Ты не один

Сердечная недостаточность. Сердечная, блядь, недостаточность! Бесит, сука! Бесит!!! Дракон летит по коридору с такой скоростью, будто за ним гонятся черти. Гулкие шаги разносятся по корпусу. За окнами темнеет. Снег всё ещё сыплет. Из-за погоды и без того темно. Тени клубятся по углам, а Вадик без фонарика. Влетает к себе, оглушительно хлопнув дверью, скидывает халат и, бухнувшись на кровать, вытягивается, разминая шею. Конечно, Степаныч не подставит своего старого друга. Дороги скоро расчистят. Приедет Рубик, а следом и ментов вызовут. Конечно, Веня замнёт дело. Заключение есть, родственников нет. Всё хорошо, менты нужны только для успокоения особо бдительных. Всё остальное решается просто. Вадик бесится и переворачивается на бок. Ещё и Поварёшкин со своим Веснушкой! Так хоть бы поорать можно было, а без Олега… Ну, смысл орать? Голые стены всё равно никак не отреагируют. Ещё и Цветочек снег лопатит. Даже поговорить не с кем до ужина. Блядство! Раздражённое: «Бесит!» — на миг опережает ворвавшегося в комнату Цветочка, от вида которого Дракон едва сдерживается, чтобы не заржать. Раскрасневшийся, с пиками слипшихся от талого снега ресниц и совершенно демоническими глазищами, с алыми припухшими губами и растрепанными косами, он меряет шагами комнату, шипя и гневно потрясая ладонями. — Глянь! Ты только на это глянь! — Цветочек, оставляя влажные следы от мокрых ботинок, подходит ближе и суёт Дракону под нос ладонь со вздувшимися мозолями, пара из которых сочится под лопнувшей кожицей. — Тело пострадало! И вообще! Да где это видано, чтобы я –Я — Алтан Дагбаев! — грёб снег лопатой в какой-то богом забытой дыре?! — в конце гневной тирады взгляд Цветочка смягчается, и он так по-детски шмыгает своим раскрасневшимся носом, что Вад рывком притягивает его к груди, подхватывает на руки и тащит в гнездо. — Целовать и кутать! Кутать и целовать! — шепчет он, собирая губами талые капли с пылающих щёк. — И гордиться, мой хороший! Алтан обнимает его за шею чисто на автомате, тут же шипит, ёжится, изрекает что-то на незнакомом языке, но вроде немного успокаивается, когда Вадим усаживает его на край кровати и начинает расшнуровывать ботинки. — Кто посмел приобщить моего мальчика к труду? — Дракон сюсюкает смешно, не издевательски, но Цветочек куксится и скрещивает руки на груди. — Костя, сука! — крайнее слово мелкий аж шипит, вжимая ступню в бедро Вадима, как только тот стаскивает мокрый носок. — Я хочу крови! — В столовой есть томатный сок, — улыбаясь, пожимает плечами Вадик, принимаясь за второй ботинок. — Принести, моя радость? — Вадя, ты меня слушаешь вообще?! — взвизгивает Алтан, упирая стопу в широкую грудь и пытаясь толкнуть. Вадим с места на сдвигается. Просто гладит подъём, запускает тёплые пальцы под мокрую штанину и смотрит на малого снизу вверх. — Лапку поцеловать? — негромко осведомляется он. — Фу!!! Нет!!! — орёт Алтан, отдёргивая ногу. — Я три часа снег лопатил! От меня воняет! — косички встают дыбом, глаза пылают алым. Вадик нагло ржёт, низко опуская голову, и получает с ноги в правое плечо. — Я тут о серьёзных вещах говорю! — рявкает мелкий. — Вадя! — Вадик продолжает ржать, наращивая децибелы. — Вадя, бля!!! — если бы вставшие дыбом косы были ядовитыми змеями, они бы зашипели. — Вадим, блядь, хорош!!! Это не смешно!!! Это унижение моей чести и достоинства!!! — Я куплю для тебя кляп, загну и отшлёпаю, змейка, — все ещё посмеивается Дракон. — Хорош беситься. Это просто снег. Ладони быстро заживут. Я знаю, о чём говорю. Надо йода, он подсушит. — Просто снег?! Просто?! — шипит мелкий, смешно выворачивая кисть и растопыривая покрасневшие пальцы. — А это?! Это, по-твоему, тоже просто?! Вад умиляется, растирая стопу, скользит по голени Алтана вверх, под штанину, и бережно перехватывает ладонь, поднося к губам. Зацеловывает линии, не