниша юмора офисных планктонов. Скоро их уровень умственного разложения дойдет до просмотра челленджей ютуба на рабочих компьютерах и пересыланию друг дружке дебильных трендов из тик-тока. По-дедовски прокряхтев и встав с трудом со стула, Юнги говорит через плечо заместителю: — Я покурить. Следи, чтобы он опять не начал показывать фокус с пальцем, а то на других этажах ор слышно будет. Еще одного нашествия быдло-дядек в адиковских костюмах и с папиросками за ушами из отдела маркетинга, которые жаждут поделиться своими фирменными фокусами, я не переживу. — Есть босс, — лыбится Сокджин, даже не пытаясь скрыть восторга от их чокнутого подчиненного, и продолжает клацать по кнопкам. Ну конечно. Надо же как-то развлекаться на рабочем месте, а то отдел совсем плесенью покроется. Когда Юнги оказывается на улице, голова немного проясняется, и боль в черепной коробке приглушается от свежего воздуха. Похмелье худшая вещь во вселенной. Он злорадно надеется лишь на то, что Намджуну, который притащил ту вонючую бормотуху, сейчас в сто раз хуже, чем ему. Все-таки их традиция надираться каждый последний день месяца была отличной идеей в начале, но когда возраст медленно подползает к тридцати… В общем, с каждым годом оклематься по утрам становится все труднее и труднее. Юнги даже задумывается, а не предложить ли другу перейти на крепкий зеленый чай, который иногда бьет в голову похлеще алкоголя. Он ненадолго отключается от реальности, как барахлящий телевизионный ящик, крышку которого частенько отбивал его отец, и включается обратно только, когда его начинают отчитывать. — Еще одна подобная ошибка, мистер Мин, и вы получите не только выговор, но и другие дисциплинарные взыскания. Покурил, называется… Отчеканив фразу, директор взмахивает отутюженной челкой с идеально вымеренным пробором и идет в направлении огромных стеклянных дверей с логотипом компании. Его худые бедра плавно покачиваются в такт стучания каблуков блестящих оксфордов. Юнги уверен, что этот жест неосознанный, наверно, директор сейчас чертовски доволен собой. Дефилирует, как сраная модель на миланском показе. Интересненькая деталь, которую он успевает заметить: щеки мистера Кима были нежно-розового оттенка, а рубашка непривычно расстегнута на целых две пуговицы. А еще белоснежный воротничок сильно измят. Серьезно? Это у директора Кима-то? У которого даже на столе бумажка к бумажке лежат выверенные с миллиметровой точностью, не говоря уже об идеальном внешнем виде. Ну, по крайней мере, ему дали полюбоваться на прекрасную фигуру (задницу) босса. Ох, что может быть лучше облегающей все прелести и подчеркивающей их ткани строгого костюма? Юнги подпирает плечом угол высоченного офисного здания, в котором он просиживает свои наглаженные штаны с утра до вечера пять дней в неделю и заинтригованно смотрит на спину начальника, почти дошедшего до раздвижных дверей литого фасада. Его тройка, облегающая спину и натренированные, но чрезмерно длинные, тощие ноги, лоснится и может в своей отглаженности посоперничать с тюлью в доме мачехи Юнги. Он бы мог, конечно, почувствовать себя немного неуютно, ведь буквально пялился на свое руководство, имея при этом наглость думать о всякой пошлятине, но разве Юнги должен запариваться? Не-а. Нет. Ни за что, мать вашу. Несмотря на ауру уверенности и жесткости, с которой он приструнил распоясавшегося работника (мистера-Мин-Юнги-худшее-курящее-зло-во-вселенной), его образ все равно был излишне… зефирным. Мин уверен на сто процентов, что переоденьте Ким Тэхена, владельца контрольного пакета акций корпорации КIndustry's в огромный вязаный свитер и вельветовые штаны до щиколоток, всуньте в руки большую чашку горячего шоколада, и вы получите миленького домашнего котенка. Юнги печально вздыхает: даже жаль, что директор не его типаж. Мин, дергая очередную сигарету из пачки, наблюдает как из машины, из которой ранее вылетел директор Ким, именно вылетел, черт возьми, как ужаленный в задницу, грациозно выходит еще одна большая шишка их офисного королевства. И вид у нее ну просто невероятно довольный. Как интересненько. Кажется, у них с подружкой-сплетницей появилась новая занимательная тема для вторничного перемывания косточек за чашечкой растворимого кофе. Рука с тонкой сигаретой застывает около рта и Юнги гаденько улыбается во все свои 31 зуб. У него не так давно выпала задняя пломба, поэтому тот коренной, калечный зуб не считается за полноценный. Все-таки идея разгрызать не сломанные фисташки зубами была катастрофически неправильной. И где ему теперь найти деньги на хорошего дантиста? Даже с учетом, что ему не так плохо платят для бумажного червяка в офисе (поправочка: для предводителя бумажных червей) этого едва хватает, чтобы сводить концы с концами. Сраный Сеул слишком дорогой город для проживания. Возможно, Юнги стоило лучше обдумывать, куда переезжать после окончания обучения. После того, как все его начальство скрывается в стеклянном замке, можно наконец спокойно выдохнуть. Перекинув обратно через плечо свою id-карту, он убирает так и не начатую сигарету в пачку и хмуро топает обратно, уже трясясь от холода. Вроде бы взрослый человек, а мозгов надеть пальто, когда выходишь в предосеннюю прохладу, так и не хватает. Всего лишь начало дня, а он уже так заебался. Еще и выговор получил. Сраный ты солдат неудачи, Мин Юнги, угораздило же выйти покурить именно в тот момент, как начальство соизволило явиться на работу. Часы на его мониторе сегодня медленно переползают с одного значения на другое и никак не хотят приближать его задницу к освобождению из тесных брюк и любимому домашнему антуражу пропитого холостяка и затворника. Вздох Юнги разносится по всему этажу. Он так скучает по Акселю, что готов расплакаться. Его малыш, наверно, скучает так же сильно, как папочка. — Мистер Ки-и-им, — елейно тянет Юнги, потеряв всякую надежду и опираясь грудью на перегородку, — есть минутка? Сокджин хмурится, не отрывая сосредоточенного взгляда от экрана полного циферок, официальных форм и грустно вздыхает. Его альпаки на вырезанных из зоологического журнала огрызках смотрят с такой же грустью. — Я бы с радостью отвлекся, но директор Ким приказал проверить еще раз договора и принести ему на подпись. В его голосе столько печали, что Юнги сейчас в голос рассмеется. Но, слава богу, он знает лучше, чем кто-либо, какие использовать рычаги давления на своего заместителя. Остается надеяться, что им не прилетит за пренебрежение обязанностями от начальства, но когда это их останавливало, ха? — Может, все же сделаешь небольшой перерывчик на кофе, м-м? У меня тут парочка интересных новостей есть. Очень интересных. Ты не пожалеешь. Глаза Кима сверкают в свете его радужной лампы и сужаются в крысиный, хитрый прищур. Юнги всего лишь закинул крючок с наживкой, но действует безотказно. А ведь у него имеются за пазухой пара-тройка более эффективных методов шантажа… Дружеского и безобидного, само собой. А если припомнить весь компромат, м-м-м. Мин Юнги не получит звание самого жесткого начальства, но вот за титул самого хитрожопого вполне может побороться. Все вкладки за секунду сворачиваются с рабочего стола компьютера и оставляют после себя лишь новозеландские зеленые просторы с прифотошопленными под разными углами альпаками. У Мина на экране стоит скрин из клипа «Sign of the Times» с парящим Гарри Стайлзом, что до сих пор вызывает некоторые вопросы. — Что ж, маленький перерыв все же не повредит, — тянет Сокджин, поднимаясь со своего места, и поправляет полы пиджака. Он переводит блестящий искорками заинтересованности взгляд на Мина и хлопает по его плечу. — Надеюсь, новости стоящие. — О, не сомневайся. Широкая улыбка отражается в экране его монитора и собственные глаза не менее блестят озорством. — Тогда дела подождут. По чашечке кофе, мистер Мин? — Еще бы, мистер Ким. Настоящая сплетница, смеется внутри Юнги. Родину продаст лишь бы кого-нибудь обсудить, особенно в тухлом офисе, где ничего не происходит. Хотя он сам не лучше. Два сапога пара, так вроде говорят? Они быстро доходят до комнатки отдыха с встроенным кухонным гарнитуром, чтобы сотрудники могли перекусить и полежать на мягких диванчиках. Раньше у них здесь была игровая приставка, но после того, как нерадивый Джинхо вместо непосредственно работы, 7 часов пытался узнать разные варианты развития событий Детройта, директор Ким с криком выкинул ее с 26 этажа. Юнги тогда очень расстроился — ему так и не удалось построить анархическую гангста-империю в ГТА. Они встают плечом к плечу и берут личные чашки в верхнем шкафчике: на одной изображена альпака, на другой — миленький пухленький корги, еще совсем крошечный. Юнги каждый раз умиляется со своего мальчика. — Все еще понятия не имею, почему ты назвал этот пушистый комок милоты Акселем. Звучит, как имя собаки-убийцы из одноименного фильма 90-х. Или пса, которого мафиози могут натравить на крысу. — Эй! Не смей обижать моего сына, — оскорбленно бурчит Юнги. — Передай сахар, собаконенавистник. Сокджин тихо смеется и тянется к сахарнице, чтобы поставить перед другом. Черный кофе приятно согревает прокуренную гортань и немного глушит хриплость. — Ксо-ксо, с вами сплетница… — медово тянет Мин, и они оба смеются. — Так что там с новостями? — Ким убирает со лба мешающие пряди и сдувает горячий пар со своего напитка. — М-м-м, вышел тут покурить… — Ох, Юнги, опять дымишь в рабочее время. Босс тебе скоро таких тумаков даст, что на задницу не присядешь. — В этом и дело, — не чувствуя абсолютно никакой вины продолжает Юнги. В конце концов, у него и так жизнь не сладкая, имеет право он просто покурить или нет? Глаза его коллеги и самого близкого друга закатываются к потолку, понимая ситуацию. — Ну конечно. Тебе повезло выйти именно в тот момент, когда пришел не один, а целых два босса. Он пытается быть серьезным и придать голосу мало-мальски укоризненную интонацию, но это так смешно, каждый раз наблюдать за «супервезениями» друга: то Юнги выкинет нечаянно важный счет об оплате, то прольет кофе на какого-нибудь партнера компании, то пошлет нахер спамера в сообщении и случайно отошлет по групповой рассылке. Сокджин почти умирает с каждого случая. Именно поэтому он считает себя самым отличным другом, а Юнги зовет его мудилой. С другой стороны — Мин отлично выполнял свою работу и ему все же как-то удавалось держать весь отдел в рабочем состоянии. Иногда они даже претендовали на выполнение плана и выплату премиальных в конце месяца. — Так вот, курю я значит и тут — бамц! — вылетает из своей новомодной тачки директор Ким, а через 5 минут появляется директор Чон собственной персоной. И выглядели они оба… неоднозначно. — Как выглядят контуженные соучредители одной бедовой фирмы? — Как выглядят застуканные в школьной кладовке сосущиеся геи. — Оу. Многозначительные движения бровями приводят все механизмы в организме Сокджина в движения. Он заводится как трещащая игрушка от специального ключа и начинает вертеться, подпрыгивать и махать руками во все стороны. Слава богу, ему хватает сообразительности отставить чашку на столешницу. — Да быть не может! — в итоге взвизгивает заместитель. — Может-может, — ехидненько тянет Юнги, полностью довольный собой. — Ставлю 50 000 вон, что они уже занимались сексом. Друг улыбается. — Сотню, что только целовались. Ты вообще видел директора Кима? Даже наш старенький чайник так не пыхтит, как он сегодня. У него на заднице только таблички «осторожно, злая собака» не хватает. Вряд ли эта злющая стерва подпустила бы к себе кого-то за такой короткий срок. — Нет, нет, нет, — медленно качает головой Мин, отпивая горячую жидкость и блаженно прикрывая глаза. — Ты их видел вообще? Между ними искрит, как в щитке с 220, когда Джинхо уронил на него вазу с цветами. Они как минимум походят на парочек из историй с пометкой «любовь/ненависть». Заливистый смех двух коллег прерывается грозным полушепотом, больше похожим на змеиное шипение. — Еще раз ты ко мне свои ручонки потянешь, я вышвырну тебя с 26 этажа! Пока лететь будешь, может хоть мозги проветрятся до рабочего состояния. Мы же на работе! На кухне появляются мистер Ким и мистер Чон под синхронное хлопанье глаз двух работников. Тэхен замирает, сглатывает и судорожно выдает, истерически посмеиваясь: — Да, точно! Так и поступим. Привозите договор, я подумаю над заключением сделки с новыми поставщиками. Мне надо с этим переспать, — расширив глаза, он на вдохе громко орет на всю комнату отдыха. — То есть ознакомиться! Тихое «блядь» едва слышно в неловкой и напряженной тишине. Чон скрещивает руки на груди и ухмыляется. Скрип кимовых зубов слышен даже у шкафчиков с кружками, а его гневный взгляд готов прожечь своего партнера (по бизнесу, ха-ха) насквозь. Тэхен широко улыбается, безусловно искренне, и с нажимом говорит: — На этом все, мистер Чон. Вы свободны. — Какие 220, тут напряжение все 720, — шепчет Сокджин. — Дурак, это разрешение экрана… И они с Юнги задыхаясь хихикают около раковин расплескивая кофе по столешнице. Разгневанное начальство резко разворачивается на каблуках и направляется в их сторону. Ох, не к добру. — Вы, мистер Ким, должны были предоставить мне документы на подпись. Или я не ясно выразился, что они нужны мне срочно? — Да, директор Ким, простите. Я немедленно все сделаю. Сокджин опускает голову и быстро ретируется с места взрыва, шурша оберткой от конфеток, которые успел стащить из миски на журнальном столике. Чонгук, все еще гаденько ухмыляющийся и наблюдающий около двери, как Ким приструняет своих сотрудников, разворачивается и выдает: — До встречи, Тэхен-и. Было очень приятно с тобой увидеться. Тэхен зыркает на его удаляющуюся спину, но Юнги прекрасно видно, как щеки босса еле заметно краснеют. — А вы, мистер Мин, ко мне в кабинет. У меня для вас особое поручение. И поживее. Что ж, либо ему сделают очередной выговор, либо отхлестают по заднице, либо все же уволят. Ни один из вариантов не прельщает, но, по крайней мере, Юнги на 99 процентов уверен, что даже если его выпрут, то в кармане останется запасных 100 000 вон.

