Ты не один

Вадик с очень чинным видом забирает ключ на посту и проходит в коридор, минуя медсестру. Олег, сгорая от нетерпения, выжидает десять минут, как было условлено, представляя, как Вадя дрожащей рукой проворачивает ключ и прижимается спиной к лакированной поверхности двери в пустой тёмной комнате. Как сам Волков оказывается у этой двери с ключом от своей спальни в кулаке — Олег не знает, и начинает только немного соображать, когда Вадим, резким рывком втянув его в свою комнату, впечатывает лопатками в захлопнувшуюся дверь, вышибая весь воздух из лёгких к херам. Замешательство длится лишь мгновение. В следующую секунду Олег меняется с Вадимом местами, коротко выдыхает в губы, заглядывая в пьяные дымчато-голубые глаза, вгрызается в губы и рвёт его дурацкую однотонную сизую рубашку к чертям. Пуговицы со звоном разлетаются по паркету, Волков сминает плечи Вадима, вгрызаясь в шею, под кадык, под ключицы. Вада пьяно ведёт от такого напора. Он коротко выдыхает, запрокидывая башку, гулко прикладываясь ею об дверь, и всё, что может — накрыть тёмный коротко стриженый затылок ладонью, притягивая Олега ближе, пока Волков оставляет засосы на пёстрой от узора коже и беспорядочно хаотично лапает приблизительно везде. У Дракона кружится башка и сердце лупит прицельно в кадык. Ему так сладко, что почти больно. Возбуждение моментально накрывает жгучей волной, впечатывая в лакированную дверь ровно настолько, чтобы Олег горячим телом дожал и вплавил. На Волке нечестно много шмоток. Он шарит ладонями по бокам, спине и бёдрам Дракона так нагло, что у того поджимаются яйца, а густой горячий воздух никак не проталкивается в лёгкие. Непрошибаемой уверенностью на грани наглости, абсолютным знанием того, как надо, и вышибающей дух искренностью Волкова Вадима буквально размазывает. Олег настолько нечестно честный, что Вадик прикусывает губу, коротко рвано выдыхает и прикрывает глаза. Поварёшкин звякает пряжкой его ремня, позволяя брюкам мягко осесть на пол, притягивает Вадима ближе и вжимает в себя, сминая задницу, зацеловывая шрамы на плечах и груди. Дракону хочется позорно скулить, когда Олег бухается коленями на пол, зацеловывая пресс, оглаживая языком светлые росчерки на коже, засасывая округлые пятна. — Отсосать хочу, — почти урчит он, глядя снизу вверх, и отирается щекой о стояк сквозь ткань плавок. И Вадим думает, что, совершенно точно, сдохнет сейчас. Сердце заходится и колени дрожат. — Ты мне дашь? — мурлычет Волков, с нажимом оглаживая бёдра, и Вад, запрокидывая голову, прячет лицо в сгибе локтя. — Ты пиздец… — с трудом выдавливает Дракон чужим голосом. — Я скучал, — Волк широко влажно мажет языком по белому трикотажу плавок, ещё раз, ещё, оттягивает резинку, ловит губами головку, засасывает… Вад стонет и лупит по двери раскрытой ладонью. — Тшш, — Волк усмехается, рывком стягивая плавки до колен, и склоняется ниже. — Будь хорошим Дракошей, не перебуди всех санитаров, — улыбается и сразу рвёт Вадима к себе, сминая задницу, забирая член в рот и пропуская головку в горло, задавая дурной, бешеный темп, притягивая, удерживая, не позволяя отстраняться, оглаживая и оттягивая мошонку, лапая ягодицы. Вадим теряется в ощущениях, затрудняясь определить, чего хочет больше: притянуть Олега за затылок, заставляя взять до саднящего горла, или рвануть вверх за плечо и вгрызться в губы, и целоваться, целоваться взахлёб, путаясь в дурацких рукавах дурацких шмоток, больше мешая, чем помогая раздеться, хрипло выстанывая в рот, пока