Ты не один

Алтан хмурится, цепляясь за руку Вадима и плотно переплетая пальцы, во все глаза глядя по сторонам. Малый слишком давно не был за пределами лечебницы, и теперь, выбравшись за забор, он ощущает себя так, словно в другой мир шагнул. Олег, глухо матерясь, пыхтит впереди. Вадик что-то говорит о тропе, но Цветочек его не слушает. Он слушает звуки зимнего леса. Нет, в нём не тихо. Каждый звук очень отчётливый и выразительный. Алтан слышит, как шуршит сухой снег, как скрипят вековые деревья, как ветер жалобно завывает в ветвях. Как где-то ствол старой сосны трётся о сосну. Пахнет свежестью, совсем немного дымом, и чем-то ещё, смутно знакомым. Мелкому кажется, что где-то вдалеке, очень далеко, лают собаки и гудит мотор, но эти звуки теряются в глухих шумах зимнего леса. Пробираться по снегу тяжело. Ноги увязают выше колен, равновесие удержать сложно, приходится хвататься за молоденькие деревца, чтобы не грохнуться в заметённые ямы. Вадим, конечно, помогает — обгоняет, подаёт руку, перехватывает за бока. Алтан, разумеется, это очень ценит. Но малому так и хочется сказать: «Не мельтеши — отвлекаешь». Вскоре они преодолевают тополиную рощу, небольшую полянку в центре сосняка, и выбираются, гипотетически, на дорогу. Что это дорога, понятно лишь по отсутствию деревьев на ней. Снега здесь почти по пояс. Пробираться по нему жарко. У Алтана вся водолазка пропитывается потом. Малый пыхтит, обнимает указатель и, прижимаясь лбом к табличке, хмыкает, стирая с неё перчаткой пыль с грязью. — Этому месту больше ста лет, — улыбается он, прочитав надпись. — А что мы здесь ищем? — Ищем болота, — бурчит впереди Волков. — Болота? — хмурится малый, прикрывает глаза и раскидывает руки, начиная медленно кружиться среди снега. — Я не чувствую здесь рядом болот. Чувствую бензин, — уверенно произносит он, переводя взгляд на Вадика. — И кровь. И, думаю, что могу отвести вас к источнику запаха, — мнётся он. Дракон с Волком переглядываются и синхронно хмыкают. — Ну, веди, — пожимает плечами Олег, и Алтан уверенно проходит по заметённой снегом дороге вперёд. — Женя! — орёт он в лесную тишину, пугая воплем спящее на ветвях вороньё. — Женя, покажи мне! И Женя, надо думать, показывает, потому что Цветочек бухается коленями прямо в снег и начинает копать. Снежинки плотным слоем налипают на перчатки, ткань намокает и мешает, потому Алтан скидывает их, дальше продолжая голыми руками. Вадик что-то говорит, вроде пытается помогать, но малый не слышит. Пальцы краснеют и немеют. Снега слишком много, и то, что под ним, нащупать никак не удаётся, пока подушечки не обжигает холодом металла. Алтан медленно выпрямляется удерживая на указательном пальце армейскую цепочку, делает глубокий вдох и смотрит вдаль. — Малыш, — Дракон порывается к нему, но Олег вовремя перехватывает Вадика за руку, удерживая. — Не мешай, — почти беззвучно шепчет Волков. — Была туманная, но довольно тёплая ночь, — Алтан видит всё, о чём говорит, медленно направляясь вперёд, но при этом совершенно не видит заснеженного леса. — Он был в машине. На заднем сидении. В багажнике вещи, собранные впопыхах. Я не знаю, кто был за рулём. Здесь, на повороте, машина сломалась. Что-то не так. Пар из-под капота. Не вижу лица. Кто-то… Руки вроде знакомые, а лица не вижу. Он выбрался из салона, полез под капот. Женя был ещё жив. Он распахнул дверь, — в лесу темнеет, поднимается ветер, и в завывании вьюги Цветочек так отчётливо слышит глухой удар, что вздрагивает, едва не падая, но Вадик оперативно подхватывает его, прижимая к груди. — Волч, надо вернуться, — хрипит он, удерживая малого. — Нет, — Алтан высвобождается из рук и идёт по снегу дальше. — Я слышал, как рёбра ломаются. Что-то