✘✘✘

Парнишка сидит на скрипящем стуле рядышком с его рабочим местом и невероятно раздражает тем, как слегка прокручивается и распространяет эти богомерзкие звуки. Он выглядит любопытным. И невероятно неопытным. Это выдают мятость рубашки, плохо заправленной, но хорошо очерчивающей тонкую талию и теребящие галстук пальцы. То, что он молод — ясно как день, но все эти украшения в виде парных колец-сережек в ушах и множества толстых серебряных колец на пальцах подчеркивают это еще сильнее, будто крича, что их обладатель все еще не выполз из пубертатного периода. Отросшие волосы (Юнги, черт возьми, уверен, что если постараться, можно собрать их в маленький хвостик на затылке, это слишком для его слабого старческого сердца), гораздо длиннее чем положено в их офисе и едва заметный макияж в уголках глаз, так и кричат о бунтарском духе. Вообще-то парень почти являет собой блеклый образ рокера начала 2000-х из тех групп, в репертуаре которых одни лишь песни о печальной влюбленности. Что более странно, Юнги ловит себя на мысли о том, что уделяет разглядыванию паренька времени больше, чем то на самом деле требуется. Это не первый стажер в его практике, но, по виду, первый наивный мальчишка. Сколько ему? 19? Вот только детского сада здесь еще не хватало. Когда Юнги медленно подходит, эхо от его не лучшим образом начищенных туфель вязнет в мягкости ковра. Работники пытались у него выпытать на кой черт он притащил этот зебровый артефакт прямиком из революционного в моде начала века, но получали лишь скупое «для уюта». По праву должности начальника отдела Юнги мог вытворять что-то подобное, и он активно пользовался предложенными привилегиями. К тому же у него постоянно чесались руки, чтобы применить к чему-нибудь свое пристрастие к винтажному хламу и замашкам дизайнерского полоумного модельера. Так помимо ковра в их небольшом офисе появился раскладной велюровый диванчик, 4 странные картины, напоминающие репродукции работ Дали, но слишком дерьмовые, чтобы действительно распознать стиль художника, и настоящий раритетный граммофон. Граммофон был любимым предметом всего коллектива, несмотря на то, что имел в своем арсенале только 3 пластинки: «The Beatles», «Queen» и сборник Майкла Джексона. Но как же прекрасно было звучание! Однако, иногда вкус Юнги будто компьютерная система заражался вирусом и выдавал ошибку за ошибкой. Так, впервые, когда Намджун зашел в его квартиру после долгого ремонта кухни, был поистине незабываемым: лучший друг быстро осмотрел кухонный всплеск абстракционизма, вышел за дверь и вернулся через час с подарком в виде таблички «противопоказано людям страдающим эпилептическими припадками». Юнги закусывает губу, выдергивая себя из забавных воспоминаний толикой боли, и медленно выдыхает. Он смотрит на то, как новый стажер тянет ручку из стаканчика и вслед за ней падают еще штук 10 зацепившихся за ее конец. Это будет невъебенно долгий и тяжелый день. Спасибо директору Киму за подложенную свинью. Его прерывает трель собственного мобильника и выцепив нежелательное «отец», Юнги тут же отклоняет вызов. — Что ж, — прокашливается Юнги, но на него не обращают никакого внимания. Ребенок слишком занят рассматриванием фотокарточек, окружающих монитор Юнги, а они там в блядском изобилии. Мин сам во все глаза смотрит на почти весь отряд Мстителей, приклеенных рядком к единственной полке над его столом, братьев Винчестеров, пафосно смотрящих на зрителя, Киану Ривза в антураже Киберпанка 2077, длинные усы Дали с его доисторического портрета и список паролей к Sims. Его затапливает с головы до ног настолько сильной волной стыда, что он вряд ли сможет когда-нибудь от этого отмыться. Он смущенно и одновременно с тем раздраженно шлепает тыльной стороной ладони по бедру парня и тот ойкает, наконец, обращая на него удивленный и пугливый взгляд. Стажер нетерпеливо подскакивает со стула, словно готовился присесть, но кто-то подложил ему кнопку, и кланяется в низком уважительном поклоне, сияя добросердечной улыбкой. Боже милостивый, помоги. Юнги, видя, что его слушают, сразу начинает: — Твоя стажировка стартует примерно с этой секунды. Рабочее место будет слева от меня. Прошлого стажера пришлось скинуть с крыши за испорченный принтер, так что обращайся с техникой любезно и обходительно, она у нас капризная. Ошарашенный взгляд паренька неотрывно следует за ленивым жестом начальства, которое указывает на пустой стол, стационарный компьютер и стул. Стул, в который тот медленно садится, пребывая в ступоре. — Шутка, — раздраженно цокает Юнги, видя, что до мальца не дойдет так просто. — Сперва будешь выполнять работу по типу «принеси-подай-иди-на-хуй-не-мешай». Босс следит за всеми нами с усердием школьника, который дрочит на соседскую старшеклассницу и часто пребывает в отстойном расположении духа, так что старайся не косячить хотя бы первое время. Все вопросы к Сокджину. — Мин Юнги! — доносится возмущенное из-за перегородки. — Ладно-ладно, все вопросы ко мне, — он трет устало лицо и молится чтобы случайно не выдавить себе глаза, хотя он не скроет — очень хочется. — Итак, вопросы? Нет? Тогда вали к себе и… Паренек, кажется мистер Ким назвал его Чхве Чомином, подскакивает с места с невероятной энергичностью и тянет руку вверх. Они же не в сраной школе, что за?.. Не найдя слов, да и что тут можно вообще выдавить из себя, он нервно кивает, мол, давай порази меня своими искрометными вопросами наповал. К удивлению Юнги, стажер именно это и делает. Валит на повал. — На хуй к кому? За стенкой слышится истеричный смех Сокджина, Мин даже проверяет, не пришла ли миссис Ли натереть стекла с моющим средством по второму кругу, а потом Юнги просто роняет челюсть и смотрит на сверкающие любопытством глаза стажера. Иисусе, этот ребенок ведь даже не шутит. Может увольнение было не таким уж плохим вариантом?

