we are all illuminated

Все, что ни делается, все к лучшему: они наконец получили украшенные лентами дипломы и прощальные хлопки по плечу, выслушали пожелания удачи — они должны стать теми, кем им предназначено стать судьбой, - а если не станут, что ж, по крайней мере, они показали все, на что способны, верно? Они пели песни под гитару на этажах школы и забыли о ней сразу же, как только вышли оттуда, подарив ей на прощание грустный взгляд с капелькой романтизма. Они нырнули в небольшой фонтан, ударившись головой, обнимались и громко кричали, и Найл обнял какую-то девушку за талию, притянул к себе и поцеловал, а они заулюлюкали, и все в тот день было чудесно. Они собирались стать художниками, известными в Лондоне, в Америке и по всему миру, - мир ждет их. Конечно, ждет. Вскоре адреналин сошел на нет, естественно, но даже будучи стажерами и вкалывая на паршивых работах, они не переставали верить, и их любовь была все такой же сильной. Гарри и Луи все еще жили в той крохотной мрачной квартирке в Уэст-Энде; вся посуда досталась им от родителей, и они спали на полу, обнявшись, - их жизнь будто доказывала миф о том, что все, в чем нуждаются художники — это любовь и вода. Они редко спорили, может быть, потому, что мало виделись в течение дня, только ночью, когда хватало сил только упасть друг другу в объятия и заснуть. Им было все равно; они думали, что, помимо этой, у них в запасе есть еще девять жизней, и у них еще будет время. Без сомнений, будет. Встречаясь на кухне на рассвете, они обменивались парой слов, например: «люблю тебя» или «увидимся вечером», и их взгляды друг на друга ничего не выражали. Они до смешного точно дополняли друг друга. Даже Лиам и Зейн не ожидали этого. «Вы не очень-то хорошая пара», - сказал Лиам однажды ночью, и Зейн тут же уговорил его выпить еще один коктейль, его голос звучал чуть хрипло. Затем были еще ночи, но уже другие — когда Луи боролся со сном и крепко сжимал плечи Гарри, прижимая его к стене и целуя в лучах заходящего солнца, когда Гарри закусывал губу и смеялся, глупые улыбки сверкали между поцелуями. Луи всегда рисовал днем, - от него исходил запах лавандового шампуня, пастельные тона заливали небо; Гарри просыпался в три и рисовал в течение восьми часов, зарождающийся рассвет разливался кровью на его холсте. Они хранили свои картины в разных комнатах, не спрашивали друг у друга советов. Где-то между всем этим были ленивые воскресенья, когда они устраивались на диване, чуть ли не забравшись друг на друга, - раскинув ноги, вяло выдыхая сигаретный дым. Гарри смеялся над шуткой, придуманной не Луи, и прижимался плечами к его ключицам, заставляя Луи приподняться и поцеловать его, и было что-то невероятное в этом — они подходили друг к другу как кусочки домино, заставляли одно движение перетекать в другое, словно воздушные гимнасты или пловцы-синхронисты. Гарри почувствовал на языке вкус акриловой краски и хумуса, который они ели на обед. - Ты рисовал сегодня? - Да, - сказал Гарри, потому что мог (это его и погубит, - вещи, которые он может делать, но не должен), - это желтый кадмий. Нравится? - Не очень, - ответил Луи, скорчившись, будто проглотил что-то кислое. Гарри вздохнул. Внезапно ему стало холодно, несмотря на тепло тела Луи (иногда, когда они так лежали, он боялся, что уже никогда не сможет встать, что его сердце срослось с животом Луи, проделав дыру в теле.) Он обхватил себя руками. Какое-то время они молчали. Луи отхлебнул чай из кружки. Скорее всего, он уже остыл, подумал Гарри. - Это же не будет проблемой, да? - спросил Луи. Даже не смотря на него, Гарри чувствовал, что он смотрит в окно, где линия горизонта вытягивалась до предела и исчезала (все же им повезло с этой квартирой; она давала им вид сверху на Лондонские крыши, и каждая ночь была похожа на вырезанную сцену из «Мэри Поппинс», прыгающей по крышам с трубочистом.) Он не смотрел туда, не хотел, чтобы новые цвета смутили его. - Что? Живопись? - Да, - сказал Луи, большим пальцем поглаживая плечо Гарри. Это уже проблема, хотел сказать Гарри, он подозревал, что и Луи считает также. Естественно, это будет проблемой. - Нет, конечно, нет, - ответил он вместо этого. - С чего бы? Почему бы не подождать, пока она сама не нанесет первый удар? - Да, ты прав, - ласково улыбнулся Луи. Но Луи никогда не улыбается ласково. Он зевнул, имитируя зевоту. Возможно, это было не так — они оба слишком много работали. - Я устал, - произнес Луи, но не пошевелился. Гарри тоже. Ему было комфортно здесь, по крайней мере когда он перестал думать о том, как много времени потратил на мечты о том, что будет, а не о том, что уже есть. Луи слегка подтолкнул его локтем, и Гарри понял намек, - съехал чуть вниз, оказавшись на уровне его бедер, - одной рукой Луи ласкал низ его живота. Гарри хихикнул. Луи выглядел серьезным, каким он редко бывал. Он погладил Гарри по щеке, задев подбородок, и смех застрял в горле. Гарри ненавидел моменты, как этот — словно внутренности сворачивались в узел, - он не хотел этого. Луи не придал значения выражению его глаз, продолжая смотреть на него, и его рот растянулся в улыбке, - отчасти счастливой и отчасти с чем-то, не похожим на грусть, и произнес: - Ты такой красивый. Гарри вжался ему в плечи. - Нет, - застонал он и слегка прикусил сладкую кожу на ключицах, просто чтобы оставить след, чтобы Луи запомнил его. - Не говори так. Звучит, будто ты меня бросаешь. В тот момент словно сверкнула молния, - руки Луи проскользнули по его спине и обвились вокруг шеи, он привстал и поцеловал Гарри, бормоча, - нет, нет, я не собирался... Я не... В какой-то мере эти слова звучали приятно, Луи прижался к нему всем телом, возбужденно доказывая, что он не уйдет, - он здесь, рядом. Они нечасто говорили друг другу такие вещи, подумал Гарри, отвечая на поцелуй и посмеиваясь над неистовыми движениями Луи. - Я знаю, Лу. Просто... ты же понимаешь? По широко открытым глазам Луи он понял, что нет. Но тогда это было неважно. - Я очень сильно тебя люблю, - прошептал Луи ему в шею, проводя языком по мускулам. Гарри выдохнул. Он чувствовал, как цвета заката накрывали их с головой, раскрашивая их в оранжевый и розовый цвета. - Да, - сказал он. - Да, я знаю. Он снова поцеловал Луи, - единственное, что он умел делать, чувствовать губы Луи под своим языком, оттягивать их вниз, разделяя с ним его любовь — разве не так говорят романтики? - но Гарри не был из их числа, никогда не был, просто не находил для этого времени, пока не влюбился по уши в парня старше его. Иногда он видел дыру в форме Луи в своем теле, будто любовь проела его насквозь, оставив лишь пару крошек, - будто ничто уже не будет как прежде без него. Это пугало Гарри. *** Гарри получил должность ассистента в художественной галерее. Платили не слишком много, но они ни в чем и не нуждались - Луи подрабатывал в кафе, когда не был занят на занятиях и не работал обнаженной моделью или кем угодно еще, где можно было использовать его живопись, так что они справлялись. Иногда они сами приглашали себя к Лиаму (который уже успел найти достойную работу, счастливый мерзавец) или Зейну, когда ленились или слишком устали, чтобы идти за продуктами. Найл тоже был там, уже сидя за столом. Зейн шлепал его по рукам, когда Найл тянулся за чем-нибудь из того, что он готовил, а Лиам обнимал Зейна за талию и прижимался к нему со спины, все еще краснея, когда Зейн клал голову ему на плечо и ребята начинали над ними подшучивать. Гарри нравилась их энергетика, то, как они проводили время вместе. Не то что бы они будут вместе всегда, но в любом случае Гарри нравилось хотя бы на время забыть о вещах, которые он всегда обсуждал