Ты не один

За окнами жилого корпуса потихоньку темнеет. Снежинки срываются и тают. С крыши капает. Три часа дня, а в больнице уже сумрачно и стыло — ледяные батареи дают о себе знать. Свет периодически мигает, гаснет и загорается вновь. Старые лампы потрескивают под потолком. Шурка, Игорь, Алтан и Серый, а также парочка развеселившейся нечисти Разумовского решают окопаться в комнате Вадима, дожидаясь возвращения Волка с Драконом. Шурик лежит поперёк кровати, закинув ноги на стену и запрокинув голову. Игорь сидит рядом, прижимая к его переносице снег в одноразовом пакете-майке. Серёжа переплетает Алтану косы. Птица забавляет Балора мерцающими над ладонью огненными шариками. Безмолвную идиллию нарушает хриплое ворчание Мальвины: — Вы осознаёте, в какой глубокой, тёмной и непролазной жопе мы находимся, господа? — бухтит он, не меняя позы. — Что-то не так. Грань стёрлась. Мы не должны были видеть сороковые годы. Призраки тех лет, запертые в своём времени, никогда не стирали грань. Они слишком слабы для подобного. Это плохой знак. Грань стирается обычно в местах стыка тектонических плит, которые пропитаны кровью. Иными словами, это из серии исчезающих кораблей, поездов и фур. Они не пропали. Просто грань стёрлась и они попали в другое измерение. В мир призраков. Это не рай, не ад, не чистилище — это мир, тесно соседствующий с нашим, почти такой же, как наш. Те, кто обитают в нём, не знают о своей гибели. Они слишком слабы, чтобы серьёзно влиять на мир живых. Только скопление негативной энергии может помочь им в этом. Но вы представляете, сколько её нужно для такого финта? Это не банальный полтергейст. Это намного круче. Слишком много негатива. Я это могу объяснить лишь одним — произойдёт что-то ужасное. Грань истончается там, где из мира живых в мир мёртвых одновременно должно перейти много душ. Там появляются жнецы. Но жнецов я пока не видел. Хотя ещё и не вечер. К чему я веду, парни?.. Здесь погибнет много людей. Я такое уже видел в горах когда-то. Я знаю, о чём говорю. Прольётся много крови. В этой лечебнице произойдет что-то, что унесёт множество человеческих жизней. Пока мы здесь все адекватные, без Олега и Вадика, ну, Игорь не в счёт, я скажу вам следующее: у нас есть право выбора. У каждого человека есть право выбора, господа. И, пока не началось, надо выбрать: мы разворачиваемся и быстренько уносим ноги, пока здесь не разыгрался кровавый пиздец, или встаём плечом к плечу и сражаемся — до последнего вздоха, до последней капли крови, чтобы предотвратить грядущую трагедию? Решайте. — Мой голос учитывается? — негромко интересуется Игорь. — Ты экстрасенс? — усмехается Сашка. — Нет, — вроде тушуется Гром. — Медиум? — хмыкает Серый, и майор отрицательно мотает головой. — Эмпат? — улыбается Алтан. Игорь молча переводит взгляд на Шурку. — Ну, значит, сидите на жопе ровно, майор Гром, Ваш номер шестнадцатый, Вас вызовут, — жизнерадостно скалится Сашка, переводя взгляд на Алтана, Сергея и демонов. — Чё делаем, мужики? — Сражаемся, — решительно заявляет Дагбаев. — Я обещал Ботичелли, что разберусь. — Сражаемся, — кивает Разумовский. — В этой дурке пора навести порядок. — Куда он, туда и мы, — синхронно произносят Птица с Балором. — Решено, — улыбается Сашка. — Значит, сражаемся. Пусть запомнят, суки… — ловит осуждающий взгляд Игоря и затыкается. — Да молчу я! — фыркает, убирая пакет со снегом на край