Ты не один

Рано утром, ещё до рассвета, Алтан беззвучно выскальзывает из постели Дракона, поправляет одеяло на его плечах и, переминаясь с ноги на ногу на холодном полу, думает несколько долгих минут. Задница и ступни успевают замёрзнуть. Цветочек находит на спинке стула оставленный Вадиком свитер и клетчатые байковые штаны. В штанах можно утопиться, но Алтан не жалуется. Просто затягивает шнурок потуже, натягивает свитер, который ему как палатка, и озирается по сторонам. Стащить у Вадима Александровича ботинки как-то даже не приходит в голову. А вот серые мягкие тапочки, которые, судя по виду, тот даже ни разу не обувал… Цветочек присаживается на край кровати и улыбается. Сорок пять на босу ногу. Или сорок шесть?.. Да нет, всё-таки сорок пять. Он проводит по сверкающему короткому меху подушечками пальцев и хмурится. Виски будто в тиски зажимают. В глазах темнеет. Вокруг цветут сакуры и миндаль. Пахнет весной, молодой травой, чаем с жасмином и знакомым одеколоном. Последним слишком резко, и Алтан морщит нос, но не жалуется. Он занят другим. Игривый пепельный котёнок носится вокруг него, бросается на кисть, не всерьёз кусается, хватает лапками с острыми тонкими коготками… — Я назову её Дымка, — уверенно говорит он. — Ваша мама спустит с меня шкуру, — обречённо возводит взгляд к ясному весеннему небу Вадим. — Сначала она вышвырнет на улицу Дымку, а потом меня. Вы действительно этого хотите? — Ты на улице не сдохнешь, — отмахивается Алтан, поглаживая кошку по спине. — А если и сдохнешь — не жалко. — Она пожрёт все твои цветы, — криво усмехается Вадим, зажимая зубочистку в уголке губ. — Субординация! — рявкает Алтан, прожигая беспечно скалящегося Вадима злым взглядом. — Ваше Золотейшество, — усмехается тот и треплет по волосам. Ещё не очень длинным. Пряди едва касаются плеч. — Ты знаешь, что кошка — древнее священное животное? — усмешка медленно превращается в улыбку, становясь теплее и мягче. — Ещё в древнем Египте кошки считались… Алтан мотает башкой, суёт ступни в мягкие тапки и, бесшумно выскользнув из спальни, тихо покидает корпус. Немного опомниться получается лишь во дворе. Он застывает посреди заметённой клумбы, запрокидывает голову и подставляет лицо порывам ветра, обжигающим колкими снежинками. Как давно они знакомы?.. Это взаправду, или Алтан просто придумал?.. Если взаправду, то сколько же лет было ему на той поляне?.. Он не мог… Не мог же он так говорить с Вадимом?.. Или мог? Да нет, он просто выдумал! Голова раскалывается. Цветочек растирает лицо ладонями и, выдохнув облачко пара, бодро припускается через двор к нужному корпусу. Совсем скоро начнёт просыпаться персонал. Надо торопиться. Дежурная медсестра будит Олега в семь. Она с таким остервенением лупит в дверь, что, кажется, вот-вот вынесет её к хуям. Волков морщится и зарывается башкой под подушку, но особого результата это не приносит. — Олег Игоревич! Олег Игоревич! Просыпайтесь быстрее! У нас ЧП! Олег! Да там Вы, или нет?! — голос визгливый, раздражающий, и Волк мысленно считает до пяти, собирая сознание по осколкам. — Олег, блядь! — о, а вот это уже Дракон — рык действует лучше ведра ледяной воды, моментально отрезвляя. — Вставай, сука! Разумовский в реанимации умирает! Рубинштейна на работе ещё нет! Волков вылетает в коридор босиком и в пижаме, с трудом понимая, где вообще находится. Ясно ему только одно — Серого надо срочно спасать. — Вадь, Рубику сообщили? — хрипит Олег, пытаясь понять, за что хвататься и что делать. — Сообщили, — Вадим