Ты не один

Этой ночью в лечебнице не спит никто. Уже перед рассветом Вадим вырубается, склонившись над измождённым бессонницей, но всё-таки провалившимся в зыбкий сон Алтаном, но не проходит и десяти минут, как Вад подрывается от жуткого душераздирающего крика. На автомате стискивая мелкого в объятиях и баюкая на груди, Вадик ещё не понимает, от чего, но уже защищает. Цветочек изумлённо моргает, доверчиво жмётся, укладывая голову на плечо, и Дракон ругает себя, осознавая, что разбудил мелкого не леденящий душу вопль, а он сам, но змейка едва уловимо шелестит растрескавшимися губами: — Они пришли за ней, — и смотрит пустыми глазами сквозь тьму куда-то в потолок, дыша так, будто только стометровку пробежал. Но даже не это пугает Вадима — весь лоб и виски мелкого усыпаны росинками испарины, глаза будто впали, губы дрожат, а колотит его так, что, кажется, вся кровать ходуном ходит. — Смерть не одна. Их много. Много, Вадь…— хрипит Алтан, крупно вздрагивая. — Тихо, тихо, мой хороший. Мы справимся. Мы обязательно справимся, — как ни старается Вадим придать голосу твёрдости, выходит неубедительно, но даже за такую поддержку Цветочек благодарен. Вадя рядом. Живой и тёплый. Свой. Из-за двери доносится торопливый топот, громыхание дверей, женский плач и причитания, и Алтан криво улыбается, обдавая мятным холодом дыхания голое плечо Вадима: — Идиоты. Этим не поможешь. И не вернёшь. — А чем поможешь, Алташ? Не сегодня-завтра мы разоблачим и сдадим Рубика. На Степаныча там тоже достаточно. Утром должны приехать менты… — Дракон ни черта не разбирается во всей этой мистической хрени, и говорит то, что сработало бы в привычном ему мире, но грустной ухмылки Алтана достаточно, чтобы понять — всё не то. Прикусив язык, чтобы не брякнуть лишнего, Вад прижимает Цветочка крепче, собирает губами испарину со лба и кутает мелкого в одеяло, баюкая. Из головы Вадима не выходит этот жуткий пронзительный крик, который, внезапно прорезав тишину, слишком резко стихает. Словно обрывается струна. Словно кто-то умолкает навечно. И Дракон холодеет от мысли, что знает, кто именно. Алтан тоже знает, но озвучить мысли не решается ни один, ни другой. Вадик теряет счёт времени, продолжая баюкать затихшего Цветочка на груди, и лишь когда за окном светает, будит мелкого поцелуем. В столовой настолько гнетущая атмосфера, что в горло не лезет даже гречка с гуляшом, на которую расщедрились повара в честь приезда шефа. Кажется, жуёт только Рубик, деловито вымакивая мякишем подливу. Хмуро взглянув на дверь и не удосуживаясь дожевать, он хрипло бросает Степанычу: — Может, её в морг? Или дождёмся? — Не паникуй, Веня. Что им там смотреть? Остановка сердца во сне. Обычное дело, — в тон Рубику отвечает тот, отодвигая тарелку. Дракон переглядывается с Волком, и оба обращаются в слух. Ни Цветочек, ни Серый на завтрак не пришли и греются в палате «Несквиком», уныло ковыряя пирожные. — Ты её видел? — не глядя на Серёжу, выдыхает Алтан, звякнув ложкой о стенку чашки — уже в третий раз добавляет сахар, но пойло кажется бесвкусным. — К ней не пускают, но ты же знаешь, мне не нужно видеть, чтобы знать, — Разумовский зачёсывает пятернёй к затылку пряди, всколыхнув аккуратное каре, прикрывает глаза и массирует ноющие виски подушечками пальцев. — Лена могла уйти вчера, но зачем-то сопротивлялась. Дура. Умереть от ужаса. Её сердце буквально взорвалось, но мозг… Она осознала смерть, — глухо произносит Серый и закашливается. — Я чувствовал её страх. Страх каждого проходит сквозь меня. Я… Я схожу с ума? — Цветочек неуверенно и как-то боязливо косится на Серёжу, кусает губы и всхлипывает совсем по-детски. Из угла палаты выплывает помятый Балор и усаживается у ног Алтана, сгребая щупальцами изумрудные глаза в кучу. Птиц появляется