касаясь мозолей, и щекочет улыбкой кожу, на что Цветочек фыркает, но руки не отнимает. — Больно! Ну! Чего ты ржёшь? Я там один за всех! Серёжа, Мальвина, Майор… Так никаких рук не напасёшься, — дует губы Цветочек и расслабленно откидывается на матрас, прикрытый уютным пледом — по крайней мере сейчас он кажется необычайно мягким, почти бархатным. — Целуй, — сладко выдыхает Алтан, прикрывая глаза, и раскидывает ноги шире, чем Дракон моментально пользуется. Подбираясь на коленях ближе, он устраивается меж разведённых бедёр урчащего Цветочка и прижимается губами к ладони, согревая дыханием, лаская бережными мягкими поцелуями, хмелея от жара кожи и неожиданно сорвавшегося всхлипа Алтана. А когда чувствует на затылке вторую ладонь, довольно урчит сам, забираясь под бесформенную пайту мелкого обеими ладонями и оглаживая горячий, подрагивающий от касаний, впалый живот. — Вадь… — Алтан капризно, почти жалобно хнычет, стараясь приподняться на локтях, заглядывает в глаза и снова бухается на лопатки. — Жарко, — пыхтит, ёрзая, и закидывает ногу Вадиму на плечо. — Раздень меня! — тон почти приказной, но капризные нотки в голосе делают своё дело. Вадик умиляется, зацеловывает живот, расстёгивает джинсы, сдирая их с Алтана вместе с бельём, подаётся ближе, сдирает пайту и просто смотрит. Скользит ладонями по бокам, по бёдрам и щиколоткам — и Цветочек напрягается, вздрагивая. — Не надо, — едва слышно шепчет он, но Вадика это не останавливает. Дракон очерчивает подушечками пальцев шрамы, повторяет рваные линии рубцов, и Алтан зажимается, пытаясь отстраниться. Вад держит крепко, не позволяет. Обхватывает лодыжку и, склоняясь, зацеловывает шрам. — Не смотри, — весь капризно-игривый настрой будто в форточку сдувает — Цветочек всхлипывает, стараясь вывернуться, ёрзает, силясь уйти от прикосновений, и отводит взгляд. — Меня послушай, — Вадик держит крепко и поглаживает осторожно, давая понять, что не отпустит сейчас. — Шрамы не страшные, не уродливые, не… — он выдыхает и целует неровный рубец. — Не знаю, что ты там себе ещё придумал. Они не вызывают отвращения. Они — не свидетельство слабости и не напоминание о ней. Нет. Научись воспринимать иначе. Это не отметина на память о том, что ты чего-то когда-то не смог. Это свидетельство того, что ты смог. Что ты нашёл в себе силы выкарабкаться, подняться, что ты смог справиться. Прекрати дёргаться. Ты очень сильный мальчик. Я тобой горжусь, — Дракон целует над косточкой, поглаживает щиколотку, и Алтан вроде немного расслабляется. — Ты очень красивый. Не надо прятать ноги. Они у тебя обалденные. — Некрасиво, — снова пытается капризно тянуть мелкий, но вывернуться больше не порывается. — Давай сделаем красиво, — улыбается Вадик, целуя снова, ещё и ещё. — Оплетём каждый золотой лозой, нарисуем между ними цветы. Не будем забивать. Тебе нечего прятать. Сделаем ярче. Алтан изумлённо распахивает глаза, и глядит на Дракона с нескрываемым восхищением, но совершенно не находится, что сказать. Просто шумно дышит, сглатывая странный ком в горле, и смущённо поджимает губу, но взгляда не отводит. Как заворожённый наблюдает за ласковыми ладонями Вадима, скользящими вдоль бёдер, за шершавыми губами, покрывающими частыми, короткими поцелуями всё, до чего могут сейчас дотянуться, но Алтану кажется, что он чувствует их тепло везде, даже у самого сердца, которое бьётся сейчас как раз там, внизу живота… — Ты выберешь цветы. Хочу, чтобы ты, — рвано выдыхает он, и Дракон вздрагивает, скашивая на Цветочка захмелевший взгляд пьяных глаз. — Это будут самые красивые цветы, мой хороший, — низко хрипит Вадим и сминает губами кожу под пупком, оставляя яркий, наливающийся багрянцем засос. — Ирисы и пионы, — улыбается, выцеловывая линию внизу живота, и Алтана выгибает на пледе. — Хочешь? Будет красиво и символично. Или гладиолусы, — Вад