Ты не один

Действия Вада и Олега доходят до автоматизма. Наспех одевшись и не проронив ни слова, они чётко и слаженно уничтожают следы мистического погрома в душевой, выставляя произошедшее следствием разгулявшегося сквозняка и нерадивости санитаров: распахнутые настежь форточки, брошенный на ночь открытым кран. Мало ли? Замыкание в старой проводке тоже могло иметь место. У Волка зуб на зуб не попадает — колотит так, что Дракон с беспокойством косится на друга, хмуро бросая: — Волч, ты как? — Не знаю, Дракох. Ещё не понял. Но отсюда надо валить, — бесцветно выдыхает Олег, озираясь по сторонам, будто пытаясь найти подтверждение, что не было в душевой ни Кости с проломанной башкой, ни грёбаных осколков, сложенных в безмолвный крик о помощи: «Найдите нас». Не было ничего! Просто разыгравшееся воображение. Возможно… Но взгляд упрямо цепляется за разбавленную водой тусклую розовую струйку, стекающую в слив на полу душевой; за горку окровавленных осколков, с которых, кстати, нужно эту кровь смыть. Последнее мелькает на уровне подсознания, и Волку становится не по себе. — Нахуй всю эту хрень! — кашлянув, Вадим сглатывает, врубает напор на полную и с остервенением безумца расстреливает из шланга стены, тазы, лейки, битые зеркала, будто сражается с невидим врагом, будто… — Вад, прекрати! — хрипит Олег, резко включаясь, и торопливо завинчивает краны. — Вадим, блядь! — орёт Волков и, не дождавшись от того мало-мальски осмысленной реакции, со всей дури припечатывает Дракону по окаменевшей роже с правой, сразу выставляя блок. — Ты чё, Волч? — охуело моргает тот, потирая скулу. — Так-то лучше. Идём покурим. Здесь место гадкое. И надо бы всё обмозговать, — болезненно морщится Олег, всё ещё отказываясь принимать новую реальность. В давящем молчании они бредут по больничным коридорам, больше не реагируя ни на голодное завывание ветра в трубах, ни на расползающиеся тёмными пятнами тени под ногами, напряжённо думая каждый о своём, пытаясь найти хоть какое-то объяснение, впихнуть в привычную рациональную понятную картину мира совершенно невпихуемое. Дракон нарушает тишину первым, цепляя Олега за рукав рубашки. — Уши пухнут, Волч. У тебя «Мальборо» далеко? Мне бы это… Покрепче чего. И под водочку, — приглушённо басит Вадим, и его голос странным образом успокаивает Олега. Завернув за сигаретами, Волк неторопливым взглядом окидывает комнату, не в силах избавиться от ощущения, что был здесь, наверное, в прошлой жизни. Слишком многое изменилось за этот бесконечный день. Задерживаться в ней одному не хочется ни на секунду. Закрыв дверь на ключ и проверив пару раз ручку, Олег почти бегом догоняет Вадика, думая о том, как благодарен этому придурку за то, что рядом. В одиночку подобную херню он бы просто не вывез. — Курить! — Дракон вырывает пачку из рук Волка и жадно принюхивается. Тот удушающий сладко-горелый запах из душевой… Вад молчит, но ему до воя хочется от него избавиться. Слишком многое он вытягивает из прошлого, намеренно отправленного на задворки памяти. — Как думаешь? Может, после Армагеддона в душевой, пожарка накрылась? Хочу по-людски. С толком. С расстановкой, — пытается улыбнуться Вадим, но выходит жуткий, похожий на звериный, оскал. — Плевать, — Волк не узнает собственного голоса — в глотку будто абразивного порошка напихали. — Выпить есть? — Если спирта, то в процедурном. У меня в столе «Столичная» вроде была. И кофе, и даже «Бейлис» для… — Для мелкого?! — Олегу странно приятно осознавать, что где-то неподалёку есть Цветочек. Что где-то, и он обязательно выяснит — где, но совсем близко его Серый. И Вадька. Рядом. — Угу. Здесь же кормят отвратно. А он у меня, хоть и не помнит нихера, но я ж вижу, как его ломает, — бубнит Вад, тычась в замочную скважину ключом. — С-сука! Руки дрожат, прикинь? — Это от нехватки никотина, — дружески похлопывает по плечу