Ты не один

Дракон добирается до своей комнаты удивительно быстро. Как — он и сам не знает. Вся тяжесть прошедшего дня ложится на плечи, давит Вадика к полу, и тому хочется просто прилечь. Лицо всё ещё горит от морозного ветра и колких снежинок. Мышцы ноют после пробежки по сугробам. А в постели, в коконе из тёплых одеял, спит его маленькое хрупкое Золотко, и всё, о чём мечтает Вадим сейчас — забраться к Алтану в постель и притянуть пацана под тёплый бок. Вадик распахивает дверь, неслышно юркает в комнату, скидывает шмотки просто на пол во тьме и забирается к Алтану под одеяло. — Так долго! — на возмущённое шипение Змейки Дракон отреагировать не успевает — тот, словно осьминожек, оплетается вокруг его тела. Такой одуренно тёплый и невозможно желанный, что у Вадима буквально поджимаются яйца. — Почему не спишь? — единственное, что находится прохрипеть Дракон в целующие его губы, и сгребает мелкого в объятия до хруста, с удовольствием отвечая на поцелуй. — Я ждал! — всхлипывает Цветочек, и Вад искренне рад, что не зажёг свечи — мелкий явно смелее себя чувствует в кромешной тьме. Стискивает его ногами, обнимает за шею, прижимаясь грудью к груди, отираясь, выдыхая куда-то в висок — и Вадим плывет. Просто плавится в обволакивающем уютном тепле. Цветочек такой домашний, такой до щемящей нежности родной и близкий, что Вадим пьянеет от этого тепла. — Иди ко мне, — шепчет Алтан и тянет его за собой под одеяло. — Ты пахнешь, — судя по голосу, морщится, когда Дракон упирается коленом в постель, и застывает. — Воняю, как скаковой конь? — Вад улыбается и не напирает. — Нет, — малый качает головой, щекочет прядями расплетённых волос и весь как-то напрягается. — Ты пахнешь им. Олегом. Его одеколоном пахнешь. Мне не нравится этот запах. Он слишком пряный и чужой. Дракон зависает от неожиданности, но это замешательство длится всего пару секунд, не больше. — Здесь и сейчас только мы с тобой, Цветочек, — бархатно выдыхает Вадим, скользя губами по пылающей щеке Алтана к мочке уха, и прихватывает её зубами, глухо рыкнув. — Мной. Ты будешь пахнуть мной. Всегда! — запальчиво шепчет тот и тянется губами за поцелуем — на ощупь, на тепло дыхания своего Вади. Вадик обнимает Алтана, оглаживая плечи и шею, запускает пальцы в волосы на затылке и мягко целует, накрывая губы губами, ловя короткий выдох, неторопливо осторожно лаская и оглаживая языком, плавно вылизывая горячий рот. Цветочек всхлипывает в поцелуй, вздрагивает, цепляется за плечи Вадима, сминая под пальцами, и жмётся теснее, утягивая Дракона за собой, укладывая сверху, оглаживая спину. Вадик нависает, но старается быть максимально осторожным, опирается на локти, чтобы не прижать своё Золотко, и осторожно целует под линией челюсти. Зацеловывает бьющуюся жилку на шее, оставляет короткий лёгкий засос под кадыком и спускается ниже — к плечам и ключицам, к светлой нежной коже. Цветочек всхлипывает и вздрагивает, выгибаясь, подаётся навстречу, запуская пальцы в короткие жёсткие волосы, оглаживая затылок и шею. — Я хочу… Хочу, чтобы ты лёг на меня, — жаркий сбивчивый шёпот обжигает губы Дракона, Алтан сгибает в колене ногу, позволяя Вадиму устроиться удобнее, и всем своим существом к нему тянется — жадно, стараясь вжаться так, чтобы ни миллиметра между, чтобы кожей к коже. — Ближе. Ещё ближе… — очередной влажный всхлип тонет в кружащем голову поцелуе. — Я раздавлю тебя, Золотко, — хрипит Вад, вылизывая рот Цветочка и вжимаясь пахом, но всё ещё удерживая вес на одной руке. — Хочу тебя чувствовать. Везде, — упрямо твердит Алтан, и Дракону не нужно видеть — он знает, какое пламя сейчас полыхает на дне его полуприкрытых глаз. Вадим оглаживает острую коленку, осыпая короткими жалящими поцелуями шею и ключицы Цветочка, скользит ладонью по внутренней поверхности бедра к паху, но не касается дёрнувшегося под тканью боксёров члена, оставляя ладонь на подрагивающем от рваного дыхания животе. Алтан сам