хрустнуло. Дышать стало мокро… Как вода в лёгких, — он мотает головой и идёт дальше, мимо чахлых осинок к шуршащим на ветру камышам. — Не один. В машине был не один водитель. Там было два человека, — Цветочек останавливается около балки, глядя вниз — на сугробы и заснеженные деревья. — Они дотолкали машину сюда, — малый выдыхает, облизывая губы, и сглатывает, зажимая жетон в кулаке. — Они пересадили его за руль и столкнули машину в балку, — кивает он вниз. — Она там. Надо спускаться. — В болоте? — уточняет Олег, легонько сжимая его плечо. — Нет, — малый сглатывает и морщится. — Нет, не в болоте. Потом пришли лисы. Надо спускаться, машина внизу. Где-то меж кустов ивняка. Яблоня рядом. Я видел. И ветки сверху. Много веток. И всё под снегом. Пойдём вниз? — Алташ? Точно? — Вад внимательно вглядывается в потемневшие до черноты глаза Цветочка. — Точно можешь продолжать? Тебя, вон, трясёт всего. — Я могу. Мне кажется, здесь недалеко. Я вижу, — голос Цветочка настолько спокойный и уверенный, что Волку делается не по себе. Дракон же молча берёт ледяную ладонь мелкого в свои руки и подносит к губам, согревая дыханием. — Хорошо. Но я рядом, слышишь? — горячие шершавые губы Вадима мажут по бледной замёрзшей коже, и Алтан, не отнимая руки, благодарно кивает: — Я знаю. Чувствую. И мы закончим с этим прямо сейчас. Не отставайте, — Цветочек с лёгкостью одёргивает кисть и, кажется, включает второе дыхание, припуская по заснеженной тропке с такой прытью, что Вад с Волком едва за ним поспевают. Под снегом тонкий слой льда, подошвы ботинок скользят, какие-то коренья путаются под ногами. Алтан оступается, падает, но поднимается и уверенно прёт дальше, распахнув куртку. Красный шарф он оставляет на ветке акации, и Дракон, едва поспевая, сдирает шерстяную тряпку. — Да подождите, блядь! — пыхтит Олег, догоняя Вадика почти в самой низине у камышей. — Сюда! — Алтан решительно раздвигает тонкие шуршащие побеги ладонями и шагает вперёд. Под слоем снега замёрзшее болото, которое тянется тёмной зеленоватой гладью до самых рябиновых кустов вдалеке. Цветочек идёт так смело, будто на улице средина зимы, и лёд уже вполне надёжный. — Малыш! — Вадик делает шаг вперёд и с ужасом отмечает, что мёрзлая корка идёт трещинами под подошвой ботинка. — В обход! — орёт Олег и тащит Вадима за собой по берегу. — Нет, его нельзя туда пускать! — Вад вырывается, как чокнутый. — Поварёшкин, сука, пусти, он же убьётся! — Нет, — печатает Олег и упёрто тянет Вадика за собой. — Он пятьдесят килограммов весит. Лёд его выдержит. Встретим на той стороне. Бежать вдоль заснеженного берега, сигая через стволы поваленных бобрами тополей — то ещё удовольствие, особенно когда снега местами по пояс, и ты утопаешь в нём, как в блядских зыбучих песках, но Волку с Драконом не привыкать. Зато Алтан идёт, словно лунатик, будто не видит и не слышит ничего вокруг. Лёд под подошвами его ботинок трещит, но не проваливается, замёрзшие листья камышей режут ладони, но Цветочек не чувствует боли, не замечает, как кровь алыми бисеринами падает на снег. Малый проходит до самого берега и, шагнув со льда, с удивлением обнаруживает себя в оперативно распахнутых объятиях Вадима. — Я… — Алтан, будто опомнившись, пытается проморгаться. — Сюда, здесь дорога делает крюк, — выдыхает он и тянет Вадика, а Олег едва поспевает следом. — Ты бывал здесь раньше? — пыхтит Волк, думая, что пора бросать курить — дыхалки не хватает. — Во сне, — медленно отвечает Цветочек, так же медленно моргает и останавливается около куста ивняка, в котором валяется несколько огромных веток, ствол старой сосны, побеги дикого винограда… — Оттуда, — он указывает вверх, на утёс, обхватывает особо крупную