Волков, накрывая задубевшие пальцы Вадима ладонью, и замок, наконец, поддаётся. В два шага преодолев расстояние до окна, Дракон размашисто сдвигает тяжёлую портьеру и настежь его распахивает, сразу плюхаясь жопой на подоконник. Молча закуривает, с наслаждением прикрывает глаза и жадно, в три затяжки, скуривает первую сигарету. Волк, посмеиваясь, садится рядом, и, в отличие от Вада, никуда не торопится — курит, медитируя на тлеющий уголёк. Слишком многое нужно обдумать. Слишком во многом разобраться. — Вадь, если хоть на миг допустить, что то, что мы видели… — Олег запинается, сглатывает и затягивается, умолкая. Выдыхает сизую струйку дыма в ночь, медлит, затягивается ещё раз и продолжает. — Мы видели мёртвого Ботичелли. Мёртвого, Вадь! Не труп, а живого ходячего покойника — немёртвого, блядь! Но даже не этим меня кроет. Можно списать на глюк. Но кровь? Кровь — реальна! Эта грёбаная мозаика из осколков — реальна! Дракон прищуривается, молча тушит сигарету о жестяной карниз, и так же молча стекает с подоконника, направляясь к шкафу. — По сто? — Вад гремит стаканами, и, не дожидаясь ответа, наполняет их сразу наполовину. Олег залпом опрокидывает содержимое, неприятно озадачиваясь тем, что Дракон его игнорит. — Постой, Дракох… Или ты? Ты хочешь сказать, что нихуя не видел? — Волк напрягается не на шутку, буравя Вадима тяжёлым взглядом, и наливает себе ещё на одну треть. — Расслабься, Волч. Если мы и двинулись крышей, то оба, — Вадим неожиданно серьёзен. — На самом деле, было бы проще объяснить всю эту хуйню шизой, потому что это не поддается логике, здравому смыслу и законам физики. Здесь нужен священник. Экзорцист. Я не знаю. Сжечь эту дурку к хуям! — голос срывается, Дракон зажимает рот тыльной стороной ладони и ловит взгляд Олега из-под изогнутых бровей. — Я одно понимаю: Костик мёртв, но чего-то хочет. Именно от нас? Или нам дичайше повезло? — Поварёшкин вертит стакан в руке, вглядываясь в кристально-чистую бликующую жидкость, словно истина и правда где-то там, на дне, и делает ещё один глоток. — «Найдите нас». Нас — понимаешь? — хмыкает Вадик, стараясь угомониться и включить здравомыслие — получается херовенько. — Кого — нас? Костю и Женю? Или это только верхушка айсберга? Ненавижу головоломки! Я прямой, как рельса, Волч! Я здесь ровно затем, чтобы приглядеть за Алтаном. И тебе советую… — он выдыхает, буравит взглядом пачку, выбивает сигарету, зажимает в зубах и прикуривает, наворачивая круг. — Нет! Прошу тебя: вытаскиваем наших — и валим, пока не двинулись! Дракон выдаёт всю эту тираду на одном дыхании и нет, не пугает Олега. Волк понимает, что Ваду страшно. Страшно, как не было страшно в Сирии под шквальным огнём, как не было страшно за шаг до гибели в Боливии, когда зашивали наживую, и снова в бой. Это… Это так просто и привычно. Только жизнь и смерть — ничего лишнего. Это понятно. С этим ясно, что делать. А весь этот мистический бред… — Договорились. Вытаскиваем и валим, — как можно убедительнее заверяет Олег, чтобы немного успокоить. — Только, вот, сдаётся мне, что поздно, Дракох. Мы уже вляпались в это дерьмо по самое не хочу. Вадим молча наливает ещё по пятьдесят и убирает бутылку, возвращаясь к Волкову с парой яблок. — Закусывай. Тебе завтра к Рубику, а этот падла похлеще алкотестера будет: учует, как пить дать — выставит, — бурчит Вадик и с хрустом вгрызается в яблоко. — Не дождётесь! — ржёт Волк, смачно отгрызая кусок, и моментально серьёзнеет. — А теперь давай поглядим, что мы имеем, Дракох. Олегу вовсе не до шуток. Единственный неверный шаг — и всё пойдёт по пизде быстрыми скачками. Выкурив ещё по одной, они закрывают окно, устраиваются за столом с двумя чашками кофе и начинают планировать операцию. Времени не так много. Рисковать жизнями пацанов не намерен ни один, ни другой. Олег по старинке вручную переносит с мобилы Вада на бумагу фамилии