следом, укрывая мелкого со спины крылом. — Нет, Змейка, ты не сходишь с ума. Это те, кто сотворили этот пиздец, либо психи, либо напрочь лишены серого вещества в башке, — утешает Цветочка пернатый, поглаживая по плечу. — Вы были там? Ведь были? — взволнованному голосу Серого вторит сиплый шёпот Алтана, и Птиц хрипло смеётся, сверкнув янтарным взглядом на Балора. — Коть, думаешь, стоит говорить Птенчику и Змейке где мы были, м? — бархатно рокочет демон, склоняясь над Алтаном, — одно скажу: было жарко! Хотя и Серёженька этой ночью не мёрз, ведь так, душа моя? Серый отчего-то мнётся, прикрывая воротом пижамы шею, но Алтан успевает заметить расплывшуюся на бледной коже багряную отметину. — Понятно. Кому начало конца света и вымораживающий пиздец, а… — А Разумовскому с Волковым — от души потрахаться! — ржёт Птиц, заканчивая мысль Алтана. — Заткнись, пернатый, — шипит Серый, весь подбираясь, как перед броском. — А что я? Я ж только за, Серёженька! Да и когда же, если не сейчас, м? Кто знает, что грянет завтра? — загадочно тянет Птица, и потирает ладони, разогревая их докрасна, а после будто лепит невидимый снежок, покуда под пальцами не начинают дрожать языки пламени. — Впрочем, я легко могу остановить всё это. Будет красиво! Обещаю! — Не смей! Даже думать о таком не смей! — шипит Серый, и искрящийся в ладонях пернатого огненный шар обращается струйкой сизого дыма. — Ни один невиновный больше не пострадает! Ты меня понял? Вы оба поняли?! Балор, памятуя о недавних шалостях с Мальвиной, виновато втягивает щупальца, стараясь уменьшиться и обрести вполне себе человеческий облик, всем своим видом показывая: а чё я? Я ничё: две руки, две ноги — всё, как у людей. — Душный ты, Птенчик, — куксится Птица, сдувая рассеивающееся дымное облачко с ладони и обнимая своего Котейку. — С Тряпкой мы бы договорились в два счёта. Алтан безучастно наблюдает за перепалками товарищей по палате и совсем не в тему задумчиво роняет: — А ведь смерть была не одна, — и вдруг закашливается, хватая ртом воздух и округляя без того огромные глазищи. Серый растерянно глядит на Цветочка, не понимая, что происходит, но тот бледнеет ещё больше, хватаясь за горло руками, кашляя, и сдавленно хрипит: — Костя. Он захлебнулся. Много воды. Нужно найти, — и виснет на руках Серого, разом обмякая. Измотанного видением Алтана осторожно укладывают в постель и кутают в одеяла. Мелкого колотит в лихорадке, губы покрываются серой коркой, веки дрожат, и выглядит он откровенно херово. Услышав за дверью торопливые шаги, Серый облегчённо выдыхает: — Олег! Но первым в палату вваливается Дракон, сразу бросаясь к койке Алтана: — Алташ, снова? Я думал только ночью, — сжимая кулаки в бессилии, Вадик ощупывает мелкого беспокойным взглядом и опускается на стул рядом. Накрывая тонкую холодную кисть ладонью, Вад переплетает пальцы, чуть сжимая, и только дождавшись слабого ответного касания, немного расслабляется. — Я рядом. Рядом, Змейка. — Нужно найти его. Мальвина должен знать. Найди! — сбивчиво требует Алтан, шаря по лицу Вадима поблёкшим, лишённым жизни взглядом, и дышит при этом с таким хлюпающим свистом, будто его лёгкие полны воды. — Тихо, тихо, хороший мой. Мы найдём. Обещаю, — видеть мелкого таким невыносимо больно. Дракон поворачивается к Олегу, не выпуская ладони Алтана из своей, и глухо рычит: — Я задушу эту мразь собственными руками. Волк протягивает Серому градусник и садится на край кровати, отмечая про себя, что ночная терапия однозначно пошла Веснушке на пользу. Или это на фоне осунувшегося до неузнаваемости Алтана?.. Впрочем, вид Мальвины произвёл на Олега не менее неизгладимое впечатление: всклокоченная выцветшая грязно-голубая шевелюра, тонкая мёртвенно-бледная кожа, и в кровь растрескавшиеся губы, без конца повторяющие: «Его утопили. Утопили в ванне. Его страх был слишком велик. Ищите!»