ветку ладонями и тянет. — Помоги, — всхлипывает мелкий, подрагивая, и Вадик сразу бросается вперёд, хватаясь за соседнюю ветку. Олег хватается за другую, сухой ствол сосны трещит, поддаётся, глухо скрежещет дерево о металл, и Алтан застывает. Распахнутая дверь, разбитые стёкла, изодранные сидения — он не запоминает. Старается не запоминать, но замёрзшая обглоданная рука со скрюченными пальцами остаётся перед мысленным взором, даже когда Цветочек плотно зажмуривается. Вадик сразу оказывается рядом, обнимает мелкого, прижимает к груди, кутает полами распахнутой куртки и тихо просит: — Не смотри. — Его съели, — всхлипывает Алтан, дрожа под ласковыми руками Вадима, — съели, ну, я знал же, знал! — малого колотит, слёзы по лицу текут ручьями, и, пока Вад пытается его успокоить, Олег лезет в машину. — Дракох, как на кладбище, — говорит он глухо. — Я не удивлен, — в тон отзывается Вадим. — Его не съели, — говорит Волков, выбираясь и подходя ближе. — У него в груди дыра, и явно не одна. Это не похоже ни на аварию, ни на зверей. Его чем-то проткнули. — Что будем делать? — всхлипывает Алтан, поднимая на Вадика вопросительный взгляд зарёванных глаз. — Снова накроем ветками и уйдем, — пожимает плечами Олег. — Нет! — Цветочек орёт так, что голодное вороньё вспархивает с ближайших деревьев. — Нельзя! Его надо похоронить! — У нас нет лопаты, — пытается вразумить Дракон. — Алташ, малыш, сейчас надо сделать так, как было, а ночью можно вернуться и похоронить. Алтан только качает головой. Текущая из носа кровь рубиновыми каплями срывается на снег. — Надо уходить, — говорит Олег, прислушиваясь к свисту усиливающегося ветра. — Темнеет, погода портится. Надо успеть в больницу до сумерек. Волков предлагает не обходить и просто отсюда подняться на дорогу. Алтана мелко потряхивает, пока Олег с Вадимом накрывают машину ветками под сыплющим снегом. В лесу действительно становится темнее и будто холоднее. Ветер усиливается. Кое-как все трое выбираются из балки на предположительную дорогу. Шуршит снег, ветер раскачивает вековые деревья, отзывающиеся жалобным скрипом на каждый порыв. Цветочек осматривается, кружась на месте, и решительно не понимает, где они находятся, в какую сторону двигаться. Усталость от беготни по снегу разом ложится на плечи, придавливая своим весом. Малому хочется лечь. Плохо делается настолько, что лечь он не против прямо под сосной, но Вадим не позволяет. Обнимает за плечи, говорит что-то, и они идут. Как добираются до больницы — Алтан не знает. Только выдыхает с облегчением, пробираясь через дыру в заборе, и почти вырубается в руках Дракона. Вадим, бережно прижимая холодного, как лёд, Цветочка к груди, безо всякого тащит свою дрогоценную ношу сразу в собственное гнездо, но Волк, усмехаясь, удерживает за рукав куртки: — Палишься, Дракох. Неси его в палату. Здесь и у стен уши. — Не сегодня. Он потерял много энергии, и его сны… Я должен знать, что Цветочку не грозит опасность, — упрямо отрезает Вад, прижимая дрожащее тело ещё теснее, будто кто-то посягает на его право быть рядом. — Как знаешь, но утром… — Поварёшкин, ты за своим Веснушкой приглядывай, у тебя там целый букет, — бурчит Дракон, тараня плечом дверь в жилой корпус, и та со скрипом открывается. — Я мелкого уложу и через полчаса у тебя. Там спланируем, как дальше. Волк посмеивается, озадаченно потирая висок, но в общем-то, понимает, что, на месте Вадьки, сделал бы то же самое, поэтому согласно кивает: — Лады. С меня кофе и что-нибудь из жратвы. Но сначала узнаю, как Серый. Пока Вадим кудахчет над своим сокровищем, меняя стылую одежду на мягкую, согретую на батареях, и благодарит бога, что здесь всё ещё топят углём, Олег, не тратя времени на