Ты не один

Постепенно больничные корпуса окутывает сумраком. За окнами перестаёт капать, и сухая крупа отвратительно шуршит по стеклу. Олег откидывается на спинку стула, отлипая от экрана компьютера, тянется растереть переносицу, чертыхается, скидывает ненужные очки, переводит взгляд на исписанные листы ежедневника, щурится на часы и поднимается, разминая затёкшие мышцы. До ужина десять минут. За день надо бы хоть раз пожрать. По коридорам гуляет гулкое эхо. Слышно, как в комнате отдыха по телеку крутят мультики, как, звонко щёлкая каблуками, на первом этаже кто-то пересекает холл, как ветер воет меж старых оконных рам. Олег принюхивается и направляется в столовую. Котлеты, что ли, из ржаного хлеба?.. Вадик обнаруживается за дальним столом в свежей рубашке, галстуке и отутюженном халате. Он жестом подзывает Волка и добродушно скалится над стоящими на столе подносами. — Я тут и на тебя взял, — сообщает Дракон, плюхаясь на стул. — Возожрём, Волчара? Волчара окидывает содержимое подноса придирчивым взглядом, бросает ежедневник на стол и брезгливо кривится, тыча пальцем в сторону своей тарелки. — Вадим, вот это — не котлета, — глухо произносит он. — Даже не то, что не мясная, а не котлета вообще. — Ты не будешь? — уточняет Вад и, не дожидаясь ответа, утаскивает её себе. Олег молча забирает с его подноса овощной салат, ссыпает в свою тарелку и устраивается за столом. — Надо перетереть, Дракох, — говорит он, открывает ежедневник, зарывается вилкой в салат и застывает. Ощущение, что кто-то неприкрыто пялится, мешает почти физически. Волков медленно выпрямляется и усмехается. — Твой Цветочек сканирует меня злобным взглядом, — негромко сообщает он, склоняясь над столом и немного подаваясь вперёд. — Это нормально, — отмахивается Вадик, пихая за щеку котлету. — Какао будешь? — Вот это, — указывает Олег на мутную светло-коричневую жижу без определённого запаха, налитую в керамический стакан, — не какао. — А я буду, — Вадим проглатывает котлету и утаскивает его стакан себе. Олег листает ежедневник, не глядя, тянет подошву с маком с его тарелки и, зажимая в зубах, находит нужную страницу, разворачивая к Вадьке. — Ты такое видел где-то? — спрашивает Волк. Дракон хмурится, не отрываясь от какао, забирает у Волкова ручку, делает несколько штрихов и возвращает ежедневник. — Такое? — на дне серо-голубых глаз Вадьки вспыхивают едва заметные искорки смешинок. — Ты художник от бога. — Такое! — расцветает Олег, но вовремя убавляет громкость. — А это что? — Волк, — хмыкает Вадим, скорчив нечитаемую рожу, — ты баран. Это петлицы. Сорок первый год. Авиация. — Я это нашёл в рисунках Костика на компе Жени, — сообщает Волков, откусывает кусок подошвы и морщится. — При чём здесь сорок первый год? — Кладбище, — просто пожимает плечами Вадим и нагло тырит у Олега ложку салата. — Я видел этот узор на обелиске. Рядом что-то громко звякает, и Дракон с Волком резко оборачиваются на звук: назвать Алтана Цветочком язык не поворачивается ни у одного, ни у другого. — Однако, — усмехается Олег, озадаченно потирая висок. — Думаешь, мне сегодня стоит спать со светом? — скользнув смешливым взглядом по всё ещё жующему Дракону, Волк с любопытством наблюдает за пыхтящим Алтаном. Одни глаза чего стоят! То, что ещё вчера казалось тёплой переспелой вишней, сейчас схоже разве что с адовым пламенем! А тонкая, гневно изогнувшаяся бровь добавляет ещё больше колорита этому восточному красавцу. — Отелло, твою мать! Ты перед сном