двухсотых, сразу разбивая на группы: по возрасту, по медикаментозным назначениям, по лечащим врачам — и только сейчас замечает, что все с маркером «скончался» наблюдались у Рубинштейна. Есть ещё две категории: «выписан» и «переведён», рядом с ними мелькает фамилия нарколога, и судьбу этих пациентов Волк решает отследить завтра. Как отключается — он не помнит, но просыпается от Вадькиного храпа, благодарно кутаясь в старое шерстяное одеяло. Ещё не рассвело. За окном дикий ветер и, похоже, срывается снег. Крупа шуршит по оконным стёклам. Холодно так, что у Олега костенеет тело и зубы отстукивают чечётку. До смены не больше трёх часов, и надо бы, до пробуждения этого адского крысятника, свалить к себе. Плотнее прикрыв окно, Волк возвращает одеяло владельцу и тихонько выходит из комнаты. Олег, как сомнамбула, бредёт по тёмному стылому коридору, удивляясь тому, что никак не находит нужный номер — вчера ему показалось, что они с Вадькой практически соседи. Ещё рывок, щелчок замка — и тёплая постель! Едва коснувшись виском подушки и затолкав под неё ствол, он снова вырубается, и просыпается, на этот раз, от звонкого голоса Леночки за дверью. — Олег Игоревич! Олег Игоревич! Вениамин Самуилович хочет до обхода успеть передать Вам нескольких пациентов! — видимо, это уже не первая её попытка достучаться, потому как завершается тирада Леночки глухим пинком в дверь. «Непохоже, что нога», — сонно рассуждает Волков, потирая виски и зачёсывая пятернёй к затылку взлохмаченную шевелюру. «Наверное, въехала плечом» — механически констатирует он, неохотно поднимаясь и шлёпая открывать. Когда помятое спросонья лицо Волкова появляется в узкой щели приоткрывшейся двери, Елена Константиновна, видать, уже теряет остатки терпения и молча суёт Олегу пачку бумаг. — Ознакомьтесь, пожалуйста, и постарайтесь к восьми попасть к главврачу. Он сегодня зол и не любит ждать, — очевидно, что Леночка смущена. Видимо, не так ей грезился визит к красавчику Олегу. Она мнётся, пытается улыбнуться, но улыбка выходит натянутой и виноватой. Естественно, ознакомиться с бумажками Волк не успевает — оставшихся до времени «Х» пятнадцати минут едва хватает, чтобы засунуть башку под кран и натянуть на себя свежую одежду. Благо, хватило ума разобрать чемоданы вчера, до всей этой… Олег болезненно морщится, блокируя нежелательное направление мыслей, накидывает халат, сгребает со стола документы и торопливо выходит из комнаты. В коридорах заметно оживлённо. Санитары носятся, кто-то тошнотворно бубнит в матюкальник, медсёстры снуют по этажам. Утром коридоры не кажутся такими зловещими и угрюмыми. Даже не слышно свиста ветра. — Входите! — рявкает Вениамин Самуилович, прежде чем Волков успевает постучать в дверь, и его каркающий голос не предвещает ничего хорошего. — Бестолковая дура! На дворе метель, а она окно настежь! — не обращая внимания на вошедшего Олега, Рубинштейн пыхтит, раздражённо перебирая бумаги. — Это я не Вам! — не поднимая глаз, бросает он небрежно, но в следующее мгновение находит нужный документ и как-то разом сдувается, расслабленно плюхаясь в кресло. — Доброе утро. Вызывали? — Олег скользит взглядом по развороченному содержимому папок на столе, пытаясь разглядеть, что именно так взволновало этого мудака с козлиной бородкой, но Рубик накрывает найденный документ каким-то эпикризом. — Вы опоздали. Поэтому сразу к делу. Вижу, старшая сестра передала вам истории болезней, — Рубинштейн недовольно кривит лицо, словно вид Олега с пачкой бумаг под мышкой вызывает у него приступ мигрени. — Начнёте с Игорька — посттравматическое стрессовое расстройство, депрессия, апатия, алкоголизм. Разберётесь. И займётесь неудавшимся самоубийцей Шурочкой. Диагнозы почти идентичны, но здесь наркотическая зависимость. Вам придётся работать с Юрием Петровичем, возможно. — Я готов вести ещё пару пациентов, — закидывает