… — Алтан прав. Мы должны найти, — возвращается в реальность Волк, считывая показания термометра: тридцать семь и два — ну, хоть одна приятная новость. Взъерошив рыжую копну волос, Олег продолжает: — Во время обхода Шурка бредил об утопленнике в ванне. Есть соображения по этому поводу, а, Дракох? — Ванна? В душевой нет ванн. Возможно, это один из методов терапии, и в корпусе, где мы нашли операционную… — Я принимал такую ванну. Однажды, — глухо перебивает Вадима Серый и тут же закрывает глаза, прикусывая нижнюю губу и сосредотачиваясь. — Плохо помню, где это… Тряпка бы сказал больше. — Серёж, давай учиться обходиться своими силами, м? — осторожно вворачивает Волк и ловит благодарный взгляд Веснушки. — Это в пыточной, — скучающе роняет Птиц, не особо проникаясь царящей в палате гнетущей атмосферой. — Ну, я так называю процедурный для буйных. Там много занятного, на самом деле! — оживляется пернатый, явно намереваясь поведать присутствующим, чего лишился Серый, ограничившись ванной, полной ледяной воды. — Прикрой клюв, бездушная пернатая хтонь, — рычит Дракон, успокаивающе поглаживая вздрогнувшего Цветочка. — Поверь, в моём арсенале тоже найдётся, чем тебя развлечь. — Прекратите оба! — встревает Волк, и тут же добавляет: — Нам не попасть туда сейчас. Менты уже здесь, и Рубик со своей проредившейся свитой встречает их во всеоружии. — Ага! — хмыкает Дракон, — на фуршет в кабинете кинули все силы, думаю, часа через три мы забудем об их приезде, как о прошлогоднем снеге. — А если им рассказать? Про Мишу, про Петровича, про Леночку и… Костю? — Серый первым произносит имя утопленника вслух и как-то боязливо выглядывает из-под упавшей на глаза чёлки. — Всё, что хотели, Рубик со Степанычем уже рассказали, Веснушка, — с шумом выдохнув, пожимает плечами Волк. — У Миши сердечная недостаточность, у Лены — остановка сердца во сне. Могут нарисовать оторвавшийся тромб… Да что угодно! — сжимает кулаки Олег, вскакивая, и начинает пружинить по палате, прохаживаясь меж коек Алтана и Серёги. — А Петрович и Костя? — еле слышно выдыхает Цветочек, пытаясь приподняться на локтях, но руки дрожат, и он откидывается на подушку, недовольно морщась от собственной беспомощности. — Неужели им всё равно? — Они не станут искать горстку пепла в одной из печей котельной. Рубик уволил Петровича задним числом, и никто даже не кинется. А насчёт Кости просто умолчат, — Дракону мерзко от собственных слов, но реальность именно такова. — Коньяк, икорка и фирменные блюда умницы Аннушки — это всё, что интересует доблестных представителей закона в данный момент. Ну и по конвертику в каждый клюв. — Чё сразу в клюв?! — хохлится Птиц, недовольно зыркнув на Вадима, и тот поправляется, не сдержав усмешки: — В рыло, пернатый! Так устраивает? — То-то же! — Птичка удовлетворённо потирает ладони, пока те снова не начинают искрить. — Так, может, это? Может, я восторжествую справедливость? — и выглядывает при этом своими янтарными глазищами из-под растрепавшейся чёлки, зеркаля Серого парой минут ранее. — Ты снова? — хмурится Серёжа, заедая отвратное настроение «Киндером». Цветочек тоже шелестит фольгой, добывая угощение, и, закинув кусок шоколадки за щёку, гундосит, посасывая: — Нам нужно найти Костю, пока Рубинштейн не замёл следы. Твои методы, Птиц, в этом не помогут, посему — заткнись. — Ой, всё! Больно надо! Я, после прошлого похода, ещё не восстановил блеск и шелковистость оперения, — поглаживая крыло, ехидничает пернатый и, запрокинув голову, демонстративно выхаживает взад-вперёд, пока Балор не обвивает его щиколотку щупальцем, останавливая. — А давай-ка прогуляемся, Котя, — тут же находится Птиц, — здесь становится душно. Но даже когда демон со своим Кошмаром