поразительно, пугающе спокоен. — Пока он из города приедет, ты успеешь испечь пиццу и мы даже успеем её сожрать. Дороги замело, Волч. — Блядство! — рыкает Волков, ловит на себе осуждающий взгляд медсестры и отмахивается. — Дайте нам пять минут, — лучезарно улыбается ей Дракон, заталкивает Олега в спальню и, шагнув следом, закрывает дверь. — Поварёшкин, — он ловит его лицо в ладони, поглаживает по скулам и заглядывает в глаза. — Отставить панику. Собрались. Вдыхаем и выдыхаем, — Олег послушно делает, как велено. — Вот так, — с улыбкой произносит Вадим. — Всё в огнях? — Всё пиздец, — качает головой Волков. — Что с ним? — Одевайся, я расскажу. Олег послушно, почти на автопилоте ныряет в шмотки, умывается над тазом, зачем-то ищет бритву, понимает, что не до того… — Его из интенсивки ночью сразу в реанимацию перевели. Кашель, температура, хрипы, — начинает Вадик. — Воспаление лёгких, — сразу диагностирует Олег. — Чё эти уёбки с ним делали в интенсивке? В ледяной ванне купали? — он сгребает Дракона за ворот халата и пытается встряхнуть, но Вад лишь накрывает его кисти ладонями. — Угомонился, да? — мягко произносит он, и Волков нехотя разжимает пальцы. — В этом никто не признается. Об этом Мишу, Костю и Саню неплохо спросить. Но то потом. Сейчас не до того. Сейчас надо решить с Разумовским. Дороги замело, Рубик, если приедет, то только ближе к обеду, и то — не факт. Терапевт у нас тоже городской. Вот, сам и думай. — Ебу и плачу, — возводит взгляд к потолку Олег, накидывает халат и распахивает дверь. — Мы готовы, Леночка. Ведите, — чего ему стоит сейчас собраться… — На данном этапе у нас наблюдается неутешительная клиническая картина… — продолжает Дракон, шагая за ними. — Что с температурой? — осведомляется Волков. — Тридцать девять с половиной, и не падает, — отвечает Леночка. — Он бредит, но не представляется возможным определить… — Здесь не в жаре дело, — печатает Олег, следуя за сестрой по расчищенной от снега тропинке; метёт, как зимой. — Карту пациента мне на стол втечение десяти минут. — Но доктор Рубинштейн… — вроде бы пытается возразить она. — Временно отсутствует на рабочем месте, — голос не подводит, мозг работает, как швейцарские часы, и Волк сам удивляется. — Ввиду отсутствия выживших офицеров, командование… — Олег Игоревич, — вовремя встревает Дракон и переключается на немного прихуевшую от такого поворота медсестру. — Олег Игоревич хотел сказать, что, ввиду отсутствия главврача, необходимо сначала устранить проблему, а затем ждать дальнейших распоряжений. Олег Игоревич заберёт Птичку и Поэта, я — Профессора и Морана. Это только на время отсутствия Вениамина Самуиловича. — Да, конечно, — согласно кивает Леночка, распахивая дверь приёмного. — Что у нас с рентгенологом, — сразу уточняет Волков. — Он на рабочем месте, или тоже в снегу по самое не могу? — Он на месте, — робко пищит Леночка, устремляясь вверх по ступенькам. — Отлично, — кивает Олег, следуя за ней по коридору в сторону незнакомого крыла и на автомате отвечая на приветствия. — Рентген лёгких, все необходимые анализы. — Пока придут результаты, он… — вмешивается Дракон, но Волк это благополучно игнорирует. — Что с назначениями, Леночка? — глухо вопрошает он; голос садится. — Галоперидол, амитриптилин, зипрасидон… — начинает сестра, но Олег прерывает: — Это я и сам прочту позже. Что по части воспаления? — Но это предварительный диагноз, — Леночка отвечает так, будто оправдывается. — Назначения? — жёстко требует Волк. — Пенициллин, — пожимает плечами