кровати. — Прям нельзя уже и патетики хоть немного плеснуть. — Давай без вот этого вот, лады? — морщится Гром. — Никто из вас здесь не умрёт. Мы познакомились и сдружились в этом месте, и выйдем отсюда мы все вместе. Живыми. На меньшее я не согласен. Серый задумчиво перебирает прядки волос Цветочка, доплетая последнюю косу, и не может не чувствовать напряжение Алтана. Для этого не нужно обладать особыми талантами, но, с его способностью видеть, не ощутить ореола ужаса прямо над головой побледневшего пацана — просто невозможно. Это не значит, что Цветочек боится — чужие страх и боль, которые он, будучи эмпатом, пропускает сквозь себя, могут давать подобный эффект, и если негатива станет больше, малый просто не вынесет. — Там есть то, что ты искал? — с надеждой в голосе спрашивает Алтан, когда Серый, наконец, укладывает ему на плечо последнюю косу. Все находящие в комнате знают, о чём речь, и обращаются в слух. — Думаю да. Там достаточно информации, чтобы надолго упаковать этого мудака, — сглатывает Серый. — Меня устроит только смерть этой гниды! — кровожадно усмехается Мальвина, бросая быстрый взгляд в окно. — Тает слишком быстро. Рубик точно нарисуется раньше наших. Странно, но Алтан молчит, просто жёстко вздыхая, и как-то весь поджимается, утягивая в рукава кончики пальцев. — Не будем торопить время, — резонно замечает Гром. — Олег с Вадом уже дозвонились до Прокопенко, и старик, уверен, это дело так не оставит. — Да что ты говоришь, Майор?! — ехидно хмыкает Шурка. — Да в вашей конторе пока соберёшь все разрешительные бумажки, и пёрнуть в сторону Рубика нельзя. А у нас пара дней до наступления пиздеца. — На этот раз ты прав, куколка, — тянет Алтан, поджимая бесцветную губу, словно вся кровь схлынула куда-то вниз. Видеть его таким бледным жутковато. — Случится слишком… Слишком много боли. Нам придётся действовать, не дожидаясь. — Слышали? Это гул мотора? — Серый подскакивает, вмиг оказываясь у окна. — Ч-чёрт, мне не видно. Но абсолютно точно, кто-то приехал. Неужели Рубик опередил наших? — Если опередил, то представляю его рожу, когда обнаружит нас всех в комнате Вада. Да ещё в отсутствие хозяина, — хмыкает Гром, не предпринимая ни единой попытки встать. — М-да. Шефа ждёт масса неожиданностей. Все понимают, что вроде нужно разбежаться по норам, чтобы не подставлять ни себя, ни Олега с Вадиком, но ни один и шага в сторону двери не делает. — Я слышу шаги! Это наши! Наши! — в голосе Цветочка столько радости и облегчения, что кажется, во всей комнате делается светлее. — А я нихрена не слышу, — уныло пожимает плечами Гром, чувствуя себя в компании этих видящих, слышащих и знающих странно неуместным, будто обычный человек с обычным набором способностей — это как раз отклонение от нормы, потому как их трое, а он один. А, вот, когда жёсткие шаги, сопровождающиеся громыхающим смехом и хриплым басовитым голосом, звучат практически за дверью, Игорь расслабленно выдыхает — можно сдавать смену. Сначала Дракон вносит увесистый пакет, затем, улыбаясь во всю рожу, входит сам. У Волка пакет не меньше, и не менее довольная физиономия — по всему видно, своей вылазкой оба довольны. Первым отмирает Цветочек, подрываясь к Вадику и сразу зарываясь в шелестящий пакет. Нетерпеливо перебирая свёртки, он, наконец, с торжествующим видом выуживает коробку розового рахат-лукума и банку «Несквика», с трепетом прижимая