не вожмутся, не вплавятся кожей в кожу, не растворятся друг в друге. Олег сосёт почти так же хорошо, как стреляет, а может, даже лучше. Он не разменивается на лишние движения, потрясающе ровно дышит, не выёбывается, не изображает порнозвёзду — он просто заставляет Вадика вбиваться в горло так жёстко, глубоко и быстро, что перед глазами рассыпаются звёзды, а по телу прокатываются волны жара, проступая испариной на коже. Вадим даже не успевает ничего. Пытается оттянуть Волкова за волосы, но тот недовольно рыкает, удерживая, сминая бёдра до синяков, не позволяя отстраниться, и сглатывает, пока Дракона накрывает оргазмом и размазывает по поверхности двери. Олег выжимает его досуха, с нажимом оглаживая ствол плотным кольцом губ, легко сминая в горсти мошонку, засасывая и обжимая головку, надавливая под ней кончиком языка, и Вад решительно не понимает, как оказывается голой жопой на полу. Немного очухивается он уже на паркете, прижимаясь виском к плечу Волка. Тот улыбается припухшими губами, подмигивая, явно собирается что-то сказать, но Вадик опережает — рвёт его к себе за затылок, прижимается лбом ко лбу, притирается, поглаживая пальцами кожу под линией роста волос. Ловит тёплое дыхание и так горячо, так искренне целует, сминая губы под губами, засасывая и прикусывая, оттягивая и выпуская, оглаживая вкруговую, вылизывая горячий рот, буквально трахая языком, что Олег понимает без слов, верит, знает, чувствует, что Дракону не всё равно, но того будто током лупит необходимостью озвучить: — Как я по тебе… — ни в чем себе не отказывая, рвано выдыхает он Олегу в губы, наглаживая шею под линией роста волос, не открывая глаз, так и прижимаясь лбом ко лбу. — Пиздец как, Волч… — В постель, — Вадим не сразу понимает, что Волков зеркалит его прикосновения, возвращая, сминая шею, проходясь по затылку ладонью, и голос у него такой глубокий, такой бархатный, с такой мягкой хрипотцой, что Дракона только сильнее ведёт. Ни единой мысли. Ни одной. Абсолютное доверие, абсолютное согласие, железобетонная уверенность в партнёре. Как они добираются до постели — пьяный после оргазма Вад не знает. Трещит ткань рубашки Олега под пальцами, трещат от рывка манжеты его собственной рубашки. Пуговицы скачут по полу, вжикает молния, шмотьё комком летит в тёмный угол, снося торшер, ботинок гулко впечатывается в стену. Волк рычит, вгрызаясь в губы. Кровать жалобно скрипит под немалым весом, когда они вдвоём заваливаются на неё. Олег коленями раздвигает ноги, перехватывает Вадима за запястья и припечатывает руки к простыне над головой. Вад обдолбанно улыбается, ловя его тёмный глубокий взгляд, но высвободиться не пытается. Ладони к ладоням. Линии на линии. Дыхание обжигает губы, возбуждение лавой течёт по венам, а в башке так охуенно пусто, как не было уже очень давно. Они целуются снова. Олег жёстко требовательно вгрызается в губы, вжимаясь в Вадика всем собой, отираясь одним слитным звериным движением, вплавляясь кожей в кожу. Вадим протяжно глухо стонет в ответ, и Волк застывает, мягко выпуская его губы, глядя на распластанного Дракона и думая, что это прекрасно, что весь Вадик прекрасен, блядь. И как пиздецки, пиздецки не хватало знакомого жара его кожи, ощущения сильного тела под ладонями, этого полного обезоруживающего доверия. Олег сильнее сжимает его пальцы, оставляя засосы под линией челюсти, вокруг кадыка, на шее, на плечах и ключицах, на груди. Вад подставляется и выгибается так, как мужик его комплекции вообще не должен