✘✘✘

Странно. Вторник начинается весьма странно. Это слово не совсем подходящее и обхватывающее всю серьезность ситуации, но это первое, что всплывает в голове Мина. Хотя Юнги не жалуется… такой вид он бы лицезрел каждое утро. Очень бодрит. Только не те части тела, которые нужно. — Что ты делаешь? — спрашивает он у округлой задницы, критично обтянутой серыми брюками под своим рабочим столом. Юнги ставит портфель на стол и привычно накидывает черный пиджак на спинку компьютерного кресла, оставаясь в одной рубашке. Чимин стонет, когда смачно бьется головой о стол от неожиданности и наконец вылезает из-под него. Его щеки невероятно красные, а сам он слегка запыхался, видимо, ползая по ковролину. Длинная челка почти закрывает виноватые, щенячьи глаза и это опять же слишком для сердца Юнги. Он перебирает собственные пальцы и гулко сглатывает, когда пытается объясниться. Что такого он там делал, что ведет себя так нервно. Не мог же он… — Эм-м, у вас тут кактус… умер. Что за?.. Что. Юнги следит настороженно за тем, как Пак указывает пальцем на высохшее и завядшее растение на полочке около его монитора. — Ну, могу положить его в лодку и поджечь, — изрекает Мин, смотря на кактус, который ему дарил Намджун на прошлый день рождения. Или на Рождество? Возможно, это даже был русский праздник Ивана Купала, Намджун бывает очень креативным человеком, когда речь заходит о праздниках и подарках. Чимин хмурится и смотрит на него как на идиота. Хотя он не далеко ушел, да, ха-ха? — Это кактус, а не викинг. — Его зовут Викинг, так что этот аргумент не засчитывается. — Господин Мин, вы дали имя кактусу? И оно такое, эм-м, скандина… то есть специфическое. — Не твое дело, Чонмин, как мне звать свои цветы. — Чимин, — мгновенно поправляют его. Юнги откашливается и исправляется. — И что же, Чипин, ты делал с моим павшим товарищем, позволь узнать? Уверенность Чимина опять слегка трескается, как слой подтаявшей глазури, и он вздыхает, указывая на полупустую бутылку минералки. — Я хотел полить его, но уронил крышку. Подумал, что может это поможет ему… чем-то. — Например, захлебнуться и не мучиться? — ахает Юнги и на пике своего актерского мастерства хватается за сердце. Юнги бывает излишне драматичным. Он в шоке смотрит, как из горшочка переливается вода на стол. — Я не специально! — Так, слушай сюда, Бак Черин, ты не трогаешь мои растения, Сокджина в том числе, а я не буду звонить в Гринпис. А теперь дуй работать, ради бога, не доводи до греха. Одной смерти в день достаточно. Понурив голову, как бродячий пес, которого приманили запахом колбасы, а затем прогнали со двора, Чимин не уходит далеко и садится за стенкой слева от Юнги. Весь оставшийся день Мин слушает тяжелые вздохи, что доносятся из-за перегородки и отгоняет навязчивые мысли о том, как хорошо смотрелись штаны на парне, когда он ползал по полу и обтягивали его… ну уж нет. И это всего лишь вторник. Бога явно не существует или же он старательно избегает молитв одного конкретного Мин Юнги.

✘✘✘

Есть в жизни определенные состояния, которые случаются время от времени. Например, состояние искреннего и всепоглощающего счастья. Юнги такого не чувствовал никогда, да и приблизься он к нему — ни предпосылки, ни сам факт случившегося не поможет ему сказать с уверенностью, что это тот самый момент, когда люди говорят «я счастлив» и добавляют еще ушат матов, чтобы звучало более убедительно и экспрессивно. Возможно, он был близок к чему-то наподобие счастья в детстве. Но то было так давно, что ему трудно вспомнить какую-нибудь конкретику. Размытый образ матери, крепко держащей его за руку, мягкая шерстка его нового друга — мистера Медведя, гулкие биты сердца в груди от предвкушения и яркие крики детей, рассекающих воздух на огромной железной лодке. Кажется, тот аттракцион назывался «Викинг» или «Летучий голландец»? Суть не в этом, а скорее в том, как Юнги радовался такой мелочи как поход в парк вместе с растившей его женщиной. Мать выглядела как женщина, которая в случае чего не сможет поступиться своими принципами и желаниями ради важных людей. Так она и поступила. Выбрала себя. Мать года, героическая мамаша, родитель-вредитель, какая-то женщина, матушка-хуятушка — как Юнги не коверкал, казалось бы почетное родительское звание, факт оставался фактом — стерва свалила и оставила на произвол судьбы мужа и ребенка. Самое худшее, что стереть ее улыбку из памяти, ту самую — нежную, материнскую — не получилось никакими силами даже спустя годы. Мин уже тогда, в неполные 10 понял, что ждет его впереди беспросветный пиздец, когда отец на велосипеде с тремя пакетами продуктов около подъезда врезался в домовладелицу и их поперли со съемной квартиры. Не за аварию, а за неуплату вообще-то, но мужчина все время жаловался, что хозяйка повела себя несправедливо. Сломанная рука, никакого жилья и голодный ребенок — все, что оставила Мину старшему после себя супруга, испарившись, как ебаный Чешир. Катастрофа. То была катастрофа. В 13 Юнги был вне себя от счастья по двум причинам: он мог найти дешевую подработку, и хвала всем, блять, богам что неуклюжий отец не угробил их двоих до этого возраста. Так и повелось, что Юнги в свои подростковые годы уже приходилось перенимать пальму первенства в руководстве семейным, трещащим гнездом из двух холостых оболтусов. Тетушка из Тэгу предлагала неоднократно взять на себя роль опекуна или хотя бы перевести неумелых мужчин к себе, но всегда натыкалась на однозначный отказ и горделивое «сами справимся». А справлялись они, мягко говоря, хреново. Она выглядела как женщина, что любит держать контроль и которой нужно куда-то деть свою заботу. А учитывая, что от нее ушел уже третий муж… Юнги научился определять людей довольно быстро. Счастье, ха… да, это то, что большинство людей испытывают. Не Юнги. Он не привык думать с присущим молодежи максимализмом, но когда собственная мать бросает на попечение отца, который о воспитании знает столько же, сколько об органической химии, в счастье верить трудно. Они как студенты учились по ходу и вместе друг с другом. Не идеально, но по крайней мере Юнги привык считать себя неплохим человеком. Все-таки отец хоть и был абсолютно ужасным семьянином, но вырастил его добропорядочным человеком, а не пьющей свиньей. Отец выглядел ненадежным — ненадежным он и оказался. Правда, с возрастом все устаканилось. Но опять же. Не для Юнги. Мужик нашел себе хорошую разведенную аджумму, что готовила наивкуснейшее кимчи и жареный рис и зажил, как и подобается 50-летнему старикану. Юнги был рад, честно, вот только новая госпожа Мин терпеть его не может, да и он к ней так и не проникся ничем кроме отвращения из-за сладкого, едкого парфюма и наставлений по типу «жену тебе хорошую надо, из тебя самого ничего путного не выйдет». Так и живут на взаимном игнорировании уже 4 год. С отцом он созванивается, но не более — брутальные мужики же не распускают нюни, верно? Если дела в порядке, то и все остальное тоже. А одиночество… это ж не опухоль, рассосется как-нибудь, Юнги уверен. Он же просто еще один человек, грустный и злой офисный планктон, который любит перемывать косточки начальству и по вечерам залипать на сериальные марафоны по телевизору. К чему вообще запариваться? По факту взросления прилипает новое состояние — приторно-сахарное отчаяние. Липкое как нагретый карамельный сироп, отдирать от ладоней который становится невыполнимой миссией, а в довесок — мысли, что все безнадежно. Есть цель — выжить, а там хоть ужом на сковородке, вертись-ебись как хочешь. Истина не та, что написана умным древнегреческим мужиком на камне, а та, которой подчиняется течение жизни в настоящем. Перебирая бумажки в офисе и покуривая в перерывах (лишаясь премии, ибо «Мистер Мин, опять вы нарушаете дисциплину») Юнги любую истину шлет нахер.