с Луи: семью, живопись и картины, которые оба не хотели видеть, все еще незаконченную Rouesse, которую Гарри иногда проведывал. (Он приподнимал занавески, скрывающие ее, словно невинную скромную девственницу, и видел под ними только ее спину, написанную мягким розовым оттенком, и белое пространство, тут и там виднелись карандашные наброски. По какой-то причине это раздражало его.) На этой неделе их финансы были невелики, и они позвонили ребятам. Луи преувеличивал, когда сказал, что они не виделись целую вечность, - вряд ли две недели можно назвать вечностью (хотя в их случае, возможно, и можно), но Лиам только вздохнул и сказал, что приготовит цыплят тандури (или, может, Зейн просто предложил ему секс взамен на еду, но он не сказал этого; они по опыту знали, что внутри Лиам более закрытый, чем хочет казаться.) - Пока, друг, - смеясь, сказал Луи. Гарри казалось, что он может слышать веселое хихиканье Лиама на том конце провода. Конечно, они скучали друг без друга. До встречи с ними Гарри и подумать не мог, что дружба может быть такой глубокой, такой тесной. Когда они пришли, Найл уже сидел за столом, уныло прихлебывая пиво из кружки. Лиам со смехом объяснил, что Зейн выставил его из кухни, потому что он не переставал хватать еду. - Но я голодный! - запротестовал Найл, и они засмеялись, потому что все знают, что Найл голоден всегда. Гарри обнял его и Найл прижался к нему, улыбаясь в плечо. - Я скучал по тебе, придурок, - шепнул он ему в шею, и на секунду Гарри показалось, что в его сердце разгорелся пожар. Он улыбнулся Луи поверх головы Найла, приглашая его присоединиться к объятиям. Луи так и сделал, и Лиам последовал его примеру, и в такой позе Зейн и застал их, появившись из кухни с лопаточкой в руке. - Похоже, мы переходим к полиамории, - невозмутимо произнес он, и они захохотали, смех вырвался из них словно раскаленная лава, жизнерадостный и счастливый. Они тряслись от смеха и путались в руках друг друга; Найл приобнял Зейна за шею, притягиваясь ближе, чтобы лизнуть лопатку. - Боже, - простонал Зейн, убрал ее подальше и шлепнул ею Найла по щеке, оставив на ней следы соуса и игнорируя оскорбленный взгляд друга. - Ты невыносим. - Это прозвучало бы убедительней, если бы нежная улыбка не мелькнула у него на губах. Ели они так, как всегда: громко, кидаясь друг в друга кусочками еды и игнорируя отчаянные попытки Лиама прекратить это. Они все заметили, как Зейн успокаивающе поглаживал колено Лиама, и как после этого тот сразу смягчился, наклонившись и чмокнув Зейна в губы (скорее всего, он просто выпил больше, чем нужно, в противном случае Лиам никогда бы не сделал этого), краснея, когда ребята заворковали над ними. Найл рассказал им об Элеанор, девушке, которую он поцеловал после церемонии окончания школы. Все они знали, что он по уши влюблен в нее, потому что не переставал говорить о ней в течении всего учебного года, но ни разу не набрался смелости пригласить ее на свидание. Несмотря на то, что не был чересчур стеснительным, Найл становился очень тихим, когда дело касалось любви. Да что уж там, давайте признаем — он становился полнейшим идиотом. Найл ударил Гарри по плечу, когда он попытался сказать об этом, но и сам не стал этого отрицать. Как бы то ни было, Найл встречался с Элеанор и оба были счастливы. Он рассказал им о том, какая она перспективная модель, и Гарри ухмыльнулся, но не стал произносить вслух грязную шуточку по этому поводу, которую они все жаждали услышать. Парни насмешливо интересовались у него, почему он такой тихий и все время смотрит на Луи. Гарри лишь улыбнулся и слегка покраснел, но было темно и нельзя было знать этого наверняка. Еще Элеанор была веселой, милой и просто чудесной, и Найлу ничего не хотелось бы в ней изменить (учитывая его прошлые отношения, когда выбор Хорана пал на любительницу