вкусняхи к груди. — Это же моё?! Моё?! — сверкая глазищами, восторженно пищит Цветочек, разом забывая про недавнюю слабость, даже щёки розовеют. — Ты до дна не докопал, мелкий! — улыбается Дракон, доставая перевязанный серебристой ленточкой, пахнущий чем-то косметическим пакет. — Это тоже тебе! Гром неуютно ёрзает на стуле, не решаясь спросить, привезли ли что-то его Шурке, но Волк опережает, бухая Грому на колени свёрток. — Держи! Это вам! — а после подходит к загадочно улыбающемуся Серёже, заглядывая в усталые, но счастливые глаза. Видимо, Серому есть, что рассказать, но сначала подарки. — Твоих любимых не было, но эти самые лучшие, что удалось найти: шоколадный бисквит, сливки и пьяная вишня, — Волк достаёт большую упаковку пирожных и сглатывает ком в горле, наблюдая, как голодно глядит на них Серёга. Хочется сграбастать его в объятия и утащить на край света. Греть, защищать, беречь и баловать; любить — больше ничего в этой жизни не нужно. — Вот ещё! — на миг забывшись, Олег достаёт две пачки желейных червей и с дюжину киндеров. Те катятся по столу, Волк смешно их сгребает, не отводя от Веснушки взгляда, а они снова катятся, и катятся… — Яйца лови! — ржёт Мальвина, подкидывая в ладони пачку сигарет. — Детский сад, ёпт! То ли дело — киви! Серый смеётся, накрывает ладони Олега своими, подходя со спины и вжимаясь так тесно, что чувствует сердцебиение Волка. Так близко, что не поцеловать Олега в изгиб шеи, где пульсирует венка, просто невозможно. — Спасибо, Волче, — горячее дыхание обжигает, и если бы не три пары хитро прищуренных глаз, направленных в их сторону… — Лак?! Это что?! Чёрный лак?! — вопит Алтан, рассматривая пузырёк в руках. — Подводка?! Вадька! Я! Я обожаю тебя! — пританцовывая, Алтан обвивает Дракона за шею, звонко целуя в щёку, а после плюхается жопой на кровать, складывая ноги в позе лотоса. Кажется, заняться своим марафетом он собирается прямо сейчас. — Ну, рассказывайте, — выдыхает Волков, устраиваясь на краю кровати и осторожно, двумя пальцами поднимая за ручку пакет с талым снегом. — Это зачем? — У меня кровь носом шла, — отмахивается Сашка, распахивает окно и, закуривая, устраивается на подоконнике. — Чё рассказывать, Волк? Нам всем жопа, — ржёт, упираясь спиной в откос и, затягиваясь, прикрывает глаза. — С Новым годом, господа офицеры! А также присутствующие здесь… Гражданские. — Ну, примерно я понимаю ситуацию, но хотелось бы конкретики, — пожимает плечами Вадим, наблюдая, как Алтан рисует стрелку, высунув кончик языка. — В общем, Рубик, как оказалось, не совсем дурак, — тяжело произносит Серый, сдирая фольгу с киндера и вгрызаясь в несчастное яйцо. — Но я умнее. Что возможно было — я восстановил, скопировал, сохранил, и за собой всё подчистил. Особо изучать некогда было, но, если опираться на то, что выхватил взглядом в процессе, там хватит, чтобы он сел. Плюс, при желании, на интересных людей можно выйти и лавочку эту прикрыть. — А ещё ежедневники, книги учёта, записные книжки, — перечисляет Цветочек, вздрагивает от хлопка двери где-то в коридоре и аж на месте подскакивает, мазнув подводкой по щеке. — Бля! Косо! — Возьми мой нож, — синхронно произносят Вадик и Олег, протягивая ему одинаковые армейские ножи. Мальвина ржёт, прикрывает глаза и заметно серьёзнеет, вновь размыкая ресницы. — Нам пизда, господа, — произносит он, зажимая сигарету в уголке губ и скрещивая руки