уметь. Запрокидывает голову, склоняя набок, облегчая доступ к шее, и Волков лижет, всасывает, прикусывает солоноватую тёплую кожу, повторяя линии татуировки кончиком языка, пьянея от пульсации под губами. Вадим глухо задушенно всхлипывает, и Олега ведёт от этой отзывчивости. Он ослабляет хватку, зацеловывая шрамы на руках, покрывая пятнами засосов, спускаясь ниже — по плечам к груди, к прессу, бокам… Вадик прячет лицо в сгибе локтя, сгибает ноги в коленях, выгибается. Волков подхватывает его под поясницу и прикусывает кожу на боку. Надо думать, больно. Их секс — всегда как спарринг. Бой, в котором противника ты знаешь наизусть, а он знает тебя, потому что вы равны. Дракон коротко шумно выдыхает, сверкает светлыми глазами и лихо подминает Волкова под себя, вдавливая в матрас, прижимая стояк бедром, возвращая поцелуи и засосы, зализывая шрамы. Олег сминает его плечо и стискивает в кулаке волосы на макушке, снова опрокидывая Вадьку на спину. Кровать на их копошения отзывается жалобным скрипом, сминаемая простыня шуршит, Вадим хрипло смеётся, притягивая Волка за поясницу, сминая ягодицы, вжимая в себя, оплетая ногами. — Ну чё за балет, Поварёшкин? — усмехается Дракон, и тогда Олег его резко переворачивает, вжимая мордой в матрас, перехватывая запястья и снова целуя. Затылок, шею, плечи, лопатки, спину — каждый шрам, каждый неровный рубец, каждую отметину. Вадим ёрзает и глухо скулит, выгибаясь, отираясь задницей о член, стараясь мазнуть головкой по простыне. Олег спускается ниже. Оставляет засосы на пояснице, под ягодицами, на бёдрах. Вадик прогибается, елозит коленями по смятой бязи, раздвигает ноги шире и, накрывая ладонями ягодицы, оттягивает в стороны. Волк оглаживает его кисти, любуется видом, склоняется и широко влажно лижет от мошонки до копчика, а после накрывает тугую горячую дырку губами, засасывая края, ломая сопротивление упругих мышц, ввинчиваясь глубже, наглаживая вкруговую, трахая языком. Вад, чертыхаясь, утыкается щекой в сбитую простыню, хватает ртом обжигающий воздух — не продохнуть. Он прогибается, подаётся навстречу и подставляется так же открыто и естественно, как Волк вылизывает его, торопливо, напористо растягивая. Башку пьяно кружит. Сглотнув оглушительное сердцебиение, Вадим хрипло рыкает и кончиками пальцев скользит к влажной припухшей дырке. Хочется чувствовать, касаться Волка, по которому дико, сумасшедше изголодалось тело. Хочется его ладонь на стояке. Хочется, чтобы он уже заменил язык членом, потому что мало, нечестно, издевательски, катастрофически недостаточно. Надо ближе. Вплавиться. Вжаться. Вадик не такой уж гордый. Вадик даже уже почти готов просить, но слова не нужны. Волк, лаская хмельной улыбкой и обжигая теплом дыхания кожу, широко мажет языком по пульсируюшей дырке и накрывает ладонью член Вадима, нетерпеливо поглаживая, тесно обжимая кольцом пальцев, дроча рвано и голодно в совершенно диком, дурном темпе, будто наверняка знает, как сейчас нужно. — Блядь! Да! Поварёшкин! Ну да же! — Вадим накрывает его ладонь своей, сжимая на стояке ещё теснее, переплетает пальцы, жёстко и рвано дыша, слизывая испарину над верхней губой. Жаром окатывает изнутри и плавит снаружи. Соображалка вырубается. От соприкосновения кожи с кожей искрит. Глухо коротко выдыхая, Вад изворачивается и рывком притягивает Олега за затылок. Волк улыбается так, что Дракон чувствует эту улыбку жопой совершенно не в фигуральном, а в буквальном смысле. Жар по телу разливается волнами. Олег знает его, как