подмылась, Дезде… — глухо ржёт Волк, пихая Вадика в бок, но тот грубо затыкает его рот булкой. — Жуй! Цветочек просто уронил вилку! — шикает, будто оправдывает свое дурноватое сокровище. — Ну-ну! А сейчас, судя по всему, уронит тарелку. Мне на голову! А нет, братан, по ходу — тебе! — беззлобно подначивает Волк, лыбясь во всю волчью рожу, когда Алтан с грохотом поднимается из-за стола. Вад и правда округляет глаза, готовясь к самому худшему, но Цветочек после недолгих колебаний всё-таки опускает тарелку на поднос, мнётся пару секунд, и, полоснув обоих режущим взглядом, вздёрнув подбородок, гордо удаляется. — Эх, Вадька… Догоняй! — в голосе Олега мелькает лёгкая грусть. Тут такие страсти, а Серого снова нет за ужином. Вторые сутки пошли, а он, мало того, что не видел пацана, так пока и не продвинулся ни черта в этом вопросе. Разве что больше запутался. — Не сейчас. Пусть остынет малехо, — сыто басит Дракон, пытаясь скрыть довольную лыбу за жеванием, но черти в глазах выдают его с головой. — Лучше покажи мне ещё раз свою мазню. У меня есть мыслишка… — Да забирай на память, — вырвав лист, Олег протягивает его Дракону. — А что за мысль? — Я зайду в библиотеку для начала. И думаю, мы прогуляемся сегодня на кладбище, — вытирая уголки губ салфеткой, Вадим порывается встать, но Волк накрывает его ладонь своей, удерживая. — Я с тобой. — Волч. Не стоит. Там делов на пять минут. Сделай мне копию всех рисунков, где есть этот или похожий знак. — Лады. Я у себя. Проводив взглядом уходящего Дракона, Олег косится на окно и невольно ёжится — ветер усилился и швыряет хлопья снова мокрого снега в стекло. Та ещё погодка для ночной прогулки по кладбищу. Вада, несмотря на видимое спокойствие, всё-таки беспокоит реакция Цветочка на них с Волком. Он хорошо помнит горячий нрав Алтана, и то, что он пробудился именно сейчас, немного напрягает. От мягкого, покладистого, робкого Цветочка Вадик уже знает, чего ожидать, а тут… Как на вулкане, бля! После библиотеки Дракон решает заглянуть к мелкому, но сначала нужно прояснить один момент. В пустых коридорах звук шагов эхом отлетает от стен. Вадим прислушивается, сворачивает налево, ныряет в тёмный закуток около заброшенной процедурной и толкает простенькую дверь, выкрашенную белой краской. Петли жалобно скрипят. Библиотекаря, как всегда, нет за стойкой. Люминесцентные лампы, потрескивая, мигают под потолком. Помещение пахнет пылью и старыми книгами. Здешнюю библиотеку и библиотекой-то не назвать. Пыльные стеллажи в четыре ряда, один комп, три стола — всё. В основном, на полках любовные романы, детские сказки и прочее лёгкое чтиво, но есть в самом конце зала стеллаж, на котором можно обнаружить весьма полезные книги. Дракон плохо помнит знаки различия РККА. Он уверен, что видел ещё несколько обелисков, но под ними, гипотетически, лежали не лётчики. Вадиму зачем-то хочется узнать, чьи останки там, под землёй. Он уже понимает всё, и даже больше. Теперь разобраться бы: могилы для подкопа выбирают рандомно, или в этом есть какой-то смысл, какая-то логика. Ладно, сейчас холодно, котельная работает исправно. Но летом-то жарко. А трупы надо куда-то девать. Трупы имеют свойство загнивать. Даже сейчас, учитывая время и температуру, жечь тела в котельной — слишком долго, непрактично и ненадёжно. Должен быть более простой способ избавиться от жмуров. Что может быть проще, чем прикопать труп в чужой заброшенной могиле — там, где никто никогда не станет искать. Кому