удочку Олег, но Рубик не клюёт. — Похвально, но всему своё время, — голос у главврача омерзительный. — Спешка тут, знаете ли, может закончиться весьма плачевно, а мы очень дорожим душевным состоянием наших пациентов. — Вениамин Самуилович порывается добавить что-то ещё, но в последний момент передумывает, завершая встречу ожидаемо резко: — Вы свободны. После обхода зайдёте к нашему юристу подписать документы. Волк молча кивает и, уже уходя, ловит себя на мысли, что они с Дракохой чудом не попалились прошлой ночью, и во второй раз, с их габаритами, так компактно сложиться под столом главврача нереально в принципе. Зайти к себе Олег не успевает, но думает, что за завтраком появится возможность перекинуться с Вадимом парой слов. Игорь Гром и этот Мальвина-Шурик… Рубик с лёгкостью доверил Волку алкаша и наркушу. Нет, не бывших. Потому что не бывает бывших. Уж нарков — точно. Не нужно быть наркологом, чтобы это понимать. Ремиссия. Но потом они всегда, всегда ищут способ ширнуться или закинуться. Не бывает бывших наркоманов. В общем-то, расклад Олегу понятен. Печени пизда, почкам пизда. Ни один, ни другой не выдерживают печальной конкуренции смертников из списка Рубинштейна, и у ребят есть реальный шанс выйти отсюда живыми. Если Волк не ошибается. А толку?.. Чтобы сразу ширнуться или набухаться? Смысл лечить? Отвратительная слабость. Их уже не вытянуть. Изучая историю болезни Грома, Олег всё тревожнее косится на пустое место за столом и уже дожёвывает остывшую творожную запеканку. Дракона нет. Впрочем, нет ни Алтана, ни Серого. И это Волку пиздец, как не нравится. Определённо, что-то случилось. Волков даёт себе ещё контрольные пять минут, почти залпом выпивает больничный какао и возвращается к делу Игоря. Такого посттравма и врагу не пожелаешь. Немудрено, что после потери невесты и лучшего друга в нелепейшей аварии, как старательно муссировалось в СМИ, лучший оперативник Питера так и не оправился. Волк погружается в дело с головой, внимательно вчитываясь в историю болезни, на какое-то время выпадает из реальности, но когда закрывает папку, чуда не случается — ни Дракон, ни Алтан так и не появляются. Вадим банально проспал. В комнате лютый дубак, за окном срывается снег, и хочется ещё хоть на мгновение сохранить ускользающее тепло, задержавшись под пледом. Но куда там! События прошедших суток, включая сумасшедшую ночь, последствия которой, он жопой чует, всё-таки придётся разгребать, обрушиваются на него всей своей тяжестью. Как бы ни хотелось, списать всё на ночной кошмар не получается. На столе абсолютно реальный бардак: исписанные листы, смятая пачка из-под сигарет и два пустых стакана. Волк, скотина! Ведь шло всё своим чередом: никаких тебе поползновений в кабинет директора, и уж точно никаких посланий от неудовлетворённых мертвых пацанов с проломанной башкой. Цветочку день ото дня становилось лучше, и… — Вадим Александрович… — тихий шелестящий шёпот и похожее на мышиную возню шуршание у двери. Едва уловимое, и поначалу Вад думает, что послышалось спросонья. Да и время ведь совсем… — Вадим Александрович! Пожалуйста… — отчаянная мольба и короткий рваный всхлип. Цветочек! Вадик подрывается, на автомате набрасывает плед на развороченную постель, сгребает со стола в урну весь хлам вместе со стаканами, в два движения натягивает штаны и, как есть — с помятой рожей и голым торсом — ломится к двери. — Алтан, ты? Что, слу… — договорить Вад не успевает — как только дверь приоткрывается, бледный, как мел, Цветочек с нескрываемым ужасом в зарёваных глазах буквально падает ему на грудь, вжимаясь всем собой и обвивая руками шею. Очки перекашиваются и съезжают вбок, мокрая от слёз щёка оцарапывается о щетину на скуле, припухшие губы тычутся в изгиб шеи, и весь Алтан крупно дрожит, бессвязно тараторя какой-то бред. — Он пришёл! Столько крови! Пустые