Dark day or light night

Ночь выдалась долгой и мучительной. Ожидание столь очевидно ненавистной Дазаем прогулки совсем не радовало, а наоборот, расстраивало парня. Не в силах заснуть, он закурил сигарету, предварительно открыв окно их с русским комнаты в относительно новом здании. Снова луна осуждающе глядела на него с тёмных небес, ожидая дальнейших его действий. Она снова готова была критиковать его, даже если ничего плохого он не делал. Звёзды, словно миллионы зрителей всей душой ненавидющих парня просто за его существование, смотрели на него. Улица была освещена фонарями, показывая все прелести, ужасы и недочёты этой улицы. Район не был тихим: всю ночь звучал лай собак, звук проезжающих на дороге поблизости машин, крики пьяных подростков, гуляющих в такое позднее время. Рядом, на слегка скрипучей кровати от общежития спал Фёдор. Этот злой русский, казалось, был самым спокойным и умным из всех знакомых Осаму людей. Ещё в первые дни знакомства Дазай испытал чувство симпатии к нему. Нет, не в романтическом плане. Дазай очень быстро понял, что Достоевский не из глупых людей, что Фёдор, хоть и не так очевидно, но всё же кое кого напоминал ему: его самого. Именно поэтому он и помог ему с работой, попросив отца устроить его в ресторан. С чего же вдруг такой парень как Дазай, с таким богатым отцом как Огай Мори, жил в этой тесной комнате, учась не в дорогом и престижном университете, а в обычном государственном, ничем не выделяющемся из других в его городе? Всё просто: парню хотелось самостоятельной жизни, свободы, возможности выбора. Он сам поступил в университет, переехал в общежитие. Единственное что не давало ему полной свободы, но давало возможность жить на уровень получше — ежемесячные переводы н-ной суммы денег на карту парня от его же отца. Как бы не хотел Осаму самостоятельной жизни, но деньги в любом случае не были были бы ему лишним грузом.   — Не спиться? — вдруг раздался голос в тишине комнаты. Этот голос заставил шатена слегка вздогнуть от неожиданности. — Фёдор? Ты меня напугал, — отвлекшись от ночных видов обратился к русскому Дазай, — Я думал, что ты уже давно спишь. Что-то случилось? — Я только проснулся, — начал было Достоевский, — На самом деле я не долго сплю, всего пару часов… Но это того стоит. Думаю, ты сам убедился в некой прекрасной ночной атмосфере. — Тебе нравяться все эти лишние звуки, что звучат из окна на протяжении всей чёртовй ночи? — Это напоминает мне Россию, — подойдя к Дазаю, он взглянул в окно, предварительно вздохнув, — Могу я задать тебе вопрос? — Валяй. — Почему ты куришь? Ты не похож на человека, что будет курить лишь потому, что это круто, или типо того. Значит, у тебя была на это причина. Знаю, знаю, этот вывод звучит очень даже глупо, будто был взят из пустого места, но всё же… — Фёдор помедлил, — Что-то мне подсказывает, что это именно так. Интуиция пожалуй. — Я… Да, пожалуй это так. Знаешь… — и он замолчал, медля с ответом. Он никогда ещё не делился чем-то сокравенным с кем либо. Он не знал, стоит ли открывать этот занавес души своей перед таким же скрытым человеком как он сам. Дазай знал, чётко знал что Фёдор уж точно никому не расскажет, но кое что всё-таки его останавливало. Пока парень решался и подбирал подходящие слова прошло пару минут. Всё это время Фёдор молча ждал ответа своего сложится. Он решился, — Думаю ты согласишься, что этот мир бессмысленный, абсолютно бессмысленный жестокий мир. Кругом все такое ненастоящее, серое и мрачное, что невольно начинаешь искать какие либо способы отвлечься от этого. Да, сигареты это нечто плохое, вредящее роботе жизнедеятельности организма, но этим то и хороши они для меня самого. Мне нравиться переживать весь этот мрак с сигаретой в руке. Мне нравиться знать, что очередной раз вдыхая этот дым, я на шаг приближаюсь к смерти. — Суецидники это те люди, которые просто хотят жить, — начал было русский, — Разве нет? Разве не в этом кроиться истина? — Истина субьективна. Каждый смотрит на вещи с разных сторон, потому и правда у всех разная. Чёрт его знает, как там всё на самом деле… К слову, у меня тоже есть к тебе вопрос. Почему ты почти никогда не улыбаешься ? — начал было Дазай, — Я знаю, люди разные бывают, но... Я догадываюсь, что и у тебя есть некая предыстория. — Я не буду тебе отвечать на эту тему. — Я поделился чем-то с тобой, потому ты обязан поделится со мной. Честный обмен. Своеобразная игра в правду или действие, но... без действия. Лишь правда. Фёдору не хотелось продолжать говорить, на эту тему. Никому бы он не говорил об этом, никогда бы он не нашёл человека, с кем может поделиться самым сокравенным. Он видел, что они с Дазаем очень схожи, словно 2 половины от яблока, упавшего с дерева. Возможно потому он решил поделиться с ним. — Моя мать умерла от недуга. Туберкулёз, если быть точнее. Она была сильная женщина, сильная и здоровьем, и духом, и телом. Мой папаша избивал её ежедневно, а как её не стало, начал срываться на мне. Он бил меня каждый раз, как видел улыбку на моём лице, говоря что я не имею права улыбаться. Он считал, что улыбаясь я насмехался над матерью. Он уверял, что любил её, любил до гроба, — Достоевский слегка замялся. Было видно, что ему не приятно вспоминать все это, но, к удивлению, никакого намёка на слёзы не было, — Зачем же он её избивал, Дазай? — Я… Не знаю. — Как и я... — Фёдор, который всё время смотрел в окно, взглянул на Дазая. Лёгкая усмешка появилась на лице его, — Хочешь чаю? — Не отказался бы, но где же его взять в такую то пору? — У меня есть кипятильник. И чай. Какой будешь? Они так и не легли спать, всю ночь пропив чай и разговаривая о исскустве, жизни и прочем.