придет в голову осквернять могилы. Вандализм. Омерзительно. Вадик до хруста сжимает пальцы и направляется к стеллажу. Желанием сгрести Рубинштейна за ворот идеально отглаженного халата и пиздить, пока уважаемый психиатр кровью ссаться не начнёт, а потом пиздить за то, что начал, накрывает, как горячей удушающей волной. Всё застит кровавой пеленой. Вот же мразь! Осквернять могилы… Да ещё чьи?! Вадима мелко потряхивает от с трудом сдерживаемой ярости. Нужно взять себя в руки. С Рубиком он разберётся. Позже. А сейчас главное — вытянуть из этого ада пацанов. Смахнув слой пыли с полки, к которой, судя по всему, никто не притрагивался со времён появления всезнающего «Гугла», Вад проводит подушечками пальцев по потрёпанным корешкам несправедливо позабытых книг и достаёт увесистый том энциклопедии по ВОВ. Отдавая дань уважения прогрессу, Вад ловит себя на мысли, что кайф держать в руках живую, хранящую собственную историю книгу, всё же не сравнить ни с ничем. Она и пахнет совершенно по особому. Временем и пылью. Листая выцветшие страницы, Дракон с головой погружается в чтение, так и продолжая стоять у книжного стеллажа. Тишину в библиотеке нарушает лишь завывание ветра за окном да уютное шуршание страниц, пока до Вадима эхом не доносится звук приближающиющихся шагов. — Волч, я ж сказал, зайду, — не глядя, бросает Вадик, с интересом рассматривая чёрно-белые фото со свастикой, и запоздало понимает, что шаги слишком лёгкие, а поступь неровная. Он и мысль додумать не успевает, когда слышит жёсткое дыхание за спиной — совсем близко, ближе, чем считает допустимым. Но должным образом среагировать уже не удается — едва Вадим возвращает том на место, как его круто разворачивают и с треском впечатывают в стеллаж. То, что книги с верхних полок приходят в движение, норовя обрушиться на голову — неважно. Вад охуевает от другого. Алтан. Собственной персоной. Вжимающий его в полку и прожигающий тёмным взглядом. Тем самым — огненно-живым взглядом из прошлого. — Прости. Не Волч. Всего лишь я, — шипит Золотейшество змеиным голосом и буквально вгрызается поцелуем в удивлённо распахнутый рот Дракона, с которого успевает слететь лишь охуелое: — Цвето… — а после их дыхание мешается. Алтан, как изголодавшийся зверь, терзает рот Дракона, кусая и вылизывая, засасывая и мягко оглаживая языком, но как только Вад отвечает, притягивая пацана за затылок и глухо постанывая, тот напрягается в его руках, весь как будто уменьшается и тает, утыкаясь лбом в лоб, но не отстраняется. Лёгкое, как дыхание, касание. Вадим впервые в жизни ошарашен. Стоит столбом, дыша жаром в припухшие губы мелкого, и нихуя не понимает: то ли того прижать до хруста, то ли нежно обнять, подхватить на руки и отнести в комнату, то ли целовать. Целовать до головокружения, до сбитого дыхания и рваных стонов, до мешающейся крови… Только бы не напугать. Только не сделать хуже. Всё это проносится в башке Дракона за секунду, а Цветочек так и стоит, уткнувшись лбом в лоб, полыхая щеками и не смея поднять взгляд. — Дракох? Ты сказал, пять минут… — в библиотеку врывается взволнованный Волк, благо не со стволом наперевес. Блядь! Картина маслом. Цветочек вздрагивает и выворачивается из рук Вадима с ловкостью, которую и предположить в этом хрупком залеченном теле невозможно. Пока Дракон с Волком хлопают ресницами, созерцая друг друга, мелкий, красный как рак, буквально растворяется в воздухе, исчезая с завидной скоростью. Единственное, что оставляет после