✘✘✘

— Доброе утро! Юнги почти давится кофе, когда бойкий стажеришка врывается в кухню. — Я тебя не ждал, разоритель офисных могил, — бурчит недовольно в кружку. Чимин сконфуженно застывает, а потом покрывается красными пятнами то ли от смущения, то ли от злости. — Я же извинился за кактус. И за сломанный принтер тоже. — Твои извинения их с того света не вернут, — Юнги устало трет фиолетовые синяки под глазами и страдальчески стонет. Гребанная бессонница. Всего месяц прошел, а от этого ребенка нет покоя ни днем, ни ночью. Черт дернул Юнги сказать, чтобы младший задавал все интересующие вопросы в любое время дня и ночи. Он думал, тогда на работе мальчик будет говорить меньше и приставать меньше. Как бы не так. — Ты можешь уйти? И без твоей лучезарной лыбы в офис солнце пробивается. Пак хмыкает и довольно говорит: — Мне казалось, зомби живут в склепах, а не ходят в отутюженных костюмах по офисам. — Неплохо, малой. Растешь на глазах. Только в склепах вампиры и вурдалаки. Могу скинуть теоретический материал на почту, называется «Нечисть среди нас». Ознакомишься, может, найдешь чего интересного про себя. — Хен, ну хватит! Почему ты так ко мне относишься? Да Юнги и сам не знает. Наверно, это весело — дразнить детей. Боже, Юнги ужасный человек. Мин недовольно щурится, как от луча фонарика, бьющего прямо в глаза, и тянет: — Когда это мы стали так близки, что ты меня хеном зовешь, а? — Когда я исправил две ошибки в отчете Сокджин-хена, его не пришлось переделывать заново, и вы успели на последний автобус, едущий до бара. Вы очень спешили, потому что, цитирую: «Намджун нас без вазелина натянет, если опоздаем и если тебе в кайф, Джин-и, то моя гордая, нежная задница такого отношения не потерпит». — А, — Юнги не помнит этого конкретного случая, но он вполне мог ляпнуть что-то подобное, — ну молодец, Кимин. Стажер не понятно почему надувается и наконец подходит к чайнику, щелкая кнопкой. Пока тот закипает, он достает, боже за что, кружку с изображением Гарри Стайлза и насыпает в нее целых две ложки кофе с горочкой. Юнги не завидует, понятно? Чимин разворачивает кружку и наливает в нее кипятка до краев, помешивая содержимое ложечкой. Это что… автограф?! Сокджин там опять что ли свою задницу на сканере печатает, почему так долго? Юнги молчит, рассматривая кофейный осадок на дне своей кружки. Так, отчеты там, накладные, купить туалетной бумаги домой и пару упаковок орешков, закрепить новые экселевские таблицы, заклеить косяк моментом в прихожей. Да, все правильно — нужно думать, о чем угодно и все это растворится само по себе. - Хен? Но Чимин видимо слишком тупой, чтобы понять намек или же он специально действует Юнги на нервы, продолжая пытаться вывести его на разговор. Парень смотрит во все глазищи и даже склоняет голову на бок. Еще и этот его кошмарно сексуальный хвостик на затылке. Ну зачем он такой красивый со своими длиннющими волосами? Чтобы отвести бурю в сторону от себя Юнги ляпает первое, что приходит в голову: — Вы не забыли перенести данные в таблицу прихода, господин Пэк? Чимин мешкается и пугливо отводит взгляд. — Ох, да… Конечно не забыл! Я как раз… эм-м… закончил одну стопку и решил сделать перерыв. Юнги скептично оглядывает его. Большой толстый лжец. — Слушай, я… Мужчина начинает, но так и застывает на полуслове. Вау? Это что-то интересное. — Мне пора, — быстро кидает Мин и не удосужившись даже помыть чашку после себя оставляет шокированного Пака наедине с собой. А все эти щенячьи взгляды в спину и очередные тяжкие вздохи нужно просто игнорировать. Да. — Эй! Пс-с! Он переваливается через стенку и громко шепчет, осматриваясь, чтобы младшего нигде не было. Сокджин давно привыкший к таким выкрутасам лишь смотрит с зажатой ручкой во рту и не глядя продолжает сортировать новорожденных бумажных детей по разным папкам. — Я забыл про тебя. — Очень приятно слышать, — шипит Юнги, — я ждал тебя, зоофила проклятого, целых 20 минут. — Если я люблю альпак, это не значит, что мне нравится их тра… — Даже не начинай. — Но если уж ты спрашиваешь, кого мне нравится трахать, я могу позвать Джун-и, и мы вместе объясним тебе как… — Тихо! — обрывает его Юнги, взмаливаясь, и через плечо оборачивается, опять высматривая черную макушку. — Быстро за мной! Он утаскивает Кима практически в другое крыло, пока они не остаются в уединенном коридоре наедине друг с другом, мигающей флуоресцентной лампой и бьющимися в окно этажа мухами. И откуда у них в офисе декорации к фильмам ужасов? — Прежде всего объясни, мой калечный друг, какого хераса мы забыли у женского туалета? — шепотом пыхтит Джин и пытается отцепить от своего галстука цепкие пальцы Мина, как и от рубашки на локте. — Безопасная зона. — Безопасная зона — это отдел бухгалтерии, где сидят сыплющиеся тетки с вечеринки за 50 и обсуждают, как лучше всего огурчики на зиму крутить, а место, где чаще всего вьются незамужние цокалки из секретарского отдела — это красная зона. Между строк он читает: красная зона для геев, а мы с тобой такие же натуральные как взаимодействия айдолов в к-попе. Юнги переваривает его слова и смотрит на гайку, прикрученную к двери туалета и символизирующую женское начало. Затем вспоминает дверь с болтом в другом конце коридора и вновь смотрит на гайку. — Ладно, мой проеб. Дай мне быстрее сказать, и мы вернемся в зону повышенной потливости. — Да завтра уже мастер приедет кондиционер чинить, не так уж сильно я потею. — Стою, жду тебя и тут приходит этот кошмарный ребенок… — Юнги, во-первых, этому ребенку 22, а во-вторых, ты что, опять на Чимине отрабатывал мастерство своего сарказма? Ты хоть не оскорблял его? — Нет, — качает головой Юнги, серьезно смотря на друга, — он сам себя оскорбил, родившись. — Ты мерзкий. Сокджин скептически смотрит и качает головой. — Неважно. Он наклоняет голову и — бам! — длинные волосы съезжают со лба и правой части головы и открывают правое ухо. А там! Прокола 4, не меньше! Еще и бровь проколота! — Да заливай, — смеется Джин, но заметив серьезную мину друга спрашивает, — хочешь сказать, мы не заметили, что он весь проколотый? — Думаю, он просто хорошо скрывается. А паклы-то длинные. Сокджин-и, что мне делать? — стонет Юнги, беспорядочно тряся руку друга. — Ты же знаешь. — К сожалению, я все про тебя знаю. Хм-м, — тянет хитро Ким, — как насчет 20 000 тысяч, что у него около 6 проколов? Он протягивает руку и Юнги, немного расслабившись, охотно ее пожимает. — 40 000 тысяч, что у него их не меньше 9. Он надеется, что Сокджину не придет в голову гениальная мысль заставить Юнги проверить это лично.

✘✘✘

Приятный вечер пятницы перестает быть приятным, когда к нему незваными гостями вваливаются родители. Он что, совсем не заслуживает в этой жизни ничего хорошего, даже вечер в тишине и занятии йогой? Неужели Юнги так много просит? — Боже, Юнги! — ахает мамочка и морщит нос, размахивая перед лицом ладонью, будто бы пытается отогнать не противную вонь, а ядовитые газовые пары. — Что за свинарник ты здесь устроил? Папочка в это время молча проходит в его гостиную, вытирая пол своими белыми носками (хотя бы мыть ему будет меньше), садится на кожаный диванчик с небольшой дыркой в сидушке, чтобы было видно горчичного цвета поролон (это дизайнерское решение!), и начинает листать чертов Нэшионал Джеографик. Какого хрена вообще?! Юнги может поклясться, что подобного чтива у него отродясь не было. Неужели этот контуженный припер с собой журнал? Тяжелый вздох доносится до всех уголков его квартиры, и Джин с кухни, под звон тарелок и журчание воды, кричит: — Не вздыхай, Мин Юнги! В твоем возрасте пора бы уже о себе хоть немного заботиться. — Я пытаюсь, — бурчит Юнги, ни капли не обижаясь на «в твоем возрасте», смотря как Намджун слюнявит указательный палец и скрипит по глянцу переворачивая страницу. Фу. — Пытаюсь, но вы ребята меня убиваете. Поролоновый коврик под Юнги для занятий гимнастикой и йогой, начинает прилипать к оголенной пояснице, и он немного сдвигается, устраиваясь на полу удобнее. Аксель все продолжает нализывать его пятки, но мужчина так привык, что почти не замечает этого. С кухни доносятся звуки военных действий, и стоит сказать спасибо Сокджину, что он убирает весь этот срач и периодически готовит ему нормальную еду, но хрен он этого дождется. Мин Юнги скорее откусит себе руку по локоть, чем скажет спасибо этому ужасному человеку. Одни его богомерзкие шутки оскорбляют все человеческое существование и уничтожают долгие сотни лет эволюции. На прошлой неделе, когда они пили растворимый кофе и обсуждали, не слишком ли узкую юбку надела сегодня Ким Джису и как Пак Чимин с этими ужасно узкими джинсами («прошу прощения, мне пришлось дома перестирать всю одежду») уронил 5 папок документов с разными поставщиками и перепутал все бумаги. Ким спросил можно ли ему явить на свет новое комедийное отродье, а Юнги плюнул резким отказом, но когда его, мать вашу, кто-то слушал. «Знаешь, почему нужно замочить белье? Потому что оно слишком много знает». После этого у Юнги укоренилась мысль о скорейшем самоубийстве. — Что ты делаешь? — голос Намджуна вырывает его из этого адского круга адских мыслей, и он поворачивает лицо к другу. Тот сцепляет руки в замок и заинтересованно смотрит. — Занимаюсь йогой. — Ты просто лежишь на коврике и не двигаешься. — Да, я так и сказал. — Мне кажется, ты немного не понимаешь, что значит заниматься йогой… Оказываясь в гостиной с огромной кастрюлей свежесваренного рамена, Джин прищуривается на Мина, пока разливает по тарелкам вкусное варево. Во имя своей оставшейся чести, Юнги быстрее всяких вопросов спрашивает: — Как тебе новый стажер? — Новый? Он у нас уже 2 месяца, — Сокджин недоуменно смотрит на друга и не оборачиваясь бьет Джуна по руке, которая потянулась к закуске на столике. — Эх, как быстро летит время, — вздыхает Юнги. — Давайте есть! Кимы заинтересованно переглядываются и в одной светлой голове начинают крутиться своднические шестеренки. Что ж, справедливости ради, Юнги сам вырыл себе могилу.