на груди. — Грядёт зло. Тьма сгущается. — Мы все сдохнем? — решает уточнить Дракон. — Не все, — улыбается Гром. — Тогда не страшно, — отмахивается Волков. — Ещё не из такого дерьма выбирались. — Из такого дерьма ты ещё не выбирался, Волк, — криво усмехается Сашка на подоконнике. — Ты лучше расскажи, что с Прокопенко, — отмахиваясь от него, обращается к Олегу Игорь. — А что с ним? — пожимает плечами Волк. — Ругался долго, когда узнал, от кого я. Спросил, как тебя здесь кормят. — Да ты по делу, по делу, Волков! — заметно нервничает Гром. — По делу рассказали, что знали. Фотки я скинул. Мне сказали, мол, вопрос решается. Когда он решится, и решится ли… — Хочешь, чтобы всё было сделано хорошо — сделай это сам, — улыбается Дагбаев, бросает нож в дверной косяк и окидывает всех присутствующих деловитым взглядом. — Хочу внести рационализаторское предложение. — «Товарищи учёные, мы все в глубокой…» — ржёт Вадик, но под прожигающим взглядом вишнёвых глаз затыкается. — Давайте включим логику, — крайне сдержанно предлагает Алтан. — И выключим Дагбаева, да? — усмехается Сашка, но ехидничает не зло. — Расслабься, мелкий, здесь твои выебоны лишние. — Давайте включим логику, — влезает Разумовский, пока эти двое опять не начали собачиться. — Логику я люблю. — Так вот, — негромко кашлянув, начинает Цветочек. — Откуда всё зло? — От баб? — усмехается Вадим и тут же получает от мелкого душевный подзатыльник. — Всё зло от Рубинштейна, — продолжает Алтан. — Если грядёт что-то страшное, логично предположить, что источник проблем — Рубик. — Тогда проблемы решаются крайне просто, — мило улыбается Сашка очаровательным оскалом серийного убийцы, вытаскивает нож из косяка и прокручивает лезвие между пальцами, перебрасывая рукоятку через кисть. — Нет Рубика — нет проблем. Давайте вальнём его! — Сашка! — грозно гаркает Игорь. — Отставить! Пока я жив, ты не будешь убивать людей! — Да брось! — улыбается Шурик. — Я и раньше Людей не убивал. «Ах, белые берёзы…» — Саша, заткни хайло, — миролюбиво просит Олег, забирая у него нож. — Не, ну, а чё я такого сказал, мужики?! — тут же взвивается Мальвина. — Интересный ты, Шурочка… — тянет Серёга, загадочно улыбаясь, — и вашим, и нашим. — Не начинай, — морщится Сашка. — Ты знаешь, как пиздецки сложно быть на одной волне и с вами, и с ними, — кивает в сторону Олега с Вадиком он. — Я вообще не с тобой говорил. Волк, вальнуть этого старого борова — и дело с концом. В болоте задубеет — хер его найдет кто, если знать не будет, где искать. Нам ли впервой. Так хоть одной мразью меньше будет. — Ты правильно заметил, — хмурится Серый, потея над пачкой с червями, которая напрочь отказывается открываться, и протягивает её Волку. — Одной мразью меньше. Но нашу проблему это не решит. Просто сменится хозяин богадельни. Олег тем временем отгрызает угол шелестящей упаковки и вручает её Веснушке, который тут же умолкает, всасывая в себя желейного червя. — Кстати, мы привезли электрика, и на этаже встретили Степаныча. Он ждёт появления босса и выглядит, мягко говоря, хуёво. Произошло что-то ещё? — Вадим тоже тянется за сигаретой, но решает отложить это дело — странно, что пожарка до сих пор не реагирует на смолящего Мальвину, хотя тот почти не выдыхает дым, впитывая его лёгкими, как губка. — А нужно ещё?! Тут Леночка Семёновна вопит на всю больницу на пару с Костяном, которого я бы уж точно сунул в