переодевание, сразу торопится к Серому. На посту его одёргивает Леночка, объясняя, что в реанимацию без халата, ну, никак нельзя, на что Волк, широко улыбаясь, скидывает пальто, оставляя прямо на стойке, и заявляет, что запасной халат в кабинете. Старшая медсестра укоризненно наблюдает за явным нарушением санитарных норм и с трудом сдерживается, чтобы не выплеснуть раздражённое: «Понаехали все из себя с дипломами, а элементарного не знают» — но чёртовы угольные глаза Волка с чем-то манким на самом дне вынуждают её прикусить язык и расплыться в паточной улыбке. — Как Разумовский? Всё согласно назначениям принимал? Никаких жалоб? — Олегу не терпится быстрее к Серому, но формальности должны быть соблюдены. Меньше всего ему нужны сейчас подозрения в излишней заинтересованности пациентом. — Всё хорошо. Он даже согласился на обед. Правда, почти всё оставил. Сейчас, кажется, спит, — ровным голосом и совершенно безлико выдаёт старшая медсестра. Так, как говорила бы о Косте и о сотнях других — и Волку делается не по себе. Его Серый особенный. Цветочек — особенный. Каждый в этих стенах кому-то важен и нужен, или, по крайней мере, чем-то интересен. Но не для Леночки — зачем привязываться к тем, кто, в большинстве своём, служит временным контейнером для органов? Она знает. Все здесь обо всём знают. — А вот Михаил сегодня сам не свой… — и тут её голос оживляется, окрашивается таинственными, сакральными нотками, но, жаль, Олег совсем не настроен собирать местные сплетни. — О, я бы с удовольствием с Вами поболтал, но ещё столько дел… — пожимает плечами Волк и, не дожидаясь ответа, скрывается за дверью в реанимацию. Серый спит. Накинув халат, Волк бесшумно подходит к его постели, останавливаясь у изголовья, и ловит себя на мысли, что стоял бы так часами — просто наблюдая за ровным дыханием Серёжи, пересчитывая веснушки на его бледном лице и лаская взглядом тронутые лёгкой улыбкой губы. Серый спит. Волков тянется было к его ладони, но мысленно бьёт себя по рукам — не смей! Но ведь доктор может захотеть проверить пульс? Пальцы уверенно касаются тонкого запястья и чуть сжимают — ровно настолько, чтобы почувствовать слабую пульсацию. — Спи, мой хороший. Тебе теперь долго отсыпаться и набираться сил. Но я обещаю: скоро ты будешь дома, — Олег даже не шепчет — выдыхает одними губами, а в следующее мгновение склоняется над спящим Разумовским и мягко касается губами лба. Не оторваться. Близостью оглушает. Он так и замирает, прижимаясь губами к коже, пока Серый не всхлипывает, начиная ворочаться. — Спи. Спи, Серёженька, — ещё раз роняет Олег и, поправив одеяло, сползшее с плеч, нехотя уходит. В столовой как-то особенно холодно сегодня. Свечи под колпаками и фонари не обеспечивают достаточного освещения. В углах клубятся тёмные, будто живые, тени, и это пугает некоторых пациентов. Кого-то кормят медсёстры, кто-то ест сам. Звякают приборы, помощник повара разливает по чашкам компот. Олег решает взять еду и уйти к себе. До обхода поужинать можно и в комнате. Из дальнего левого угла мило улыбается Балор, восседая на краю пустующего столика. Бес машет Волкову, перекинув вьющиеся тёмные локоны через плечо, и тихонько щёлкает длинными тёмными когтями. Капельки крови падают на столешницу. Поэт смотрит на него во все глаза, потом переводит взгляд на Олега и направляется к Волку. Он просто стоит рядом, молча глядя в пустой угол, пока Олег забирает свою и Вадькину порцию, а потом говорит: — Вы же тоже видите их, доктор. Значит, либо мы здесь все не сумасшедшие, либо Вы такой же сумасшедший, как мы все. Птица, улыбаясь, играет «Зиппо», сидя на подоконнике, подмигивает Олегу, медленно стекает и, оказываясь за спиной, щебечет, обнимая