выгибается так, чтобы тиранутся стояком о ребро ладони Дракона, и всхлипывает. Слишком ярко. Даже через трикотаж белья. У Цветочка дрожат руки и колени, и весь он, кажется, дрожит, и дыхание сбивается, и сердце заходится в груди. Вадим тёплый и надёжный, к нему хочется жаться, ища какой-то опоры. И Алтан себе ни в чём не отказывает — жмётся всем телом, втираясь, вплавляясь кожей в кожу. Хаотично скользит ладонями по плечам и лопаткам, с нажимом оглаживает бока и стонет, выгибаясь навстречу ответным касаниям, подставляясь, растворяясь. Вадик целует шею и плечи, урчит сытым довольным котярой, присасываясь к бьющейся жилке, оставляя короткие укусы под ключицами. Коленями раздвигает ноги, соскальзывает ниже и устраивается на простыне, зацеловывая проступающие рёбра, шрам на боку, солнечное сплетение. Цветочек не знает, куда деть руки. Шарит хаотично, ерошит волосы Вада, оглаживает шею и затылок. И тот не выдерживает — перехватывает подушечки дрожащих пальцев, осыпая поцелуями фаланги, ладони, запястья, предплечья и сгибы локтей, и нашёптывает меж касаниями: — Хороший мой, родной, золотой мой мальчик… Алтан всхлипывает и вздрагивает, ёрзая на простыне, и Дракон ослабляет хватку, припечатывая его ладонь к своему затылку. Малый понимает сразу. Легко надавливает, заставляя Вадима спуститься ниже, сгибает ноги в коленях, раздвигая шире, и Вадик не рычит — урчит довольно, зацеловывая бёдра с внутренней стороны, оглаживая член сквозь белый трикотаж плавок. Выдыхает, мажет по стояку приоткрытым ртом, щекочет тёплым дыханием сквозь слой ткани и соскальзывает ещё ниже, оглаживая ноги, зацеловывая шрамы на коленях и икрах, на щиколотках. Легко зажимает губами неровные линии рубцов, засасывает, оглаживает кончиком языка. Алтан зажимает рот ладонью, сдерживая стоны, и старается высвободить щиколотку из чужой хватки, благодаря невесть кого за то, что нормального освещения нет. — Не брыкайся, — шепчет Вадик, осыпая поцелуями подъём и стопу. — Ну, хороший мой, ну, ты чего, малыш? — Не смотри, — задушено хрипит Цветочек сквозь ладонь, но Вада это не останавливает. Он смотрит, трогает, гладит, вылизывает шрамы. Алтан дрожит и воет в голос, зажимая рот ладонью. Вадику, по-хорошему, остановиться бы или хоть заткнуться, но куда там. — Такой любимый, — продолжает приговаривать Дракон, оглаживая губами неровные бугристые линии, — такой родной и нужный, такой красивый, мой потрясающе сильный мальчик, — Алтан воет в истерике, рвёт Вадика вверх за плечи и, дрожа, вцепляется в его спину до отметин. У Цветочка сбитое дыхание, мокрое лицо и волосы липнут к коже. И Вадим даже не целует его — хаотично тычется губами в солёную щёку, в уголок губ. Алтан воет, икает и дрожит, оставляя на плечах лунки от коротких ногтей, глотая окончания фраз. — Вадь, я вспомнил, вспомнил, — хрипит он, находясь в очередном приступе истерики. — Я помню. Никогда. Вадик. Вадик не отвечает, только обнимает крепче, прижимая к груди, целует в макушку, гладит по затылку и шепчет: — Я с тобой, малыш. Я рядом. Всегда рядом. Ты не один, — голос у Вадима мягкий и успокаивающий, но говорит он так твёрдо, чтобы у Цветочка не оставалось ни единого сомнения. — Ты нужен мне. Я тебя люблю. Ты самый лучший. Ты такой сильный у меня. Ты со всем справляешься и справишься. Всё будет хорошо, Змеючка моя. Я рядом. Змеючка дрожит, всхлипывает, тычется мокрым лицом Вадиму в шею и заглядывает в глаза сквозь полумрак. — Зачем? — в очередной раз икнув, спрашивает Алтан с таким выражением лица, будто готов трясти Вадика за плечи. — Ты же всё понял, как только шагнул во двор особняка. Зачем ты пришёл? — За тобой, — просто отвечает Вадим, и Алтана накрывает в очередной раз. Кровь по полу, хруст костей, распахнутые глаза с растёкшимися во всю радужку зрачками… Он воет так, как не выл ни разу на памяти Дракона. Никогда. — Вот так, — приговаривает Вадик и целует Цветочка в висок. — Вот так, мой хороший. Давно