✘✘✘

Безумно раздражающая привычка — щелкать ручкой. Как и много прочих, Юнги терпеть не может придурков-невротиков, которые только и знают, как вымещать свое недоросшее ОКР на предмете канцелярии. Однако, сейчас он сам сидит в опустевшем и практически обесточенном офисе, ритмично нажимая на механизм авторучки. Щелк. Щелк-щелк-щелк-щелк-щел… Это продолжается уже час. Гребаный час в тишине под эти щелчки. Он сходит с ума или раздражительность просто атрофировалась за время работы в трещащем безнадегой офисе? Хотелось бы знать. Вообще-то рабочее время уже давно подгребло к концу, и все нормальные люди расползлись со скоростью перекусанных зомби по своим уютным домам, к семьям или пошли пропустить по рюмашке в соседнюю забегаловку. Ключевое слово: нормальные. Он думал, что все это пройдет. Что нежелание возвращаться домой, это лишь подростковые закидоны и максимализм растущего без одного родителя с одним родителем-неудачником подростка. Но оказывается, когда ты вырастаешь, заставить себя подняться с рабочего места становится все труднее. Что его ждет в его захудалой халупе? Очередная марафонная ночь пива и сериалов? Кто же умрет в очередной серии Игры престолов? До смерти интересно. Может в этот раз он скреативит и будет смотреть американскую третьесортную комедию с юмором ниже пояса? Намджун всегда говорит, что он слишком критичен в оценке шедевров мировых масс-медиа, а Юнги отвечает, что эти фильмы просто дерьмо собачье. Усталость от такой жизни наваливается сильнее чем усталость от ежедневной работы. Он просто опустошен и высосан, как спелый апельсин в стаканчик свежевыжатым соком для утренней тренировки фитнес-приверженца, жующего с перекошенным лицом сельдерей и ростки пшеницы. Черт, а ведь в школьные годы у него почти лопалась черепная коробка от количества нереализованных амбиций. У него были тысяча и одно представление своего будущего, и каждая дорожка вела его к рогу жизненного изобилия, включая почет, деньги и славу. Это казалось чем-то естественным, как дышать или чувствовать тепло от солнечных лучей на коже. Не сказать, что Юнги в принципе был тщеславным или бахвалился любой своей выходкой, но представлять ведь никто не запрещал, верно? А представлять себя достигшим чего-то хорошего, сформированным как человека, нашедшего свою нишу в обществе… черт возьми, это до сих пор звучит так дьявольски соблазнительно и прекрасно, что он готов предложить свою душу демону перекрестка, лишь бы хоть одна из его фантазий воплотилась в жизнь. Но вот он здесь. Щелкает ручкой, нюхает собственный пот от рубашки, впитавшей в себя целый офисный понедельник и пары выветрившегося одеколона, смотрит как беспорядочно вьется муха вокруг тусклой лампы и думает, зачем он вообще живет. Зачем он вообще все еще дышит ответит ему в конце концов кто-нибудь, а? Разве бога придумали не для подобного дерьма? — Мин Юнги-щи, вы еще не ушли? — и тут же добавляют более участливо. — Юнги-хен? На удивление он даже не дергается, лишь немного поднимает голову над перегородкой и видит свежего, как пучок едреной только сорванной мяты Чимина. Парень накинул классического кроя пальто, вытянутую шапку и уже перекинул через плечо свой портфель, но все еще тормошил в руках какие-то бумажки. — Еще нет. — М-м, простите, если помешал, я просто заметил, что у вашего стола все еще горит свет, — темные глаза, мерцают янтарными проблесками вокруг глубины зрачков из-за практически нулевого освещения. Пак подходит неуверенной поступью к Юнги, все еще не двигающемуся ни на миллиметр, но, о, хвала всем богам, переставшему насиловать свою ручку. Его фигура возвышается над Мином и закрывает добрую половину света. Мужчина смотрит на распечатанную фотку Скарлетт Йоханссон, приклеенную неровными кусками скотча к стаканчику для ручек и огрызков карандашей, над которой с монитора героически возвышаются братья Винчестеры, и чувствует очередной приступ дикого стыда. — У вас все в порядке? Юнги еле удается подавить в себе хохот. Чимин должно быть выглядит сейчас чертовски озабоченным странным поведением старшего, но тактично молчит. Этот ребенок не заслуживает плохого к себе отношения, пускай его и весело дразнить, думает Юнги. А если брать в расчет то, какой Пак участливый и милый в общении… Юнги всегда знал, что он немного подонок. Юнги трет шею, едва касаясь ладонью линии роста волос, отворачивает стаканчик в другую сторону так, что фото Черной вдовы скрывается в тени его стола. Это еще что, раньше у него здесь висела чертова Бритни Спирс из того самого клипа. Он до сих пор не признает свою страсть к коротеньким юбочкам, а-ля японская анимешная школьница случайно падает с лестницы тебе на лицо, а через 12 серий по 25 минут вы женитесь и заводите 10 детишек и отполированную робота-собаку. — Все хорошо, Чанмин. Тебе не о чем волноваться. Я просто утомился, составляя отчеты. Сейчас закончу и… — Вы это специально делаете, да? — пыхтит неожиданно парень и стискивает ремешок портфеля, дергая его в сторону. Он так мило возмущается, что Юнги невольно чувствует себя еще большим гадом. Но внутренне улыбается как подросток, который дергает понравившуюся девчонку за косички, и та обращает на него внимание. — Ты о чем? — Ох, ладно, забудьте. Почему вы еще не ушли? Вас некому подвезти? Юнги хмурится, а затем ощетинивается, будто его прервали за чем-то важным, а не просто просиживанием штанов и очередной глубинной саморефлексией. — Важнее почему ты, не зачисленный в штат сотрудник, все еще здесь, а не я. Кадык Чимина дергается от нервного сухого глотка, и парень слегка покрывается румянцем на скулах. Юнги отрицает, что прослеживает это движение от начала и до конца. Стажер заводит свой портфель за спину и вытягивается в струнку нервно посмеиваясь и отнекиваясь как младшеклассник, которого застали за незаконными опытами в кабинете химии. Юнги почти стонет. Нельзя же быть настолько катастрофически очевидным. Он решает игнорировать идиотское поведение тонсена и просто… спровадить его. Восхитительное решение на 12 баллов из 10. Именно поэтому Юнги повысили до начальника отдела. — Тебе пора, — не тактично намекает Юнги. Чимин выглядит озадаченным, но не обидевшимся, что было бы хорошей новостью если бы не: — Я дождусь вас. Уже поздно, так что лучше не бродить в одиночку. — Я не боюсь ходить по улицам. Я тебе кисейная барышня что ли какая? — Вообще-то я боюсь. — Так попроси забрать тебя кого-нибудь. — У меня никого нет. — Тогда вызови такси. — Денег тоже нет. Громкий стон моральной боли вырывается из горла Мина, и он дрыгает ногами в попытке по-детски выразить свой протест. Ну что за гребаный ребенок, который не способен сам добраться до дома? Он зло следит за тем, как Чимин, кладет все бумажки на свой стол и садится на скрипучий компьютерный стул, отталкиваясь ногами и катясь с громким «ю-ху!». Он отъезжает назад в проход между офисными рядками и заливисто смеется. Господи, что Юнги такого плохого сделал в жизни. Пнул одноглазого котенка? Написал этот ужасный слитый финал Игры престолов? Плюнул в прошлой жизни в кружку Матери Терезы? Что, блять?! — Попробуйте, — воодушевленно говорит раскрасневшийся парень, заправляя выбившиеся из хвостика пряди за ухо. — Это весело! Юнги не залипает, понятно? Он смотрит на свои ноги под столом. Ай, к черту, почему нет? Мужчина слегка отъезжает назад и упирается стопами в плитку, не покрытую ковролином, руками сжимает край стола и со всей силой в своих хиленьких офисных конечностях толкается. Его стул отлетает к соседнему ряду и бьется пластиковыми подлокотниками о место Джинхо, с полок которого падают томики манги. Вот паршивец, Юнги так и знал, что это странно, что при нем того всегда не видно за перегородкой! Рядом с ним тормозит счастливо прижимающий к груди портфель Пак и смеется. — Видите? А теперь обратно, но с «ю-ху!». Так еще круче! Ведомый чужими наставлениями, Юнги тут же выполняет: отталкивается и с воинственным «ю-ху!» летит обратно к своему столу. — Черт, — падает грудью на стол Мин и смотрит, как мимо мчится на своем визгливом кресле Чимин, загибаясь от смеха, — и правда весело. До него только сейчас доходит, что за нелепости он тут вытворяет. Пошел на поводу у ребенка, называется! Мин с неимоверной яростью пихает в свой потрепанный рюкзак кое-какие бумажки со стола и личные вещи, разбросанные для рабочего феншуя и почти рвет свой пиджак, когда, натягивая рукава, не попадает в них с первого раза. — Пошли, Пэк Минчи, — цедит он сквозь зубы и, не дожидаясь стажера, трусцой направляется к лифту. — Я Чимин! Пак Чимин, запомните уже! Парень выключает оставшиеся лампы и бежит за Юнги, пока тот щелкает в припадке кнопку закрытия дверей. Чимин все-таки успевает вбежать в лифт, почти придавленный раздвижными железными дверьми, но с неизменной счастливой улыбкой на губах. Какая жалость. Даже чертова техника против Юнги. — Да хоть Иисус Христос, все равно бесишь, — бормочет под нос Юнги, пока его не слышат. Но галочку себе все же ставит. Пак Чимин значит.