за плечи когтистыми руками: — Давай сожжём здесь все, Волче, — в голосе его слышны жуткие фанатичные нотки, и это напрягает Олега. — Огонь, с которого всё началось… Волк перехватывает поднос удобнее и выскальзывает в пустой коридор. Птица идёт следом, цокая когтями по мрамору. — Давай хотя бы эту Леночку, — не унимается демон. — Эта дрянь всё знает. Они все здесь всё знают. Давай сожжём её. В котельной. — Я не буду убивать, — убедившись, что никого нет рядом, тихо отзывается Олег. — Так я не предлагаю убивать её, — рокочуще смеётся пернатый. — Я предлагаю её сжечь. Живьём. И Мишу вместе с ней. — Мы не будем никого жечь, — Волков пересекает холл и идёт к выходу. — Напрасно, — бросает ему вслед демон, посмеиваясь. — Напрасно, Волче. То, что подготовили для них мы с Котёночком — намного страшнее. Это было бы почти гуманно. Волк замирает с подносом в руках, понимая, что это не просто слова, но когда оборачивается, чтобы осадить рвение пернатого, никакого Птицы в коридоре больше не видит. Можно было бы всё списать на усталость, но не в этот раз. Птиц и без того взрывоопасное создание, но на пару с Балором — стихийное бедствие вселенского масштаба. Надо бы как-то остудить сладкую парочку… Хотя мудака Мишу можно бы и поджарить! Водрузив поднос с булками, кефиром и яблочным повидлом на стол, Волк мажет взглядом по настенным часам — Вадька должен подойти с минуты на минуту. Вспоминая, что обещал ему кофе, Олег пытается поставить на подогрев чайник, но грёбаного света нет, а идти в кухню… Разочарованно вздыхая, Волк уныло взирает на больничную жратву: да, не так он хотел бы встречать Дракоху. Дракон приходит почти вовремя. Юркает со свечкой в тёмную комнату Олега, прикрывает дверь и плюхается прямо на заправленную постель. Волк садится рядом и ставит между ними поднос. — Как твой? — тихо спрашивает Вадик и тянется к подошве с яблоками. — Спит, — пожимает плечами Олег, отгрызая кусок от булки, которой можно вколачивать сваи. — А твой? — И мой спит, — тяжело выдыхает Вадим, окуная булку в повидло, а после проглатывает её в два укуса. Отодвигает поднос и укладывается затылком на бедро Волкова. — Какие планы на сегодняшнюю ночь, Поварёшкин? — Надо сходить в кабинет Рубинштейна, — устало отзывается Олег, поглаживая его по голове. — Тело Жени в лесу полежит ещё, а Рубик завтра приедет, если дороги расчистят. Надо сегодня изучить его кабинет. — Если бы свет был, — вздыхает Дракон. — У него точно есть что-то в компе. Нам бы посмотреть. — Нам бы вменяемый здоровый Серый, — вздыхает Волк, отпивая кефира. — Но пока так сходим. Без компа и Серёги. После обхода Вадим с Олегом честно выжидают два часа. Курят, наблюдая, как медсестры с фонариками и свечами ходят по коридорам. Силуэты в белых халатах виднеются в тёмных окнах, и Волку не нравится это. Волку вообще изначально не нравилась эта больница, и, чем больше времени он проводит в ней, тем меньше она ему нравится. — Надо бы сходить в котельную, — говорит он глухо, выдыхая дым в стылый ночной воздух. — Зачем? — вроде бы хмурится Дракон, прижимая его теснее лопатками к груди и кутая в свою куртку. — Посмотреть, — пожимает плечами Олег. — Не думаю, что мы найдём там кости или тела, но пациенты с каким-то благоговейным ужасом поглядывают на это место. И странно как-то, я весь день не видел Мишу. Собирался провести воспитательную беседу на тему распускания рук, объяснить ему, что вырву их нахуй, а Миши всё нет. Как сквозь землю провалился. — Он не мог никуда деться, — Дракон утыкается подбородком в макушку Волка, выдыхает и переплетает с ним пальцы. — Мы в изолированной от внешнего мира лечебнице, все дороги замело снегом. Он бы никуда не ушел, значит, все ещё на