себя, а может, даже чуть лучше. Он не ошибается, хотя не просчитывает. Он просто знает. Наизусть. Напамять. Он идеально подстраивается, задавая правильный темп, подтягивает Вадима к себе, с нажимом оглаживая бедро, низ живота и пресс, быстро очерчивает ключицы, выпрямляясь, вжимается стволом меж ягодиц, отирается и входит одним глубоким толчком, заставляя Дракона выпрямиться на коленях, впечатывая лопатками в грудь, зажимая кадык под ладонью. На миг перед глазами у Вада белеет то ли от вспышки тянущей боли, то ли от шлепка кожи о кожу, то ли от нехватки кислорода. Но Волк знает, как надо, как правильно. Волк всё знает, всё помнит. Он не позволяет Вадиму привыкнуть — сразу начинает двигаться глубокими размашистыми толчками, чуть сильнее сдавливая шею — никакой асфиксии, никакого доминирования. Просто молчаливое: «Я рядом, расслабься, отпусти себя, доверься — я же тебя держу». Волков чувствует, как под пальцами пульсирует жилка, как рвано дышит Вадик, сухо сглатывая, и улыбается, вжимая его теснее, заставляя прогнуться сильнее, широкими мазками языка слизывая капли пота с плеч, за бедро натягивая на стояк. Волк знает, что вот сейчас, если сжать головку в кулаке чуть теснее и вывернуть кисть, с губ Вадима сорвётся хриплый порнушный всхлип, от которого у Олега подожмутся яйца, но он продолжит. Никакой грубости — только тёмное отпущенное желание. Ладонь Олега сжимается на шее так же тесно, как и на стояке. Он чувствует каждый рваный всхлип, дроча всё быстрее и мощно работая бёдрами — так, как хочет он сам, и так, как нужно сейчас Дракону. Голодно облизывая разгорячённое, взмокшее тело Вадима тёмным адреналиновым взглядом, Олег ловит каждую его эмоцию, не вспоминая, нет — запоминая, впитывая — и с новой силой вбивается в подрагивающую, горячую, ритмично сжимающуюся задницу. Трахает так, будто в последний раз. Вадим плавится от одуряющей, такой нужной сейчас, почти запредельной близости. С нажимом скользит ладонью по напряжённым бёдрам Олега, оставляя наливающиеся багрянцем росчерки от ногтей на коже. Стискивая влажные от испарины бёдра, Вад рвёт Волкова на себя, заставляя толкнуться глубже, удерживает, и тот прижимает его теснее, оглаживает шею и подбородок, вынуждая запрокинуть голову, а после слизывает короткий глухой выдох с пересохших губ. Вад шумно сбито дышит, подрагивая в руках, притягивая Олега за затылок, стискивая влажные пряди волос в кулаке, и отвечает так, будто с утёса в штормовое море ныряет. Волнами мешающихся эмоций сносит плотину здравомыслия к хуям. Волк слизывает проступающие бисерины испарины, прикусывает горячую кожу на шее и едва не кончает, когда Вадим сжимается вокруг стояка. Перед глазами искрит и плывёт, вспышками острого наслаждения слепит, дыхание и сердцебиение мешается. Кажется, под ними скрипит кровать. Кажется, с прикроватной тумбочки падает какая-то увесистая книга. Кажется, кажется… Всё неточно, без чётких очертаний — как акварель на холсте. Вад цепляется за изголовье дрожащими пальцами. Олег накрывает его кисть ладонью и толкается до упора. И этого хватает, чтобы Дракона вышвырнуло за грань. Волков догоняется парой коротких толчков. Как падают мокрыми лопатками на смятую простыню — они не знают. Вадик подгибает левую ногу, вытягиваясь до хруста, как-то совершенно по-звериному выгибаясь. Они с Волковым переглядываются и абсолютно одинаково улыбаются, стараясь выровнять сбитое дыхание, пока пот и сперма остывают на коже. — Надо в душ, — хрипло замечает Вадим, облизывая