пора. Поплачь. — Не понимаю, — захлёбывается беззвучными рыданиями Алтан, дрожа и утыкаясь лбом в плечо. — Пока жив, пока дышу, что бы ни случилось, я бы пришёл за тобой, — убеждает Вадик. — А мама и Юма?.. — икает Алтан. — Всё как положено, — уверенно отвечает Дракон. — Я проследил. Когда тебе станет лучше, я тебя заберу отсюда. Если захочешь, поедем вместе. Проведаем. — Ты найдешь… Этих? — Цветочек больше не плачет, утирает нос и смотрит чисто Дагбаевским взглядом. — Уже, босс, — Вадим едва заметно усмехается. — Сразу. Всех аккуратной кучкой сложил в лучших традициях. Бошки отдельно, тушки отдельно. Счёт оплачен и закрыт. Дыши, Цветочек. Когда ты выйдешь отсюда, можно будет начать с чистого листа. — А ты? — снова всхлипывает Алтан. — А я буду рядом, — заверяет Вадик, поглаживая его по затылку. — Пока нужен тебе. Пока ты этого хочешь. — Нужен, — одними губами отвечает Алтан, утыкаясь лбом в уютную грудь Вада, и тот стискивает его ещё крепче, больше не слыша всхлипов. Лишь мокрые пощипывающие разводы на коже выдают пацана — Алтан плачет. Плачет по-взрослому, без истерик и почти без слёз, вспоминая и выплёскивая боль, которой запредельно много. С которой иначе не справиться. — Я рядом. Рядом, мой хороший, — не ослабляя объятий, тепло выдыхает Дракон, чувствуя, как Алтан начинает дрожать всем телом. — Давай-ка сходим в душ. Горячий, чтобы до костей прогрелся, — тёплые ладони бережно скользят по спине. — Нужно смыть всё это, Алташ. И завтра настанет новый день. Слышишь? Алтан молча кивает, и вроде бы расслабляется, мягко отстраняясь и заглядывая в глаза Дракону. То, что он видит там сквозь полумрак, придаёт уверенности и согревает лучше любого душа, но Вадим прав. Хочется избавиться от ощущения сопричастности со смертью. Эта чудовищная находка в лесу, и то, что хранит его память. Хочется смыть всё. И въевшийся под кожу больничный запах тоже. — Я готов, — неожиданно твёрдо бросает Алтан, выворачиваясь из рук Вадима. — Вот и умница. На, вот, — Дракон протягивает мелкому пижамные штаны и пайту, — надевай, а то, я вижу, ты и голышом готов. На улице вроде бы даже почти не холодно. Ветра нет. Сухие снежинки, медленно кружась, оседают на землю. Только нос и щёки слегка пощипывает от мороза. Лечебница спит. Нигде по коридорам даже санитары не бродят. Во всяком случае, Вадик не видит мерцающих огоньков фонарей. Они с Алташей курят в беседке, наблюдая за кружением снежинок, слушая тихий шелест. Алтан пахнет своей вишнёвой парилкой и вроде бы постепенно успокаивается. Минуте на пятнадцатой, когда уже начинают мёрзнуть ноги, Дракон решает, что пора, и через запасной вход ведёт его по ступенькам к душевой. — Большой сад хочу, — бубнит Цветочек, немного сбавляя скорость, и Вадик останавливается, поворачиваясь к нему. — М? — Сад большой, — пожимает плечами мелкий. — Чтобы ирисы там всякие, древовидные пионы, и всё в клевере. И котов хочу. Двух сфинксов. И добермана. — Двух? — с улыбкой подсказывает Вадим. — Можно двух, — Алтан сдаётся без боя, следуя за ним по тёмной лестнице, слушая скрипы и эхо шагов. — Теплицу поставим вместе. Я хочу вместе. И дом бревенчатый. И чтобы там обязательно много книг. Чтобы, вот, прямо все твои книги туда поместились. Вадик ржёт и тянет малого в коридор второго этажа. — Ага, и арсенал в гараже. — Можно в гараже, — покладисто соглашается Цветочек. — И чтобы лес кругом. И чтобы никого. Я в теплице буду выращивать актинидии и… — Мухоловки? — помогает Вад, усмехаясь. — Дурак, — Алтан всё-таки смеётся, но непривычно хрипло. — А ты будешь в городе преподавать в университете. — В каком городе и в каком университете? — Вадик подыгрывает, но верит слабо. — Не знаю, — пожимает плечами Алтан, переплетая с ним пальцы. — Там решим. Главное — не… — малый хмыкает, застывает ещё раз и выдыхает медленнее. В лунном свете, пробивающемся в окно, отчётливо видно облачко пара от дыхания, и Алтану это не нравится. — Мы не одни, — тихо