себя Алтан — быстрый удар острым кулаком поддых Ваду, и ноющее плечо от столкновения — Олегу. А ещё холодок от сквозняка, до того, как дверь в библиотеку оглушительно захлопывается. — Что это было? — отмирая, выдыхает Волк. — Цветочек, — пожимая плечами, разводит руками Дракон. — Ага, — тянет Волков, потирая плечо. — Кактус, блядь, — Вадик только счастливо и совершенно дебильно лыбится в ответ, глядя тупым влюблённым взглядом в пустоту. — Пиздец, — резюмирует Олег, качая головой. — Мы тут все больные. Нас всех надо лечить, — щёлкает пальцами перед счастливой рожей Вадьки и рявкает: — Волк вызывает Дракона, приём, блядь! — А, — Вадик мотает башкой и облизывает губы, вроде начиная осознавать, где находится, — шо? Да на приёме, бля! — Заметно, — хмыкает Олег. — Чё делать будем, влюблённая чешуйчатая лужа? — Бля, ну, он прекрасен! — восхищённо выдыхает Вадим. — Как олеандр в горах Кавказа! — Ага, — очень понимающе язвит Волков, — «Как горный козёл на вершине Кавказа…» — Хайло заткни! — рыкает Вад, моментально приходя в норму, и Олегу это нравится гораздо больше. — Добро пожаловать в мир пока вменяемых людей, Петрарка недоделанный, — усмехается Волк. — Включай мозги. Говори, какой у нас план. — Афганский, — криво скалится Вадим. — После вечернего обхода ждём час, пока все шибко буйные и дюже внимательные наконец-то угомонятся, берём фонари, лопату, верёвку — и идём на кладбище. — А лопату нахуя? — недоумевает Волков. — Чтоб ты спросил, бля, Поварёшкин! — моментально вспыхивает Вадим. — Убедиться я хочу! — Резкие гормональные всплески дурно сказываются на твоей способности контролировать себя, — душно и очень спокойно замечает Волк. — Хорош орать, ящерка. Я тоже орать могу. Включаемся и разговариваем, как взрослые люди, или, видит бог, не хочу, но отмудохаю до кровавых соплей — я понятно объясняю? — Дальше некуда, — кивает Дракон и вроде разом успокаивается. — Для кремации тела нужна определённая температура и время. Непрактично жечь трупы в котельной, что бы там Поэт ни пиздел. Следовательно, они их где-то закапывают. Раз где-то закапывают, значит, откуда-то доставляют. Мы оба знаем, что жмурики — не пушинки. Найдём, где закапывают — обнаружим следы. Обнаружим следы — сможем определить, где проводят операции. Если это одно и то же место, а я думаю, одно, мы найдем запасной выход и сможем незамеченными попасть в новый корпус. Сможем попасть — найдём твоего рыжего. Вопросы есть? — Вопросов нет, — ёмко отвечает Олег. — Вот и ладушки, — дружелюбно скалится Вадим. — А теперь сделай умную рожу, нацепи свои очки, преисполнись врачебной этики и чувства долга, и идём, обход скоро. На обходе ничего, выходящего за рамки нормы, не происходит. Возможно потому, что Волка ни на секунду не отпускает отповедь Дракона. Дело вырисовывается весьма непростое, и в глубине души Олег начинает думать, что Вад прав — не ими вся эта хрень начата, не им за неё и рисковать. Но было что-то в голосе Вадьки иное. Ярость? Волк не может избавиться от ощущения, что что-то меняется, и личное дело по спасению пацанов превращается в полномасштабную операцию по разоблачению тёмных делишек Рубинштейна. Как бы то ни было, но Олег с Вадом до конца. Подойдя к окну, Волк с досадой смотрит на тёмное, затянутое тяжёлыми снеговыми тучами небо, меж которых диск луны светится мутным подслеповатым глазом. Полная, блядь! Как по классическим канонам жанра. Ещё и колючая ледяная крошка шуршит по стеклу. Обмотав шею шарфом, Волк сгребает