хард кора, чуть было не заставившей его выкрасить волосы в голубой цвет.) После его рассказа у всех возникло желание немедленно познакомиться с ней и дать паре свое благословение. - Мы обязаны увидеть ее, - решительно заявил Гарри, - не могу поверить, что мы до сих пор этого не сделали! Найл тут же засмущался, очевидно, он хотел побыть с ней наедине какое-то время, прежде чем познакомить ее со своими лучшими друзьями, которые, ко всему прочему, встречаются друг с другом, - но ведь любовь никогда не подчинялась законам логики. - Да, конечно. Мы все были так заняты после окончания школы, правда? - спросил он, и Гарри кивнул. - В общем, через неделю в воскресенье я устраивая вечеринку, и она там будет. Вы же тоже придете, парни? Все хором согласились («И принесите побольше выпивки. Ее никогда не бывает достаточно. И да, Гарри, можешь приготовить свои фирменные шоколадные пирожные? Друг, они у тебя всегда отменно получаются», и после нескольких рассказов о работе и новой жизни ужин подошел к концу. Было жаль, что они уже не могут видеться так часто, как раньше, но это неотъемлемая часть перехода во взрослую жизнь, подумал Гарри, что бы это ни значило. Не то что бы это его радовало, но уж точно сейчас он не хотел предаваться грустным мыслям, сидя на коленях у Луи и обнимая его одной рукой. Они прощались, стискивая друг в друга в крепких объятиях и обещая встретиться снова как можно скорее. Впервые за долгое время Гарри чувствовал себя так умиротворенно. Спасибо, прошептал он Зейну на ухо, и тот шепнул в ответ, - да, да, - широко раскрывая руки, вовлекая их всех в объятия — теперь они напоминали пятиголовую гидру. Гарри глубоко вдохнул, будто пытаясь вместе с воздухом запастись чем-то. Возможно, это он и делал. Вместе с Луи они брели домой, чуть пошатываясь из-за выпитого дешевого вина, рука Гарри лежала на плече Луи, когда тот внезапно спросил: - Ты бы хотел быть знаменитым? То была городская ночь, перемежающаяся яркими вспышками света и громкими, резкими звуками; они долго привыкали к этому, и вскоре уже чувствовали, что это стало частью их жизни — их теперешней жизни. - - Не знаю — ответил он. - Я никогда об этом не думал. А ты? - Да, - просто сказал Луи. - Ты бы хотел получить все это? Ну, деньги и все такое? - Нет, - сказал Луи, махнув рукой, - я бы хотел... все остальное, понимаешь? Людей. Я бы хотел, чтобы люди слушали меня, мои картины. Разве это не важно? Гарри хотел бы ответить, важно, потому что это действительно было так, и ты должен полностью сконцентрироваться на том, что знаешь, верно? Но Луи перебил его. - Ладно, это просто фантазии. Гарри взял его за руку и сжал, чувствуя странную смелость. - Нет, - решительно сказал он, - это не так. Я понимаю. - Я просто не хочу, чтобы мои картины так и остались стоять у стены в этой квартире, понимаешь? - продолжил Луи, и Гарри пожалел, что вокруг было темно и его лицо было скрыто во мраке, и он не мог понять, мечтает ли он или действительно жалеет, что все это значит для него. - Да, - сказал он, потому что это было единственное, что он мог сказать, но отнюдь не значило все, что он хотел бы выразить. Он хотел бы сказать, что его картины — это ураганы красок и цветов, и пусть это смахивает на сумасшествие, но он любит это и получает удовольствие. И если получится вынести это за пределы их квартиры, он будет счастлив, - конечно, будет — но ему будет достаточно лишь того, что однажды Луи взглянет на одну из его картин и просто поймет ее. И даже если нет (не надейся, что это не будет проблемой, Гарольд), то, что на свете есть люди, любящие его и то, что он делает — уже огромное богатство. И этого вполне достаточно для счастья. - Да, - произнес он. - Я понимаю. Однажды он действительно поймет это. Поймет. У них в запасе будет еще целая жизнь, чтобы узнать друг друга.