✘✘✘

Чимин, этот ужасный ребенок, настоящий предатель! Как можно было каждый день заставлять Юнги провожать его до дома, чуть ли не в другой конец Сеула? А сейчас что? Мин стоит один, потому что какой-то родственник Пака решил 30 лет назад родиться именно в этот день. У Юнги чуть челюсть не упала, когда краснеющий Чимин на весь отдел заявил что-то вроде «простите, Юнги-хен, но сегодня вам придется добираться одному до дома». Вот негодник! Именно из-за этого нерадивого ребенка, который привязал Юнги к себе, мужчина стоит уже час на остановке и ждет своего автобуса, который застрял где-то в городских пробках. А как же мы в ответе за тех, кого приручили, Пак Чимин, а? Нечестно! Нет, Юнги безумно рад наконец-то остаться в гордом одиночестве и ехать домой в тишине и спокойствии, а не под болтовню о том, что Капитан Америка круче Халка. Да где это видано, чтобы святоша в трениках был круче зеленого громилы?! В стеклянном коробе остановки, под который задувает морозный ветер с редкими снежными порывами, Мин смотрит через дорогу на здание, в котором работает. И на него вдруг сваливается это ужасное чувство, которое всегда посещает его в такие псевдоромантические ночи с налетом ностальгической грусти. Только не снова. Юнги только сейчас осознает, что все движется в какие-то ебеня и он не знает, как остановить это, потому что рычаг передач выдран с корнем, а педаль газа намертво вдавлена в пол. Тревожность сковывает его грудь, мешая дышать, это отвратительно. Его автобус безнадеги теперь еще и катится с обрыва без тормозов. Просто прекрасно. Он смотрит, как ветер задувает пушистые хлопья снега в стеклянную твердь офисной высотки, в которой он пашет уже около 7 лет, сверху плюсом год стажировки. Итого 8 бессмысленно потраченных лет. На что в итоге он потратил их? Зарабатывание денег? Ха! Помощь обществу? Смешно. Попытка не кануть в забвение после смерти? Если бы. Отдал их на совершенствование себя, достижение лучшей версии себя? Что ж, тогда человечество обреченно. Бесцветные будни с безвкусными событиями, так бы он описал сие действо — собственную унылую жизнь. Юнги давно уже перестал чувствовать что-либо по отношению к происходящему. Ни радости, ни разочарования, ни даже злости уже не осталось. Он просто не чувствует. Это удручает, но по прошествии времени он понял, что именно так и обстоят дела во взрослом мире. Ему хочется вернуться в прошлое и залепить маленькому себе пощечину, когда он визжал, что хочет поскорее вырасти и быть как мама или папа. Как мама или папа, вот умора. Только полгода назад он сбежал от директора покурить не в привычный глубокий проулок сбоку от здания, где воняет уличной едой и массажными маслами из-за близкого расположения полуночного квартала развлечений, а на крышу. Взгляд каждый раз цеплялся за этот выступ, и он с дрожью в себе вспоминает, как стоял около низких перил и мертвым взглядом пялился на домовые крыши разных размеров и величин. Конечно, Юнги отрицал это, но в определенный момент что-то толкнуло его. Мысль. Что может быть… что если сделать шаг и все закончится? Все его переживания станут бессмысленными. Исчезнут. Это, блять, напугало его так сильно, что когда он вернулся с перерыва его пальцы дрожали так жутко, что он не мог печатать на клавиатуре. У Юнги никогда не было таких серьезных проблем, но чем дальше он заходил, чем отчетливее видел свое безрадостное будущее, в котором ничего нет — тем страшнее становилось настоящее. Он обдумывал все это еще около недели, пока наконец не поговорил с Намджуном и Сокджином, не объяснил им все и не получил должную дружескую поддержку. Джун даже предложил ему знакомого психотерапевта, но настолько далеко Юнги пока не готов был зайти. Пока что все что ему было нужно — чувствовать, что рядом кто-то есть. Кто-то, кто волнуется о нем и в случае чего схватит его на самом краю за руку. И друзья, черт, его прекрасные друзья, как нельзя кстати лучшее решение, которое он мог принять в данной ситуации. Конечно, не обошлось без гиперопеки от теперь уже родителей, но по крайней мере это вызывало улыбку, а не приступ страха или тревожности. Ему стало гораздо лучше. Он верил, что все наладится и решил приложить немного усилий, чтобы изменить свое положение и плачевное состояние. Первой очевидной проблемой было одиночество. Впрочем, это оказалось кошмарнейшим решением. Все варианты которые ему предлагали Тиндер, Гриндер, Ебиндер и эта чокнутая парочка, чтобы он не помирал от тоски в одиночестве, были вопиюще ужасными. Парни и девушки будто на подбор с каким-то странными заскоками. А если Юнги и удавалось за редким исключением провести с кем-то приятную ночь, желания общаться дальше не было от слова совсем. «Наверно, не мой человек». Он старался изменить что-то. Старался. Но изменения — это чертовски сложно. Плыть по течению — легко. Ответ прост.

✘✘✘

— Чимин очень милый. — Он как глиста прилипчивый и вреда столько же, если не больше. — Он очень старательный. — Неуклюжий настолько, что хуже штампованных главных героинь из подростковых романов. Анастейша и Белла нервно курят в сторонке. — У Чимина маленькое и красивое лицо. — У половины Южной Кореи красивые лица. Да у любого красивое лицо, кто его хотя бы умывает. — У него шикарная задница. Юнги втягивает воздух и на пару секунд задерживает дыхание. Он выглядит довольно смешно, сидя с напряженным донельзя лицом и надутой выпирающей грудью-колесом. — Тут… мне нечего сказать. — Юнги! — кричит Сокджин, кидая в него весь свой веер карт. — Мы уже час занимаемся этим ужасом. — Согласен, уно — тот еще кошмар. — Боги, как тебя вообще выносить можно… — Чимин несомненно святой, раз у него хватило духу тебя не то, что терпеть, но и быть постоянно рядом, — гаденько ухмыляется Намджун поверх своих антисексуальных окуляров, отрываясь от «Заводного апельсина». Юнги упоминал как сильно он ненавидит этих двоих? Так вот, сильно. Ким трет устало переносицу и смотрит умоляюще на своего парня пытаясь привлечь к разговору, и чтобы он хоть как-то повлиял на их общего никудышного друга. — Эм-м, — растерянно моргает Джун, сцепляя руки в замок, — Джин-и прав. Может тебе стоит попытать удачу с этим Чимином. Раз он так настойчив, и вы действительно сблизились, то парень и правда прелесть. — Я вообще вам по секрету рассказал, предатели… — бормочет Мин. К боку Юнги жмется пушистый Аксель и звонко тявкает, чтобы на него обратили внимание и погладили брюшко. — Ты тоже на их стороне? — пес виляет коротеньким хвостом и как колбаска перекатывается к ногам Сокджина и громко тявкает. — Вот же ж! Как собачка на приборной панели кивающий и сюсюкающий с его сыном Джин смотрится донельзя комично. Юнги весело фыркает. Его одаривают возмущенным и непонимающим взглядами, на что он делает большой глоток своего чая и говорит: — 17 попыток. Без вариантов. Лучше умереть одиноким, чем еще раз слушать, как касатки могут опуститься на глубину до 100 метров. — Ну не знал я, что он фанат китовых… — зарывается в свои ладони Джун. Его отчаяние почти можно потрогать, и Юнги лапу готов дать на отсечение, что на ощупь оно — интеллектуальное и с привкусом дружеско-своднического смущения. Каждый раз, как они заводят этот разговор вновь и вновь, Юнги рассказывает одну из полюбившихся историй его знакомства с фриками. И откуда их столько на планете? Какой нормальный человек стал бы на свидании разговаривать о рыбах? — Хм-м, но тот парень который снял в кафе носки чтобы показать родимое пятно в форме звездочки был лучшим. О, а девушка, которая начала придумывать имена нашим шестерым детям… — Мы поняли, — осекает его Сокджин, одновременно с раздражением и с грустью смотря на их игральный столик заваленный крошками чипсов и фальшивыми деньгами из монополии. — Но ты мог бы еще попробовать, Юнги. Это не страшно. Сдавшись, родительская чета уходит на кухню, чтобы шепотом поспорить и обсудить как помочь их другу в сложившейся ситуации. Суть в том, что Юнги никогда не просит от них этой помощи. Он любит своих лучших друзей сильнее чем то возможно, но их попытки влезть в его личную жизнь откровенно заебали. Поддаваться на это было частью их договора по регулированию его опасного состояния, чтобы отвлечь и обезопасить прежде всего самого Юнги от опрометчивых решений и погружения в более глубокое расстройство. Он был не против, потому что сам считал это отличным способом отвлечься и возможно обрести что-то, что будет держать его в этой жизни чуть дольше, но… все это лишь пополнило багаж его умопомрачительных жизненных историй, не больше. Лежа на ковре, мягком, прекрасном, пушистом, леопардовом ковре, который он урвал на каком-то воскресном рынке за полцены, Юнги обнимает теплого Акселя и почему-то не перестает думать о Чимине. Казалось бы, он сейчас должен зациклиться на всколыхнутых воспоминаниях неудачных попыток найти себе кого-то, но все мысли почему-то кружат вокруг младшего, как рой мошки вокруг перележалых на солнце, сладких, сочащихся сахарным сиропом фруктов. Да, это подходит Чимину. Что-то не приторное, но ласкающее вкусовые рецепторы сладким соком. Думать о нем приятно и легко. Как будто после полугода жизни в душном городе ступить босыми ногами на пляжный берег и тут же промочить их в соленой воде моря по щиколотку. Это… напрягает. Юнги не может найти ни одного оправдания своим буйным мыслям. Да и разве это странно? Он просто думает о коллеге с работы, который оставил неизгладимое впечатление идиотизма, но был очень мил, вежлив и дружелюбен, поэтому засел в голове. Который носит потрясающий пушистый хвостик. Который до сих пор прячет множество проколов на ушах. Который каждое утро приносит ему кофе. С которым они почти каждый день идут домой с работы. И который несколько раз приглашал его к себе, чтобы доказать, что Капитан Америка самый крутой герой из всех. О боже. Ему и правда стоит попробовать сблизиться с парнем больше? Он так устал искать свое, что уже согласен на чужое, но немного подходящее и ему. Это сложно объяснить. Будто ищешь недостающий пазл, но находишь с двумя отверстиями, а не тремя. Не то чтобы он верил в эту чушь с соулмейтами, предначертанными или вторыми половинками, но разве странно искать человека, который будет нравиться и привычки которого ты примешь, а не будешь пытаться исправлять и подстраивать под себя? Такого, которому ты сможешь объяснить что-то в тысячный раз и не будешь чувствовать раздражения? Такого, которому захочется первому рассказать какого милого щенка ты видел по дороге на работу? Взаимопонимание, вот это слово. Юнги уверен, что он ищет того, кто будет его понимать и принимать таким, какой он есть. Со всеми его ментальными закидонами, коих, как звезд на небе. Ну и еще того, кто не будет пытаться облизывать стульчак унитаза из-за челленджа в интернете. Это было бы тоже неплохо. Сможет ли Чимин, слишком молодой и наивный, подойти ему? Юнги сомневается.