спускается ниже, и Цветочек, коротко всхлипывая, запускает пальцы в волосы на его макушке, надавливая, заставляя спуститься ещё ниже, закидывая ноги на плечи. — Вадя… — почти скулит он, выгибаясь. — От щиколоток вверх пустим лозу, — Вадя не слушает — скользит пальцами по обозначенным местам, целуя внутреннюю поверхность бёдер. — Здесь будут древовидные пионы, — вычерчивает завитки на бедре, — здесь ирисы, а здесь… — улыбается, скользя на внутреннюю сторону, оставляя засос на нежной коже. — Возьми уже в рот! — взвивается Алтан, аж на кровати подскакивая. — Сколько можно пиздеть?! Вадик ржёт и берёт — сразу глубоко, плотно обжимая ствол губами, пропуская головку в горло — и Цветочек давится выдохом, выгибаясь на постели, притягивая Вада ближе. В общем, Вадим не против. Он подхватывает Алтана под ягодицы, почти выпускает член изо рта, оглаживает головку губами, очерчивает языком, с глухим стоном берёт глубже и улыбается — вот так, вокруг стояка, нагло, сверкая дымчато-голубыми глазами. Алтан давится выдохом и протяжно хрипло ругается. Ну, судя по интонации, потому что язык Ваду не знаком, и не понимает Дракон приблизительно нихуя, кроме того, что Цветочку хорошо. Алтан заметно смелеет, подаётся навстречу, притягивает Вадика за затылок, стонет на коротких всхлипах, и Вадим наращивает темп, забирая глубже, пропуская головку в горло, обжимая горячими гладкими стенками, оглаживая припухшими губами, почти выпускает, очерчивая языком, легко сжимает в горсти мошонку, поглаживая пальцами, и снова берёт до горла. Алтан подкидывает бёдра и шипит, накрывая затылок Вадима обеими ладонями, пытаясь вцепиться в коротко стриженые волосы, и нахрен забывает и о стёсанных ладонях, и о ложной скромности. — Ещ-щ-ёоо… Ну же… — глухо стонет Цветочек, скрещивая ноги на лопатках Дракона и вжимая его в себя теснее. И Вадим берёт глубже, сминая ягодицы, приподнимая Алтана над матрасом. Цветочек выгибается, сводя лопатки, коротко всхлипывает, широко распахивая глаза, запрокидывает голову и беззвучно орёт, оставляя на плечах и шее Дракона росчерки от коротких ногтей. Вадик сглатывает, медленно оглаживает ствол губами и плавно выпускает изо рта. Очерчивает головку кончиком языка, снова забирает в рот, надавливает под ней, наглаживает губами и, выпуская, мягко целует. Алтан, подрагивая, оседает на плед, коротко всхлипывая, рвёт Вадика к себе за шею, заглядывает в глаза дурным каким-то, совершенно пьяным взглядом потемневших глаз с мерцающими на дне радужки вишнёвыми искрами, рвано выдыхает и не целует — голодно вгрызается в припухшие губы, постанывая и вылизывая рот, оглаживая языком, оттягивая и выпуская нежную кожу, сминая под губами. — Ко мне, — горячечно шепчет он, притягивая Вадика ближе, сдирая с него свитер. — Иди ко мне. Теснее хочу. Вплотную. Тебя целиком, всего, Вадь, Вадя, — срывается на жалобное поскуливание, и Вадим идёт, и слизывает эти восхитительные звуки с губ, накрывая Цветочка собой, но стараясь не впечатать в постель всем весом. Они бестолково возятся, стараясь улечься вдоль, а не поперёк. Малый ёрзает и кублится, всхлипывая и постанывая, мажет коленями по бёдрам, пихается острыми локтями… Как Алтан оказывается сверху — Вадик не понимает. Только оглаживает бёдра и бока, пересчитывает проступающие рёбра подушечками пальцев, скользит ладонями по лопаткам, по пояснице, сминает задницу, и Цветочек так восхитительно, так потрясающе стонет, приподнимаясь, отираясь мошонкой, вжимаясь в мягкую шерсть классических брюк. — Я тоже хочу, — жарко шепчет он Вадиму на ухо, склоняясь, почти ложась сверху и, протискивая руку между ними, тянется к собачке молнии. — Если хочешь, — Вад улыбается, отпуская его, поднимая руки, и мелкий стекает вниз моментально, устраивается меж разведённых ног, звякает пряжкой, вжикает молнией и рвёт брюки на бёдра. Вадик улыбается