со стола распечатанные для Вадьки листы, набрасывает пальто, окидывает контрольным взглядом комнату и поспешно уходит. Чтобы не привлекать лишнего внимания, Олег ещё в библиотеке договаривается встретиться с Вадом под аркой в парке. Ёжась и выглядывая Дракона сквозь стену колкой крупы, Волк решает перекурить — лучшее средство от расшалившихся нервов. А ещё неплохо было бы опрокинуть сто грамм, но Олег пока не успел прошвырнуться в город, отношения с сёстрами ещё не те, поэтому… Как-то так. Нет. Дракон не опаздывает. Это слишком нетерпелив Олег. Он места себе не находит и начинает злиться на собственную беспомощность. Почему не выходит тупо приставить ствол к виску Рубика, забрать Серого и свалить? Волк привык действовать по наитию. А тут… — Чё мёрзнешь? — глухо басит Вад и усмехается. — Так и знал, что лопату забудешь. Держи! — Ты откуда? Я тебя с главного ждал, — Волков затягивается, запускает тлеющий уголёк недокуренной сигареты в ночь и на автомате берёт лопату. — Ага. С главного. С этой хренью, — хохотнув, выдыхает с облаком пара Дракон. — Холодно, блядь! Они с Вадимом, воровато озираясь, юркают в дыру в заборе, аккуратно замаскированную виноградной лозой, и сразу оказываются на лесной опушке. Ветер здесь обжигает колким холодом, швыряя пригоршни крупы в харю, Олег ёжится, кутается в шарф и старается поспевать за Вадимом, который, освещая лесную тропинку меж сосен тусклым светом старого фонаря, бодро топит вперёд, будто точно знает маршрут. Покрытые наледью ветки низеньких акаций цепляются за шмотки, все сосны кажутся одинаковыми, полянки под тонким слоем снега почти идентичные. Олегу не нравится этот лес. От дыхания в воздухе образуются облачка пара. Волк слушает зловещий вой ветра в потемневших ветвях вековых поскрипывающих деревьев и морщится. Ночка — что надо. Как раз для раскапывания могил. Вадим подаёт руку, помогает взобраться на пригорок, и Олег застывает. В низине, залитой тусклым светом полной луны, виднеется старое заросшее кладбище. Величественные деревья, возвышающиеся над могилами, укрывают своими ветвями от ветра и снега старые обелиски с облупившейся краской да покосившиеся гранитные кресты. Вадик выключает фонарик и неторопливо спускается по склону. Олег следует за ним, стараясь не отставать и не дышать глубоко. Лёгкие обжигает морозом. Вадим останавливается и присматривается. Олег прислушивается. Здесь не слышно вообще ничего, кроме свиста ветра, скрипа деревьев да шелеста сухой листвы на ветру. Они неторопливо идут меж могил, огибая резные кресты, и постепенно добираются до более новой части кладбища. Крестов здесь почти нет. В основном, на этом квадрате только покрытые выгоревшей потрескавшейся краской обелиски. Волков присматривается, ведёт плечом и морщится. Ощущение, будто за ними наблюдает кто-то, не покидает ни на секунду. Олег в тусклом свете фонарика читает имена и даты. Сороковые. По идее, именно здесь и должна быть нужная могила. Он долго смотрит на обелиск. На нём, кроме имени, вообще ничего нет. Волку не нравится это место. Остро не нравится. От него все внутри леденеет. И это не физический холод. Вадик холодной ладонью касается меж лопаток, легко, невесомо надавливая. — Да погоди ты, — отмахивается Олег, стирая слой наледи с краски; ладонь обжигает холодом. — Здесь должно быть что-то ещё. — С кем ты говоришь? — знакомо басит Вадим из-за ограды по ту сторону тропинки, и Волка буквально парализует — будто к месту примораживает. Если Вад