сестра, тормозя у двери палаты. — Отменяем пенициллин, — распоряжается Олег. — Назначаем оспамокс и наблюдаем. Если эффекта он не производит, ставим цефтриаксон. Стетоскоп мне найдите, я пациента осмотрю, — Леночка послушно кивает и уносится, а Волк с Драконом шагают в палату. В помещении холодно настолько, что моментально коченеют кончики пальцев. Вадим сразу бросается к окну и закрывает его, а Олег так и стоит в глубоком ахуе, глядя на дрожащего под одеялом Серого. Тот силится скрутиться в клубок, кашляет, выгибаясь на матрасе и падает обратно, глядя в пространство расфокусированным взглядом тускло-голубых, почти серых глаз. Спутанные пряди волос размётаны по подушке, губы потрескались и побелели. От прежнего Разумовского осталась, в лучшем случае, половина, и это пиздецки пугает Волкова. — Серёженька, — Олег бросается к нему, бухается коленями на пол около койки, перехватывает тощую безжизненную кисть и целует подушечки холодных пальцев. — Серёжа, родной мой… — Его здесь нет, — отвечает тот, с трудом поворачивая голову в его сторону. — А кто есть? — разом напрягается Волков, ощущая, как всё внутри покрывается хрустящей коркой тонкого льда. — Тряпка, — отвечает за него Вадик, шагая ближе к Олегу. — Встань с колен. Сейчас Лена придет. Она этого жеста не оценит. — Ты знаешь, кто я? — напрочь игнорируя слова Вадима, продолжает Волков, обращаясь к лежащему перед ним не-Серёже. — Ты меня помнишь? — Вы доктор, — Тряпка заходится в приступе кашля, сгибаясь пополам и зажимая рот ладонями. — Но я… Я не видел Вас здесь раньше. — Мне надо поговорить с Серёжей, — продолжает упорствовать Олег. — Пусти его ко мне. — Я не могу, — качает головой Тряпка, ладонями утирая текущие из глаз слёзы. — Не могу. Во мне столько всего, что я их даже не чувствую. Так страшно… Никого нет. Никого. Я здесь один. Мне так не хочется оставаться в одиночестве. Никого нет. Никого. Ни Серёжи, ни Птички, ни Балоши, — он хрипит, снова заходится кашлем, и до Волка не сразу доходит, что странный писк — это не пружины старой койки. Это бронхи или лёгкие Серого на выдохе. Олегу все ясно становится и без стетоскопа, но в палату как раз влетает запыхавшаяся Леночка, и Волков нехотя поднимается с пола. — Если я ещё раз увижу, что кто-то из санитаров открыл здесь окно, разговаривать с ним буду лично, — холодно цедит Олег, не поворачиваясь, и Леночка, не отвечая ничего, только молча кладет на простыню стетоскоп. — Так Михаилу и передайте. Дракон с Волком кое-как помогают дрожащему Серёже подняться. На ногах он не держится вообще. Вадик придерживает его, пока Олег слушает. И то, что Волков слышит, совершенно ему не нравится. Они с Драконом укладывают беззвучно плачущего Тряпку обратно в постель и Олег подтверждает назначения, добавляет ещё несколько препаратов, отменяет антипсихотики, требует снимок лёгких, направляет на анализы и распоряжается принести ещё пару одеял. Леночка кивает, всё записывает и уносится, а Волков убирает на край тумбочки стетоскоп, снимает очки, устало растирает переносицу прикрывая глаза… Кровать жалобно скрипит. Тряпка, с трудом садясь на постели, тянет дрожащие руки с темнеющими синяками от ремней и холодными пальцами к его лицу. Олег застывает, боясь дышать. Если узнает… Если бы только он узнал. — Мне кажется… — Тряпка кусает губы, осторожно касается скулы подушечками пальцев и отдергивает кисть. — Кажется… Вы кого-то напоминаете мне, — очередным приступом кашля его складывает пополам, и Волк, опомнившись, помогает Серому лечь