✘✘✘

— Но разве, когда люди встречаются, они не ходят вместе? И не… не держатся за руки? Я имею в виду, Юнги-хен, все в порядке, если ты не очень любишь публичные проявления или еще не привык к… Чимин переступает с ноги на ногу и замолкает. Кажется, он не знает, что еще добавить. Он выглядит настолько потерянным и расстроенным, что Юнги хочется его обнять. Повисшая тишина, совсем не радует. Юнги угрюмо обдумывает все сказанное и рубит на корню: — Мы не встречаемся. — Что? То, как сильно вздрагивает Чимин пугает, но Юнги должен все сказать сейчас. Эта ситуация и так зашла слишком далеко. Юнги не нужно это. Он просто хочет жить дальше своей никчемной жизнью. С чего бы кому-то в него влюбляться? Испытывать ответные чувства? — Мне жаль, Чимин, если я ввел тебя в заблуждение. Нам не стоило… черт, нам действительно не стоило сближаться друг с другом. Внезапно взгляд Чимина меняется, он смотрит зло и упирает руки в бока. — Ты посмел дрочить, думая обо мне, а сейчас пытаешься сделать вид, что ничего из этого не имеет значение? Хочешь разбить мне сердце и выйти сухим из воды, да? — Пак надменно смотрит на него и засовывает руки в карманы своего пальто, почему-то верхняя одежда на несколько десятков размеров больше, как огромный тканевый кокон, и парень буквально тонет в ней. — Сколько еще ты будешь убегать от собственных проблем? Ты отвратителен, Юнги-хен. Жалкий отвратительный слизняк. Чимин поднимает с земли длинные полы своего пальто и как дамочки из 18 века со своими громоздкими платьями тащит его, семеня ножками в сторону злополучной автобусной остановки. Резко распахнув глаза, Юнги сразу же чувствует в уголках скопление влаги и то, как пара слезинок скатились, неприятно скользя по ушной раковине. Протерев глаза влажными от пота пальцами, он пытается скинуть с себя сонливую дымку и то отвратительное ощущение из сна. Он ненавидит того Юнги, который даже потенциально, но мог так низко поступить с Чимином. Мог обидеть парня, сделать больно. Одно дело дружеские подколки и приятельские словесные перепалки на уровне сонбэ-хубэ или, ладно уж, хена-тонсена, но это. А это упоминание дрочки? Стыдоба какая! И всего раз же было! Ну или два, но его самоистязающее себя сознание возвело это в абсолют чего-то ненормального и грязного, будто он престарелый извращенец, ей-богу. И надо будет почитать в соннике к чему во сне огромная одежда… Сделав рывок, Юнги пытается сесть в кровати, но необычная для него боль в области пресса не дает ему и шанса, поэтому он плюхается обратно на подушку. Мин проряжает сквозь пальцы чересчур отросшую блекло-черную челку и пытается усиленно думать. Что-то назойливым волчком крутится в голове и не дает покоя. Боль в прессе? Откуда она могла взяться? О боже. Господи Иисусе. Не мог же он так сильно вчера смеяться с Чимина, что у него теперь болит живот? Это невозможно. Нет-нет, Мин Юнги отказывается верить в подобное. Но также Мин Юнги знает, что вся его активная деятельность ограничивается подъемом с 26 этажа, на котором он работает на 29, к помещению с офисной техникой. — Я не мог, — отчаянно стонет Юнги, будто потолок может его понять и утешить. На его завывания прибегает радостный Аксель и начинает вылизывать пятки хозяина, к которым у него видимо нездоровая любовь. Непроизвольно, из-за воспоминаний о вчерашнем вечере в компании стажера, на губах появляется слабая улыбка. Юнги, по правде говоря, не помнит последний раз, когда он с кем-то так от души смеялся. И когда вообще последний раз смеялся тоже. Этот ребенок удивительный. Он удивленно выгибает бровь, что за?.. И все же усталость, навалившаяся на него тяжким грузом после пробуждения, угнетает. Он пытается проснуться хоть чуть-чуть: трет слипшиеся от слез глаза и поднимается на подушках, утыкаясь головой в витиеватые узоры изголовья. Телефон не перестает назойливо пиликать, за одним звонком поступает второй, и он раздраженно мажет пальцем по зеленой трубке. — Да? — Боже, ну наконец-то ты соизволил ответить на звонок, несносный мальчишка! — недовольство его мачехи перекидывается даже по голосовым волнам телефона и застревает в динамике противным звоном. — Долго я должна дозваниваться тебе, а? И почему он не посмотрел на звонящего? Юнги отнимает телефон от уха и смотрит на контакт — все верно, это номер отца, но он просто не понимает почему эта женщина звонит с чужого телефона. — Почему вы звоните с номера отца? — Ха? Тебе какая разница с чьего номера я звоню? — женщина фыркает. — Прежде всего ты должен брать трубку с первого гудка, когда тебе звонит твоя мать. Почему она продолжает учить его? Мать? Мерзкая женщина, знала же, что он никогда не примет от нее звонок и позвонила с номера отца. — Вы что-то хотели? У Юнги нет сил с ней ругаться, этот странный сон с Чимином вытянул из него все соки, поэтому он чувствует себя абсолютно не отдохнувшим. — Жаль, что твоя биологическая мать не успела воспитать тебя должным образом и научить манерам. Не важно, — вздох на том конце раздается с налетом манипуляторства, как и всегда, — твой отец на работе подписал удачный контракт. Поэтому, как хорошему сыну, тебе следует навестить нас, когда мы будем праздновать это событие. Купи какой-нибудь подарок подороже и не забудь про игрушку или сладости для Ынхо, ради бога! А мне возьми подарочный сервиз. Если отношения с семьей у тебя не получается строить хорошо, то хоть покажи себя как щедрого человека. — У меня работа, — выдыхает Юнги, теребя челку, — госпожа Чонсу, вы… — Плевать мне на твою работу. Ты обязан нам. Столько сил было потрачено, чтобы вырастить такого несносного ребенка, заплатить за твою старшую школу и отправить тебя в университет, а ты еще смеешь отнекиваться? Хочешь или не хочешь, это твоя обязанность. Юнги не хочет.

✘✘✘

Он не знает, как оказался здесь. Не знает, когда, но чувствует, как паническая атака тянет свои цепкие коготочки и цепляется за его шею. Глотку сдавливает, не пропуская воздух, и он пытается не упасть. Кажется, он сильно задержался после работы и ему пришлось бежать под дождем через переход к остановке. В наушниках унылые мелодии «Radiohead» сменяют друг друга. Он ставит на повтор «Creep» и действительно чувствует себя как чертов слизняк. Пройдет. Все пройдет, надо потерпеть. Но, слушая на повторе то, что не лечит, и опираясь ладонью о стеклянную стенку остановки, его колбасит от себя самого. После работы он собирался предложить Чимину зайти куда-нибудь и посидеть вдвоем, но увидел, как тот уезжает в компании какого-то молодого парня на дорогой машине. И все, занавес. Юнги и правда такой жалкий? Еще и мачеха вовремя вновь дала о себе знать. Проклятье. — Юнги-хен! — кричит вдалеке кто-то. — А я думал вы это или нет, дай думаю подойду и вместе пойдем… Он замолкает так резко и страшно, что Юнги думает, а не умер ли он чуть раньше на этой самой остановке, тем самым шокировав мальца. Почему вселенная так несправедлива? Почему нужно было послать к нему сейчас именно Чимина? — У меня все в порядке, — не слыша собственных слов из-за громкой музыки, говорит он. Чимин выдергивает оба наушника из его ушей и медленно проговаривает, как будто объясняя маленькому ребенку, почему небо голубое: — У вас паническая атака. — У меня паническая атака, — повторяет Юнги, сквозь резкие отрывистые вдохи. — Блять. — Мой двоюродный брат встречается с парнем с синдромом Мюнхгаузена. У него каждую неделю новая болячка, так что мы уже привыкли и стали отличать симптомы. В особо тяжелые моменты по 5 раз за неделю депрессия, 7 панических атак и 3 аллергических реакции на пух, представляете? У нас даже нет пуховых одеял или подушек! А сегодня мой брат забрал меня со словами «у моего парня воображаемый сифилис, даже не знаю плакать или смеяться». Мужчина слушает вполуха, пока стажер помогает ему выпрямиться, опереться на свою руку и протягивает бутылку воды. Пока Юнги жадно глотает простую воду, как одичавший исследователь пустыни, Пак гладит его по голове, как маленького ребенка. Ему в этом году 30 вообще-то! И, боже, Мину так сильно хочется сейчас расцеловать Чимина. — Идемте, я налью вам горячего чая с имбирем и отогрею. В таком состоянии лучше не быть одному. — Отстань, ребенок, — упрямо шепчет Юнги, но, бог свидетель, он уже готов пойти за Чимином туда, куда тот скажет. Даже на край света. — Без вшивых разберусь. Чимин улыбается как-то ласково на эти забавные попытки протеста, все же его начальник такой упрямый. Парень задумывается и хитро улыбается. Он заправляет все торчащие и спадающие на щеки волосы за уши и перед Юнги предстает полный обзор на все его колечки, клипсы и гвоздики. Вот черт! Мин почти давится водой. Они с Сокджином оба были не правы. У Чимина проколов 12, не меньше. И это только его уши и бровь… Мин боится предполагать, что может быть спрятано под одеждой. — Может, вы все же передумаете? — лукаво смотрит Чимин и знает ведь, дьявол, что Юнги не откажется от искушения — слишком уж у него большой фетиш на подобные вещи. Тут его пронзает мимолетная мысль: а вдруг ему удастся застать картину, как Чимин переодевается. Чисто из соображений любопытства вдруг ему свезет проверить, есть ли у парня пирсинг в пупке или, господи помилуй, на сосках? Ко всему прочему его ментальное здоровье стонет и мечется, как перепуганный щенок и умоляет не возвращаться в пустую квартиру. Хотя правильнее будет вернуться домой и опять выстраивать схемы функционирования собственного мозга. А что будет если довериться Чимину? Всего разочек? — Одна чашечка и меня как ветром сдуло. Юнги быстро строчит смс Кимам, чтобы они не бросали его сына и получает в ответ тысячу ехидно улыбающихся лун. Какие же они все-таки предатели. Чимин счастливо смеется и хватает хена под руку. — А я все окна закрою — ни одного ветерка не проскочит!