территории. — Становится холоднее, — замечает Волков, глядя на потемневший опустевший коридор сквозь окно. — Это не от мороза. В самой больнице становится холодно. Они вроде метаться прекратили. Пойдём, — кивает, тушит сигарету и направляется в сторону запасного входа. Дракон догоняет его, прихватив с лавки пару фонариков. — Волч, — говорит он, шагая следом, — давай, когда вся эта хуйня закончится, заберём наших пацанов и вместе махнем куда-то. В Шотландию? Тебе там понравится. Там живописно. — Не хочу в Шотландию, — отмахивается Волк, юркая на лестницу. — Лучше давайте куда-то, где тепло. В помещении и правда холодно. Звуки отражаются от старых стен и эхом гремят на пролётах. Слышно, как где-то кто-то плачет и монотонно бубнит медсестра. Олег с Вадиком идут по уже давно изученному пути, пробираясь через закрытое крыло. Около второй двери на этаже становится ещё холоднее. С тихим треском кафель медленно покрывается витиеватым узором инея, но Олега это уже не пугает. — Дракош, ты веришь в бога? — спрашивает Волков глухо, пробираясь по коридору и разглядывая ледяные узоры в тусклом свете фонаря. Плёнка тихо трепещет на ветру. Где-то открыто окно. Шелест отчётливо слышен в пустом коридоре. — Верю, — пожимает плечами Вадим, вздрагивает и озирается. За спиной никого, только оконная рама поскрипывает на ветру. — Надо крестик купить, — хрипло сообщает Волков. — Поможешь мне. Я не разбираюсь. Потом. Когда в город сможем поехать. Мне не нравится это всё. — Да кому ж оно нравится, Олежа, — вздыхает Дракон, снова бросая взгляд на пустой коридор позади. В кабинет Рубика они пробираются без проблем. Никто из персонала не шастает во тьме со свечами, потому особо не приходится даже ждать. Вадим щёлкает кнопкой, меняя направление света, оставляет фонарь на столе и принимается за содержимое шкафов. Олег вываливает из ящиков стола канцелярские книги и ежедневники, истории болезней, анамнезы, какие-то очерки. В тусклом холодном свете фонаря читать неудобно, но Волка это не останавливает. Он листает страницы ежедневника, хмурится и выдыхает. Под медицинской картой Кости обнаруживается ещё с десяток других. Пацаны от восемнадцати до двадцати пяти. В верхнем правом углу картонных обложек цифры, выведенные простым карандашом. — Гляди, — говорит Волков, жестом подзывая Вадика. — Это что? — указывает на цифры он. — Это дата, — глухо произносит Дракон. — За два дня до этого Костю забрали в интенсивку. — Это дата заказа, — Олег не спрашивает — утверждает. — Вернее, дата условленной поставки. — А это что? — Вадим тянет одну из историй болезней и скользит подушечками пальцев по цифрам. — Это через пять дней, — он быстро пробегает взглядом по записям и хмурится. — Антон Сидоренко, двадцать два, депрессия. А где же антидепрессанты?.. Попытка суицида. — Поставка сорвётся, — говорит Олег, выдыхая и устраиваясь в кресле Рубинштейна. — Если только погода не улучшится. — Органы некак вывезти, — хрипло соглашается Вадик. — И Рубинштейна нет. — Есть зам, — пожимает плечами Волков. — Всегда есть зам, Дракоха. Нам надо выяснить, кто занимается всем этим в отсутствие Рубика. Это, скорее всего, мужчина. Лет сорок- пятьдесят. Возможно, терапевт или хирург, или… — Патологоанатом, — негромко произносит Вадим и тянется к фотографии на столе. На снимке ещё молодой, довольно худой Рубинштейн с другим молодым врачом. — Это наш Фёдор Степанович, — криво усмехается Вад. — До того, как постарел и раздобрел. Он местный патологоанатом. — Но я его не видел раньше, — негромко хмыкает Волк. — А его вообще мало кто видит, — криво усмехается Вадим. — Все знают, что он есть, что он здесь, но с ним почти никто не пересекается. Завтра сходим в морг на экскурсию.