произносит он, глядя, как на стекле расцветают витиеватые узоры инея. — Бля, а всё так хорошо начиналось, — вздыхает Вадим, обречённо глядя на покрывающийся тонким слоем льда мрамор пола. — Вернёмся. — Вот ещё, — фыркает Цветочек и решительно тянет Вада за собой. — Я не боюсь покойников. Вообще больше никого не боюсь. Мы идём мыться. — Золотце, ты ли это? — усмехается Вадим, но послушно идёт следом. — Не так быстро, Цветочек мой. Я слишком стар для таких забегов. — Гляди, профессор, ещё песок сыпаться начнёт, — малый ехидничает не зло. — То-то же, — Дракон подыгрывает, но всё-таки с едва заметной горечью. — И на кой я тебе такой старый, Вашество?.. — Буду готовить тебе фруктовые пюрешки и забирать после занятий, чтобы посмотреть, как студентки пускают слюни, когда с тебя не сыплется песок и ты с умным лицом очки поправляешь, — Алтан затаскивает Вадика в душевую и резко застывает. От пара воздух кажется тяжёлым, влажным и горячим. Он никак не хочет проталкиваться в лёгкие. Конденсат оседает на кафеле и каплями скатывается по немногочисленным уцелевшим зеркалам. Вода фигачит из всех леек, и Вадик, шагая вперёд, инстинктивно закрывает Цветочка собой, сканируя взглядом заполненное паром помещение. — Кто здесь? — голос немного подводит, но Алтан всё равно выглядывает из-за плеча, стараясь осмотреться. Ответа не следует. Вадим цепляет фонарь на крючок для полотенец, перекрывает воду и распахивает окно, впуская в помещение свежий морозный воздух. Вода тихо капает из леек, разбиваясь о плитку. Чуть слышно поскрипывают половицы этажом выше. Вадим с Алтаном переглядываются и синхронно переводят взгляды на потолок, но ничего на нём не обнаруживают. Малый фыркает, ёжится, захлопывает окно и стягивает пайту, глядя на своё отражение в зеркале. — Так и будешь стоять там? — бросает он Вадиму, склоняется, чтобы стянуть штаны, а когда выпрямляется, оказывается зажатым меж умывальником и Драконом. Вадя ловит его взгляд в зеркале, склоняется, улыбаясь, и целует в плечо. Алтан запрокидывает голову, подставляя шею, тянет его за запястья, подначивая скользнуть ладонями по бёдрам, по бокам и рёбрам, прикрывает глаза, постанывая, и тихо млеет, а потом, глядя на отражение в запотевшем зеркале, орёт так оглушительно, что, кажется, вот-вот лопнут новые матовые стёкла в оконных рамах. Из темноты душевой, прямо из клубов пара, к ним медленно выходит Миша. Что это Миша, и он вполне живой, ни Алтан, ни Вадик сразу не понимают. Дракон разворачивается на рефлексах, закрывая малого собой, а Цветочек, вцепляясь в ладонь, осторожно выглядывает из-за плеча и тихо охуевает. В голубоватом безжизненном свете фонаря заострившиеся черты побледневшего осунувшегося лица санитара кажутся ещё более резкими и пугающими, словно перед ними стоит не живой человек, а уже потихоньку остывающий труп. В душевой с каждой секундой становится всё холоднее. Пар медленно тает, являя взору фигуру Михаила целиком, и только теперь Алтан замечает тёмные пятна синяков на его шее, запястьях и рёбрах. На безжизненной, бледной, кажется, даже немного желтоватой коже отчётливо видны полоски ремней и округлые отпечатки пальцев. Санитар, глядя безумным взглядом посеревших глаз, делает шаг навстречу, и Дракон отступает назад, вжимая Цветочка голыми бёдрами в эмалированный край раковины. Трубы начинают тихо жалобно гудеть, краны фыркают, плюются, и уже через секунду кипяток с дурной силой хреначит о кафель из всех леек. Алтан взвизгивает, подскакивая. Босые ступни обжигает. Вадик оперативно подхватывает его, усаживая голой задницей на холодный умывальник, и под горячими струями направляется к вентилям, чтобы перекрыть воду и выяснить, что случилось. Михаил отшатывается, как от прокажённого, забивается в угол и, раскачиваясь из стороны в сторону, приговаривает: — Не отмыться. Не отмыться! Уберите его от меня! Уберите их всех! Не надо. Не надо. Нет!!! Оконные рамы с грохотом