растворяются в воздухе, оставляя Дракона с отвисшей челюстью, ответа на вопрос: «А что же, собственно, делать дальше?» — никто не находит. Разве что Волк задумчиво потирает висок, что-то просчитывая, и, после короткой паузы, выдаёт: — Идти, Вадь, нужно сейчас, пока Рубику не до нас. Только без пацанов. Вдвоём. И это не обсуждается, — повышает голос Олег, предупреждая протест Серого. Цветочек тоже недовольно куксится, пытаясь возразить, но дикая слабость не позволяет даже голову оторвать от подушки, а быть обузой — для него смерти подобно. — Может, Шурка с вами пойдёт, м? Или Майор? Это опасно и… — Алтан смущённо отводит взгляд, заметив восхищённый блеск в глазах Дракона, но того уже не остановить. — Какая прелесть! Змейка волнуется?! Алташ, хороший мой, я обожаю тебя, знаешь?! — Вадим даже не пытается скрыть довольной лыбы, которой можно запросто осветить тусклые коридоры лечебницы, и в палате напряжение в разы падает. Дракона с Волком провожают, как на войну, давая кучу напутствий и максимально оттягивая момент, когда за ними закроется дверь. Алтану тревожно. Серый тоже сам не свой, но оба допускают, что их состояние связано не с предстоящим походом Олега и Вадима, а с событиями прошлой ночи. Слишком много негатива хранится в больничных стенах и за её пределами. И дело не только в этой ночи. Десятилетиями здесь скапливалась, множась, людская боль. Её след слишком яркий. А там, куда направляются Вад с Волком, этот след подобен открытой ране или плюющемуся лавой вулкану. Тем временем Дракон с Олегом решают перво-наперво разведать обстановку. То, что персонал напуган и не отсвечивает, понятно. Пациенты тоже заперты по палатам, но ужас и панику не запрёшь — приглушённые стоны перемежаются с плачем и шаркающими звуками шагов, плюс дикий холод, вкупе создают ту ещё атмосферку. — М-да. Раньше все больничные сплетни я узнавал от покойной Леночки, — озадаченно выдыхает Вад, размышляя, с кого бы стрясти информацию. — Заглянем в столовую? По крайней мере, узнаем, когда гостям планируют подать горячее, и от этого будем плясать. — Если я правильно понял, нам достаточно получаса, чтобы добраться до манипуляционной, и спокойно вернуться. Не думаю, что нас хватятся до обеда, — прикидывает вслух Волк и зябко ёжится, озираясь по сторонам. — Ты тоже чувствуешь этот холод, или это со мной что-то не так? — Ага! Заразился, Поварёшкин? Поздравляю! Может, ты теперь и этих? Мёртвых с косами видишь, м? — ржёт Вадим, хлопая Олега по плечу. — Второй день не топят — вот и холодно. Кстати, Рубик настолько увлечён приездом ментов, что никого не поставил кочегарить, сука. Пропустив в столовой по чашке горячего чая с пряником, Волк с Драконом окончательно убеждаются в том, что идти нужно сейчас — об исчезновении Кости пока никому неизвестно, а значит, лишней суеты не будет, и до десертов важные гости пока не дошли, что гарантированно даёт им с час времени. Мальвину они встречают на выходе из столовой, уже вполне вменяемого, посвежевшего и вроде бы готового действовать. — Далеко намылились, мужики? — улыбается он, вжимаясь спиной в дверной косяк и подбрасывая яблоко на ладони. — Ты же знаешь, — отрезает Олег почти укоризненно. — Костян… — Сдох, — улыбается Сашка, весело сверкая глазами. — Следующий Степаныч, за ним Рубик. Никто не выживет, — Мальвину, похоже, это обстоятельство здорово забавляет. — Они заслужили это. — Степаныч с Рубиком ещё живы, — решает напомнить Дракон. — Вопрос времени, — фыркает Сашка, зажимая яблоко в ладони и скрещивая руки на груди. — Давай поговорим о том, кто уже… — предлагает Волков. — Сдох? — весело подмигивает Мальвина. — Сдох он уже давно, учитывая температуру воды, даже замёрз там. — Там — это где? — рожа у Волка совершенно непроницаемая, и это Сашку немного бесит. — Вас