и приподнимается, решая всё-таки помочь Алташе. Алташа ничего не делает толком. Сдирает штаны вместе с плавками, отшвыривает и просто смотрит на Вадима. Тепло выдыхает, проводит по качнувшемуся стояку от основания к головке подушечкой пальца и жмурится, отрицательно мотая головой. Дракон стискивает зубы и выдыхает. Касание слишком дразнящее и его слишком мало. — Это. В меня. Не влезет, — очень раздельно произносит Алтан, глядя на член сквозь полумрак огромными округлившимися глазами. — Нет, — решительно заявляет он, шумно сглатывая, косится куда-то через плечо и мотает головой; косы бьют по плечам. — Точно нет. Это невозможно. Вадим хрипло ржёт и поглаживает его по плечам. — Ты удивишься, мелкий, — обещает он, подмигивая. — Всё возможно, если постепенно, не спеша, сантиметр за сантиметром… — Ой, бля, заткнись! — скороговоркой выпаливает Алтан и, резко бухнувшись на матрас, обхватывает головку губами. Вадик давится выдохом, накрывает затылок Цветочка ладонью и поглаживает. — Осторожно с зубами, Золотко, — рвано выдыхает он, и Золотко, прекращая посасывать головку, выпускает её изо рта, а в следующую секунду мажет языком по ладони, обхватывает ствол и, немыслимо изогнувшись, мстительно оставляет засос у основания. Дракона выгибает на лопатках. Трахаться хочется до звона в поджимающихся яйцах. Чего ему стоит тормознуть себя, не загнуть мелкого провокатора и не выебать прямо сейчас… Вад стискивает зубы и старается дышать ровнее. — Попизди мне ещё, — шипит Алтан между ног, приподнимается, укладываясь удобнее, проходится ладонью по стволу, зажимает головку в кулаке, широко мажет языком вверх от основания и снова берёт в рот. Глубоко, естественно, не получается, что, судя по мучительному глухому мычанию, упрямого Цветочка сильно огорчает. Он хрипит, кашляет, растирает по раскрасневшейся мордашке слёзы и слюни, выглядит крайне не сексуально и сосёт откровенно хреново. Вадик стоически терпит, прикусывая щёку изнутри и уговаривая себя, что сгребать Алтана за затылок и драть до задушенных хрипов — идея плохая. Алтан обидится, огорчится, и, когда отдышится, просто отрежет Вадику мошонку, а мошонка Вадику пока дорога, она ему ещё точно пригодится. Дракон вроде всё понимает и вполне успешно себя уговаривает, но оттрахать Цветочка в рот хочется до пестрых всполохов перед глазами. Алтан внизу натужно пыхтит, стонет, мычит и щекочет бёдра Вадика косами. Вадим закатывает глаза, выдыхает и сквозь полумрак придирчиво изучает сетку трещин на потолке. Он успевает насчитать двадцать две. Алтан отстраняется, выдыхает, садясь на кровати, утирает припухшие покрасневшие губы тыльной стороной ладони и с ужасом косится на покачивающийся стояк, поблёскивающий влажной головкой. — Всё! — решительно заявляет Цветочек. — Больше не могу! Губы горят, скулы сводит, шея затекла! Вадим хрипло беззвучно ржёт, прикрывая глаза предплечьем. — Эй! — возмущённо шипит Алтан, от души впечатывая кулак в Драконово плечо. — Не смешно, блин! — Может, вздрочнуть? — миролюбиво предлагает Вадик. — Нет! — упрямо заявляет Дагбаев, скидывает косы за плечи и лезет на Вадима. — Я сам! — Так, Золотко, отставить, — пытается возразить Дракон, но Золотко настроилось решительно, Золотко уже не остановить. — Алтан, — старается вразумить его Вадик, — ты хоть отдалённо представляешь, что делаешь? Если он не влезает в рот, то почему ты решил, что без… — Мне девятнадцать! — запальчиво заявляет Цветочек. — Наверное, я в состоянии разобраться, что мне делать с членом! Вадим тяжело выдыхает, изображает картинный фейспалм и прикусывает губу. — Хорош, достал, бля, — он так лихо опрокидывает Цветочка на лопатки, что тот даже пикнуть не успевает. Укладывает набок, втискивается стояком меж бёдер, отираясь о мошонку, и наращивает темп. Алтан охуело моргает, таращится в стену и, откровенно говоря, хуёво