распахиваются, впечатываясь в стену. Осколки стёкол фонтаном брызжут на пол, а по душевой, прямо вдоль стен, проплывает тёмная бесформенная тень. В зеркалах, там и тут, мелькают чёрные щупальца, и лишь после этого слышится глухой низкий смех, мешающийся с треском льда, тонкой коркой которого покрывается весь кафель. — Балор! — Алтан аккуратно соскальзывает с умывальника, касаясь ступнями холодного скользкого пола, придерживается за край раковины и делает шаг к центру душевой. — Хватит. — Я только начал, — тьма глумливо смеётся из всех углов, тянет к Мише черные щупальца, и санитар орёт, скользя по замёрзшему кафелю босыми ступнями и ладонями. — Хватит, — печатает Дагбаев, сверкая глазами, и в голосе его звенит металл. — Оставь его в покое. У него сердце остановится. — Это ещё очень гуманная смерть, — Балор смеётся, тьма в душевой сгущается, фонарь мигает, и светодиоды в нём начинают гаснуть один за другим. Изумрудные тягучие капли стекают из леек вместо воды, срываются вниз, медленно превращаются в глаза, а в следующую секунду и сам Морок появляется посреди душевой во всей красе. Он идёт к санитару, не касаясь ступнями пола, но оставляя лунки на редких не замёрзших лужицах. Миша что-то пищит, жмётся в угол, а Балор уже скользит щупальцем к его щиколотке, и хищно плотоядно улыбается. — Я за тобой, мразь, — певуче тянет он, подаваясь вперёд и сверкая острыми акульими клыками, и Миша за секунды седеет в неровном тусклом свете фонаря. — Беги, Мишенька, беги, — заливисто смеётся бес, кружась посреди душевой. — Тридцать секунд форы, Миша. Тридцать секунд. И, если ты веришь в какого-то бога, начинай молиться. Попадёшься мне — и до рассвета точно не доживёшь. Санитар, тонко вереща, срывается с места, поскальзываясь и оступаясь, едва не сносит Вадика, вылетает в распахнутую дверь, и на очередном витке в воздухе растворяется Балор. В душевой снова теплеет. Иней исчезает, слизь превращается в воду, а Вадим с Алтаном переглядываются. — Что. Это. Было? — Дракон охуело глядит на расползающееся влажное пятно, где минутой ранее балансировал на корке льда скулящий санитар, и нет, Вад не спрашивает. К своему ужасу, он знает ответ, только, вот, допустить, что вся эта мистическая хрень реальна, он не хочет. Ну, не должно быть так! — Может, Балор развлекается? — совершенно спокойно рассуждает Алтан, утягивая Вадима за запястье под соседний душ. — И знаешь, Миша давно нарывается. — Миша та ещё сука… Думаешь, просто замочить его слишком гуманно? — всё ещё тормозит Дракон, на автомате настраивая нужную температуру воды. — Не слишком горячо? — переключается Вад резко, и Цветочек ведёт бровью, восхищённо выдыхая: — Вадим Александрович! Ты невероятен! Ты уж определись: будем бояться, мочить или купаться? — Алтан смеётся, с наслаждением подставляясь обжигающим упругим струям. — Я — за купаться! И Дракона, глядящего на удивительно спокойного Цветочка, балдеющего под душем, странным образом попускает. Попускает, но не настолько, чтобы не захотеть покинуть это лютое место как можно скорее. Дракон намывает своё сокровище до блеска, а после позволяет Цветочку надраить собственную спину, за что тот принимается с удивительным усердием. И лишь когда ловкие пальцы мелкого нагло соскальзывают с боков Дракона к низу живота, так, между делом, оглаживая член, Вад усмехается — Алтан вернулся. — Не слишком увлёкся? — хрипит Дракон, накрывая ладонь мелкого своей как раз в тот момент, когда та особенно наглеет. — В самый раз, — бархатно тянет Цветочек, сминая наливающуюся под пальцами плоть. — Только не говори, что не хочешь. Не поверю, — голос Алтана понижается до хрипотцы, и Вад понимает, что плывёт, как пацан. — Не скажу, — хрипит он, резко разворачиваясь и встречаясь с Алтаном взглядом. Что это — химия, магнетизм, перетекающая от одного к другому энергия — Дракон не знает, но в воздухе разве что не искрит. Как же он скучал по вот такому — жадному, горящему, плавящему, полному