отвести? — завязывая арлекинствовать, просто предлагает он. — Я с вами! — Игорь выпрыгивает из-за двери, как чёрт из табакерки. — Я одного тебя не отпущу! — Я не один, — гадко, совершенно по-пидорски тянет Мальвина, с напускной манерностью накрывая ладонями плечо Вадика и подаваясь ближе. — Я с мальчиками. — Шурка! — шикает Гром, грозно глядя на него. — А ну прекращай! — Не, ну, а чё ты со мной — как с бабой?! — моментально переключается Сашка. — Я офицер! — Да знаю я, — морщится Игорь, отводя взгляд. — Но ты ещё и медиум. Вон, их медиумы, — кивает он в сторону Олега и Вадима, — по палатам сидят, а не шастают по лечебнице, полной ангелов смерти, бля! — Это потому, что их медиумы — гражданские, — продолжает гнуть своё Мальвина, — а я могу о себе позаботиться! И вообще, ты не знаешь, как я до таких лет дожил без тебя-то, Гром?! И ты подумай: и не подох! Надо же! — Может, вы обвенчаетесь? — первым не выдерживает Вад. — Мальвина с нами, Гром — с Мальвиной. Веди, Саш. Игорь прячет улыбку в уголках губ и бурчит что-то невнятное, вплотную пристраиваясь к Шурке, и по всему видно, что предложение Дракона его вполне устраивает. А тот фыркает, ловко просачиваясь вперёд всех, и довольно бодро чешет по пустынному коридору, совершенно не обращая внимания на отстающих. Странный оптимизм и не понять откуда возникшая неуёмная энергия Сани участникам похода не передаётся. Напротив, каждый из них ещё больше ощущает могильный холод и витающее в воздухе напряжение. — Х-холодно, блядь, — отстукивая зубами чечётку, выдыхает Олег, шаг в шаг следуя за Шуркой. — Это тропики, милый, — коротко озираясь на Олега, подмигивает Санька; кулаки у Игоря сжимаются сами собой, независимо от сигналов мозга, а на скулах играют желваки. — Скоро ты узнаешь, что такое настоящий холод, — хмыкает Мальвина, сворачивая в узкий коридорчик, ведущий в старый корпус. Здесь и окно только в самом конце, и всего пару кабинетов по одну сторону стены, и идти приходится по-одному, дыша в затылок друг другу и чувствуя себя кротами, потому как единственная лампа под низким потолком едва мигает жёлтым светом, ни черта не освещая. Волк усмехается: чем ближе они к окну в конце тоннеля, тем больше хочется повернуть назад. И дело не в том, что с каждым шагом сгущается облачко пара при выдохе — в коридоре явно минус, что само по себе странно, ведь на улице оттепель; Олега напрягает странное неизвестное ранее ощущение — это даже не кровь стынет в жилах, нет. Будто чья-то когтистая ледяная ладонь поглаживает сердце, оставляя прорастающие внутрь вымораживающие царапины. Дышать с каждым шагом всё тяжелее, и единственный поворот направо не даёт ни шанса заплутать. И даже без Шурки все понимают: уже близко. В этой части больницы ремонт. Работы не ведутся уже месяца три, по крайней мере, Дракон утверждает, что строительных бригад, за время своей врачебной деятельности, тут не встречал. — Это удобно. Никто не сунется. И в то же время легко объяснить любой шум, — между прочим бросает Шурка, и прогибается в шутовском поклоне, указывая рукой на дверь. — Здесь старая душевая, господа! И именно здесь принимал последнюю ванну Костян. Сашка выдыхает, выпрямляется и, проследив, как вверх уходит облачко пара, морщится, пока Олег с Вадиком лязгают замком и шагают внутрь. — Голова? — Игорь оказывается рядом моментально, приобнимает за плечи, обеспокоенно заглядывает в глаза… Сашка отводит взгляд. — Ты такой внимательный, что меня от тебя тошнит, — морщится он, шагая следом за Волковым внутрь. Где-то кто-то кричит, плещется вода, звенят осколки льда, глухо щелкает щеколда, разбивается о кафельный пол многоразовый шприц… Саня страдальчески возводит взгляд к потолку. Старая лампочка мигает и гаснет, тихо потрескавая. — Это не от меня, — с Грома стекает