удобнее. — Не бойся, — шепчет он, поглаживая Тряпку по голове. — Скоро все вернутся. Ты скоро всё вспомнишь. Я тебе обещаю. Страшных колес и дурманящей ширки не будет. Я тебя заберу. Я назначил тебе антибиотики. Много. Ты теперь точно не подходишь Рубинштейну. Серый вздрагивает, услышав знакомую фамилию, силится отползти, но он настолько слаб, что с трудом сдвигается даже на сантиметр. Видать, на рывок последние силы истратил. — Тихонько, — шепчет Волк, продолжая гладить его, и Тряпка вроде расслабляется, прикрывая глаза, но слёзы всё равно струятся из-под сомкнутых подрагивающих ресниц. — Я рядом. Я никому не позволю тебя обидеть. Нагребающих колес и вырубающей ширки больше не будет. Ты меня услышал? Ты понял? — Тряпка только кивает и жалобно сдавленно всхлипывает. — Ты поправишься. Я о тебе позабочусь. Попробуй немного поспать. Сейчас тебе поставят антибиотики. Это не страшно. Ты не отключишься. Но я хочу, чтобы ты немного отдохнул перед рентгеном. Договорились? Тряпка утирает сопли запястьем, кивает ещё раз, глядя на Волкова огромными серыми глазами, полными невыразимой благодарности, шмыгает носом, снова заходится кашлем, рывком садясь, сгибаясь пополам, и обессиленно падает на спину, прикрывая глаза. Кто-то из санитаров приносит одеяло. Сестра приходит делать укол. Дракон тянет Олега из палаты, но тот упрямо тормозит в дверном проёме и ещё с минуту наблюдает за действиями персонала, поджав губы. — Уёбки, — констатирует Волк, решительно направляясь вперёд по коридору. — Идём курить. Потом завтрак и обход. — Полегче, доктор Волков, — усмехается Вадим, стараясь догнать его; шаги эхом разносятся по коридору, с дороги отскакивает перепуганная санитарка, роняя судно. — Куда летим, где пожар? Рубика нет, обход всё равно в десять, и без нас он не начнётся. Угомонись, ты пугаешь персонал. — Я хочу крови, — глухо рычит Олег, тормозя на лестнице, резко поворачиваясь и заглядывая Дракону в глаза. — Хочу топить этого мудака в ледяной ванне, пока он не захлебнётся. А потом реанимировать и пиздить, пока лёгкие, печень и почки не отобью, пока он кровью ссаться не начнёт, а потом пиздить за то, что начал. — Так, глубокий вдох, Олег Игоревич, — резко мрачнеет Дракон. — Ты спокоен. Ты собран. Ты квалифицированный специалист, как выяснилось, даже широкого профиля. Веди себя подобающе. Ты не барахтаешься в кровавом песке среди пустыни. Соберись, Волч. Мне тоже хочется ему хребет через горло вырвать, но, во-первых, его здесь сейчас нет, а во-вторых, давай сначала разберёмся в том, что здесь творится, а после уже со спокойной совестью будем мотать кишки на кулак и купаться в фонтанах крови уёбков в белых халатах. Договорились? — Да, — с трудом выдыхает Волк, и пламя в его тёмных глазах вроде бы постепенно гаснет. — Вот так, — довольно улыбается Дракон, кивая. — Доктор. Олег Игоревич. Очки надень и не выходи из роли. Нельзя мочить всех подряд. Можно лечить. Нужно лечить! Мочить — нельзя. Повтори. — Лечить нельзя мочить, — криво, зло усмехается Волк. — Запятую сам поставь. — Ну, уже лучше, — улыбается Вадим, но, на самом деле, он прекрасно помнит, что обычно следует за таким волчьим оскалом — и это пугает Дракона до усрачки. — Хорош скрипеть зубищами. Идём покурим, Поварёшкин. Ветер завывает в ветвях деревьев, вьюжит и метёт позёмкой. Рожу обжигает колким холодом даже в беседке. Вадик прижимает Олега к груди, кутая полами расстёгнутого халата. Курят одну на двоих. Волк поднимает над плечом руку с зажатой меж пальцами сигаретой после