пересохшие губы. — А может, нах? — крайне жалобно предлагает Олег, сводя брови у переносицы — почти взгляд Бэмби из диснеевского мультика — с Серёжей он себе такого никогда не позволял и никогда не позволит. — Всё равно вставать, — лениво мурлычет Вадик, закидывая сначала ногу на бедро Олега, затем руку на грудь, затем прижимаясь ближе… — Наползи уже на меня целиком, — хрипло ржёт тот, ероша влажные короткие волосы Дракона. — Цыц! — рыкает Вад шутливо. — Я медитирую! Две минуты! Я не сплю! — он прижимается теснее и выдыхает. — Курить хочется. Две заявленные Вадимом минуты перетекают в добрые полчаса, но Олег и не думает будить ровно дышущего, растёкшегося по нему Дракона, понимая, что сон не глубокий, что ещё минута-другая — и тот проснётся сам. — Бля! Вырубился, как пацан! — рывком садясь на постели, выдыхает Вад, пытаясь сфокусировать на лице Олега взгляд пьянючих серо-голубых глаз. — Сколько я дрых? — А это важно? — улыбается Волк, ероша всё ещё влажный ёжик на белобрысом затылке. — Идём покурим, Дракох. — Не-а! В душ! А потом курить, — тянет Вад, так лихо поднимаясь, будто и не он вовсе минутой ранее тёплой лужицей стекал по Волкову. Сверкая голой жопой и пытаясь попасть ногой в штанину, Вадим смешно подпрыгивает, чертыхается и беззлобно рыкает на Олега, когда тот отпускает пошловатые шуточки, продолжая валяться на совершенно развороченной постели в чём мать родила. — Не, ты, конечно, можешь завернуться в простынь, но я бы не рискнул. В этой богадельне и так психов хватает, — ржёт Вадька, швыряя Олегу в морду штанами. — Тоже мне, Кентервильское привидение! — Как можно? Клятва Гиппократа, все дела. Я призван лечить дух и тело, а не… — неохотно свешивая ноги с кровати, Олег натягивает на себя то, что осталось от одежды, придирчиво разглядывая в мясо разодранный ворот рубашки и наблюдая полное отсутствие пуговиц. — Ни одной, Дракох! Ювелир, бля! — А сам? — Вадим смешно разводит руками, демонстрируя изодранные манжеты, и глухо ржёт. Благо, идти не так далеко, да и в это время по больничным коридорам разве что сквозняк гуляет, по крайней мере, двое крадущихся вдоль стен полуночников на это очень надеются. Акустика в душевой — пиздец. Трубы старые. Стоит выкрутить краны — и раздаётся жалобный вой, а только после — плеск упругих струй по кафелю. Пар моментально заполняет помещение, оседая конденсатом на стенах и зеркалах. Вадим улыбается и закрывает дверь, шагая к абсолютно голому Олегу, подставляющему лицо каплям тёплой воды. — Что ты делаешь? — Волк чётко печатает слова, но при этом улыбается и не спешит открыть глаза — так и стоит с запрокинутой головой, млея, чувствуя, как мышцы постепенно расслабляются. — Собираюсь абсолютно грязно приставать, — Дракон тоже улыбается. — Ты против, Волч? — он скользит ладонями по бокам и бёдрам, по низу живота, и Волков тащится, угадывая следующие прикосновения. Но, как только рука на бедре напряжённо застывает, Олег тут же распахивает глаза. — Что? — он взглядом сканирует душевую сквозь струи воды и облака пара на предмет угрозы, но ничего не обнаруживает. — Ты чувствуешь? — Дракон принюхивается и морщится; Олег чувствует — не может не чувствовать — и волосы на его затылке встают дыбом. — Заставой знакомой пахнет. Пахнет. Сладковато пахнет горелым мясом и тёплой кровью. Волк знает, что сейчас будет с Драконом, он знает, но не успевает среагировать. Подсознание отзывается быстрее. Глаза Вадима моментально сереют. Взгляд становится стеклянным и нечитаемым. — Горим? — Волков