понимает, что происходит. Стояк меж бёдер горячий и влажный, скользит, в общем, приятно, но смазка бы точно не помешала. Вадик за спиной тоже горячий. Щекочет шею дыханием, засасывает бьющуюся жилку, прикусывает кожу на плече, накрывает член Алтана ладонью, проходится по всей длине и толкается снова и снова, вжимаясь, отираясь, прижимаясь теснее. Нечестно мало. Как-то обманчиво. Неправильно. Толчки есть, а толку нет. Алтан отирается задницей и глухо скулит, плотнее сжимая бёдра, прикусывая губы, ведётся на нечестные ебливые движения и ёрзает по пледу. Вадик улыбается, толкаясь снова, обжигает дыханием кожу под линией роста волос, оставляет почти болезненный тягучий засос, от которого у Цветочка перед глазами плывёт, а с губ срывается короткий стон, облизывает ладонь и синхронизирует движения. Дрочит Алтану, как себе — не церемонясь, не нежничая, проходясь во всей длине, выворачивая кисть, зажимая головку в кулаке и легко ритмично стискивая, вкруговую наглаживая подушечкой большого пальца, надавливая. Цветочку нечестно мало, горячо и остро. Засосы на шее и плечах горят, от шлепков кожи о кожу жар внутри поднимается волнами, а в ответ на каждое новое движение хочется стонать. Алтан кусает губы, выгибаясь, запрокидывая голову Вадику на плечо, и Вадим целует на контрасте тягуче-медленно, мягко, осторожно, оглаживая губы губами, очерчивая головку пальцами и надавливая под ней. Цветочку хватает. Он выгибается и со всхлипом кончает, пачкая ладонь Дракона и свой живот спермой. Вадик догоняется в пару движений, глухо рыкает, оставляет засос на шее меж проступающими позвонками и срывается, на какие-то мгновения теряя связь с реальностью. Алтан ёрзает, мостится, размазывает сперму по бёдрам, кублится, пыхтит и, всё-таки угнездившись в объятиях Вадима, тычется пылающим лбом в ключицу. Горит всё лицо — и это такое позорище, бля, такое позорище!.. Вадик улыбается, выдыхая в макушку, целует пахнущие больничным мылом прядки и прижимает малого теснее. — В следующий раз я хочу по-нормальному! — бухтит Алтан, не отрываясь от ключицы. Сперма остывает, подсыхает и стягивает кожу. — По-нормальному? — Вадя улыбается, Цветочек уверен, хитро и чрезвычайно нагло. — А по-нормальному — это как, радость моя? — Член твой хочу в заднице, ясно?! — возмущённо-смущённый, орущий Алтан настолько очарователен, что Вадик не может наблюдать и слушать его спокойно, потому сгребает и затыкает поцелуем. Цветочек мычит, лупит по плечам ладонями, но отвечает, между касаниями губ бубня что-то про душ, про в жопу холодно… Вадим пытается собрать мысли в кучу и обнимает его, накрывая мёрзнущую жопу горячими ладонями. Алташа едва дышит, растекаясь лужицей и пьяно улыбаясь, и тащить его такого разомлевшего в больничный душ по стылым коридорам Вад считает преступлением. Но, когда он с влажными салфетками возвращается к своему сокровищу, раскинувшемуся на сбитых простынях, тот уже посапывает, так и заснув с блаженной улыбкой на припухших губах. Бережно, чтобы не растревожить, Дракон обтирает мелкого салфетками и кутает в плед, решая оставить в постели. Приводит в маломальский порядок себя, ныряет в свободные штаны и мастерку, сверху набрасывая халат. Взглянув на настенные часы, стрелка которых едва переползла за половину седьмого, Вад понимает, что опоздал — они с Волком договаривались на шесть. Поэтому решает сразу идти в реанимацию к Серому. Ни секунды не сомневаясь, что застанет Олежку именно там, он решает подсобить другу, цепляя пригоршню конфет из заначки для Цветочка. Вся эта затянувшаяся амнезия… Слишком трясётся Волк над своим Разумовским, пора ускорить процесс! Широко улыбнувшись Елене Семёновне, жующей булку на посту у входа в отделение реанимации, Вад отдаёт должное её бдительности. Все остальные работники этой богадельни, в отсутствие Рубинштейна, в конец расслабились, и