впереди, то кто же… Наледь под пальцами не тает, на потрескавшейся краске проступает витиеватый узор инея, и Олег, сделав глубокий вдох, заставляет себя повернуться. Перед ним стоит доктор. Совсем молодой, лет двадцать шесть, может, двадцать восемь. Он явно моложе Олега. У парня глубокие зелёные глаза, будто светящиеся на фоне бледной, чуть синеватой кожи, пшеничные кудри чёлки, красиво зачёсанные вправо, и покрытые ссадинами руки. Кончики пальцев будто в копоти. Воротник халата обуглен. Волк смотрит ему в глаза, чувствуя, как выдох застревает под кадыком, и медленно опускает взгляд ниже. Парень разводит руками, чуть виновато улыбаясь, и на его груди, сквозь ткань светло-сиреневой рубашки, начинают расцветать кровавые пятна. Кусок рукава повисает рваными ошмётками, куда-то исчезает здоровенный шмат мяса с предплечья, являя Волкову обглоданную кость, и Олег, чувствуя, как к горлу подступает тошнота, с трудом выдавливает из себя: — Женя? Парень только кивает в ответ, виновато улыбаясь. Инеем неестественно быстро покрываются обелиски, оградки, стволы… Ледяной узор, расползаясь по ботинкам и штанам Волка, стремительно подбирается выше. Вдохнуть не получается. — Где они тебя закопали? — спрашивает невесть как оказавшийся рядом Дракон. — Не меня, — беззвучно шепчет потрескавшимися синими губами Женя, с трудом разлепляя сухую заскорузлую кровавую корку. — Не меня, — он медленно отводит руку с ободранным предплечьем в сторону и указывает переломанным пальцем в направлении одного из обелисков. Олег смотрит, как торчит острый осколок кости, прорвавший посиневшую кожу, и чувствует неуёмное желание набухаться. Ветер оглушительно воет, снег метёт позёмкой, и Женю буквально сдувает, унося вдаль снежинки и лебединый пух. Не думать. Об этом если и думать, то не сейчас. Волк, не чувствуя ног, бредёт меж крестов в сторону обелиска, вглядываясь в чуть припорошенную снегом землю, уже зная о том, что увидит. И хорошо, что они с Вадом выбрали именно эту ночь — первые заморозки ещё совсем слабо прихватили верхний слой почвы, и, если повезёт… Бля. Если повезёт. От чудовищности собственных предположений Олегу становится тошно. Но, когда под ногой мягко проседает земля, его прошивает колючим холодом до спинного мозга. — Дракох. Это здесь, — выдыхает Волк, не узнавая голоса — хриплый сдавленный, едва различимый рык, но Вадим реагирует чётко, резко затормозив. — Давай я. На тебе лица нет. Одни угли вместо глаз, — басит Дракон, забирая лопату. Сначала чертыхнувшись, затем перекрестившись, Вад копает на пробу, и лезвие лопаты входит легко почти на штык. — Да. Это здесь. Суки! — осторожно снимая пласт земли за пластом, он жёстко дышит, едва сдерживая гнев. — Дай я, — глухо требует Олег, отбирает у Вадика лопату, но глубоко рыть не приходится. Буквально минут через десять Волков останавливается, присаживается на корточки и аккуратно стряхивает чуть промёрзлую землю с угла чёрного полиэтиленового мешка. — Вскрывать будем? — спрашивает он у мертвенно бледного Вадима, и тот только сглатывает, качая головой. — Вадь, — не унимается Волк, лишь теперь понимая, что ладони пылают. — Нет, — хрипит тот, отворачиваясь и закуривая. — Мы не будем смотреть, кто там! — Но нам надо убедиться, — не сдаётся Олег. — Убедиться в чём? — ядовито шипит Дракон, резко поворачиваясь к нему и сверкая злым взглядом ртутных глаз. — В наших жизнях разного дерьма в избытке было. В моей — так уж точно. Я не брезгливый, у меня отсутствует