петлю вместе с Мишей. Петрович приказал долго жить, обратившись горкой пепла. Думаешь, у Степаныча нет повода дёргаться? — Мальвина невозмутимо тушит окурок в стакане Вадима и откидывается на спинку стула. Тем временем Алтан снова мажет подводкой, раздражённо закручивает тюбик и отбрасывает в сторону, отирая тыльной стороной ладони взмокший лоб. — Вата есть? — бурчит он, полоснув Дракона лезвием взгляда. Вадим молча кивает, тревожно поглядывая на мелкого. Не нравится ему вид Алтана, оставлял он его не таким. Слишком болезненная бледность и пальцы дрожат, хоть Цветочек и пытается это скрыть, сжимая кулаки и втягивая их в рукава. Взгляд тусклый и какой-то безжизненный, и эти перепады настроения. — Держи, — тяжело выдыхает Вад, протягивая вату, — только не три сильно. Может, я? — Я сам! — отрезает Алтан так резко, что Вадим решает больше не встревать с предложениями. — Итак. Наши дальнейшие действия? Скоро обход, и некоторым не мешало бы вернуться в палаты, — Олег сжимает вздрогнувшие пальцы Серого. — Я хочу до обхода перевести тебя из реанимации. Нечего вам по одному торчать. Так будет спокойнее для всех. Я подготовлю документы и распоряжусь, чтобы перенесли твои вещи. — Ура-а-а, — уныло тянет Цветочек, пытаясь выразить радость по этому поводу, но выходит так тоскливо, что он в отчаянии глядит на Серого. — Я правда рад. Я так долго этого ждал… — Разгребайте свои вкусняхи и по палатам! Кажется, за дверью засуетились. Видимо, Рубик уже здесь, — Дракон не сводит с Алташи беспокойного взгляда, но иначе нельзя. Скоро. Скоро всё закончится. То, что Рубинштейн приехал, больше не вызывает сомнений. Стоит Олегу миновать сестринский пост, как тишину коридоров простреливает жуткий ор: — Потом! Всё потом! Я сказал, после! — с пеной у рта орёт Вениамин Самуилович, отмахиваясь от разволновавшейся сестры-хозяйки, спешащей доложить о перерасходе свечей и одеял, ввиду отсутствия света, а теперь и отопления. — Я занят! За-нят! И почему не топят? — летит гневный рык в сторону перепуганного Костяна, и тот бессвязно лепечет, дрожа всем телом: — Так Петрович же… Петрович… Продолжения Волк не слышит, но чтобы судить о взвинченном состоянии Рубика достаточно и этого. К вечернему обходу весь персонал больницы буквально стоит на ушах. Рубинштейн запирается в своём кабинете со Степановичем и, конечно же, не выходит, но Волков и не ждёт его. Он успевает до обхода перевести Серёжу поближе и договориться с Ларисой, чтобы Мальвину отпустили из травмы. Дубак в лечебнице жуткий — зуб не попадает на зуб. Кажется, такими темпами, иней на стенах и окнах скоро станет привычным делом. Одно хорошо — оттепель. Но паршиво, что на улице сыро, талый снег замерзает, под коркой льда слякоть, и, в целом, погода не радует. Волк думает, стоит ли отправить одного из санитаров кочегарить, или пусть этим вопросом занимается Рубинштейн, если уж он решил всех осчастливить своим присутствием. Напряжение растёт. Персонал переглядывается и шушукается по углам, не расставаясь с фонариками. Свет периодически вырубается на непродолжительное время. Генератор не тянет, а от привезённого электрика без аварийной бригады толку мало. Пациенты дрожат, клацают зубами и выглядят какими-то перепуганными. Обход Волкова не радует совершенно. Состояние Алтана его радует ещё меньше, чем обход, и Олег шикает Дракону: — Забери его к себе, как утихнет шухер. Вадим и