каждой затяжки. — Как с обходом быть? — хрипит он, низко опуская голову. — Не дрейфь, прорвёмся, — Вадя вроде усмехается, легко сжимая его плечо, и тоже затягивается. — Ещё не из такого дерьма выбирались, Волч. Ты начнёшь, я подхвачу — подготовки хватит, как-то отыграем. Если что — новаторские методики, тыры-пыры… — А если мы навредим? — Волк затягивается и невидящим взглядом смотрит на кружащиеся снежинки. — Сильнее, чем им навредил Рубик, навредить уже априори нереально, Волк, — Вад пожимает плечами и переплетает пальцы замком чуть пониже пупка. Олег только хмыкает, но никак это не комментирует. — Пока этого старого борова нет на месте, нам бы осмотреть ещё раз его кабинет, — негромко произносит он. — Днём слишком рискованно, — безапелляционно отрезает Вадим. — Посмотри вокруг. Погода шепчет. Хрен дороги кто расчистит до завтра. Мы находимся в ебенях географии. Сейчас не до нашей богадельни. Продукты поставляют по понедельникам, так что особо к нам никто не кинется. Рубик сегодня точно не приедет. Выждем час-полтора после отбоя и наведаемся в его кабинет. А что ты искать хочешь? — Не знаю, — Волков тушит сигарету, но из рук Вадика высвободиться не пытается. — Контакты, зацепки, хирурга, назначения, отсылки к каналам — что угодно. Такие злоебучие мудаки всегда считают себя самыми хитрозачатыми, они скрупулёзно просчитывают все ходы, они составляют план и выверяют всё. Но. Эти уёбки прокалываются. Всегда прокалываются, Вадим. Самомнение, возведённые в абсолют, ещё никого не довело до добра. Все совершают ошибки. Рубинштейн — не исключение. Нам просто нужно найти зацепки. И мы их найдем. Зацепки всегда можно найти, если упорно искать. — Значит, будем искать, — на всё соглашается Дракон. — Только ночью. Наглеть не надо. Леночка и так в ахуе. Ещё, чего доброго, всё Рубику расскажет. — Она и так расскажет, — глухо хмыкает Волков. — Ты разве не понял, что они в этом гадюшнике все заодно? А те, кто начинает активно копать и совать нос в чужие дела, особо долго здесь не задерживаются. Я уверен, что, кроме Жени, были другие врачи, которые скоропостижно слиняли. Надо поднять базу данных и узнать, кто и когда. — Волч, не всё сразу, — пытается вразумить Дракон. — Я знаю, — кивает Олег, недовольно поджимая губы. — Сразу Серёжа. Надо, чтобы он слез с колес и снова стал собой, иначе дела не будет. Я помню, когда у него вот такие приступы случались ещё в приюте. Но это было, скорее, следствием воздействия шока на нервную систему, чем стабильным состоянием Разумовского. Лет в десять Тряпка пропал. Появился Птица. «Волче, Волче, смотри, какая блестяха!» и «Огонь, с которого всё началось и которым мы всё заканчиваем!» — Клептомания и пиромания? — хмыкая, скептически изгибает бровь Дракон. — Какой букетик. Я понимаю, почему Рубик забрал Серого себе. Удивительный пациент. — Ага, удивительный, — тяжело выдыхает Волк. — С периодическими приступами «Вихри враждебные веют над нами» — та ещё жесть. Я утрирую, конечно, не всё было настолько серьёзно, но он очень старался. — Ну, я даже не знаю, Птица это старался, или сам Сергей, — тянет Вадик, размыкая пальцы и позволяя Поварёшкину отстраниться. — А вот этого, Дракох, не знает никто, — на миг прикрывая глаза, устало отвечает тот. — И, если честно, сейчас я не вижу никакой необходимости выяснять. Сейчас надо рентген, анализы — и лечить его. А ещё его надо причесать. Мне больно смотреть на это гнездо на его башке. Вообще больно смотреть на Серёгу. Он как мумия. Ты же знаешь, как выглядят