жизни взгляду… Сглотнув, Вад всё же убирает ласкающую ладонь Алтана и закручивает вентиль. — Ко мне. Живо. А там уж решим, кто во что верит, — сглатывая, хрипит Вадим, кутая мелкого в полотенце. — Вытирайся. Насухо, — он старается не смотреть на Цветочка. Потому что то, что видит, реально выносит мозг. Мокрые тяжёлые иссиня-чёрные волосы змеятся прядями по плечам и груди Алтана, подчёркивая почти фарфоровую белизну кожи и отчего-то делая его хрупким. Щёки алеют, но не от смущения, как раньше, а от дикого звериного желания. И если быть честным перед собой — да, Дракон хочет. Хочет настолько, что совсем скоро пошлёт подальше профессиональную этику и остальной ненужный хлам, потому что и Алтан его хочет. Как они добираются до спальни — непонятно, но в одном Дракон уверен — им удалось прорваться незамеченными. Алтан подаётся вперёд, сверкая глазами и щекоча кожу на шее горячим дыханием. Дверь гулко хлопает под весом Вадима. Из лёгких вырывается короткий выдох, который Цветочек немедленно слизывает, прижимаясь всем телом, притираясь, вплавляясь. У него влажные холодные волосы, сбитое дыхание и оглушительное сердцебиение, и Алтан едва не лезет на Вадима, силясь взять штурмом. Вадику вроде и приятно, и смешно одновременно, и на то, чтобы не заржать, уходит масса моральных сил. Они целуются, как дурные, отрываясь за два бездарно проёбаных года абсолютного бездействия и коротких взглядов. У Цветочка дрожат руки, губы пахнут шоколадом и вишней, а волосы — Вадиковым олд спайсом. Вадим тащится, зарываясь носом в эти холодные влажные локоны, слизывает короткие выдохи с губ и беззастенчиво лапает всё, до чего получается дотянуться. Они что-то сносят, кажется, бра, и силятся раздеть друг друга, больше путаясь в шмотках, чем помогая. Ботинки Вадима улетают в угол, туда же летит пайта Алтана. Не долетает, бухается на пол, увлекая за собой чашку со стола, которая приземляется на паркет с характерным мелодичным «бзынь». Цветочек буквально запрыгивает на Дракона, обнимая руками за шею. Вадик оперативно подхватывает его под ягодицы и, не разрывая поцелуя, со стоном сминает задницу. Алташа целуется почти больно и урчит почти голодно, зализывая свежий укус. — Зверёныш мой, — между выдохами хрипит Вад, укладывая его на постель, но тот и не думает отпускать, утягивая за собой. Где-то на краю сознания у Дракона мелькает мысль, что целуется невинный Цветочек явно не в первый раз, но с таким упоением, будто в последний. — Тихо, тихо мой хороший. Что ж ты так… — и снова терзающий губы поцелуй и совершенно отвязный прожигающий взгляд. То, что Вадим попал, ему становится понятно в тот самый момент, когда впервые тонет в вишнёвом омуте глаз мелкого. Одному богу, а может, чёрту известно, как долго его сводила с ума эта самая субординация, которую он решает послать к хуям сейчас. Как такому хрупкому Цветочку удаётся вывернуться из-под туши Дракона — совершенно не ясно, но он с такой прытью седлает его, сжимая коленями бока, что Вад едва успевает подхватить мелкого, чтобы снова впечатать лопатками в матрас: — Куда ж ты так летишь, Змейка моя? — оглаживая восхищённым взглядом раскрасневшиеся от возбуждения щёки и прикушенную до алого губу, Вад останавливает на горящих адреналиновых глазах Цветочка, выдерживает паузу, добиваясь, чтобы тот сфокусировался, и медленно склоняется. Алтан, в отличие от Вадика, себя не сдерживает и отрезвить не пытается. Он просто рвёт Дракона к себе, с глухим рыком вгрызаясь в губы, прикусывая и засасывая, постанывая и выгибаясь, трахая языком, и настойчиво скользит ладонями по бокам, по спине, по бёдрам, притираясь стояком к стояку, мажа головкой по стволу. От соприкосновения кожи с кожей искрит. Вадим с коротким глухим рыком вгрызается в плечо, оставляя наливающийся засос на светлой коже, и Алташа тут же мстительно сминает его задницу, заставляя отереться снова, с нажимом проходясь изящными тонкими пальцами меж