совесть и моральные принципы. Но, Волк, блядь! Я знаю, как это — хоронить своих пацанов, чтобы им бошки и яйца не поотрезали, знаю, как это — грохнуть из сострадания. Я всё это понимаю. Я могу закопать труп. Более того — закопать живого зарвавшегося ублюдка в могиле, которую он вырыл себе своими руками — я могу тоже. Но раскапывать трупы я не подписывался! Это мерзко, Волч… Что ты делаешь? — едва слышно выдыхает Вадик, глядя, как Олег расстёгивает мешок. — Работаю, пока ты истеришь, — спокойно, совершенно безэмоционально отвечает Волков. — У тебя феназепам с собой? Купируй припадок. — Иди на хуй, — рыкает Вадим и отворачивается. Олег не отвечает. Он смотрит на тело в мешке, сглатывает и прикрывает глаза. Пацану лет восемнадцать было. Точно не меньше, потому что детского отделения здесь нет. Температура и влажность поспособствовали. Почва здесь глинистая. Тело выглядит так, будто с момента смерти прошло совсем немного времени. Тёмные отросшие волосы мелкими кудряшками обрамляют идеально, ужасающе симметричное лицо с заострёнными чертами. Так не бывает у живых. На парне только больничная сорочка. На запястьях и щиколотках тёмные линии от ремней. Кожа пальцев рук и ног уже начала менять цвет. Волков делает глубокий вдох, медленно выдыхает и с трудом поворачивает тело на бок. Вадима не просит помочь. Трупные пятна слабо выражены, но покрывают спину. Волков прикидывает по времени, кивает сам себе, сглатывает, зажимает в зубах фонарик и смотрит в его свете на аккуратный надрез, края которого небрежно перехвачены скобами. Тошнота подступает к горлу. Волк осторожно укладывает тело, застёгивает мешок и выпрямляется. Какая тупость. Не глубже метра. Он выбирается из могилы, сглатывает и морщится. Хочется блевать. — Умер от кровопотери, — хрипит Олег, слыша себя как сквозь толщу воды. — Не более сорока восьми часов назад. Ну, я так думаю. Но надо учитывать ещё температуру и влажность почвы, а также её физико-химические свойства. Почки удалены. Хирург хороший, опытный. Отомри. Надо сделать так, как было. Хороним? — Хороним, — кивает Дракон, перехватывает лопату и берётся за дело. Волк слушает, как подмёрзшая глина падает на полиэтилен, и понимает, что подгибаются ноги. Снег заметает кладбище, вьюжит в ветвях деревьев, срывает редкие сухие листья… Даже если здесь были какие-то следы, их к чертям замело. Вадим опирается на лопату, склоняется и смотрит на Волкова, позволяя стёртым ладоням отдохнуть. — Надо утром вернуться и посмотреть, сколько здесь ещё могил с просевшей землёй, — хрипло произносит он, силясь отдышаться. — А если он тоже здесь? — Олег курит, сидя на ограде, низко опустив голову. — Если он в одной из этих могил? — запрокидывает голову, переводя на Вадика взгляд тёмных глубоких глаз, на дне которых плещется такой коктейль из паники, боли, отчаяния и безысходности, что Дракону становится трудно дышать, будто рёбра кто переломал. — Волч, ты же сам понимаешь, что твой рыжий не подходит. Он жив. Нам просто надо найти его. И мы найдём. И потом все вместе разберёмся, что за херня здесь творится и как давно, — Вад говорит с ним, как с маленьким ребёнком — спокойно, уверенно, негромко. — Поднимайся. Надо уходить, пока нас тут не замело. — Может, могилы осмотрим сейчас? — предлагает Волк без особого энтузиазма. — Не будем же мы снег рыть завтра, в самом деле. — Растает, — отмахивается Вадик, глядя на бледного, почти зелёного Олега. — Сейчас надо возвращаться. Не всё сразу, Поварёшкин.