люди за пару дней до смерти. Помнишь. И я помню. И это пиздец, как пугает меня. — Волк, слушай, — Вад разворачивает его за плечи, ловит лицо в ладони и заглядывает в глаза. — Сережа не умрёт. Больше никто не умрёт в этих стенах. Мы не допустим. Мы вытащим его. А сейчас соберись. Входи в роль. Ты Олег Игоревич. Надень очки и преисполнись врачебной этики. Давай. Мы руководили ещё не такими операциями. Выгорит. Это просто дурка. Глубокий вдох, выдох — и идём завтракать. В столовой отвратительно воняет молочной кашей, сырной запеканкой и чем-то ещё, чему Олег, при всем желании, определения дать не может. Звякает посуда, за окнами тихо свистит ветер, негромко переговариваются между собой пациенты, напряжённо поглядывает на них персонал. Волк понимает всё сразу: слух об отсутствии Рубика на рабочем месте уже успел облететь лечебницу. Санитары ждут определённой реакции со стороны пациентов. Не зря ждут, кстати. Вот, только особо буйные давно и надёжно обезврежены, а тихие… Тихие вроде не проявляют агрессии, но хер знает, чего от них ждать. Алтан, прошлёпав подошвами ушастых тапочек по полу, со скрежетом отодвигает стул, устраивается за своим столом и, глядя поверх подноса, злобно сверкает на Волкова огромными вишнёвыми глазищами. — Твоя Жемчужина Востока, судя по взгляду, мечтает грохнуть меня с особой жестокостью, — усмехается Волк, отрываясь от безрадостного ковыряния каши. — Он просто плохо видит, — умильно улыбается Вадик. — Ешь свою кашу. Нечего играть со жрачкой. — Вот это… — тычет Волков в содержимое тарелки, брезгливо морщась. — Да знаю я, — улыбается Дракон, — это не каша. Сделай хоть вид, что ты ешь. Вон, размажь масло по плюшке и хоть её с чаем сожри. Я знаю, что это не чай, а хуй знает чё, но изобрази аппетит. Медсёстры на тебя уже косо зырят после сегодняшнего. — На меня все зырят косо, — пожимает плечами Поварёшкин, но масло послушно размазывает и вгрызается в дубовую плюшку. — Чего только один твой золотой мальчик стоит. Кажется, рискну я тебя просто коснуться — и он мне в глотку вцепится. — Не вцепится, — улыбается Вадим, размешивая парующий тёмный чай в своей чашке. — Сода, что ли?.. — морщится, отпив, и переводит взгляд на Олега. — Цветочек безобиден. Это Алтан смертоносен. Гипотетически. Но его сейчас с нами нет. — А почему на твоём безопасном Цветочке твой свитер? — лукаво улыбается Волк. — Он ночью приходил, — мрачнеет Вад, выдыхает и скашивает взгляд, но боковым зрением поймать Алтана не удаётся. — Весь в кровище. Про Серого рассказывал, про Костю и Балора. Чья кровь — не знаю. Но её было дохуя. Если где-то труп всплывёт, как лёд на озере сойдёт, надо будет тихонько прикопать. Но, я смотрю, санитары все на месте, соседи по палате Цветочка вроде тоже. Да и не такой он. Это твой рыжий человека грохнуть может, бровью не ведя. А Алтан… — Вадим рвано выдыхает и на миг прикрывает глаза. — Он хорохорится, храбрится. В смысле, храбрился. Но, во-первых, он никогда не станет марать свои руки в крови — слишком много чести. А во-вторых, только между нами, конечно, он пока не готов лишить другого человека жизни. Дед бы сказал, что слаб. А я считаю, если это идиотское промывание мозгов не превратило пацана в бесчувственную дрянь, лишённую моральных принципов и совести — значит, для него ещё не всё потеряно. Если он способен чувствовать — значит, он человек. — А Серёга мой, значит, не человек?! — моментально взвивается Волков, но рычит на Вадика исключительно шёпотом. — Серёга твой — тоже человек, — ведёт плечом