Трое в Ангбанде, не считая собаки

      Берен брился. В гости к Морготу можно было идти и небритым, но привычка была сильнее. Не любил он отращивать бороду, и особенно не любил то время, когда отрастает уже не щетина, еще не толковая борода, чешется и выглядит неопрятно. Раз уж сегодня встали на ночлег засветло, стоило привести себя в порядок, пока время есть — а то скоро с орками путать начнут. Брился Берен тщательно, глядя в маленькое металлическое зеркальце — нашлось у кого-то ещё в лагере, и разрешили забрать — и не сразу понял, что на него смотрят. Келегорм, сидевший рядом, забыл, чем занимался, и наблюдал за Береном со странной смесью удивления и опаски, только с братом переглянулся недоуменно.       — Скажи, — наконец решился нолдо, — что ты делаешь и зачем? Тебе не больно? Осторожно так спросил, будто пытался отвлечь и примеривался, не стоит ли отобрать у человека нож. Берен замер было, а потом сообразил. Конечно, с точки зрения эльфа это выглядит странно — сначала умывался, потом над кипящим котлом держал запасную рубаху и приложил ее к лицу, а теперь скоблит щеки ножом, как кожевенник — коровью шкуру. Тут и правда стоит беспокоиться, все ли в порядке у товарища.       — Бреюсь я, — весело ответил Берен, — неужели ни разу не видел? Бороду сбриваю, чтоб не зарасти.       — Я видел, что у некоторых людей борода растет, а у некоторых — нет, — Келегорм покачал головой, — но не думал, почему. И первый раз вижу, чтобы ее так срезали. Вам всем так приходится? И женщинам тоже?       — Что? — Берен не сдержался и расхохотался, не обидевшись. Он успел понять, что эльфы, даже опытные бойцы, не первую сотню лет разменявшие, порой почти по-детски любопытны. Лютиэн, прислушивавшаяся к ним от костра, тоже не удержала смешка, — нет. Только взрослым мужчинам. У нас даже поговорка есть — еще бороды не бреет. Значит, совсем юн.       — Забавно, — Келегорм выслушал его серьезно и сам улыбнулся, — я бывал в гостях у Карантира и видел наугрим. У них тоже растут бороды — только они их растят и холят, и гордятся ими. А бреют только в наказание, и бритый надолго опозорен. Вот я и удивился — за что ж ты с собой так.       — Он говорил, — вмешался Куруфин, — у них даже женщины и дети бородаты. Думается, привирал хорошо, хотя и Финрод то же самое рассказывал.       — А кто мешал наугрим и ему наврать? — возразил Келегорм. — Проверить все равно ж не выйдет!       — Нет, — Берен покачал головой и потер щеку, собираясь вернуться наконец к бритью, — у людей только у мужчин борода. А у вас что, ни у кого не бывает?       — Нет, — ненадолго задумался Куруфин, — или мы не встречали. Разве что у нашего деда по матери.       — И вот здесь я вам завидую, — Берен хохотнул, — никакой возни. Это мне впору каждый день бриться. А то с бородой на медведя похож — сам своего отражения пугаюсь.       — Сначала — на ежика! — весело поправила его Лютиэн. — Такие же щеки колючие, если потрогать. Но мне нравится. И с бородой тоже — не такой и страшный.       Она хотела было продолжить, но оборвала сама себя. По краю леса, неслышимая и едва видимая, пролетела летучая мышь. Сделала над костром круг и метнулась к деревьям, когда Хуан зарычал.       — Летун и днем? — Келегорм проводил ее взглядом. — Нехороший знак. Ночью я встану в караул первым.       — Еще какой нехороший, — Берен помрачнел и все же снова опустил к зеркалу глаза и стал скоблить щеку, — поговаривали, эти твари служат злой колдунье, а колдунья — Врагу. Шпионить выпускает, а они все рассказывают. В Дортонионе летунов было немерено, тучами взлетали. Уж не знаю, что они там жрали.       — Говоришь, они служат колдунье, не колдуну? — Лютиэн склонила голову задумчиво. — Сможете поймать для меня одного из летунов живым?