забирает, особо не дожидаясь, пока что-то утихнет. Внешний вид Цветочка его пугает. Малый не бледнеет даже — зеленеет. Под глазами залегают глубокие тёмные тени. Подводка течёт от холодного пота. Волосы липнут к коже, а губы пересыхают и трескаются. Алтан затравленно озирается, пока Вадик ведёт его через двор, тянет рукава на дрожащие пальцы и весь скукоживается, будто старается казаться меньше. Вад запускает его к себе, запирает дверь, раздевает буквально на пороге и, дрожащего, мокрого от холодного пота, загоняет под одеяло. — Это н-не п-помож-жет, — отстукивая зубами четётку, роняет Алтан, но всё же тянет на себя одеяло. — Эт-то с-снаружи. — Алташ, я не понимаю. Давай-ка померяем температуру. И какао! Хочешь горячий «Несквик»? — Вадим суетится, даже не пытаясь скрыть волнение. Алтан не горит в лихорадке — он холодный. Настолько холодный, что Ваду страшно взглянуть на градусник, ртутный столбик в котором едва доползает до тридцати пяти. Осторожно вручая Цветочку чашку с какао, Дракон достаёт ещё один плед, совершенно не зная, что делать. Беспомощность раздражает. Вадик кутает малого, обкладывает подушками, сооружая вокруг Алтана целое гнездо, но мелкому лучше не становится. — Так тихо… — еле слышно выдыхает Цветочек, отпивая из чашки. — М? — Вадим так рад слышать голос Алтана без клацанья зубов, что не сразу включается. — Тихо так, как перед чем-то страшным, — продолжает меж тем Цветочек, делая ещё глоток. — Ты знаешь что-то, чего не знаю я? — Дракон присаживается на край кровати и забирает чашку из рук мелкого, тут же накрывая его ладони своими. — Никто не скажет точно, но мне страшно. Мне никогда не было так. Страшно. Темно. Слишком темно, Вадь. Внутри темно, — торопливо шепчет Алтан и озирается, словно вслух произносить эти слова недопустимо. — И холодно, — он отбрасывает край одеяла и смотрит на Вадима почти умоляющим взглядом. — Выключай свет, раздевайся и иди ко мне. Ты тёплый, а здесь чертовски холодно. Это потусторонний холод. Он предвестник чего-то. Или кого-то. — Алташа, родной, — Вадик склоняется над ладонями мелкого, поглаживает и целует костяшки. — Мы в Хуево-Кукуево. Ну, кто сюда пожалует. Дороги — сплошная грязь. — Есть те, кому дороги не нужны, — очень серьёзно произносит Цветочек. — Закрой шторы. Мне так спокойнее. Вадик идёт закрывать, уже тянется, да так и застывает возле окна, не зная, говорить ли об этом Цветочку. На крыше соседнего корпуса, в тусклом свете выглянувшей из-за туч луны, отчётливо видны они. Казалось бы, обыкновенные мужики, одетые не по сезону и слишком уж официально. И всё бы ничего. Вадика, повидавшего за жизнь свою всякого дерьма, не напрягло бы присутствие толпы клерков на крыше посреди ночи. Если бы не две несущественные мелочи. Во-первых, клерки множатся, выходя из клубящегося тумана. Во-вторых, у них косы. Дракон задёргивает шторы, разворачивается, натянуто улыбается и начинает раздеваться. — Сейчас я тебя обниму, укутаю и согрею, — обещает он. — Холодно, — качает головой Цветочек. — И этот холод могильный. Мальвина в их с Громом палате курит у окна, не включая свет, и прислушивается. Где-то тревожно воет собака. Ветер свистит в ветвях поскрипывающих деревьев. — Дурной знак, — качает головой Сашка. — И луна в крови. И холодно, блядь. — Я думал, ты не веришь в дурные знаки, — Игорь кутает его в одеяло, растирает плечи, обнимает со спины и смотрит в окно