Дракон. — Он всё чувствует. Просто ему сподручнее выражать чувства с помощью одного из своих альтер-эго. Он чувствует абсолютно всё. Только он старше Алтана, жёстче и бескомпромисснее. Он не боится замарать руки в крови. Необходимые жертвы. «Лес рубят — щепки летят». Если у него есть определённая цель, он пойдет к ней по трупам. Это твой хрупкий беззащитный Серёженька. Алтан ещё тупо не дорос. Вадик неторопливо собирает посуду со стола, ставит поднос на поднос и, поворачиваясь, чтобы унести, бросает на Алтана короткий взгляд. Малому хватает. Он понимает Вадима без слов и на миг прикрывая глаза в знак согласия. До обхода полчаса. Волков отправляется в кабинет, решая не тратить время зря и прошерстить ещё пару папок, а Дракон идёт якобы курить. Долго ждать в продуваемой всеми ветрами беседке не приходится. Цветочек вылетает на аллею со стороны запасного выхода и мчится к Вадику по заледеневшей тропинке. Волосы красиво развеваются под порывами ветра, на щеках играет румянец, и Дракон, на этот румянец засмотревшись, едва успевает перехватить поскользнувшегося Алтана. Тот ещё больше заливается краской, но льнёт к груди, обнимает за шею и пытливо заглядывает Вадиму в глаза. — Мне о стольком нужно у тебя спросить… — всхлипывая, глотает окончание фразы Цветочек. — А мне нужно тебе сказать, — Вад поглаживает его по затылку, пропуская шелковистые кудри меж пальцами, и хмурится. — Ты очень тёплый, малыш. — Это потому что я живой, — смеётся тот, но срывается на кашель и, зажимая рот ладонью, тычется лбом Вадиму под ключицу, пережидая. — Ты хотел сказать, — отдышавшись, он облизывает пересохшие губы, заглядывая в глаза. Вад хмурится, касается лба и качает головой. — Малыш, мне не нравится… — начинает он, но Алтан перебивает: — Сказать! — Да, — рвано выдыхает Вадик. — Рубинштейна нет на рабочем месте. У Серёжи, предположительно, воспаление лёгких. Он в реанимации. — Пусти меня к нему! — запальчиво требует малый, и на Цветочка сейчас совершенно не походит. — Пусти! Ему плохо и страшно! Его нельзя оставлять одного! Я буду рядом! Я!.. — Нет, — мягко прерывает Дракон, касаясь ладонью хрупкого плеча. — Тебя никто не пустит в реанимацию, малыш. — Я кашляю! — орёт Алтан в своей чисто дагбаевской манере, подпрыгивая на месте. — У меня жар! Ты сам сказал! Мне срочно надо под капельницу! Можешь не помогать! Об одном прошу: не мешай! — Нет, — упрямо качает головой Вадим, поглаживая его по щеке. — Серёжа в безопасности. Его передадут Олегу — это уже стопроцентно. Он спит, напичканный антибиотиками. Антипсихотики отменили. С ним всё будет хорошо. Он поправится, а тебе в реанимации делать нечего. — Ясно, — Алтан всем своим видом показывает глубочайшую обиду, дует губы и, скрещивая руки на груди, занавешивается тёмными шикарными кудрями. — Змейка, не злись, — улыбается Вадик, прижимает его теснее и, поддевая подбородок, заставляет запрокинуть голову, заглядывая в глаза. — Я тебе лимон с мятой принёс. Курить будешь? — Спрашиваешь ещё! — Цветочек молниеносно сметает электронку с ладони Вадима, присасывается к ней и блаженно прикрывает глаза. — Дитё, — улыбается Дракон, качая головой. — Что ты спросить хотел, мелкий? — Субординация, — бесцветно выдыхает Алтан, переводя на него нечитаемым взгляд глубоких тёмных глаз, и Вадик вздрагивает, чувствуя, как всё обрывается внутри. — Что? — только и может из себя выдавить он. — Ничего, — малый качает головой, прикусывая губу. — На один из моих вопросов ты только что ответил. Остальные я задам позже.