старается найти этому разумное объяснение, параллельно силясь вытащить из жопы подсознания Дракона. — Вентиляция? Котельная? Проводка? — заставить Вадьку уцепиться за реальность — крепко, намертво, чтобы хоть какой-то бакен, чтобы хоть какой-то маяк, чтобы напомнить, где именно он находится сейчас. — Нет, — Вадик медленно качает головой и выдыхает облачко пара. Душевые лейки и краны над раковинами будто сходят с ума. Вентили вертятся, зеркала дрожат. Вадим неверяще мотает головой, а Олег сжимает пальцы в кулаки. — Какого хуя?! — рявкает он, и всё моментально прекращается. Струи больше не хреначат в кафель, зеркала не дребезжат. Только где-то из лейки капает вода, гулко разбиваясь о пол. Зеркала начинают покрываться инеем моментально. Лёд трещит, сковывая отражение, а в следующую секунду стёкла лопаются и брызжут во все стороны фонтаном осколков. Когда Вадим успевает впечатать лопатками в стену, прижимаясь грудью к груди — Олег не понимает. Знает только: это рефлекс, давно заложенная программа, несокрушимая установка — прикрыть своих. Волк не понимает приблизительно нихера, всё ещё охуевая от таких вывертов привычных законов физики. Немного опомниться получается, когда Олег замечает, как по белому кафельному полу, мешаясь с водой, медленно уходит в сток кровавый ручеек. — Ты цел? — вопрошает он, щекоча дыханием губы Вадима и машинально шаря ладонями по бокам и спине — проверяя на предмет порезов. — Абсолютно, — Дракон смотрит на него огромными пепельно-серыми глазами, на дне которых плещется что-то незнакомое и нехорошее. — Это что за хуйня Волч? — медленно разворачивается, отлипая от Олега, и тот переводит взгляд с ручейков и обледенелых осколков зеркала на полу, на стоящего перед ними в мокрой пижаме пацана. — Это? — хрипло уточняет Волков, ощущая острое желание присесть прямо на пол. Ноги отказываются держать. Останавливает только тот факт, что в душевой делается пиздецки холодно. Вода на кафеле покрывается тонкой режущей коркой льда. Вадим тоже смотрит на парня, не моргая. Нет в этом пациенте ничего такого. Лет двадцать — не больше. Насквозь мокрая пижама подчёркивает нездоровую худобу и хрупкость. Тёмные влажные волосы, слипшиеся от воды, сосульками свисают до плеч. Болезненно бледная кожа кажется фарфоровой, и серые глаза на контрасте — как ртуть. Непростые, неживые какие-то глаза… Не такие, как у Вадика. Волк почему-то цепляется за понимание этого, и держится до той секунды, когда замечает, что по правому виску мальчишки струится кровь. Её за считанные секунды становится больше, она течёт по шее, плечу, боку… Воздух пропитывается сладковатым тяжёлым запахом. На кафеле у босых тощих ног натекает огромная тёмная лужа, а на хрупких запястьях и шее проступают чернеющими пятнами синяков отпечатки пальцев. — Костя! — Вадик бросается к нему, но свет в душевой мигает, а когда загорается вновь, парня рядом нет. Волк с Драконом переглядываются и синхронно переводят взгляды на осколки, которые, двигаясь по мокрому кафелю с характерным звоном и скрежетом, собираются в словосочетание «Найдите нас». В душевой постепенно теплеет, от дыхания в воздухе больше не клубится пар, а Вадик с Олегом так и стоят, таращась на слова. — Вот, и собери, блядь, слово «Вечность»… — глухо выдыхает Вадим. Олег шумно сглатывает и мотает башкой, как здоровенный ретривер, стряхивая капли воды с волос. — Вад, надо галоперидола, — хрипло произносит он. — Надо священника, — качает головой Вадим. — Галоперидол здесь бессилен, Волк.