глаза! Мёртвые! Совсем мёртвые! И кровь! Много! Так много крови! — Тшшш… Тихо, тихо, мой хороший, — Вад ласково поглаживает Алтана по спине, пытается осторожно отцепить его руку, но тот лишь туже обвивает шею, цепляясь, как тонущий за спасателя. — Всё хорошо, слышишь? Давай я усажу тебя, приготовлю кофе, и ты расскажешь мне свой сон, — Вад намеренно подбрасывает Цветочку направление, в котором тому стоит рассматривать произошедшее. И это не дурное предчувствие. Вад знает, чем так напуган его пацан. — Это не сон! Не сон! Он оставил мне… — Алтан моментально напрягается в руках Вада, и тот тысячу раз успевает пожалеть, что слишком поторопился. — Если Вы мне не верите, то… — Верю! И ты правильно сделал, что пришёл ко мне, — тёплые ладони Вадима накрывают холодные кулаки Цветочка, которыми тот вяло отпихивается, упираясь в грудь, и только теперь Дракон замечает, что в одной руке мелкого смят перепачканный кровью листок бумаги. В том, что это кровь, Вадик не сомневается ни секунды. Он даже знает, что пятна достаточно свежие. И запах… Блядь! Этот сладковатый металлический запах он не спутает ни с чем и никогда. — Вот, — шепчет Цветочек потрескавшимися губами и трогательно беспомощно заглядывает своими глазищами прямо в душу через грубую оправу роговых очков. — Он оставил мне. Это Костя. Вы. Мне. Верите? — пацан не отводит взгляд, более того — Ваду кажется, что этот взгляд сканирует его похлеще детектора лжи, но ему незачем врать. Потому что он верит. Осторожно вынимая листок из задубевших пальцев Алтана, которые кажутся сейчас невероятно, почти фантастически длинными, Дракон замечает, что и весь мелкий будто истончился за эту ночь, сделался совсем хрупким в своём дурацком мешковатом ворохе шмотья. Вадиму достаточно бегло скользнуть по рисунку взглядом, чтобы узнать почерк художника. Разумовский. Допустим. Этого следовало ожидать. И лишь когда Вад переворачивает лист, что-то липкое и холодное селится меж рёбер, а волосы на коротко стриженой белобрысой башке начинают неприятно шевелиться. Сглотнув, Дракон стискивает Алтана с такой силой, будто хочет вжать в себя, под кожу — и только после соображает, что может напугать мелкого ещё сильнее, но тот льнёт к груди теснее и перепуганным котёночком не кажется. — Всё хорошо. Слышишь? — дыхание Вадима теплом по коже. В сильных руках уютно и почти спокойно. Вместо ответа Цветочек слегка наклоняет голову, отираясь виском о щёку, и коротко всхлипывает, позволяя увлечь себя в комнату. «Найдите нас» — Дракону хочется развидеть эту смазанную кровавую надпись на обороте рисунка или сделать так, чтобы её никогда не увидел мелкий. Усадив Алтана на стул, Вад сразу бухается на колени у его ног и накрывает тёплыми ладонями холодные пальцы, сжатые в напряжённые кулаки. — Всё хорошо, — повторяет Вадик ещё раз, перехватывая отчаянный взгляд пацана, и в это мгновение понимает, что хочет видеть его глаза. Уютный бархат переспелой вишни, а не толстые безжизненные стекляшки очков. — Вот так. Можно? — Дракон осторожно снимает очки, и кладёт их на рисунок, а после сглатывает сердцебиение. — У тебя охуен… обалденные глаза, Цветочек. Уж лучше румянец смущения и прикушенный уголок нижней губы, чем бледные щёки и полный слёз взгляд. Алтан прячет ступни в неизменных ушастых тапках под стул, и весь как-то уменьшается. Видеть его таким невыносимо. Ну, не должно быть так! Он же такой сильный! Такой пиздецки сильный мальчик… Он справится. Дракон верит. Дракон поможет. Алтану просто надо вспомнить. Потом Алтан его грохнет. Кому позволено видеть слабость императора?.. Вадик, в принципе, не против. Он даже понимает. Он даже готов преклонить колени и опустить голову. Без боя. Если Золотейшеству хватит духа. Если Цветочек сможет отрастить яйца. — Я сделаю кофе, а ты всё мне расскажешь. Не торопясь. Я с тобой. Всегда, — Вадим говорит, улыбаясь, намеренно делая