ягодиц. — Мелкий, ты что делаешь? — ровно выдыхает Вад, скользя губами по шее, по ключице. — Страшно? — Алтан глухо смеётся, оплетая его ногами, притягивая к себе за бёдра. — Аж жуть, — Дракон возвращает смешок и прижимается стволом к стволу. Цветочек всхлипывает, быстро широко влажно мажет языком по ладони, обхватывает оба члена и оглаживает по всей длине. Вадик протяжно выдыхает и, утыкаясь лбом в плечо, переплетает пальцы. Алтан уступает, ловит темп и выгибается, подаваясь навстречу, слизывая сбитое дыхание с губ, хаотично лапая всё, до чего может дотянуться. Каждое касание отзывается в теле лёгким электрическим разрядом, растекаясь обжигающей волной под кожей. Алтан подаётся навстречу, пьянея от жара прикосновений. От контакта кожи с кожей ведёт. Жарко и близко. Так хорошо и до головокружения правильно, так сладко мало, что Цветочек скулит, ёрзая и сминая простыню. Не вцепиться в лопатки Вади получается только чудом. В башке такой искристый туман, что всё расплывается перед глазами. Вадик проходится пальцами по всей длине, обжимает обе головки, выворачивает кисть и Алтан стонет, вгрызаясь в губы, силясь зацепиться за реальность. Потому что нечестно недостаточно и хочется ещё. Алтану мало. Мало Вадима, мало контакта кожи с кожей, мало Драконьего жара. Ему хочется ещё. Впитать, раствориться. Ему эгоистично хочется размашисто написать на широкой спине Вадима: «Моё!» — и он пишет. Не на спине, нет. Оставляет засосы на шее, вгрызается в плечи, прикусывает нижнюю губу не просто до крови — до наливающейся гематомы — и не контролирует себя примерно нихуя, глухо постанывая и поскуливая. Вадик плывёт от этих восхитительных звуков. Перехватывая за подбородок, вгрызается в сухие от частого дыхания губы, вылизывая рот Алтана, быстро уверенно дрочит, и того вышвыривает за грань, оглушая и размазывая. Цветочек выгибается в беззвучном крике, запрокидывая голову и широко распахивая глаза, и улетает так, как никогда не подумал бы, что от обычной дрочки можно. Вадя его обнимает, прижимает к груди и перекатывается, укладывая сверху, оглаживая, прижимая. Дыхание мешается. Пот и сперма на коже — тоже. Алтан открывает тёмные пьяные глаза, смотрит на Вадима сквозь полумрак и выдает поразительно осознанно: — У тебя шикарная жопа. Хочу, — и бухается лбом в ключицу, надо думать, заливаясь румянцем. Дракон, посмеиваясь, ласково оглаживает мокрую от испарины спину мелкого, ловит шало улыбающийся рот губами и с упоением целует, сминая под ладонями ягодицы Цветочка. — Ничё не знаю. Я кайфую вот от этой, — хрипит Вад, звонко шлёпая мелкого по заднице. Алтан шипит, поджимая губу и мстительно вгрызается в кадык Дракона, засасывая кожу до наливающейся багрянцем отметины. То, что Цветочек всего пару минут назад кончил, совершенно не отражается на его прыти. Он самозабвенно вжимается, ёрзая всем собой по мощному телу Вадима, повторяет губами линии тату, корректируя рисунок алыми засосами, отирается, что-то нашёптывает, то чуть отстраняясь, чтобы взглянуть на результат своих стараний сквозь полумрак, то снова вжимаясь, не оставляя миллиметра между. Глядя на него такого — абсолютно открытого, без тени ложного стыда и отдающегося целиком, Дракон едва сдерживается, чтобы не подмять своего Цветочка прямо сейчас, но лишь бережно его переворачивает, укладывая на лопатки и вжимаясь пахом. Алтан лихо обвивает его ногами, вдавливая в себя ещё теснее, и смотрит своими огромными пьянючими глазищами, не моргая, удерживая Дракона взглядом, как чёртов заклинатель змей, а после выдыхает с жаром: — Так и будешь отираться о меня, или трахнешь, наконец, м, Вадя? Вадим от такого поворота, честно говоря, впадает в состояние максимально глубокого ахуя. Застенчивый очаровательный Цветочек, краснеющий при слове «Хуй», в жизни себе такого не позволил бы, а сдержанный Алтан, словно мошонка дверью, зажатый рамками приличия, и подавно. Невероятное создание, глядящее на него сейчас пьяными