всё, как с тефлона. — Это от сотрясения. Ты просто не… Он умолкает и часто моргает. Ветер таскает по покрытому инеем полу сухую листву и чёрный пух. Будто лебединый, но не факт. Из старых душевых леек вязкими каплями тянется тёмная кровь, с отвратительным звуком разбиваясь о пол. — Веселенько, — усмехается Сашка и безошибочно идёт к одной из медных ванн. Воды в ней столько, что та почти выплёскивается за бортики. Кубики льда внутри тихо позвякивают друг о дружку. Сашка смотрит в тёмную ледяную воду, переводит взгляд на Волка с Драконом и подмигивает. — Вылавливайте жмура, — и в эту секунду покойник резко тянется из воды синюшной рукой, проламывает тонкую ледяную корочку и обхватывает Мальвину за запястье. Кто-то визжит, как баба. Сашка не успевает даже среагировать. Вода с характерным плеском смыкается над головой. Мужики разом на какие-то секунды охуевают, а затем все втроём кидаются к ванне. Сашка барахтается, силясь вывернуться. Брызги и куски льда летят во все стороны. Гром пытается ухватить Саню за шкварник. Вадим орёт. Олег силится расцепить хватку покойника под водой, но в следующую секунду что-то происходит. Вода становится вязкой, тёплой и густой. — Блядство! — рыкает Дракон. И именно в этот миг Шурка выныривает из парующей крови. — Саша! — Игорь сразу бросается к нему, подхватывает, помогает выбраться, стирает рукавами кровь с лица, с волос. Сашка выворачивается из его рук, уносится в угол и мучительно блюёт, сгибаясь пополам. — Санечка! — Игорь подаётся к нему и охуевает ещё больше. А всё потому, что крови нет. Мальвина мокрый, дрожащий, но ни капли парующей крови. С тихим бульканьем в ледяной воде всплывает тело Костяна. Олег с Вадиком переглядываются. — Стой, где стоишь! — рявкает Шурка заботливому Грому, кашляет и блюёт снова. Меж кубиков льда всплывает яблоко. Шурик выпрямляется, утирает рот тыльной стороной ладони и смотрит, как на покрытый инеем пол капает ледяная вода. — Хреново, — очень спокойно произносит он, отводит взгляд и раздирает рубашку на груди. Свежие порезы на коже покрываются проступающей кровью. Линии собираются в буквы, но те не складываются в слова. — Это что? — тихо шепчет Игорь, охуело глядя на Сашку, тянется к порезам пальцами, и Мальвина, отшатываясь, усмехается в ответ: — Привет с того света. — Анаграмма, — хрипло произносит Волк, склоняет голову набок и начинает читать вслух: — Паша Свиридов, Максим Королёв, Антон Рогозин, Денис Васнецов, Стас Чернов… — Это все те, кого грохнул этот уёбок? — решает уточнить Дракон, заметно меняясь в лице. Саша улыбается и скидывает на пол мокрую рубашку, поворачиваясь спиной. Волк читает молча и чувствует, как волосы на голове встают дыбом. — Надо обработать! — Игорь бросается к Мальвине, но тот останавливает, поднимая руку. — Не надо. Заживёт. Им надо было как-то показать. — Ты же говорил, что призраки не могут причинить физический вред, — произносит майор с укором. — Призраки — не могут, — усмехается дрожащий Шурка, и Дракон скидывает халат, набрасывая ему на плечи, — а осколки льда — могут. Лампочка под потолком на миг вспыхивает, потрескивает и гаснет. Боттичелли в дверном проёме криво усмехается, и на этот раз на нём нет ни синяков, ни крови, ни воды. Он выглядит почти таким же, как при жизни. — Кого поблагодарить? — Мальвина улыбается в ответ. Дракон, Волк и Гром переглядываются. — Вы между двух Костянов, — подмигивает Сашка, подрагивая, — можете загадать желание. Моё желание — знать, кто утопил это мудоёбище, — кивает он на труп в ванне. Боттичелли ничего не говорит — просто поднимает руку и указывает куда-то на пол. Игорь тянется туда и из-под сухих листьев выуживает перламутровую зелёную пуговицу. — Поэт, — озвучивает он то, что все, присутствующие в этой комнате, и раньше прекрасно знали.