только старшая медсестра коршуном отслеживает перемещение докторов и редких пациентов. — Вадим Александрович, если Вы к Разумовскому, то Олег Игоревич просил его не беспокоить. Сергей спит, — рапортует Леночка, привставая и вытягиваясь. — А сам Олег Игоревич? — усмехается Вад, всё же решая оставить у Серого конфеты. Пусть, как проснётся, напряжёт свою пугливую память и вспомнит, у кого могло возникнуть желание его побаловать. А уж Волку он намекнёт. — Он говорил, что наведается к Мальвине, и, если не ошибаюсь, всё ещё у него, — с готовностью отвечает Леночка. — Отлично. Он-то мне и нужен, — улыбается Вадим, огибая полностью вынырнувшую из-за стойки старшую медсестру, стараясь не зацепить её пышную грудь. — Приятного, Елена Семёновна, а это Вам к чаю! — стараясь отделаться от её назойливого внимания быстрее, Вад кладёт на стойку пару конфет, и глаза девушки довольно вспыхивают. Когда Дракон входит в палату к Серёже, его лицо расплывается в довольной понимающей улыбке. На тумбочке рядом с койкой больного уже лежат две рафаэлки и набор разноцветных мелков. «Что ж, а голова у Волка варит-таки» — отмечает про себя Вадим, оставляет рядом две феррерки и, продолжая улыбаться, уходит, осторожно прикрывая за собой дверь. Ещё издалека Вад слышит резкий громыхающий голос, пытается угадать в нём голос Волкова, но это явно не он. Интересно… У Мальвины там собрался целый консилиум? — Я останусь с Шурой! И это не обсуждается! — к хриплому рявкающему голосу добавляются жёсткие торопливые шаги, и знакомое покашливание. А вот это Волк. — Не помешаю? — в приоткрытой двери сначала показывается улыбающаяся физиономия Дракона, а после в палату просачивается он весь, отчего в помещении разом становится тесно. Волк скользит беглым взглядом по ещё пьяным от недавнего оргазма глазам Вадьки и понимающе хмыкает, не отвечая. Мальвина, лицо которого уже приобрело не такой пугающий оттенок и больше не напоминает рожу зомбака, сидит, облокотившись о подушку и сжимая в ладонях кружку с чаем, пытается улыбнуться, но выходит нечто похожее на оскал. Гром меряет пружинящими шагами палату и, завидев Вада, буквально бросается к нему навстречу. — Вот Вы мне скажите, Вадим Александрович! Разве можно? Можно оставить Сашку одного на ночь? Он же… Он едва очухался. Может, ему нужно чего? Может… — и тут чайная ложка соскальзывает с одеяла, которым укутаны колени Мальвины, и с характерным звоном падает на мраморный пол. — Ну, вот же! Вот! — подрывается Игорь, тут же поднимает ложку и трясёт ею перед глазами Волка. — Чёрт с тобой, Майор, — вздыхает тот, пожимая плечами. — Но чтобы никаких шатаний и шума. Я распоряжусь, чтобы Костя принёс раскладушку. — Только не Костя, — едва шевелит губами Шура, и Гром тут же вклинивается. — Мне не нужна раскладушка, я не собираюсь спать, а с этим Костей у меня ещё будет отдельный разговор. Дракон охуело наблюдает за дебатами, понимает, что нихера не понимает, но всё же решает добавить и от себя пару аргументов. — А ничего, что это реанимация, м? Вы совсем тут охуели? — А ничего, что здесь по ночам вешают людей?! Ничего, что в душевой санитары заебались менять зеркала и застеклять окна?! Ничего, что в блядской больнице два дня нет электричества?! Ничего?! — Отставить! — рычит Волк, резко обрывая возмущенные вопли Грома. — Ночуешь здесь. А мы с Вадимом как раз уладим пару моментов. Когда Дракон, детально обсудив с Олегом план дальнейших действий, возвращается к себе и осторожно открывает дверь, дабы не разбудить своё спящее Золотко, разочарованный выдох срывается сам — Цветочка в комнате нет. «Что ж, значит, в кои-то веки высплюсь» — мелькает шальная мысль, но задержаться не успевает. На гладко застеленной кровати, прямо на взбитой подушке, лежит клочок бумаги со знакомыми каракулями: «У нас свидание. Жду в полночь у колонн. Задержишься — убью!»