поверх плеча. Облака вокруг луны и правда подсвечены так, будто по ним стекает кровь. — Зря, — усмехается Мальвина. — Наш брат очень суеверный, — зачёсывает пятернёй со лба волосы к затылку и бросает взгляд на Грома через плечо. — Ты не поверишь, если я скажу. Но я могу попытаться показать тебе кое-что. Хочешь? Игорь только кивает, и Мальвина, улыбаясь едва заметно, кивает в ответ. — Ты только не бойся, Игорёш, — продолжая улыбаться, ласково просит он, поворачиваясь в объятиях и накрывая его щеку ладонью; щетина щекочет и чуть царапает кожу; Игорь улыбается и неосознанно ластится. — Страшно подыхать только в первый раз, — моментально серьёзнеет Шурка, а потом майор даже не понимает, что происходит. Резкое движение — и тьма смыкается над головой. Не вдохнуть, не пошевелиться. Но он клясться готов, что чувствует, как замедляется сердцебиение. Когда снова удаётся сделать вдох, Игорь кашляет, пополам сгибается, садясь на полу, и пытается отдышаться, пока перед глазами плывут круги. — Ты чё сделал? — едва хрипит он, переводя взгляд на Сашку. — Почти убил тебя, — улыбается тот, протягивает руку, рывком поднимает его с пола и разворачивает к окну, серьёзнея. — Смотри, Игорь. На крыши смотри. Чтобы никогда у тебя и мысли не возникало назвать меня чокнутым. Гром смотрит и охуевает на месте. Буквально. Потому что толпы мужиков на крышах, застывшие в клубящемся тумане, поблескивающие косами в свете луны, дружелюбными не выглядят. — Это что? — хрипит Игорь охуело. — Это жнецы, — пожимает плечами Сашка, а Гром моргает и, в какой-то миг открывая глаза, не видит больше никого. — Ангелы смерти. Они приходят туда, где очень скоро должен кто-то умереть. Сам подумай: если их такая толпа — это ведь о чём-то говорит? — Шур, — Игорь сглатывает и медленно выдыхает, — сколько я не дышал? Сашка улыбается и качает головой. — Достаточно, чтобы ненадолго увидеть, но слишком мало, чтобы биологически сдохнуть. Верь мне. Я бы не убил тебя. Не навсегда, по крайней мере. — Надо рассказать нашим, — кивает в сторону окна Гром. — Всё очень, очень паскудно, — слова даются ему с огромным трудом. — Не надо, — отрезает Сашка без улыбки. — Они уже знают. Алтан точно знает. Но ему пока не до того. Не до нас вообще. Я не знаю, как он переживёт эту ночь. А Алтану меж тем становится хуже. От липкого ужаса тяжело дышать. Воздух никак не удаётся протолкнуть в лёгкие. Малый задыхается. Барахтается в чужом страхе, затягивающем, словно болото. Тот сковывает движения и тянет ко дну. Растущее напряжение сказывается. Алтан чувствует страх каждого, присутствующего в больнице. Он чувствует ужас медперсонала, чувствует беспокойство пациентов. Чувствует, чувствует — и от этого никуда не деться. Чужие эмоции давят. Голова раскалывается. При каждом движении лупит в затылок и сжимает виски. Даже над подушкой приподняться не получается. Плохо. Так плохо, как не было ещё никогда. Чем темнее за окнами, тем сильнее этот ужас. Будто с наступлением ночи человеческий страх становится гуще. Цветочек борется, упрямо барахтается в этой смоляной густой топи, но совершенно бестолково. Чем больше дёргается, тем глубже затягивает. Дракон сидит рядом, утирая холодный пот с его лба, стискивает ледяные пальцы в горячей ладони и, тупо глядя в темноту, понятия не имеет, что делать. Интересно, если он смог увидеть жнецов, один из них по его душу, или по душу Алтана?..