паузы в словах, представляя, как башка падает у ног Алтана, как тёмная кровь заливает пол — забавно, оно того стоит — и выпускает пальцы Цветочка из своих лишь после утвердительного кивка. Как только Вадим поднимается, мелкого прорывает. Он говорит сбивчиво, быстро, стараясь не пересекаться с Драконом взглядом. Тараторит, глотая окончания фраз и непролитые слёзы, теребя несчастный рукав свитера и ни на миг не прерываясь. Будто опасается, что не успеет или что-то забудет, или передумает, заметив хоть тень сомнения или неверия. Наверное, потому старается не смотреть прямо. — Он пришёл перед рассветом. Вместе со снегом. Не сон! Нет! Я проснулся от холода, не мог подняться. Б-было так х-холодно, — в момент, когда Алтан решается поднять взгляд, Дракон протягивает пацану чашку с горячим напитком, и тот благодарно обнимает её ладонями, словно согреться ему хочется больше, чем самого кофе. Вадик устраивается на полу и накрывает его колени ладонями, медленно легко поглаживая сквозь байку пижамных штанов. Малый вздрагивает, отпивает из чашки и знакомо изгибает тёмную аккуратную бровь. — Не кофе? — немного разочарованно уточняет он, слизывая несквик с губ. — Кофеин тебе сейчас противопоказан, Цветочек, — говорит Вадим, глядя на него снизу вверх — нечестный приём, но работает. — Ты и так взволнован. — С то… С Вами мне спокойно, — сразу поправляется Алтан и опускает смущённый взгляд на тающую сливочную пенку. — Давай договоримся, — мягко улыбается Вад. — Здесь, в моей комнате, мы — не доктор и пациент, мы — друзья, Цветочек. Понимаешь? — стягивает плед с кровати и кутает в него колени Алтана, пользуясь лёгким замешательством пацана, а после снова мостится на прежнем месте. — И можно на «Ты». Лады? Алтан молча кивает и делает ещё глоток. В тёмных шоколадно-вишнёвых глазах, пусть на миг, но вспыхивает искра. — А теперь расскажи, что всё-таки произошло под утро? И почему ты не думаешь, что это сон или чья-то глупая шутка? — Ты не веришь! Я так и знал, что не имеет смысла! — Цветочек разочарованно поджимает губы, отставляет чашку и порывается подняться. — Не торопись, — Вадик выпрямляется, легко ловит его за плечи и, удерживая на месте, осторожно поглаживает, мысленно ужасаясь: одна кожа и кости. — Выдохни. Допусти на секундочку, что я верю тебе, как себе, а может, немного больше, — продолжает он негромко, специально, чтобы мелкий прислушивался. — Допусти, что там, за дверью, совершенно другая реальность. Там твои слова ставят под сомнение. Здесь — нет. — Пропиши мне халдол, — глухо просит малый, занавешиваясь пушистыми кудрями и низко опуская голову. — Послушай, Цветочек, — Вадим присаживается на корточки, поддевает его подбородок костяшками и заглядывает в глаза, — тебе не нужен галоперидол. Я же доктор, я знаю. Тебе нужно расслабиться и всё мне рассказать. Я тебе верю. — Не могу я расслабиться! — Алтан морщится, напоминая себя прежнего, и у Дракона за рёбрами щемит. — Никто мне не верит! Я пришёл к тебе, потому что думал, что ты поверишь! — он почти всхлипывает, встряхнув копной волос, и Вад для себя принимает решение. — Так ты же пока ничего не сказал, — он обходит Алтана и застывает за спиной. — Давай я тебе волосы заплету, — едва не ляпает, что босса это раньше успокаивало, но вовремя себя тормозит, — а ты, тем временем, мне всё расскажешь. Алтан вздрагивает, когда ласковые пальцы мягко касаются его волос, и это кажется чем-то вроде дежавю, словно он чувствовал касания этих рук прежде — тогда, в другой жизни. И это не вызывает отторжения. Напротив — приятно. Он даже прикрывает глаза, действительно немного расслабляясь. — Ты другой, — несмело произносит Цветочек, прикусывая губу. — Не такой, как они все. И я хочу сказать… Мне страшно. Очень страшно. — Я рядом, — тихо, ласково шепчет Вадим, склоняясь ниже, отводя тёмные локоны за ухо. — Нечего бояться. Нет