вишнёвыми глазами, не имеет ничего общего ни с Алтаном, ни с Цветочком. Это кто-то принципиально новый, и он пиздец как нравится Вадиму. Нравится настолько, что Вадик просто подаётся вперёд, слизывая слова с его пересохших припухших губ, тянет мелкого на себя и усаживает поверх бёдер, оглаживая от щиколоток до рёбер. — Непременно, мой змеёныш, — хрипит Вадим, принимая заданный Алтаном тон, и ни на секунду не отводит взгляда от его совершенно охуенных глаз, считывая каждую эмоцию, отслеживая каждый рваный выдох и всхлип. Потому что, как бы ни хорохорилось это чудо, изображая искушённого соблазнителя, а секса у него не было почти полгода, и Дракон не простит себе никакой поспешности. — Иди-ка сюда. На грудь, — широко улыбается Вад, замечая, как нежный румянец — тот самый, смущённый, от которого у Дракона сносит крышу — розовит щёки пацана, и это так одуренно на контрасте с его шалым взглядом, что Вадим таки срывается, подхватывая Алтана под бёдра и утягивая на грудь.— Смелее, давай, мой хоро… — договорить Вад не успевает — Цветочек всё схватывает на лету, приподнимаясь над лицом Дракона на коленях, и мажет головкой по говорящему рту Вадима, урча от удовольствия, когда тот мягко обнимает её губами, оглаживая языком под уздечкой. Вадик улыбается вокруг головки, оглаживает щиколотки, бёдра и ягодицы, притягивает Алтана ближе и, расслабляя горло, со стоном берёт глубже, скашивая взгляд, сглатывая, давая поймать вибрацию горячих гладких стенок на коротком хриплом стоне. Алтан всхлипывает, рвано часто дыша, прикусывает костяшки пальцев, опуская на Вада такой жалобный, потерянный взгляд, что кончить, кажется, можно только от него. Вадик наглаживает ягодицы, задавая правильный темп, сосёт издевательски неторопливо, оглаживает головку губами, забирая за щеку. Скользит ладонями по бокам, по рёбрам и выше, очерчивает кадык и тянется к губам, заменяя пальцы Алтана своими. Цветочек пьяно всхлипывает, ловит подушечки, обхватывая губами, очерчивает языком и со стоном забирает в рот, посасывая и наглаживая, легко прикусывая и выпуская. Вадим нехотя вынимает пальцы из его рта, мажет влажными подушечками по губам, надавливая кончиком языка под головкой, и добивается восхитительного ответного стона. Алтан весь дрожит и выгибается, приподнимаясь на коленях, подаваясь навстречу, сам толкается глубже и сногсшибательно скулит, когда Дракон, шлёпнув по заднице, сминает его ягодицы, раздвигая шире, и вкруговую оглаживает тугую сжатую дырку. Цветочек, конечно, не просит. Как можно? Ёбаная гордость. Но у него такое одурительно честное юное тело, которое просит за него само. Он выгибается дугой, часто коротко всхлипывая, подставляясь и выпячивая задницу, отираясь о ладони. И Вад сдаётся. Забирает член до основания, одновременно надавливая на упругие сжатые мышцы, ломая сопротивление и проникая глубже, выворачивая кисть и сгибая пальцы внутри. Мокрый дрожащий Цветочек абсолютно беззвучно орёт, стараясь отстраниться, но Дракон держит крепко, лаская короткими лёгкими касаниями изнутри, сглатывая вокруг головки и не оставляя ни единого шанса. Алтан кончает долго и выматывающе. Вадик улыбается, медленно оглаживает ствол плотным кольцом губ, сглатывает вокруг головки, очерчивая её языком, выпускает изо рта и плавно вытаскивает пальцы из дрожащей сжимающейся дырки. Цветочек падает на простыню рядом, бездумно глядя в потолок, силится отдышаться, собирая себя заново, а Дракон улыбается потолку, ощущая, как ноет горло с отвычки, и чуть хрипло произносит: — Хочу облизать тебя всего. Поставить раком, загнуть и медленно, с удовольствием выебать языком, оттягивая мошонку. Алтан глухо всхлипывает и натягивает одеяло до макушки. — Эй, мелкий, — Вадик смеётся, сгребая его поперёк груди, так и прижимая к себе запыхавшийся смущённый комок. — Ты живой в своём гнезде? — Ты невозможный, — бухтит Алтан из гнезда, боязливо высовывает мордаху и коротко касается губами губ.