✘✘✘

— И что мы здесь делаем? — недовольно бурчит Намджун, протирая рукавом пуховика кусочек барной стойки, за которым они сидят. — Кошмар какой-то. Они хоть иногда протирают тут? Сколько микробов! — А Сокджин… — неуверенно тянет Юнги, будто с одним другом у него меньше уверенности для разговора, чем с двумя. — Сказал, что опоздает. У кого-то из детей опять пришлось вызывать родителей в сад. Что за детвора пошла, — Ким смотрит на друга странным взглядом и вновь спрашивает. — Так зачем мы здесь? Ты редко зовешь нас сам. Щурясь от яркого света потолочных светильников и морщась от смешанных запахов разного алкоголя, он пытается найти оправдание, но в голову ничего не идет. — Может… поговорить? Как друзья, знаешь. Он неловко хохочет, беспорядочно ударяя Джуна по коленке и заказывает у подошедшего бармена пару бутылок макколи. Бармен выглядит стильно с кучей татушек на шее и руках, вообще-то у него забит рукав на правой руке и — вау! –это выглядит интересно: столько разных мелких рисунков, традиционные корейские узоры, фразы-отсылки к изречениям великих философов и абсурдные, не сочетающиеся со всем остальным силуэты животных, будто бросающие всему остальному вызов своей бессмысленностью и неподходящестью. Интересно, а у Чимина есть татуировка? Может что-то на теле, где обычно закрыто костюмом. Грудь или ключицы. Может быть руки? У него ведь может быть под рубашкой целый рукав на предплечье или что-то сюрреалистичное, ползущее от запястий до самого плеча и спины. На самом деле вариантов десятки. О боже! Боже, боже, боже. Вот поэтому он и позвал друзей. Юнги щелкает крышкой, подаренной краснеющим Чимином на рождество, черт возьми, Zippo и принимается ковырять приклеенную этикетку с Мельпоменой. Наряду с этим он и не замечает, как сдирает кожицу с губы, чувствуя привкус крови на кончике языка. — Как друзья… — медленно проговаривает Ким и морщится, как от горькой и вяжущей хурмы. — Юнги, ты хоть раз в жизни приглашал кого-то из своих друзей поговорить как друзья? — Конечно. Мгновенный ответ и такой же мгновенный укоризненный взгляд. Иногда ему кажется, что слишком проницательные друзья — это худшее, что может случится с человеком. — Возможно? — Джун качает головой и укладывает подбородок на ладонь в беспомощном жесте. — Ладно! Хорошо! Я не звал никого выпить и тем более поговорить. Но в этом нет моей вины. Вы каждый раз без моего ведома заваливаетесь ко мне домой без спроса. — По-другому до тебя не достучишься. В этом… есть доля правды, но Юнги ни за что не скажет об этом другу. Бармен ставит напитки на подстаканники и придвигает к ним. Мин смотрит на десяток проколов в левом ухе, один из проколов расположен в брови и Юнги безумно нравится, как это смотрится. Нравится, но… на этом все. Он подносит стакан ко рту, раздумывая почему так. У него не пересыхает в горле, не спирает дыхание, не хочется до жути потрогать сережки пальцами, не хочется узнать есть ли пирсинг где-нибудь под рубашкой бармена, просто нравится, как это выглядит. Вот только когда он смотрит на то, как это смотрится на Чимине… и тут в его голове что-то щелкает. Это не Чимин, вот почему. По меркам комедийных фильмов, вокруг него должно образоваться благоговейное свечение и за спиной раздаться пение серафимов. По меркам дорам должна раздаться балладная песня или звонкий треньк и они с Джуном удивленно-озадаченно-понимающе переглянутся. По меркам Мин Юнги происходит какая-то несусветная херня. Стакан с жутким стуком приземляется на стойку, разбрызгивая содержимое и пугая поперхнувшегося Намджуна. — Я влюбился, — уверенно говорит Юнги. — Блять, Джун, я влюбился.

✘✘✘

Ситуация, в которой Юнги оказался, по его скромному мнению, занимает место номер один в списке его самых отвратительных жизненных ситуаций. Казалось бы, у человека молодого и свежего… Стоп. Стоп. Стоп. Юнги где-то это уже видел. Но с дикой головной болью от похмелья и запиской «если не отстираешь мои кроссовки — мы больше не друзья!» в голову не приходит ничего путного. Кроме осознания, что он чертовски влюблен в одного конкретного Пак Чимина и готов кричать об этом на каждом углу. А остальное… стоит ли ждать, когда все проблемы решатся, если они как вереница бусин падают с одного конца и нанизываются на другой? Да к черту! Может ли Мин Юнги, как обычный человек, просто побыть немного счастливым?

✘✘✘

Он бежит сломя голову сквозь январское марево Сеула продрогший до костей, но чертовски счастливый. Вздымая снег рабочими туфлями — единственное, что было не заблевано в коридоре, какой позор. А еще отчего-то вся спина его кожанки зеленая, но он боится звонить своим женатикам и спрашивать, что вчера было. Мужчина еще чувствует шишку на затылке от скорее всего джиновой скалки. Боже упаси. Дорогу к квартире Чимина он уже может найти с закрытыми глазами. Хоть бы парень был дома, выслушал и понял все чувства. Юнги ведь знает, что стажер давно в него. Ждал и надеялся. Вот почему он наивный и зеленый, но такой желанный. Свой. Он врывается в квартиру, едва щелкает замок, хлопая дверью и толкая ошарашенного Пака в гостиную. Тот падает мягким местом на диван, пытаясь натянуть на плечи майку-алкоголичку и прикрыть пледом свои боксеры. Чимин не ждал гостей сегодня, какого черта! — Ты мне нравишься! — немного пугливо выкрикивает Мин, будто его за щиколотку цапнул краб, когда он собирался сделать своей ненаглядной предложение на берегу моря. Младший с открытым ртом сидит в неглиже и смотрит на задыхающегося, красного хена, зелено-черная кожанка которого распахнута, а рубашка под ней застегнута абсолютно на разные пуговицы и вся собралась гармошкой. А затем, сдерживая смех, говорит: — Ты ничего не слышал только что? Мне показалось что-то бренькнуло. — Что? — озадаченно спрашивает Мин, вообще ничего не понимая. Это нынешние дети так на признания отвечают? Он только что в любви признался, какой еще нахер бреньк? — Ох, я понял! — воодушевленно хлопает в ладоши Чимин, сияя своей безупречно белесой улыбкой. — Это мое сердце зазвенело и трепыхнулось от силы и глубины твоего признания, хен! Юнги стоит с открытым ртом и чувствует, как крутится в его голове колесо загрузки. Ва-ау, этот ребенок просто ужасен. — Пак Чимин, — он сжимает с силой переносицу и пыхтит, распахивая и запахивая куртку и пытаясь не запнуться о ковер, чтобы сбежать. Ведь так поступают взрослые серьезные дядьки в костюмах тройках. — Я, твою мать, только что в любви тебе признался, а ты кормишь меня какими-то дешевыми цитатками из пабликов на аудиторию умственно-отсталых романтиков? Забудь, что я сказал. Я тебя терпеть не могу, несносный ребенок! — Юнги-хен, я понял это еще вчера, когда ты позвонил мне в 3 часа ночи и сначала час говорил какой я несносный ребенок, а потом еще час как сильно я завладел твоим сердцем и разумом. — О нет! — раздосадованно стонет Юнги. — Я же взрослый человек, я не мог! Пак заливисто смеется, встает с дивана, преграждая путь нерадивому мужчине, и когда Юнги пытается проскочить мимо него в коридор, крепко зажимает его между своим телом и стенкой. Он такой влюбленный! Губы мажут по шее и ласково касаются мочки уха, а затем Чимин томно шепчет прямо в ухо: — Твои родители случайно не ювелиры? Тогда откуда у них такое золотце. Мин громко стонет и сворачивает картину со стены, пытаясь ухватиться за что-нибудь из-за перенесенного кошмара. — Еще слово и я точно убью себя. — Попробуй, — перестает смеяться Чимин и смотрит своим невозможным серьезным взглядом в самую душу, где и тлеет, и трепыхается, и замирает, — теперь я всегда буду рядом, чтобы это предотвратить. — Обязательно. Как только наденешь штаны, Пак Чимин. Боже милостивый!