поводов для беспокойства. Ты в безопасности. Я буду тебя защищать, — убеждает он, перебирая пряди и силясь вспомнить, где же расчёска. — От призраков? — Алтан даже поворачивается немного, чтобы скосить на Вадика взгляд. — И от них, — заверяет тот. — Я за расчёской. Очень быстро. Пока Вад ищет расчёску, Цветочек задумчиво играет с прядками, то наматывая их на палец, то распрямляя и каждый раз удивляясь, что кончики волос сами завиваются колечками снова. — Я Косте тоже не верил, — признаётся он — будто себе на горло наступает, — и тогда он достал этот рисунок… Только два человека о нём знали, понимаешь? Серёжка и Ботичелли. Вадим не перебивает, позволяя мелкому выговориться. Иногда молча согласно кивает в ответ, иногда, чувствуя, что Цветочек слишком погружается в недоступное его пониманию, задаёт вопросы, направляя, вытаскивая в привычную реальность. — Расскажи подробнее о рисунке. Эти трое, что там изображены — это же вы? Ты, Серый и Ботичелли? — Дракон осторожно расчёсывает спутанные пряди и сам балдеет, когда под его пальцами, вместо пакли, начинает струиться шёлк волос. — Нет, — почти снисходительно улыбается Алтан и на мгновение оживляется. — Это Птичка. Серёжа нарисовал, чтобы нам не было страшно. Я же говорил тебе, — с лёгкой укоризной добавляет мелкий, и Вадим ухмыляется, разом вспоминая Дагбаева из прошлой жизни. — Хорошо. Птичка. Но почему ты привязываешь рисунок к призраку Кости? Разве это не могла быть глупая шутка одного из санитаров? Того же Михаила? — между прочим, стараясь опять не вызвать отторжения, закидывает удочку Дракон, разделяя тяжёлые волосы Цветочка на равные пряди. Вад хочет заплести ему косы. Хочет, чтобы тот увидел себя прежним. Пусть мелочь, но Вадим использует каждую возможность, чтобы вытащить отсюда Алтана быстрее. Обстоятельства изменились. — Зачем ему? Думаешь, я следующий? — мелкий говорит так бесцветно, что Дракону делается не по себе. — Нет. У этого отморозка не хватит ума для такой игры. И я видел его. Я. Видел. Костю. Понимаешь? И это. Это кровь. Она пахла! Сыростью, ржавчиной и… — Тшшш… Тихо, мой хороший. Вот, посмотри, как вышло, — мелкий слишком разволновался, и Вадим перекладывает первую косу ему на грудь. Та чёрной змейкой ложится на плечо, и Цветочек отвлекается, задумчиво её гладит подушечками пальцев, на некоторое время умолкает, а потом просто выдыхает: — Красиво. — Я заплету тебе пять, хочешь? — Дракона так и подмывает сказать, что заплёл бы и больше, как раньше, но Цветочек ничего не помнит. В этой новой жизни есть только пациент и доктор, который пытается стать другом. — Хочу! И Серёжа нарисует меня! — снова эмоциональный всплеск и тихий выдох со всхлипом. — Если… Если он ещё жив, — Алтан прикрывает глаза и откидывается назад, вжимаясь лопатками в рельефные мышцы, запрокидывая голову на плечо. Так близко и правильно, что Вад и сам не знает, как склоняется и целует — сначала едва касаясь волос губами, затем в висок и подрагивающие, полуприкрытые веки с пушистыми ресницами. Цветочек едва дышит и медленно облизывает нижнюю губу, явно поощряя, но Вадим ещё раз почти целомудренно целует мелкого в лоб и снова принимается за плетение. Не так, и точно не сейчас, когда пацан слишком подавлен, когда тянется к теплу, как подсолнух с солнцу. Быть другом! Другом, блямать! — Серёжа жив, — Вадик не думает, произнося это. — Жив, малыш… — Что ты сказал? — моментально оживляется Алтан, резко разворачиваясь. В его глазах смесь совершенно противоречивых эмоций: радость, надежда, сомнение, благодарность и даже угроза — столько всего, что одновременно может поднять до небес и растереть в пыль. — Птичка жив, — твердо повторяет Вадик, не отводя взгляда. — Жив твой Серый, Цветочек. И мы сегодня узнаем больше. Обещаю. — Мы? — сразу цепляется мелкий, и в этот самый момент в дверь стучат. Два быстрых, пауза и ещё два. Волк. Бля!